Текст книги "Наследие страха"

Глава 2

В обед на ней были удобные синяя юбка и белая блузка, из украшений лишь модная лента в длинных волосах, не дававшая им падать на лицо.

Она успешно привела к рациональному началу странный разговор, который у нее состоялся с Джейкобом Матерли, и готовилась хорошо провести время.

Джейкоб не вышел к столу, а свой ужин забрал в комнату. “Он несколько неловок, когда пользуется столовыми приборами, – пояснил Ли, – и не хочет, чтобы кто-нибудь увидел, как он пытается с ними управиться”. В то же самое время Джейкоб отвергал любое предложение, чтобы кто-то другой его кормил. Он был воинствующе независимым стариком и намеревался продолжать в том же духе.

Без старого хозяина дома за длинным столом в обеденном зале собралось шестеро человек: Ли, его сыновья Деннис и Гордон, Пол Хоннекер, брат покойной жены Ли, Силия Тамлин, художник-оформитель, которую Деннис привез взглянуть на дом, и сама Элайн. Главной темой вечера стала архитектура особняка и способы, которыми, по мнению Силии, можно было изменить его обстановку так, чтобы выгодно подчеркнуть, а не свести на нет его неповторимый аромат.

Элайн дала бы этому вычурному сооружению множество определений, но ни за что не сказала бы, что оно обладает “неповторимым ароматом”. Поскольку всем остальным, похоже, действительно нравилось, как построен этот дом, она держала язык за зубами, разве что, когда спрашивали ее мнение, давала ответы, которые, как она полагала, придутся остальным более всего по душе.

– Нет, серьезно, Элайн, – настаивал Деннис Матерли, – не думаете ли вы, что дедушкин вкус в том, что касается этого удивительного дома, был слишком консервативным?

Она отозвалась:

– Я не видела большую его часть. Но мне по-настоящему нравится моя комната и кабинет, который я видела.

– Конечно, некоторые комнаты превосходны, – согласился Деннис. – Но я говорю об общем впечатлении от дома. Гостиная совсем викторианская – и к тому же безвкусно викторианская. Массивная мебель, вся с мягкой обивкой, плохие обои, Тьфу!

Деннис, двадцати пяти лет, был старшим из братьев Матерли, хотя Элайн считала, что он ведет себя как младший. Он все время пребывал в странном возбуждении, которое действовало ей на нервы. Он все находил интересным и старался показать другим, до чего изумительной будет эта ниша или та мансарда, если ее как следует отделать. Он был невероятно привлекательный мужчина, такой же мускулистый, как и отец. Но был в его лице какой-то изъян, в очертании рта – какая-то излишняя тяжеловесность. У него всегда водились деньги, и это испортило его. Одевался он слишком уж броско. Сейчас на нем были темно-синие расклешенные брюки из рубчатого вельвета и рубашка цвета бордо с чересчур многочисленными пуговицами и бесполезными погончиками на плечах. Волосы его падали на воротник и прятали уши так, что видны были только мочки.

Элайн не испытывала к нему особого интереса.

С другой стороны, она нашла довольно обаятельным Гордона Матерли, младшего брата Денниса. Он был такой же спокойный, как она сама, говорил редко, пока не обращались непосредственно к нему. Он не обладал такой броской красотой, как старший брат, и не был таким мускулистым, как отец. Он был худой, напряженный и очень серьезный. Элайн знала о нем лишь то, что он окончил Питтсбургский университет со степенью бакалавра делового администрирования и собирался продолжить учебу, чтобы получить степень магистра. Иными словами, он был человеком целеустремленным.

Деннис же, насколько Элайн могла судить, мало к чему стремился. Он учился живописи и держал мастерскую в половине мансарды. Он не добился финансового успеха своей работой. И Элайн сомневалась, что когда-нибудь добьется.

– Разумеется, – заговорила Силия Тамлин, – пока я исхожу лишь из первых впечатлений. Но я действительно считаю, что вы выиграли бы от изменений, если бы в целом предпочли использовать ультрасовременный калифорнийский стиль для ваших основных комнат. Пластик и многослойное дерево, хром и специально выделанная кожа. Возможно, светлая стена, меняющиеся узоры и цвета. Контраст между явно готическим видом этого здания и экстравагантной мебелью создаст совершенно новое эстетическое целое.

Ли Матерли был настроен так же скептически, как и Элайн, но он выразил свой скептицизм вслух:

– Мне дом вроде бы всегда нравился. Он неброский и тихий, мебель такая темная.

– А я согласен с Силией, – вставил Пол Хоннекер. – Наверное, это вовсе не мое дело, поскольку я не принадлежу к этой семье, но мне кажется, что в столь сумрачном месте вполне можно использовать светлые стены.

Пол был крупный, румяный мужчина, с ладонями величиной едва ли не с обеденные тарелки. Его волосы были в беспорядке, он и вообще выглядел так, будто спал в одежде. Несмотря на этот признак неорганизованности, Элайн он скорее понравился. Как она поняла, он был до боли правдивый человек, что доказал несколько раз за едой, заявляя о своем несогласии с какой-нибудь особенно безумной идеей, предложенной художником-оформителем. И если он согласился с ней сейчас, то не просто пытался сгладить острые углы, но искренне выражал свое мнение.

– Так вот, – объявил Деннис, закончив с едой, – я попросил Силию остаться у нас по крайней мере на ночь, чтобы ощутить здание изнутри.

– Хорошая мысль, – согласился Ли, как будто надеялся, что теперь неуклюжая темная мебель понравится гостье так же, как и ему.

Даже если художница не сумеет полюбить это место. Ли даст Деннису согласие на крупные перемены без особых возражений. Элайн была уверена в этом. Она уже видела, что Ли благоволит своему более ярко разодетому сыну. Но не могла сказать почему.

– Или еще лучше, – продолжил Ли, – почему бы вам не остаться на весь уик-энд, Силия? Если у вас нет других планов, то милости просим.

Дело было в четверг вечером, до конца рабочей недели оставался еще целый день, но Силия сказала, что может себе это позволить.

– Ну тогда, – оживился Деннис, – вам лучше отправиться в город и собрать вещи. Мне поехать с вами?

Силия отказалась:

– Нет, нет. Я успею съездить в город и вернуться обратно к одиннадцати, это не очень поздно. Мне не нужен провожатый. К тому же я знаю, как сильно вам хочется закончить картину, над которой вы работаете.

– Вообще-то мне действительно не терпится продолжить работу над ней, – признал Деннис.

– Еще один пейзаж? – поинтересовался Гордон. Это был один из немногочисленных случаев, когда он заговорил по собственной инициативе.

– Нет, нечто особенное, – мечтательно протянул Деннис, не обращая внимания на язвительные нотки в голосе брата.

– Тогда портрет Силии? Деннис засмеялся:

– Ты же знаешь, что я бросил портреты, когда отец даже не узнал себя на том, что я рисовал с него. Мой талант не простирается в этом направлении.

Та легкость, с которой старший брат признал пределы своих возможностей, в обычных обстоятельствах понравилась бы Элайн. Но сейчас это показалось просто еще одной составляющей безответственной натуры Денниса. Он знал, что не обладает талантом художника, и все-таки упорно продолжал тратить на это свое время. Элайн видела, что Гордон думает то же самое.

– Тогда вы оба вполне можете покинуть нас, – сказал Ли.

– А как насчет меня? – осведомился Пол. Ли ухмыльнулся:

– Ты не захочешь пропустить десерт.

– Совершенно верно.

Бесс, жена Джерри, грузная женщина, воплощавшая в себе все стандартные материнские добродетели (добродушие, ласку, кротость и фантастические кулинарные способности), принесла персиковый слоеный торт, о котором она гордо объявила как о завершающем блюде еще перед тем, как подать первое. Торт был просто объедение, о чем все не преминули сообщить. Удостоившись похвалы, кухарка удалилась в кухню, сияя от удовольствия.

После обеда Элайн собиралась проведать своего пациента, но ее перехватил Гордон Матерли, который встретил ее на нижней площадке лестницы:

– За обедом вы сказали, что почти не видели дом. Не желаете пройтись?

– Я думаю, что пора взглянуть на вашего дедушку, – возразила девушка.

– Если вы ему понадобитесь, раздастся звонок. К тому же он не ложится спать так рано, как хотелось бы доктору. Он будет читать или попусту тратить время до десяти или одиннадцати.

– Тогда, пожалуй, вреда от задержки не будет никакого, – согласилась Элайн.

– Вот и хорошо, – кивнул Гордон и самым галантным образом подал ей руку, без капли нарочитости.

Все восемь комнат внизу были обставлены, наподобие гостиной, тяжелой мебелью красного дерева, при обоях с темными листиками и цветками, – за исключением рабочего кабинета, обшитого дорогими панелями, и кухни, оборудованной всеми новейшими агрегатами, которые Бесс только могла пожелать. Даже игровая, с бильярдным столом и полками для спортивного инвентаря, походила на старую гостиную, в которую эти атрибуты современности были свалены как попало.

– Мне дом нравится таким, какой он есть, – сказал Гордон, когда они облокотились о бильярдный стол, чтобы немного передохнуть.

– Пожалуй, мне тоже, – согласилась Элайн.

– Вся эта модернистская дрянь, которую так расхваливает Силия, устареет и перестанет быть стильной уже через год. А вот мебель, что у нас есть, – она никогда не устареет. Она прочная и надежная.

– Ваш отец, похоже, согласен с вами.

– Но он позволит Денни гнуть свою линию. Он всегда позволяет Денни гнуть свою линию. – Если в тоне Гордона и промелькнула горечь, то вовсе не та, что ей доводилось слышать прежде. Казалось, он лишь констатирует факт.

– Ваш брат, похоже, весьма увлечен Силией, – вставила Элайн. Она сказала это, чтобы выяснить, не сразила ли эта блондинка также и Гордона. Она надеялась, что нет.

– Денни никем особо не увлекается, кроме себя самого. Все девушки буквально благоговеют перед ним. Ему это нравится.

– Она очень хорошенькая, – заметила Элайн.

– Силия?

– Да.

– Гм, пожалуй.

– Эти светлые волосы и приятный цвет лица. – Элайн бессознательно дотронулась до своей оливковой кожи, очертила круг на щеке, как будто могла почувствовать собственный оттенок.

– Меня она не привлекает, – отрезал Гордон.

У него это получилось очень категорично, и девушка почувствовала, что на самом деле он чуточку завидует. Завидует Денни из-за девушки. Деннису, вероятно, всегда доставались более симпатичные партнерши, потому что многих женщин, особенно из разряда глуповатых, вроде Силии Тамлин, больше очаровывает внешность мужчины, чем склад его характера.

Элайн обнаружила, что с Гордоном легко разговаривать, и почувствовала, что он открывается ей, хотя это ему вовсе не свойственно. Сдержанность натуры, какая-то осмотрительность во взаимоотношениях с остальным миром делала их в определенном смысле родственными душами. К тому времени, когда они осмотрели большую часть второго этажа, включая застекленную террасу, она уже чувствовала себя с Гордоном в достаточно хороших отношениях, чтобы задать вопрос, который весь вечер не давал ей покоя:

– Я так понимаю – или мне кажется, что понимаю, – что в прошлый Сочельник семья пережила какую-то трагедию.

Гордон моментально изменился в лице. Его лоб наморщился. А губы сжались так, что обескровели. Он пробормотал:

– Значит, соседи уже вам доложили.

– О чем?

– Они никак не покончат с этими разговорами, хотя прошло уже пятнадцать лет.

– Я думала, что это был прошлый Сочельник...

– Пятнадцать лет назад. И если уж они взялись за вас, то вы знаете историю во всех ужасных подробностях, ведь так? – Он явно рассердился, как будто Элайн была повинна в каком-то невообразимом преступлении.

– Я не разговаривала с вашими соседями, Гордон, – запротестовала девушка. Она парадоксальным образом чувствовала себя так, словно ей приходилось оправдываться. – Ваш дедушка упомянул об этом, но не рассказал, что тогда случилось. И я заключила из разговора с ним, что что-то случилось здесь не далее как в прошлый Сочельник.

Лицо Гордона немного смягчилось, хотя ему все еще было далеко до того разговорчивого и обаятельного человека, который водил ее по дому. Он вздохнул:

– Вы должны извинить дедушку. Он все перепутал после своего удара.

– Я так и подозревала.

– Что именно он вам сказал?

Элайн пересказала тот мрачный разговор.

– Кто-то пытался его убить? – недоверчиво переспросил Гордон.

– Он так утверждает.

– В первый раз об этом слышу.

– Очевидно, он рассказывал вашему отцу. – Гордон нахмурился:

– И папа не захотел, чтобы прочие узнали, насколько старик свихнулся.

– Ваш отец, похоже, искренне за него беспокоится.

– Они близки. Ближе, чем я с папой. – Последнее было сказано с явным недовольством.

– Так что тогда произошло? – спросила Элайн, достаточно заинтересованная, чтобы продолжить тему дальше.

– Я предпочел бы не говорить об этом.

– Простите, если я сунула нос...

– Вам, наверное, пора осмотреть дедушку, – резко произнес он. Отвернулся и спустился по лестнице.

Что бы ни произошло в тот Сочельник пятнадцать лет назад, это было поистине неприятное событие. Старик так и не собрался с духом, чтобы рассказать ей, и Гордон явно побоялся. Но почему он не осмелился? Было ли это нечто, что вызовет у нее такое отвращение или настолько ее испугает, что она в конечном счете решит не работать здесь?

Элайн втиснула свое воображение в консервную банку и наглухо запаяла. Лучше ей заняться делом, как и посоветовал Гордон, и проверить, все ли в порядке с Джейкобом.

Старик сидел в одном из кресел, еда с подноса была в основном съедена или сдвинута в сторону. Раскрытая книга лежала у него на коленях, хотя не похоже было, что он ее читал.

– Идите сюда и присаживайтесь, – пригласил он девушку. Голос его был словно напильник, которым водят по наждаку, ломкий, как сахарные кружева, и готовый разлететься на бесчисленные осколки.

Элайн уселась в кресло напротив старика, и гигантские подлокотники, высокая спинка и толстая обивка словно проглотили ее. Кресло было удобным до неудобства.

– Вы уже познакомились с ними всеми? – спросил Джейкоб.

– Да, – кивнула она. – Бесс – великолепная кухарка.

– Я нанял Джерри и Бесс, когда был совсем молодым – а они еще моложе. Но речь сейчас не об этом. Я хочу рассказать вам о других.

– Рассказать что?.. – решила уточнить Элайн. Она находила, что, учитывая жалкое состояние старика, ей проще сохранять спокойствие. Девушка полагала, что в скором времени, через каких-нибудь несколько дней, она сможет слушать его бредовые россказни о попытке убийства, не показывая своего недоверия.

– Давайте для начала возьмем Пола. Он является... был – в каком бы времени мы ни рассматривали эту ситуацию – младшим братом Амелии, жены Ли. Он в точности тех же кровей, каких была и она, и потому мы должны уделить ему более пристальное внимание, чем любому из мальчиков. – Старик сухо кашлянул и проговорил:

– Что вы о нем думаете?

Элайн сказала то немногое, что могла, по поводу того, какого она мнения о Поле после первой встречи.

– Когда вы узнаете его получше, – продолжил Джейкоб, – то увидите нечто большее, чем легкость характера. Бедный мальчик не может удержаться на работе. Ему тридцать семь лет, и он хронический безработный. Такова его натура. Он не выносит боссов. Так же, как Амелия. Она терпеть не могла выполнять распоряжения или даже откликаться на просьбу, к которой не прибавляли “пожалуйста”. Он живет здесь, потому что Амелия по завещанию предоставила ему здесь место на то время, пока он жив. Она знала, насколько он беспомощен. Она также оставила ему в акциях и облигациях одну треть средств, в которые Ли превратил наследство, полученное ею от матери. Элайн вставила:

– Вы говорите весьма нелестные вещи о Поле, но, похоже, вы его любите.

– Люблю. Мальчик не виноват, что в нем течет кровь Хоннекеров, та же кровь, которая погубила Амелию. Мне жаль его. Я желаю ему самого лучшего. Но факт остается фактом: он приходился ей братом и за ним нужно присматривать.

Мягкое кресло, казалось, становилось все мягче, пока она слушала бессвязный бред старика и пыталась придумать, каким образом ей сменить тему.

– У Денни, – рассуждал старик, – великое множество талантов. Он неплохой художник. Он играет на фортепьяно и на гитаре и немного пишет.

– Он показался мне легкомысленным, – поморщилась девушка.

Джейкоб вскинул брови, потом хмыкнул.

– Да, есть такое. Он определенно легкомысленный. Он тратит свой ежемесячный чек, обеспеченный имуществом своей матери, так, как будто самому понятию денег предстоит испепелиться на следующий день. Ему нравится общество хорошеньких девушек – а хорошенькие девушки всегда требуют денег. Он ездит слишком быстро и пьет многовато. Но в конце концов, что во всем этом предосудительного?

– Он еще молодой, – сказала Элайн. – Но когда ему исполнится сорок или пятьдесят и он так ничего и не добьется, что он будет о себе думать?

– Возможно, вы судите его слишком строго. Но это хорошо. Будьте осторожны с ним, ведь половина его крови – это кровь Хоннекеров. Так же, как и у Гордона.

– Он мне нравится.

– Гордон – какой угодно, только не легкомысленный, – согласился Джейкоб. – Он будет управлять семейными инвестициями и в конечном счете ресторанами. Но иногда мне хочется, чтобы он сделал что-нибудь и для собственного удовольствия.

Она подалась вперед в кресле:

– Я в замешательстве, мистер Матерли.

– Насчет чего?

– Почему это имеет значение – то, что половина их крови от Хоннекеров, а у Пола и вовсе вся кровь?

– Родители Амелии и Пола – двоюродные брат и сестра. Как медсестра, вы должны знать, что в результате браков между столь близкими родственниками будущим поколениям часто передаются нежелательные гены.

– Например, гемофилии.

– И кое-что похуже, – загадочно произнес Джейкоб.

Он явно старался напугать ее, как напугал прежде, но ему это не удавалось. Страх перед неизвестной величиной лишен смысла. Бояться можно только чего-то конкретного, чего-то ощутимого, угроза чего явственно видна. До сих пор все то, чего боялся Джейкоб, казалось несущественным.

– Например?

– Вы еще не узнали про Сочельник?

– Лишь то, что это случилось давным-давно, пятнадцать лет назад. – Она улыбнулась и наклонилась к собеседнику. – Так что не стоило бы вам беспокоиться о чем-то давно позабытом, мистер Матерли.

– Вы не знаете. Вас не было здесь.

– Расскажите.

– Это была худшая вещь в моей жизни, – сообщил он. – Это было худшей вещью, которую я когда-либо видел. А я, знаете ли, видел войну. Я очень много повидал, но все это бледнеет по сравнению с тем, что случилось той ночью. – Он говорил очень быстро, едва не запыхавшись.

– Не будоражьте себя, – вмешалась в рассказ девушка, обеспокоенная его самочувствием, испугавшись, что она, возможно, спровоцировала у него приступ гипертонии.

Его рука заметалась на груди. Он слегка согнулся, как будто пытался обхватить боль своим телом и удушить ее. Его лицо – та половина, которая не была постоянно скорчена в гримасе, – исказилось от муки.

Элайн быстро поднялась и подошла к медицинскому шкафчику, где нашла нужные таблетки. Она принесла старику две и дала выпить одну с глотком воды из стакана с подноса.

Джейкоб оставался скрюченным в три погибели еще несколько минут.

Но вскоре после того, как она дала ему вторую таблетку, он откинулся назад и вздохнул свободнее. Приглушенные стоны, прежде рвавшиеся из его горла, прекратились.

– Ангина, – прохрипел он. Слово причинило такую же боль, как и описываемые им симптомы. Ему претила мысль о том, чтобы быть больным, зависимым. – Теперь полегчало.

– Вам лучше лечь в постель, – сказала она.

– Возможно.

– И поспать.

– Еще совсем рано! – запротестовал он, как ребенок. – И все-таки, я думаю, вам следует принять, успокоительное и попытаться заснуть.

Старик сделал, как она просила: И уже через двадцать минут крепко спал. Она подоткнула ему одеяло, погасила свет, включила маленький ночник и покинула его комнату, тихонько затворив за собой дверь.

Какая неудача, что приступ случился именно в то время, когда ей вот-вот предстояло узнать, чего Джейкоб Матерли так боится в крови Хоннекеров – и что случилось в тот таинственный Сочельник более пятнадцати лет тому назад.

В своей собственной комнате, переодевшись ко сну, Элайн выбрала книгу из полудюжины романов в дешевой обложке, которые привезла с собой, и устроилась под балдахином большой кровати. Когда она закончила всего одну главу, глаза ее уже слипались. Она сделала закладку и выключила свет. Обычно она не ложилась так рано, но ее утомили сбор вещей, езда на автомобиле, распаковка и знакомство с новыми людьми. Казалось невероятным, что это ее первый день в доме Матерли. Не иначе как она провела здесь годы. По крайней мере месяцы. Самое меньшее – недели. Сон наступил мгновенно.

Во сне – в одном из ее редких снов – наступила ночь перед Рождеством, и она раньше срока открывала свои подарки. Она больше не верила в Санта-Клауса, так что толку дожидаться рассвета? Одним из подарков была большая красно-зеленая коробка с бантом, сплетенным из множества лент. Она заинтересовалась, что это такое большое ей могли подарить, и ей захотелось открыть это в первую очередь. Она сорвала крышку и наклонилась вперед, заглянула внутрь, напряженно сглотнула, открыла рот, втянула в себя воздух и, наконец, вскрикнула...

Элайн проснулась, покрытая испариной.

Но крик не прервался.

Это был не ее крик и, конечно, не крик из ночного кошмара. Он был настоящим, и это был женский голос, вопль женщины в самой ужасной агонии. Он завывал, то на подъеме, то на спаде, скребя по кости всех, кто слышал его, словно сосулька по зеркальному стеклу. А потом он оборвался.

Элайн показалось, что она узнала голос Силии Тамлин, даже несмотря на то, что в этом жутком, испуганном вое не было произнесено никаких слов.

Часы на тумбочке показывали 11.30.

Она вылезла из постели, надела тапочки. Девушка колебалась, пока снимала халат с крючка, не уверенная, разумно ли это – ввязываться в происходящее. Ей виделось перекошенное лицо Джейкоба Матерли, ярко-синие глаза, и она почти слышала, как он предостерегал ее...

Довольно! Судя по крику, Силии, вполне вероятно, требовалась медсестра. Уже прошло несколько долгих минут, в течение которых ей, возможно, требовалась помощь. Элайн накинула халат и направилась к двери.