Текст книги "Скорость"

Глава 12

Второй этаж занимали три спальни, ванная и чулан. Четыре из пяти дверей были открыты.

С обеих сторон двери в главную спальню висели листы с такой же рукой-револьвером на каждом. Пальцы-стволы, понятное дело, указывали на открытую дверь.

Недовольный тем, что его ведут, думая о животных на бойне, Билли оставил главную спальню напоследок. Сначала проверил ванную, дверь которой выходила в коридор. Потом чулан и две другие спальни, в одной из них Лэнни держал стол для игры в покер.

После того как необследованной осталась только одна комната, Билли застыл в коридоре и прислушался. Тишина, ни единого звука.

Что-то застряло у него в горле, и проглотить это «что-то» никак не удавалось. Не мог проглотить, потому что ничего материального в горле не было, как и кусочек льда не сползал вниз по спине к пояснице.

Он вошел в главную спальню, где горели две лампы на прикроватных столиках.

Обои с розами, которые выбирала еще мать Лэнни, оставались на стенах и теперь, через несколько лет после того, как Лэнни перебрался сюда из своей старой комнаты. Со временем розы потемнели, цветом стали напоминать чайные пятна.

На кровати лежало любимое покрывало Перл Олсен: большая роза по центру, орнамент из маленьких роз по периметру.

В периоды ее болезни, после курсов химио– и радиационной терапии, Билли часто сидел в этой комнате. Иногда разговаривал с ней или наблюдал, как миссис Олсен спит. Бывало, читал ей вслух.

Она обожала приключенческие истории, действие которых разворачивалось на экзотическом фоне: об индийских раджах, о гейшах и самураях, о китайских военачальниках, пиратах Карибского моря.

Перл умерла, а теперь та же участь постигла и Лэнни. В полицейской форме, он сидел в кресле, положив ноги на подставку, но мертвый.

Пулю пустили ему в лоб.

Билли не хотелось это видеть. Он боялся, что образ этот врежется ему в память. Он хотел уйти.

Однако понимал, что бегство – не вариант. Никогда им не было, ни двадцать лет тому назад, ни теперь, ни в промежутке между этими датами. Быстрота ног спасти его не могла. Эта быстрота никогда не спасала лисицу. Чтобы убежать от собак и охотников, лисице требовались хитрость и решимость рискнуть.

Билли не чувствовал себя лисом. Скорее зайцем, но не собирался бежать, уподобляясь трусохвосту.

Отсутствие крови на лице указывало на то, что смерть была мгновенной и пуля разнесла затылок.

Однако ни кровавых пятен, ни ошметков мозга на обоях за креслом не было, Лэнни убили не в кресле, в котором он сейчас сидел, вообще не в этой комнате.

Поскольку в доме Билли нигде крови не видел, получалось, что его друга убили снаружи.

Возможно, Лэнни поднялся из-за кухонного стола, оторвался от рома и «колы», вышел за дверь, чтобы подышать свежим воздухом. Или сообразил, что может не попасть в унитаз, и решил похвалиться харчишками во дворе.

Выродок, должно быть, воспользовался полотнищем из пластика или чем-то еще, чтобы протащить труп по дому, не оставив кровавого следа.

Даже если природа и не обидела убийцу силой, переправить труп со двора в главную спальню, учитывая лестницу, было делом нелегким. Нелегким и вроде бы ненужным.

Однако убийца затащил труп в спальню, следовательно, на то была важная для него причина.

Оба широко открытых глаза Лэнни чуть вылезали из орбит. Левый немного ушел в сторону, словно Лэнни при жизни косил.

Давление. В тот момент, когда пуля пролетала сквозь мозг, внутричерепное давление возросло, прежде чем упасть после того, как пуля разнесла затылок.

На коленях Лэнни лежала закрытая книга, издание книжного клуба, меньших размеров и более дешевое, чем издание того же романа, экземпляры которого продавались в книжных магазинах. По крайней мере две сотни подобных книг стояли на полках у одной стены спальни.

Билли видел название, фамилию автора, иллюстрацию на обложке. Роман был о поиске сокровищ и истинной любви в южной части Тихого океана.

Давным-давно он читал этот роман Перл Олсен. Ей он понравился, но, с другой стороны, ей нравились все такие романы.

Правая рука Лэнни покоилась на книге. Из нее торчал уголок фотографии, ею Лэнни вроде бы заложил страницу, на которой остановился.

Все это устроил социопат. «Живая картина» то ли имела для него некое значение, то ли служила посланием: головоломкой, загадкой.

Прежде чем порушить эту «живую картину», Билли внимательно ее изучил. Но ничего особенного не увидел, не понял, что именно могло побудить киллера приложить столько усилий для ее создания.

Билли скорбел по Лэнни, но куда сильнее ненавидел Лэнни за то, что тот не мог сохранить достоинства даже в смерти. Выродок проволок его по всему дому и усадил в кресло, как манекен, словно и существовал Лэнни лишь для того, чтобы стать игрушкой в руках этого подонка.

Лэнни предал Билли, но теперь это не имело никакого значения. На краю Тьмы, над Бездной, об этом не стоило и вспоминать. Билли полагал, что лучше сохранить в памяти куда более приятные моменты, когда они были друзьями и радовались жизни.

И если в последний день жизни Лэнни у них возникло непонимание, то теперь они снова стали одной командой, и противник у них был один.

Билли показалось, что из коридора донесся шум.

Без малейшего колебания, ухватив револьвер обеими руками, он вышел из спальни, направив оружие сначала направо, потом налево. Никого.

Двери в ванную, обе спальни и чулан были закрыты, такими он их и оставил.

Заглядывать в них по новой желания у него не было. Он не мог сказать, что это был за шум, может, дом скрипнул под собственным весом, но точно знал, что это не было звуком открываемой или закрываемой двери.

Билли вытер о рубашку влажную ладонь левой руки, перекинул в нее револьвер, вытер ладонь правой, вернул в нее оружие и двинулся к лестнице.

С первого этажа, из открытой двери доносились лишь обычные звуки теплой летней ночи.

Глава 13

Стоя на верхней лестничной площадке, прислушиваясь, Билли почувствовал, как боль запульсировала в висках. И тут же понял, что зубы его сжаты сильнее, чем щечки тисков.

Он попытался расслабиться, начал дышать через рот. Покачал головой из стороны в сторону, чтобы размять закаменевшие мышцы шеи.

Стресс мог пойти на пользу, только если повышал концентрацию и бдительность. Страх мог парализовать, а мог и обострить инстинкт выживания.

Билли вернулся в главную спальню.

Подходя к двери, внезапно подумал, что и тело, и книга за время его отсутствия исчезли. Но Лэнни по-прежнему сидел в кресле.

Из коробки с бумажными салфетками, которая стояла на одном из прикроватных столиков, Билли достал несколько штук. Используя их вместо перчатки, сдвинул руку мертвеца с книги.

Оставив ее на коленях трупа, раскрыл на заложенных фотографией страницах.

Ожидал увидеть подчеркнутые предложения или абзацы: еще одно послание. Но никаких пометок в тексте не было.

Все так же используя бумажную салфетку вместо перчатки, поднял фотографию, моментальный снимок.

Женщина была молода, светловолоса, красива. По фотографии не было никакой возможности понять ее профессию, но Билли знал, что она была учительницей.

Убийца, должно быть, нашел эту фотографию у нее в доме, в Напе. А до того или после того, как нашел, превратил это красивое лицо в кровавое месиво.

Несомненно, выродок положил фотографию в книгу, чтобы у полиции не осталось сомнений в том, что оба убийства совершил один человек. Он похвалялся. Хотел, чтобы все знали о его достижениях.

«Единственная мудрость, которую мы можем надеяться приобрести, – это мудрость человечности».

Выродок не выучил этого урока. Возможно, эта «двойка» и приведет к его падению.

Если сердце и может разбиться из-за гибели незнакомого человека, то фотография молодой женщины смогла бы разбить сердце Билли, если бы он слишком долго смотрел на нее. Поэтому он вернул фотографию в книгу и закрыл пожелтевшие страницы.

Вернув руку покойника на книгу, Билли скомкал салфетки в кулаке. Прошел в ванную, которая примыкала к главной спальне, нажал бумажным комком на кнопку спуска воды, бросил комок в сливающуюся по стенкам унитаза воду.

Вернувшись в спальню, постоял у кресла, не зная, что предпринять.

Лэнни не заслуживал, чтобы его оставили здесь одного, не вызывая священника и стражей охраны правопорядка. Он был другом, пусть и не близким. Кроме того, он был сыном Перл Олсен, а это тоже многое значило.

И, однако, звонок в управление шерифа, даже анонимный, стал бы ошибкой. Они могли бы полюбопытствовать, почему отсюда звонили в дом Билли чуть ли не сразу после убийства, а он все еще не решил, что им ответить.

И что-то еще, о чем он даже не знал, могло бросить на него тень подозрения. Косвенные улики.

Возможно, итоговая цель выродка состояла в том, чтобы повесить на Билли эти убийства и другие, еще не совершенные.

Соответственно, только этот выродок и знал, что для него станет победой. Сорвать банк, взять в плен короля, принести победное очко, вот что могло означать для него осуждение Билли на пожизненный срок. При этом выродок не только оставался безнаказанным, но и мог похихикать над объектом своей шутки.

Прекрасно понимая, что он даже не представляет себе форму и размеры игрового поля, Билли не хотел бы попасть на допрос к шерифу Джону Палмеру.

Ему требовалось время, чтобы подумать. Как минимум несколько часов. Скажем, до рассвета.

– Очень сожалею, – извинился он перед Лэнни.

Выключил лампу на одном прикроватном столике, потом на втором.

Если дом светился в ночи, как праздничный торт с сотней свечек, кто-то мог это заметить. И удивиться. Все знали, что Лэнни Олсен рано ложился спать.

Дом стоял в конце тупиковой дороги. Сюда приезжали только те, кто хотел повидаться с Лэнни, и едва ли кто навестил бы его в ближайшие восемь или десять часов.

В полночь вторник уступил место среде. Среда и четверг были у Лэнни выходными. На службе его могли хватиться только в пятницу.

Тем не менее Билли вновь заглянул во все комнаты второго этажа и везде выключил свет.

То же самое сделал и с коридорными светильниками и спустился по лестнице, время от времени подозрительно оглядываясь на темноту за спиной.

В кухне закрыл дверь на заднее крыльцо и запер ее.

Запасной ключ Лэнни он намеревался взять с собой.

Затем прошелся по всему первому этажу, выключил как свет, так и газовый камин, к выключателям прикасался не пальцем, а стволом револьвера.

Выйдя на переднее крыльцо, запер за собой дверь, вытер ручку.

Спускаясь по ступеням, почувствовал, что за ним наблюдают. Оглядел лужайку, деревья, оглянулся на дом.

Окна темные, ночь темная, и Билли уходил из темноты, ограниченной стенами, в открытую темноту под черным небом, в котором то ли плавали, то ли дрожали звезды.

Глава 14

Быстрым шагом он спускался вниз по обочине дороги, готовый метнуться в лес при появлении фар приближающегося автомобиля.

Оглядывался он часто. Но, насколько мог заметить, вроде бы никто его не преследовал.

Впрочем, безлунная ночь благоволила к преследователю. С другой стороны, она благоволила и к Билли, он понимал, что лунный свет выставил бы его напоказ всем и вся.

Около дома с забором по грудь едва различимая во тьме собака снова принялась носиться взад-вперед. Она отчаянно скулила, умоляя Билли обратить на нее внимание.

Он сочувствовал животному и понимал его состояние. Однако не было у него ни одной минутки, чтобы остановиться и попытаться успокоить собаку.

А кроме того, проявление дружеских чувств могло вылиться в укус. Как ни крути, каждая улыбка обнажает зубы.

Поэтому он продолжал шагать по обочине узкой дороги и оглядываться, крепко сжимая в правой руке револьвер, а потом свернул на луг, где к прежним добавился еще один страх: как бы не укусила змея.

Один вопрос занимал его больше остальных: он знает убийцу или имеет дело с совершенным незнакомцем?

Если этот выродок вошел в жизнь Билли задолго до появления первой записки, просто этот тайный социопат более не мог сдерживать желания убивать, тогда он, пусть и не без труда, сможет идентифицировать этого подонка. Анализ взаимоотношений и поиск в памяти чего-либо аномального могли дать желаемый результат. Дедуктивная логика на пару с воображением могли нарисовать лицо, найти мотив.

Если же выродок был незнакомцем, который совершенно случайно выбрал Билли, чтобы поглумиться над ним, а потом уничтожить, поиск его значительно усложнялся. Представить себе лицо, которое никогда не видел, найти мотив, который мог быть любым… шансы на успех не слишком отличались от нулевых.

Не так уж и давно в истории мира рутинное, каждодневное насилие (оставим в стороне войны между государствами) определялось личными причинами. Зависть, оскорбление чести, прелюбодеяние, споры из-за денег – вот что приводило к убийствам.

В современном мире, больше в постсовременном, главным образом в постпостсовременном, бытовое насилие стало обезличенным. Террористы, уличные банды, одиночки-социопаты, социопаты, объединившиеся в группы, убивали незнакомых людей, лично к которым у них не было никаких претензий, убивали ради того, чтобы привлечь внимание, сделать заявление, напугать, даже просто из-за острых ощущений.

Этот выродок, знакомый или незнакомый Билли, был страшным противником. Судя по его действиям, смелым, но не безрассудным, сохраняющим полный контроль над своими поступками, умным, хитрым, изворотливым.

В противоположность ему Билли Уайлс всегда старался жить просто и идти по прямой. Не плел паутины, чтобы кого-либо в нее заманить. И желания у него были самые незамысловатые. Надеялся просто жить и жил благодаря надежде.

Шагая по высокой траве, которая заговорщицки о чем-то шептала, касаясь его брюк, он ощущал себя скорее полевой мышью, чем совой с острым клювом.

Впереди стоял дуб с огромной раскидистой кроной. Когда Билли вошел под нее, на ветвях зашевелилась невидимая живность, но обошлось без хлопанья крыльев.

Позади «Эксплорера» высилась церковь, напоминающая огромное ледяное, чуть фосфоресцирующее сооружение.

Подходя к «Эксплореру», он открыл центральный замок, нажав кнопку на брелке дистанционного управления. Внедорожник дважды пикнул и мигнул подфарниками.

Билли сел за руль, захлопнул дверцу, запер ее. Револьвер положил на пассажирское сиденье.

Когда попытался вставить ключ в замок зажигания, что-то ему помешало. К рулевой колонке скотчем прикрепили сложенный листок бумаги.

Записка.

Третья записка.

Должно быть, убийца занял позицию на автостраде, наблюдая за поворотом к дому Лэнни Олсена, чтобы увидеть, проглотил ли Билли приманку. Должно быть, заметил, как «Эксплорер» свернул на стоянку у церкви.

Внедорожник он запер. Выродок мог проникнуть в кабину, разбив стекло, но все стекла были целыми. И система сигнализации не сработала.

До этого Билли все понимал ясно и отчетливо. Теперь же появление третьей записки в кабине надежно запертого внедорожника, казалось, забросило его из реального в какой-то фантастический мир.

Вне себя от ужаса, Билли отлепил записку от рулевой колонки.

Развернул листок.

Свет в кабине, включившийся автоматически, как только он открыл дверцу, еще не погас, потому что в современных моделях конструкторы придумали так называемый «свет любезности»: после закрытия дверцы лампочка гасла не сразу, а через какое-то время. Так что короткую записку, один вопрос, прочитать Билли успел:

«Ты готов к своей первой ране?»

Глава 15

«Ты готов к своей первой ране?»

Словно эйнштейновский переключатель перевел время в замедленный режим: записка выскользнула из пальцев и, как перышко, спланировала ему на колени. Свет погас.

Охваченный ужасом, потянувшись правой рукой к револьверу на пассажирском сиденье, Билли одновременно повернулся направо, с намерением посмотреть через плечо на заднее сиденье.

Места за спинкой переднего сиденья было немного, наверное, мужчина не смог бы там спрятаться, но в «Эксплорер» Билли забирался торопливо, не подумав о том, что в кабине его может поджидать сюрприз.

Рука его искала револьвер, пальцы уже взялись за рифленую рукоятку, и тут безопасное стекло[10]10
  Безопасное стекло – стекло, изготовленное по специальной технологии. При разрушении превращается в крошку, не дает острых осколков.


[Закрыть] окна в водительской дверце взорвалось.

Лавиной крошек обрушилось ему на грудь и бедра, револьвер выскользнул из пальцев и упал на пол.

Стеклянные крошки еще падали, Билли не успел повернуть голову к окну, когда выродок сунул руку в кабину, ухватился за волосы на макушке, крутанул их и сильно дернул к себе.

Зажатый между рулем и консолью, не имея возможности перебраться на пассажирское сиденье и достать с пола револьвер, Билли ухватился за руку, которая безжалостно рвала его волосы, попытался вцепиться в нее, но кожу надежно защищала перчатка.

Выродок был сильным, злобным, безжалостным.

Волосы Билли, должно быть, уже отрывались от корней. Боль убивала. Перед глазами все плыло.

Убийца хотел вытащить его из кабины головой вперед через разбитое стекло.

Затылок Билли с силой ударился о дверцу. После еще одного рывка с губ сорвался хриплый крик.

Левой рукой он схватился за рулевое колесо, правой – за подголовник водительского сиденья, сопротивляясь изо всех сил. Ему оставалось лишь надеяться, что выродок вырвет волосы и он обретет свободу.

Но волосы не вырывались, свободы он не обрел и тогда подумал о клаксоне. Если бы он нажал на него, то раздался бы громкий автомобильный гудок, пришла бы помощь, выродок бы убежал.

Но тут же Билли осознал, что автомобильный гудок услышит только священник, а если он поспешит на автостоянку, то убийца не убежит. Нет, он пристрелит священника точно так же, как пристрелил Лэнни.

Минуло, возможно, десять секунд с того момента, как разлетелось окно водительской дверцы, и затылок Билли неумолимо втягивался в образовавшуюся дыру.

Боль, и без того сильная, нарастала. Казалось, корни волос проросли сквозь кожу и мышцы лица, потому что болело все лицо, его жгло, будто огнем. Болели также плечи и руки, но уже от напряжения.

Вот холодной дверцы коснулась и шея. Крошка, в которую превратилось стекло, царапала кожу.

Теперь голову загибали вниз. Как быстро нож может перерезать подставленное под удар горло? Много ли еще нужно, чтобы переломился позвоночник?

Он отпустил рулевое колесо, сунул руку под спину в поисках дверной ручки.

Если бы он сумел открыть дверцу и толкнуть с достаточной силой, нападавший мог бы потерять равновесие, отпустить его волосы или хотя бы ослабить хватку.

Чтобы достать до ручки (скользкой в потных пальцах), ему пришлось завести руку назад и так вывернуть кисть, что не осталось сил для того, чтобы ручку повернуть.

Словно угадав намерения Билли, выродок навалился телом на дверцу.

Голова Билли уже находилась вне кабины, и внезапно над ним появилось лицо, аккурат над его лицом. Лицо-фантом, укрытое колпаком.

Билли моргнул, чтобы получше разглядеть нападавшего.

Никакого колпака, темная, натянутая на лицо лыжная вязаная шапочка с прорезями для глаз.

Даже при слабом звездном свете Билли увидел, как яростно сверкали в прорезях глаза выродка.

На нижнюю часть лица Билли, от носа и ниже, чем-то прыснули, мокрым, холодным, горьковатым и при этом со сладким, медицинским запахом.

От неожиданности он вдохнул, попытался задержать дыхание, но первого и единственного вдоха вполне хватило. Едкие пары жгли ноздри. Рот наполнился слюной.

Лицо в маске надвинулось на него, словно темная луна.

Глава 16

Действие анестезирующего средства сошло на нет, боль медленно, но верно привела Билли в чувство.

По вкусу во рту складывалось впечатление, что он выпил кленового сиропа, а потом запил его отбеливателем. Сладкое и горькое. Сама жизнь.

Какое-то время он не понимал, где находится. Его это и не волновало. Вырванному из моря оцепенения, ему хотелось незамедлительно нырнуть обратно.

Но постепенно безжалостная боль заставила его окончательно вернуться в реальность, не закрывать глаза на происходящее, проанализировать сложившуюся ситуацию, прикинуть, что к чему. Он лежал на спине на твердой поверхности – асфальте автомобильной стоянки у церкви.

До него долетали слабые запахи дегтя, масла, бензина, листьев дуба, раскинувшего над ним свою крону. Кислый запах собственного пота.

Облизав губы, он ощутил вкус крови.

Коснувшись рукой лица, обнаружил, что оно покрыто чем-то липким, скорее всего смесью пота и крови. В темноте Билли не видел, что осталось на руке после этого прикосновения.

Источник боли находился в верхней половине головы. Поначалу он предположил, что болит макушка, откуда волосы едва не вырвали с корнем.

Однако место, от которого по всей голове и телу расходились импульсы боли, находилось не на макушке, где его волосы так жестоко проверили на прочность, а ниже, на лбу.

Когда он поднял руку и осторожно проверил, где и что болит, его пальцы наткнулись на что-то твердое, металлическое, торчащее изо лба на дюйм ниже линии волос. И хотя прикосновение было очень осторожным, оно вызвало столь резкую боль, что Билли вскрикнул.

«Ты готов к своей первой ране?»

Он оставил обследование раны на потом, когда появится возможность ее увидеть.

Рана не могла быть смертельной. Выродок не собирался его убивать, хотел только причинить боль, может, запугать.

Уважение Билли к противнику, пусть и против воли, возросло до такой степени, что он уже видел в нем человека, не допускающего ошибок, во всяком случае, серьезных.

Билли сел. Боль прокатилась по всему лбу. Прокатилась второй раз, когда он поднялся на ноги.

Постоял, покачиваясь, оглядывая автомобильную стоянку. Его врага и след простыл.

Высоко в небе сияли звезды, белел конвекционный след самолета, летящего на запад. Возможно, военно-транспортного, направляющегося в зону боевых действий. Другую зону боевых действий, отличную от той, что находилась здесь, внизу.

Он открыл водительскую дверцу «Эксплорера».

Сиденье засыпала стеклянная крошка. Из коробки на консоли он достал бумажную салфетку и смахнул крошки на пол и на асфальт автомобильной стоянки.

Поискал записку, которую прилепили скотчем к рулевой колонке. Вероятно, убийца забрал ее с собой.

Ключ зажигания нашел под педалью тормоза. С пола у пассажирского сиденья поднял револьвер.

Ему оставили оружие для следующих этапов игры. Выродок его не боялся.

Жидкость, которой прыснули Билли в лицо (хлороформ или другой анестетик), продолжала оказывать положенное ей действие. Когда он наклонялся, у него кружилась голова.

Билли включил кондиционер, направил в лицо воздух, идущий из двух вентиляционных решеток.

Едва он избавился от головокружения, свет в кабине автоматически погас. Билли снова его включил.

Повернул зеркало заднего обзора так, чтобы посмотреть на свое лицо. Выглядел он как разрисованный дьявол: кожа красная, но зубы белые; краснота темная, белизна неестественно яркая.

Когда чуть повернул зеркало, увидел источник боли.

Не сразу поверил увиденному. Предпочел подумать, что головокружение, вызванное анестетиком, привело к галлюцинации.

Закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул. Постарался стереть из памяти увиденное в зеркале в надежде, что, открыв глаза, увидит совсем другое.

Ничего не изменилось. Ему в лоб, в дюйме от линии волос, вонзили в кожу три больших рыболовных крючка.

Острие и зубец каждого крючка торчали из кожи. Хвостовик – тоже. А изогнутая часть находилась во лбу.

По телу Билли пробежала дрожь, он отвернулся от зеркала.

Бывают дни сомнения, чаще это ночи, проводимые в одиночестве, когда даже у благочестивых возникает неуверенность в том, ждет ли их более великое царство, чем то, что есть на земле, и познают ли они милосердие… или они всего лишь животные, как и все остальные живые создания, и впереди нет ничего, кроме ветра и темноты.

Такой стала эта ночь для Билли. Он знавал и другие, подобные этой. Но всегда сомнение уходило. Он говорил себе, что уйдет и это, хотя на сей раз оно было слишком уж сильным и вроде бы никуда уходить не собиралось.

Выродок поначалу казался игроком, для которого убийство – спорт. Но рыболовные крючки во лбу не являлись одним из ходов в игре; и это не было игрой.

Для выродка эти убийства значили нечто большее, чем просто убийство, и нечто большее, чем партия в шахматы или покер. Убийство имело для него символическое значение, и убивал он с более серьезной целью, чем просто получить удовольствие, поразвлечься. Нет, цель у него была более загадочная, чем убийство само по себе, ради этой цели он стремился к совершенству.

Если действия убийцы не характеризовались термином «игра», тогда Билли следовало подобрать правильный термин. Не определившись с термином, он не смог бы сначала понять убийцу, а потом и найти.

Бумажной салфеткой он осторожно стер кровь с бровей, век, ресниц.

От одного только вида крючков у него прояснилось в голове. Туман анестетика более не окутывал мозги.

Ранами следовало заняться в первую очередь. Билли включил фары и выехал с автостоянки.

Какую бы цель ни преследовал выродок, что бы ни символизировали крючки, он, должно быть, рассчитывал, что Билли поедет к врачу. Врач пожелал бы узнать, откуда появились крючки, и любая версия осложнила бы положение Билли.

Сказав правду, он связал бы себя с убийствами Гизель Уинслоу и Лэнни Олсена. И стал бы главным подозреваемым.

Без трех записок он не мог доказать существование выродка.

Власти не признали бы крючки вещественным доказательством, скорее предположили бы, что имеют дело с членовредительством. Убийцы иногда наносили себе раны с тем, чтобы выдать себя за жертву и отвести подозрения.

Он знал, с каким цинизмом некоторые копы смотрели бы на его странные, но, в общем-то, поверхностные раны. Знал это очень даже хорошо.

Более того, Билли был заядлым рыбаком. Ловил и форель, и окуня. Крючки такого размера использовались для ловли окуня на живую приманку. Дома у него лежали точно такие же.

Он не решился поехать к врачу. Не оставалось ничего другого, как самому извлечь крючки из лба.

В половине четвертого утра местные дороги принадлежали ему. Ночь выдалась тихая, внедорожник сам создавал ветер, порывы которого иногда врывались в разбитое окно. В свете галогеновых фар виноградники на равнинных участках, виноградники на пологих склонах, заросшие лесом вершины оставались знакомыми для глаза, но с каждой милей становились все более чужими для сердца, словно находился он в незнакомой ему стране.