Текст книги "Движущая сила"

Глава 3

Трубку взял Сэнди.

– Какой ордер на арест? За что? – спросил я.

– Мошенничество. Фальшивые чеки. Из гостиниц бегал, не уплатив по счету. Все вроде мелочи. Его разыскивает полиция Ноттингема.

– Скверно, – заметил я.

– Ты его раньше когда-нибудь видел, Фредди?

– Не могу припомнить.

– Он надул парочку букмекеров.

Тут мне пришлось сказать ему, что люди, не платящие букмекерам, вовсе не обязательно мои близкие Друзья.

– Верно, – согласился Сэнди, – но он должен был быть как-то связан со скачками, если попросился в лошадиный фургон.

– Дейв рассказывал, что сначала он приставал к водителю цистерны. Может, он как-то связан с нефтью?

– Очень смешно.

– Сообщи мне о результатах вскрытия, ладно?

– Что ж, хорошо, но сегодня я вряд ли что узнаю.

– Звони в любое время, – сказал я. – Заходи, выпьем.

Он любил наведываться ко мне, потому что я держал его в курсе всякой местной мерзопакостности, которая была мне не по нутру. С другой стороны, с тем, что происходило под моими фургонами, надлежало как следует разобраться, прежде чем рассказывать об этом Сэнди. Я не был уверен, что вообще когда-либо смогу ему рассказать.

Я еще немного поговорил с Джоггером, попросив его обязательно позвонить мне по прибытии из Суррея.

Вздохнув, я услышал, как он положил трубку, и тут же позвонил Мэриголд.

Большую часть пути я думал о «ракушках» и что мне по этому поводу делать. Мне пришло в голову, что я могу попросить совета у знающих людей. Поэтому я припарковал фургон, выудил из кармана записную книжку, нашел там нужный номер, связался с отделом безопасности жокейского клуба на площади Портмен в Лондоне и попросил старшего.

Все профессионалы, связанные со скачками, знали Патрика Винейблза если не в лицо, то по имени. Те, кто нарушал правила, предпочли бы не знать его никогда. Мне повезло, и те грешки, которые за мной числились, не привлекли его внимания, поэтому я мог обратиться к нему за помощью, рассчитывая, что мне поверят.

Мне удалось застать его в офисе, и я спросил, не будет ли он на скачках в Сандауне на следующий день.

– Разумеется, только я еду сегодня, – сказал он. – Так что если дело срочное, приезжай к вечеру. Я поведал ему о гриппе и нехватке водителей.

– Но завтра я пригоню один из моих фургонов в Сандаун, – заметил я.

– Договорились. Около весовой.

– Спасибо большое.

Я снова двинулся в путь, погрузил лошадей в соответствии со списками, отвез их и двух конюхов к Мэриголд. Она громогласно объявила мне, что я должен был взять больше конюхов с девятью лошадьми, я же объяснил, что ее старший конюх сказал, что никого больше нет, что он отправил одного домой с гриппом и что сам тоже паршиво себя чувствует.

– Чтоб его черт побрал, – проскрипела она.

– С вирусом не поспоришь, – миролюбиво заметил я.

– Мы должны сегодня перевезти всех лошадей! – прокричала Мэриголд.

– Да сделаем, не беспокойтесь.

Я вычистил фургон, подбадривающе улыбнулся Мэриголд и в третий раз отправился в путь. Уже двадцать семь доставил, думал я, глядя, как последняя партия лошадей спускается по сходням в свой новый дом, и еще пару раз придется съездить, хотя старший конюх злорадно сообщил мне, что миссис Инглиш ошиблась в подсчете, забыв про свою собственную ездовую клячу и двух необъезженных двухлеток. Обе конюшни находились на расстоянии около тридцати миль друг от друга, и каждая ездка туда-обратно, включая погрузку и разгрузку, занимала около двух часов. К семи вечера, когда уже стемнело, все лошади, кроме забытых Мэриголд, были надежно размещены, и их тренер выглядела усталой, что случалось нечасто, ее старший конюх поддался наконец гриппу и отправился домой, у меня самого тоже все болело.

Поэтому, когда я предложил закончить перевозку следующим утром, леди неохотно, но согласилась. Я слегка чмокнул ее в щеку, хотя в обычной ситуации никогда бы не позволил себе такой вольности, и, к моему огромному удивлению, глаза ее наполнились слезами, которые она попыталась скрыть, энергично тряхнув головой в шерстяной шапке.

– День был тяжелый, – попытался я разрядить обстановку.

– Я так долго его ждала... строила планы... годы.

– Рад, что все обошлось благополучно.

Она одинока, вдруг с изумлением понял я, и этот суровый вид битой ветрами дамы – просто способ разобраться с картами, которые сдала ей жизнь. И еще я понял, что она мой клиент навеки, и порадовался, что сам взялся за эти ездки.

Оставив ее распоряжаться в новых конюшнях, я отогнал девятиместный фургон на ферму, остановился у заправки и заполнил журналы – свой и фургона. В течение дня я несколько раз разговаривал с Изабель и, в частности, узнал, что Джерико Рич действительно появился в офисе, чтобы проверить отчеты. Проверяй-проверяй, подумал я. Я также узнал от Харва, что вся намеченная работа благополучно выполнена, вот только одна из племенных кобыл, которых вез Джоггер, начала жеребиться по дороге в Суррей, и Джоггеру из механика пришлось превратиться в акушерку.

Джоггер в свою очередь поведал мне об этом случае с большим возмущением, потому что конюх в месте назначения отказался трогать кобылу, пока она не кончит жеребиться, так что Джоггер опаздывал с – возвращением в Пиксхилл на два часа. Похоже, Джоггер, которому никогда раньше не приходилось видеть, как рождается жеребенок, нашел это зрелище одновременно поучительным и мерзким.

– Ты знаешь, кобыла съедает всю эту штуку! Я чуть не блеванул.

– Забудь об этом, – посоветовал я ему. – Лучше расскажи, на каких фургонах ты обнаружил коробки.

– Что? А... у Фила и того, на котором сейчас ездит Дейв, значит, это фургон Пат. Только учти, что к тому времени, как я их нашел, большинство уехали, так что могут быть и еще.

Он рассказывал обо всем весело, но ведь это не его дело было под угрозой. К тому времени как я заполнил все журналы, заправился и поставил девятиместный фургон в тот угол, где мы, как правило, основательно моем машины, он еще не вернулся.

Двор был ярко освещен, поэтому я вымыл из шланга фургон и протер окна. Нельзя сказать, что я перетрудился. Здесь, на ферме, вода для мытья подавалась под давлением и потому поступала в виде мелких брызг, что было экономнее и эффективнее, чем просто поливать из шланга.

Уборка внутри фургона заняла больше времени, так как сорок пять лошадей и сопровождавшие их конюхи оставили свои следы, несмотря на то что пол подметался несколько раз в течение дня. К тому времени как я протер полы хлоркой и закрепил болты на всех перегородках, подготовив фургон к завтрашнему дню, я валился с ног от усталости.

Передняя кабина была в страшном беспорядке. Кругом валялись смятые обертки от бутербродов, а также веревки, упряжь и всякие другие приспособления, извлеченные из ящика под сиденьем и брошенные как попало.

Я открыл ящик и уложил все на место. Даже внутри ящика я обнаружил остатки еды. Я вынул оттуда небольшой бумажный пакет и вместо него положил пару свернутых лошадиных попон. Захлопнув крышку, я снова обратил внимание на вчерашнее пятно на сиденье и подумал, как бы от него избавиться, не меняя всю обивку. Правда, никто из конюхов, сидевших там сегодня, не жаловался, но ведь они ничего не знали о последней поездке Кевина Кейта Огдена.

Печально улыбаясь, я смел мусор в мешок, которым я обязательно снабжал конюхов, но который они упорно игнорировали, и поставил его рядом с бумажным пакетом. Его я тоже хотел поначалу отправить в мешок, но передумал, так как его вес говорил о том, что там что-то есть. Я нашел в нем термос и пакет с несъеденными бутербродами. Зевая, я решил, что завтра утром верну все это конюхам Мэриголд, неважно, поеду ли я сам или кого пошлю.

Наконец я загнал фургон на его обычное парковочное место, позакрывал все двери, выбросил мешок в наш мусоросборник и отнес термос и пакет в контору, где я ввел мой отчет за день в компьютер Изабель. Я еще немного посидел, выводя на экран данные относительно завтрашнего дня, пытаясь сообразить, хватит ли нам завтра водителей, и от души надеясь, что никто больше не заболеет.

Позвонил Джоггеру, узнать, где он. «В десяти минутах от пивнушки», – сказал он. «Пивнушка» – родной дом Джоггера – означала местный кабачок, где он пьянствовал со своими дружками каждый вечер. «Десять минут до пивнушки» означало приблизительно двенадцать минут до фермы.

– Не задерживайся в пути, – попросил я.

В ожидании Джоггера я еще раз просмотрел компьютерные данные на завтра, вернее то, что было туда введено до ухода Изабель и Розы в четыре часа.

Единственным нарушением графика было то, что кобылы Майкла Уотермида отправились в Ньюмаркет на полтора часа позже.

Найджел сообщил, доложил мне экран, что конюхи из Ньюмаркета приехали только в пол-одиннадцатого. Тесса накануне заказала фургон на девять. Найджел отправился в путь в одиннадцать. Время прибытия в Ньюмаркет – полвторого. Из Ньюмаркета уехал в два тридцать.

Найджел добрался обратно без происшествий, и его чистый, сверкающий фургон стоял на привычном месте.

Вышеупомянутая Тесса была дочерью Майкла, так что ничьи головы не полетят из-за этой ошибки. Путаница во времени случалась довольно часто Если это самое худшее из случившегося, то нынешний день был почти идеальным рабочим днем.

Последняя информация Изабель гласила: «Мистер Рич прибыл лично и проверил все отчеты по перевозке. Остался доволен».

Свет фар машины Джоггера осветил калитку, и вскоре он сам появился у заправочной колонки. Я вышел ему навстречу и обнаружил, что он еще не пришел в себя после столкновения с кровавой реальностью деторождения. Мне самому приходилось наблюдать рождение жеребят и других животных, но никогда, насколько я мог припомнить, рождение человеческого детеныша. Интересно, какое впечатление это на меня бы произвело? Мой единственный ребенок, дочь, родился в мое отсутствие, и родила ее женщина, убедившая другого мужчину, что это его ребенок, и быстро вышедшая за него замуж. Я иногда видел эту семью, в которой появилось еще двое детей, но особых отцовских чувств не испытывал и знал, что никогда не буду пытаться доказать истину.

Джоггер заправился, переехал на мойку и, ворча, все убрал и вымыл. Подозревая, что, если я прерву его, он бросит работу на полдороге, я дождался, пока он не закончит, и только тогда задал следующий вопрос:

– Где именно находятся эти ракушки-коробки?

– В темноте ты их ни за что не разглядишь, – ответил он, шмыгая носом.

– Джоггер...

– Ну, чего уж, их и при ясном свете ты не очень разглядишь, – он вытер нос тыльной стороной ладони, – если, конечно, не захочешь подлезть туда на салазках и с фонарем.

– Не захочу.

– Так я и думал.

– Расскажи мне о них.

Он пошел вдоль ряда машин вместе со мной.

– Фургон Фила. Его над ямой смотрел. Там у него над задним баком для горючего укреплен такой контейнер вроде трубы, как раз между баком и полом фургона. Он закрыт бортами фургона, так что ты его не увидишь ни спереди, ни сзади, если просто так заглянешь под низ. Хитро придумано. Я нахмурился.

– А что там может поместиться?

– Откуда мне знать? Несколько футбольных мячей, к примеру. Сейчас-то там пусто. У трубы, должно быть, есть крышка с нарезкой, только сейчас ее тоже нет.

Фил водил шестиместный суперклассный фургон, половина моего парка состояла из таких. В нем можно с большими удобствами перевозить шесть лошадей, в нем очень просторная кабина и вообще много места, так что при необходимости можно поставить и седьмую лошадь поперек фургона. Мне такие фургоны нравились куда больше, чем длинные девятиместные. Полдюжины мячей под днищем в трубе – такое предположение звучало дико и совершенно не правдоподобно.

– Вон фургон Пат, – указал Джоггер пальцем, – Дейв еще на нем кобыл возил, помнишь? – Он замолчал, видимо, вспомнив свой тяжелый опыт общения с жеребыми кобылами. – И не проси меня больше никогда возить этих кобыл.

– Да ладно, Джоггер. Ну что насчет фургона Пат? Этот фургон был поменьше, только на четыре лошади. У меня было пять таких. Они более маневренны и менее прожорливы. Когда наступал сезон гладких скачек, фургон Пат всегда арендовал один пиксхиллский тренер, маниакально отказывающийся перевозить своих лошадей в одном и том же фургоне с чужими лошадьми. Фургон Пат часто отправлялся за границу, хотя в этих случаях за рулем сидела не Пат.

– Там вон, под низом, еще одна труба приляпана, такая же. С навинчивающейся крышкой, и крышка у этой на месте.

– Давно там? Грязная?

– Не-а!

– Может, я с утра взгляну. И, Джоггер, держи язык за зубами. Если начнешь болтать об этом в пивнушке, вспугнешь того, кто их туда приляпал, и мы никогда не узнаем, что все это значит.

Он понимал, что я прав. Сказал, что будет нем, как алтарь (алтарь-кадило-могила), и я снова засомневался, на сколько кружек хватит его сдержанности.

* * *

В субботу утром я на четырехместном фургоне поехал в Солсбери, забрал разношерстных лошадей Мэриголд и к девяти часам доставил их. И только по дороге я вспомнил, что забыл прихватить с собой пакет с обедом ее конюхов. Когда я сказал ей об этом, она громогласно спросила своих служащих, но хозяина не нашлось – Выкинь, – распорядилась она. – Я в Донкастер лошадей посылаю. Отвезешь?

Скачки в Донкастере, которые должны были состояться через двенадцать дней, считались престижными и открывали сезон гладких скачек. Я уверил Мэриголд, что буду счастлив перевезти все, что она захочет, куда ей будет угодно.

– Только в отдельном фургоне, – прибавила она. – Не хочу, чтобы они подхватили какую-нибудь заразу из других конюшен. Никогда такого не позволяла.

– Договорились, – сказал я.

– Вот и хорошо. – Она слегка улыбнулась, скорее глазами, чем губами. Для нее это было все равно что закрепить договоренность рукопожатием.

Вернувшись домой, я попил кофе, съел кукурузные хлопья, поговорил с Харвом, потом с Джоггером («Ни одной птичке ничего не сболтнул в пивнушке»), проверил дневной график и снова перетасовал водителей, засадив Дейва и Джоггера за руль.

Как Фил ни упирался, я перебросил его на девятиместный фургон, а сам сел за руль его шестиместного, который должен был собрать лошадей для скачек с препятствиями из трех разных конюшен и отвезти их вместе с конюхами в Сандаун на скачки, назначенные на вторую половину дня.

Я уж и не помню, сколько раз приходил первым к финишу в скачках с препятствиями на сандаунском ипподроме. Его скаковая дорожка настолько врезалась в мою память, что я, наверное, смог бы пройти ее с завязанными глазами. Во всяком случае, в моих бесконечных снах я вполне справлялся со всеми ее сложностями. Именно этот ипподром будил во мне безысходную тоску по тому тесному мирку, который я потерял, по той интимной, тело к телу, близости с мощным сгустком энергии, слиянию духа, мужества и целеустремленности. Разговаривая с посторонними, можно утверждать, что скачки – такая же работа, как и любая другая, но при более близком рассмотрении становится ясно, что это не правда. Преодоление препятствий на лошади на скорости в тридцать и больше миль в час лично меня приводило в такой душевный восторг, какого я никогда не испытывал в других ситуациях. Каждому свое, так я думал. По мне – высокие препятствия и мощные лошади.

Теперь я чувствовал себя в Сандауне чужим. Обидно, ничего не скажешь, но это горькая правда, как ни крути.

Как и договаривались, Патрик Винейблз ждал меня у весовой.

Начальник службы безопасности на скачках был высок и худ, глаза имел вполне подходящие, ястребиные, и – ходили слухи – в свое время занимался «чем-то в контрразведке», хотя никаких подробностей никто не знал. Ипподромовские остряки утверждали, что он является помесью детектора лжи и пиявки, так как никому еще не удавалось его одурачить или отвязаться от него.

Как и многие до него, он руководил своим сравнительно небольшим отделом умело и решительно, и в огромной степени благодаря его усилиям дела на скачках велись относительно честно. Он нюхом чувствовал всяческие хитрости еще до того, как они приходили кому-то в голову.

Он поприветствовал меня с той небрежной дружелюбностью, которую никогда не стоило путать с доверием, и, взглянув на часы, сказал:

– У тебя пять минут, Фредди. Хватит? Подразумевалось: будь краток. Поставленный в такие рамки и видя, что у него нет времени, я начал колебаться, стоило ли мне вообще затевать это дело с советами.

– Ну, не так уж все и важно, – промямлил я. Мои колебания имели обратный эффект: посмотрев на меня более внимательно, он велел мне следовать за ним и через весовую привел в маленькую комнату, где, кроме стола и двух стульев, практически ничего не было.

Закрыв дверь, он приказал:

– Садись и выкладывай.

И я рассказал ему о трех ящиках, которые Джоггер уже успел найти под фургонами.

– Не знаю, когда их установили и что в них перевозили. Мой механик говорит, что не может поклясться, что не найдет еще несколько. Они здорово хорошо спрятаны. – Я немного помолчал. – С кем-нибудь еще такое случалось?

Он отрицательно покачал головой.

– Я, во всяком случае, не знаю. Ты в полицию ходил?

– Нет.

– А почему?

– Любопытство, наверное. Хочется узнать, кто это меня использует и для чего.

Он задумался, разглядывая мою физиономию.

– А ты используешь меня в качестве страховки, – промолвил он наконец, – на тот случай, если какой-нибудь твой фургон прихватят на контрабанде.

Я не стал отрицать очевидное.

– Все равно хочу их сам поймать.

– Гм. – Он пожевал губами. – Мой совет, брось ты это дело.

– Не могу же я просто сидеть сложа руки, – запротестовал я.

– Дай мне подумать.

– Спасибо, – сказал я.

– Полагаю, – нахмурился он, – здесь нет никакой связи с тем человеком, что умер в одном из твоих фургонов? Я слышал об этой истории.

– Право, не знаю. – Я рассказал ему о госте в маске. – Представления не имею, что он искал. Если что-то из того, что принадлежало покойнику, то явно зря, полиция все забрала. Потом я подумал, а не хочет ли он что-нибудь оставить? Он был весь в грязи и пыли, и я решил, что он валялся на земле, и попросил механика проверить, не прикрепил ли он чего под фургоном.

– Ты думаешь, это его работа?

– Нет. Тот контейнер был там давно, весь покрыт грязью и смазкой.

Еще я рассказал ему, что у фургона, на котором я в тот день ездил в Сандаун, над топливным баком была закреплена вместительная труба.

– Ее трудно заметить, даже если специально искать, просто глядя снизу вверх, – объяснил я. – Фургоны построены по принципу вагонов, у них борта значительно ниже шасси. Для аэродинамики и красоты. Да вы, наверное, знаете сами. Мои строили в Ламборне. Очень хороши. Короче, борта прикрывают все механизмы, расположенные под фургоном. Там и бомбу можно спрятать.

– Я понимаю, – заверил он меня. – А ты бомб боишься?

– Тут скорее наркотики.

Патрик Винейблз взглянул на часы и поднялся.

– Мне пора, – сказал он. – Приходи в весовую после последнего забега.

Я кивнул вслед его удаляющейся спине. Интересно, как он поступит – отмахнется или заинтересуется? Он должен решить этот вопрос в течение дня, но после разговора с ним я пришел к твердому заключению, что мне и в самом деле необходимо выяснить, что происходит, с его помощью или самостоятельно.

Я вышел на свежий воздух и провел большую часть дня в разговорах, иногда весьма полезных для дела, но. Бог ты мой, как все это было далеко от горячки скачек, смены цветов, взвешивания до и после, спешки, скачек, снова смены цветов!.. Ладно, что там. Есть во всем этом и свои плюсы. Мне теперь не нужно голодать, чтобы искусственно держать минимальный вес, ломать кости и прятать синяки, бояться проиграть крупные скачки, потерять хороших хозяев, струсить или лишиться работы. Сейчас я свободен так, как никогда раньше. Что с того, что и сейчас мне приходится угождать владельцам и тренерам. Почти всем, кто хочет преуспеть, приходится кому-либо угождать: актерам – публике, которая платит, президентам и премьер-министрам – своему народу.

В такие дни, как в Сандауне, я начинал замечать, что веду себя так же, как мои водители, в том смысле, что я с особым пристрастием присматривался именно к тем лошадям, которых сам привез на скачки. И торжествовал, если среди них оказывался победитель. Если же лошадь погибала, и такое случается на скачках, водитель возвращался домой в глубокой депрессии. Это несомненное, хоть и необоснованное чувство собственника заметно сказывалось на том, насколько весело, быстро и тщательно готовились фургоны в обратный путь.

Пара лошадей из тех, что я привез в тот день, принадлежала тренеру, у которого раньше я несколько раз работал жокеем, так что нет ничего удивительного в том, что мне пришлось принять участие в разговоре с ним и его женой.

Бенджи и Дот Ашер, как всегда, ссорились. Когда я проходил мимо, Бенджи ухватил меня за рукав.

– Фредди, – потребовал он, – скажи этой женщине, в каком году застрелился Фред Арчер. Она говорит, в 1890-м. Я говорю, что это чушь.

Я взглянул на Дот, лицо которой носило смешанное выражение покорности судьбе и волнения. Долгие годы жизни с этим вспыльчивым человеком оставили на нем глубокий след, скрыть который не могли даже ее нечастые улыбки. И хотя они, образно говоря, постоянно плевали друг другу в лицо, во всяком случае, за период моего с ними знакомства, они упрямо продолжали жить вместе.

И он, и она были необычайно хороши собой и умны, что делало ситуацию еще более нелепой. И тот, и другая великолепно одевались, им было где-то за сорок, и их везде охотно принимали. Пятнадцать лет назад я бы сказал, что их брак распадется через пять минут, – лишнее подтверждение тому, как ошибочно могут судить о браке посторонние.

– Ну? – напирал Бенджи.

– Не помню, – дипломатично сказал я, хотя прекрасно знал, что произошло это в 1886 году, когда этому блестящему жокею-чемпиону было двадцать девять лет. Он выиграл 2749 скачек и всегда ездил только по железной дороге.

– Никакой от тебя пользы, – заметил Бенджи, а Дот с облегчением вздохнула.

Бенджи переменил тему, и в его голосе зазвучали хозяйские нотки.

– С лошадьми все в порядке?

– Разумеется.

– Конюх сказал, ты сам вел фургон. Я кивнул.

– Три шофера свалились с гриппом.

Многие тренеры выходили во двор, чтобы лично проследить за погрузкой лошадей, но Бенджи почти никогда так не поступал. Его метод руководства заключался в воплях из окна, если что-то ему не нравилось, а это, как я заметил, случалось часто. У Бенджи чаще, чем у других тренеров, менялись конюхи. Его старший конюх, который должен был сопровождать беговых лошадей в Сандаун, уволился только накануне.

Бенджи спросил, знаю ли я об этой неприятности. Да, подтвердил я, мне говорили.

– Тогда сделай одолжение. Оседлай моих лошадей и проведи их по кругу.

В подобной ситуации большинство тренеров сами занялись бы своими лошадьми, но не Бенджи. По моим наблюдениям, он вообще старался их не касаться. Тут уж я запоздало сообразил, что вопрос о Фреде Арчере был только предлогом, на самом деле я был нужен ему как работник.

Я сказал, что с удовольствием оседлаю лошадей. И по сути дела, не соврал.

– Чудно, – удовлетворенно заметил он. В результате я работал, а он и Дот болтали сначала с владельцем фаворита, а позднее с хозяином лошади, считавшейся фаворитом номер два. Первая лошадь не выиграла вообще никаких медалей, а вторая пришла первой. Как всегда в таких случаях, в тесном помещении, где расседлывали лошадь-победителя, красивое лицо Бенджи покраснело и покрылось потом, как будто он испытывал наслаждение, сходное с оргазмом. Владельцы ласково гладили лошадь. Дот совершенно серьезно сказала мне, что из меня получится хороший старший конюх. Я улыбнулся.

– Господи, что это я говорю!

– Ты права, – подтвердил я.

Было в Дот что-то, чего я никак не мог понять, какая-то глубокая сдержанность. Через пятнадцать лет я знал ее не больше, чем в первый день знакомства.

По всеобщему разумению, странные методы тренировки лошадей у Бенджи являлись результатом того, что ему не было необходимости зарабатывать этим делом деньги. Он унаследовал многие миллионы и, кроме того, занимался покупкой лошадей за границей, где их тренировали другие. Эти лошади выигрывали для Бенджи больше скачек во Франции и Италии, чем те, которых он держал в Англии. Как многие другие владельцы, Бенджи предпочитал участвовать в скачках на материке, где призовой фонд был больше, но жить он продолжал в Пиксхилле и в качестве хобби тренировал чужих лошадей, а также пользовался моим транспортом для их перевозки, что меня вполне устраивало.

Они пригласили меня выпить: двойной джин для них, тоник для меня. Чего я не мог, так это рисковать водительскими правами.

Бенджи сказал:

– У меня в Италии жеребец лодыжку потянул. Хочу его сюда привезти, пусть полечится и отдохнет. Съездишь?

– С удовольствием.

– Договорились. Позже скажу когда. – Он похлопал меня по плечу. – Ты неплохо управляешься с этими фургонами. Тебе можно доверять, верно, Дот?

Дот кивнула.

– Что ж... спасибо, – сказал я.

Так или иначе, день прошел быстро, и, когда кончился последний заезд, я уже ждал Патрика Винейблза около весовой. По тому, как он подбежал к весовой, было видно, что он торопится.

– Фредди, – начал он, – ты вчера говорил, что у тебя не хватает водителей. Я верно тебя понял?

– У троих грипп, а один уволился.

– Так-так. Тогда предлагаю прислать тебе запасного шофера, который заодно займется твоими проблемами.

Предложение не привело меня в восторг.

– Он должен знать работу, – с сомнением заметил я.

– Это она. Увидишь, она дело знает. Я договорюсь, чтобы она приехала в Пиксхилл завтра утром. Покажи ей, что и как, и пусть она действует.

Я поблагодарил его без особого энтузиазма. Он слегка улыбнулся и сказал:

– Пусть попробует. Попытка не пытка, верно? Я не был в этом уверен, но ведь я сам попросил его помочь и теперь не мог идти на попятный. Он поспешил сообщить мне последнюю новость:

– Я дал ей твой адрес.

Он исчез прежде, чем я успел спросить, как ее зовут, хотя вряд ли это имело значение. Я только понадеялся, что у нее хватит сообразительности приехать раньше, чем мне надо будет уходить на обед к Моди Уотермид.

* * *

Звали ее Нина Янг. Она влетела в мой двор в девять утра, застав меня небритым, в халате, за газетами, кофе и кукурузными хлопьями.

Я открыл дверь на звонок, не сразу сообразив, кто это.

Явилась она в алом «Мерседесе». Хоть она была немолода, на ней были обтягивающие джинсы, белая блузка с романтически широкими рукавами, вышитая шерстяная жилетка и тяжелые золотые цепочки. Пахло от нее дорогими духами. Блестящие темные волосы искусно подстрижены. Своими высокими скулами, длинной шеей и спокойными глазами она напомнила мне портреты благородных предков – такие профили люди имели триста лет назад. По мне, на работягу-шофера она мало походила.

– Патрик Винейблз посоветовал приехать пораньше, – сказала она, протягивая мне руку с отличным маникюром. У нее были манеры человека, усвоившего правила поведения в обществе еще в колыбели. С моей мужской, шовинистической точки зрения, ее единственным недостатком был возраст – где-то около сорока пяти.

– Заходите, – пригласил я, пропуская ее и думая, что даже если она не поможет мне решить мои проблемы, то уж интерьер украсит здорово.

– Фредди Крофт. – сказала она с таким выражением, как будто ожил вырезанный из картона человек. – Собственной персоной.

– Выходит, так, – согласился я. – Кофе хотите?

– Спасибо, нет. Вы слегка раздражены, или мне это кажется?

– Кажется. – Я проводил ее в гостиную и предоставил любой стул на выбор.

Она предпочла глубокое кресло и положила ногу на ногу, продемонстрировав изящные щиколотки над кожаными туфлями с пряжками. Из большой сумки той же генеалогии она извлекла маленькую книжечку и помахала ею в моем направлении.

– Водительские права, включая разрешение на перевозку крупных грузов, – уверила она меня. – Все в полном порядке.

– Он бы вас без этого не послал. А как они к вам попали?

– Возила своих гунтеров[3]3
  Гунтер – охотничья лошадь.


[Закрыть], – сказала она как бы между прочим. – А также лошадей на выездку и скачки. Есть еще вопросы?

Судя по всему, она водила роскошные фургоны, имеющие просторное жилое помещение перед стойлами, этакий мотель-люкс на колесах. Такие можно часто видеть на соревнованиях по конкуру в Бадминтоне и Бурли. По-видимому, она была известна в этом мире, слишком многие знали ее в лицо, что вряд ли было удобно в данном случае.

– Может, я вас знаю? – предположил я.

– Не думаю. Я не участвую в скачках.

– Да, – заметил я робко, – но, работая здесь, вам не мешало бы знать, где находятся ипподромы.

– Патрик сказал, у вас есть карта.

«Патрик, – подумал я, – совсем сошел с ума». Она явно развлекалась, наблюдая за моими очевидными сомнениями.

– Мои фургоны – это только транспортное средство, – заметил я. – Никаких там холодильников, плит или туалетов.

– У них двигатели «Мерседес», верно? Я удивился и утвердительно кивнул.

– Я – хороший водитель. Я ей поверил.

– Тогда договорились, – сказал я.

Еще я подумал, что неважно, какой она сыщик, а вот еще пара рук на руле мне нужна позарез. Мне страшно было подумать, что скажут о ней Харв и Джоггер.

– Ну и прекрасно, – буднично сказала она и после секундной паузы спросила:

– Вы получаете «Лошади и гончие»?

Я взял со стола последний непрочитанный номер журнала и подал ей. Она быстро пролистала его, пока не дошла до многочисленных частных объявлений в конце. Нашла раздел, посвященный перевозкам лошадей, где я раз в месяц рекламирую свою фирму, и постучала по странице розовым ногтем.

– Патрик спрашивал, видели ли вы это? Я взял из ее рук журнал и прочитал указанное место. В рамке, шириной в одну колонку, было напечатано простое объявление:

ПРОБЛЕМЫ С ТРАНСПОРТОМ?

Можем помочь.

Все, что пожелаете.

Далее следовал номер телефона.

Я нахмурился.

– Да, видел. Оно повторяется время от времени. Довольно бессмысленное, по-моему.

– Патрик хочет, чтобы я проверила.

– Никто, – возразил я, – не станет рекламировать услуги по перевозке контрабанды. Это немыслимо.

– Может, стоит попробовать?

Я передал ей радиотелефон.

– Пробуйте.

Она набрала номер, послушала, сморщила нос и выключила аппарат.

– Автоответчик, – коротко отрапортовала она. – Назовите имя и номер телефона, вам перезвонят.

– Мужской голос или женский?

– Мужской.

Мы молча посмотрели друг на друга. Хоть я и не видел ничего зловещего в данном объявлении, я предложил:

– Может, Патрик Винейблз использует свои связи в «Лошадях и гончих» и выяснит, кто заказывал это объявление?

Она кивнула.

– Он собирается сделать это завтра. Несмотря на мои сомнения, это впечатляло, и я пошел к столу, чтобы свериться с графиком.

– Я должен завтра отправить два фургона на скачки в Тонтон, – заметил я. – Пат, одна из моих водителей, больна гриппом. Вы можете взять ее фургон. Он на четыре лошади, но вам придется везти только трех. Можно ехать за другим фургоном, тоже направляющимся в Тонтон, так вы прибудете вовремя и куда надо. Забрать лошадей я пошлю с вами Дейва. Он хорошо знает эту конюшню. Потом завезете Дейва на ферму и поедете за другим фургоном.