Текст книги "Видение"

Глава 7

Макс вернулся в гостиницу в половине двенадцатого, как раз в то время, когда она закончила одеваться. Он поцеловал ее: от него исходил аромат душистого мыла, лосьона для бритья и его любимого табака.

– Прогуляемся? – предложила Мэри.

– Когда ты проснулась?

– Около часа назад.

– Я встал в половине девятого.

– А я проспала целых десять часов. Когда я попыталась в конце концов подняться, у меня закружилась голова – очевидно, не стоило принимать таблетку после виски.

– Тебе она была необходима.

– Но я не хочу еще когда-нибудь так чувствовать себя, как чувствовала сегодня утром.

– Ты прекрасно выглядишь сейчас.

– Где ты был?

– Я зашел в магазин, который находится внизу, затем позавтракал тостом с апельсиновым соком, почитал газеты.

– В них не было ничего связанного с тем, что я видела вчера ночью?

– Есть одна история в местной газете. О том, как вы с Барнсом выследили Мясника. Написано также, что Голдмэн уже вне опасности.

– Я не об этом. Мертвая женщина в видении. Что-нибудь об этом?

– В газетах ничего.

– Будет во второй половине дня.

Обеспокоенное выражение появилось на его лице. Он положил руку ей на плечо.

– Тебе следует расслабиться. Очисть свои мозги от всего этого. Не думай об этом, Мэри. Забудь. Пожалуйста. Ради меня.

– Не могу, – ответила она. Она отчаянно хотела забыть.

Прежде чем уехать из города, они заехали в магазин электротоваров и оплатили электроплиту и микроволновую печь для Дэна Голдмэна.

Потом они съехали с дороги в Вентуре, чтобы пообедать в одном знакомом им ресторанчике. Они заказали салат, сандвичи и бутылку каберне «Совиньон» от Роберта Мондави.

С того места, где они сидели, открывался вид на океан. Свинцово-серая вода казалась похожей на зеркало, в котором отражалось облачное небо. Волны были высокими и быстрыми. Несколько чаек сновали вдоль береговой линии.

– Как будет хорошо наконец оказаться дома, – сказал Макс. – Надеюсь, мы прибудем в Бел-Эйр около двух.

– При той скорости, с какой ты ведешь машину, мы будем там гораздо раньше.

– Мы можем заехать в Беверли-Хиллз купить что-нибудь к Рождеству.

– Если мы вернемся домой как запланировали, я успею попасть к своему психиатру. Я записана на половину пятого. В последнее время я пропустила много сеансов. А покупки я сделаю завтра. Да у меня пока и нет никаких идей насчет рождественских подарков. Я даже не знаю, что подарить тебе.

– Пусть тебя это не мучит, – отозвался Макс. – Я – мужчина, у которого есть все.

– Правда?

– Конечно. У меня есть ты.

– Это несерьезно.

– Но это именно так.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Это сделать не очень трудно.

Правой рукой она дотронулась до щеки.

– Я чувствую это. Хорошо бы, чтобы я могла контролировать это.

– Я рад, что ты не можешь, – сказал он. – Это очаровательно. Это знак твоей невинности.

– Что? Моей невинности?

– Как у ребенка, – ответил он.

– Вспомни меня прошлой ночью в постели.

– Разве я могу это забыть?

– Это была невинность?

– Это было райское наслаждение.

– Ну.

– Ты все еще краснеешь.

– Ах, пей свое вино и молчи.

– Все еще краснеешь, – повторил он.

– Я раскраснелась от вина.

– Все еще краснеешь.

– Черт тебя возьми, – выразительно бросила она.

– Все еще краснеешь.

Она рассмеялась.

За окном из океана продолжали выплывать толстые кудрявые облака.

После кофе Мэри спросила:

– А что ты думаешь об усыновлении?

Он отрицательно покачал головой с преувеличенным отчаянием.

– Боюсь, мы уже слишком большие, чтобы подыскать себе родителей. Кто захочет иметь таких детей, как мы?

– Я серьезно, – сказала Мэри.

Он долго смотрел на нее, затем поставил свою чашку на стол.

– Ты серьезно хочешь сказать, что ты и я… чтобы мы усыновили ребенка?

Удивление в его голосе воодушевило ее.

– Мы говорили о том, что нам нужна семья, – сказала она. – А так как я никогда не смогу иметь собственного ребенка…

– Но, может быть, ты сможешь…

– Нет, – ответила она. – Доктор объяснил мне это достаточно ясно.

– Известно, что доктора часто ошибаются.

– Но не в этом случае, – сказала она как можно мягче. – Внутри меня слишком многое не так, как у других. У меня никогда не будет ребенка, Макс. Никогда.

– Усыновление… – Макс размышлял об этом вслух, попивая кофе. Внезапно он широко улыбнулся. – На самом деле. Это было бы замечательно. Очаровательная маленькая девочка.

– А я думала о мальчике.

– Да, это, пожалуй, единственная вещь, где мы никогда не придем к компромиссу.

– Придем, – быстро ответила она. – Мы возьмем на воспитание мальчика. И девочку.

– Ты обо всем подумала, не так ли?

– О Макс, тебе ведь понравилась идея, верно? Я расскажу тебе. Мы можем заехать в агентство по усыновлению на этой неделе. И если…

– Подожди, – сказал он уже без улыбки. – Мы женаты всего четыре месяца. Нам нужно время, чтобы узнать друг друга лучше. И тогда мы будем готовы взять ребенка на воспитание.

Она не смогла скрыть своего разочарования.

– А как много времени это займет?

– Столько, сколько это займет. Шесть месяцев… Год.

– Послушай. Я знаю тебя. Ты знаешь меня. И мы любим друг друга. Мы интеллигентные, разумные люди, и мы скопили достаточно денег. Что еще нам нужно, чтобы быть хорошими родителями?

– Мы должны быть в мире с собой, со своим внутренним миром, – ответил он.

– Ты больше не ввязываешься в драки. Ты уже в мире с собой.

– Я только на полпути к этому. И ты тоже должна смотреть фактам в лицо.

В конце концов, хотя и знала ответ, она все-таки спросила:

– Каким?

– Ты должна смотреть в лицо тому, что случилось двадцать четыре года назад. Вспомни то, что ты отказываешься вспоминать… каждую деталь того избиения… Все, что тот человек сделал с тобой, когда тебе было всего шесть лет. И пока ты не будешь в мире с этим, тебя не оставят ночные кошмары. Ты никогда не обретешь мир, пока эти воспоминания мучают тебя.

Она откинула голову назад так, что ее волосы рассыпались по плечам.

– Мне не надо смотреть в лицо тем фактам, чтобы сейчас быть хорошим родителем.

– А мне кажется, надо, – сказал Макс.

– Но, Макс, так много есть детей, у которых нет дома, у которых нет никакого будущего. И прямо сейчас мы могли бы взять двоих из них…

Он сжал ее руку.

– Ты опять играешь роль Атланта. Мэри, я понимаю тебя. В тебе гораздо больше любви, чем в ком-либо другом. Ты хочешь поделиться этой любовью, в этом смысл твоего желания. И я обещаю тебе, у тебя будет эта возможность. Но усыновление – это очень важный шаг. Мы сделаем его только тогда, когда будем к нему готовы.

Она не могла на него сердиться. Она улыбнулась и сказала:

– Я подожду. Я обещаю.

Он только вздохнул.

Мэри не любила быстрой езды. Когда ей было девять лет, ее отец погиб в автокатастрофе. Она была в машине, когда это произошло. Автомобиль казался ей вероломным изобретением.

Она могла вынести большую скорость только тогда, когда за рулем был Макс. Находясь с ним в машине, она могла позволить себе расслабиться и даже испытывала некоторое приятное возбуждение, по мере того как за окном проносились, сменяя друг друга, различные пейзажи. Макс был для нее ангелом-хранителем и опекуном. Он ухаживал за ней и заботился об ее покое. И когда она была с ним, даже помыслить не могла, что с ней может случиться что-либо плохое.

Макс безумно любил гонять на «Мерседесе» на большой скорости и при этом избегать полицейского контроля. Машина доставляла ему такое же удовольствие, как и его коллекция оружия; как это бывало с ним и в любви, когда он сидел за рулем, он целиком сосредоточивался на своем занятии. На длинных безлюдных прямых трассах, когда все его внимание было сконцентрировано только на машине, в которой он находился, и на дороге, по которой он ехал, у него редко возникало желание говорить. В эти моменты он был подобен некой священной птице: с застывшими глазами, абсолютно безмолвный, сгорбившийся за рулем.

Когда он гнал машину, Мэри представляла себе то безрассудство, вкус к внутреннему возбуждению и ярость, которые бросали его в десятки потасовок. Странно, но эти его черты не пугали ее. Она даже находила его еще более привлекательным.

Они мчались к Лос-Анджелесу со скоростью девяносто миль в час.

Английский дом на восемнадцать комнат в стиле Тюдор в Бел-Эйр казался холодным и элегантным в тени деревьев, возвышавшихся на тридцать футов. В имение площадью около двух акров были вложены все до единого доллара деньги, заработанные ею на первых двух бестселлерах. Но она ни разу об этом не пожалела.

Когда они подъехали к дому по круглой аллее, встретить их вышел Эммет Черчилль. У него были седые волосы и ухоженные усы. Ему было шестьдесят, но на лице не видно было ни одной морщины. Жизнь в услужении устраивала как самого Эммета, так и его жену.

– Хорошо доехали, мистер Берген?

– Отлично, – ответил Макс. – Несколько миль держался на ста двадцати, и Мэри ни разу не вскрикнула.

– Я бы тоже хотел попробовать, – ответил Эммет.

Мэри ожидала увидеть на аллее другой «Мерседес».

– А Алана нет дома?

– Он заехал переодеться, – сказал Эммет, – но очень торопился поскорее отправиться на каникулы.

Она была разочарована. Она надеялась, что у нее будет еще один шанс убедить его, что они с Максом могли бы поладить друг с другом.

– А как Анна? – спросила она Эммета.

– Лучше не бывает. Когда вы позвонили сегодня утром сообщить, что возвращаетесь, она сразу же взялась за приготовление ужина. Сейчас она на кухне.

– Как только Макс примет душ и переоденется, он собирается в Беверли-Хиллз за покупками, – сказала Мэри Эммету. – Вытащите наши вещи из машины, пока Макс будет переодеваться.

– Хорошо.

Она направилась к двери.

– И, пожалуйста, выведите мою машину из гаража. В половине пятого мне надо быть у доктора Каувела. Я хочу…

Мужчина подошел к ней вплотную и безжалостно, с силой нанес удар. Нож глубоко вонзился в ее желудок, лезвие изогнулось, плоть разорвалась, брызнула кровь, боль пронзила ее, и темнота стала покрывать ее, покрывать…

Она пришла в сознание, когда Макс отнес ее наверх и положил в постель в их спальне. Она прижалась к нему, не в состоянии унять озноб.

– Тебе лучше?

– Обними меня, – попросила она.

Он прижал ее к себе сильнее.

– Не так крепко.

Она чувствовала сильное неторопливое биение его сердца. Через минуту она сказала:

– Я хочу пить.

– И только? Ты не ушиблась? Может, вызвать доктора?

– Просто принеси мне воды.

– Ты потеряла сознание.

– Сейчас мне лучше.

Вернувшись из ванной со стаканом воды, он помог ей сесть. Он поддерживал стакан, пока она пила, обняв ее, будто она была маленьким ребенком. Когда она выпила, он спросил:

– Что случилось?

Опершись на изголовье кровати, она сказала:

– Это было другое видение, которое я не вызывала. Только… оно отличалось ото всех, что я видела раньше.

Очевидно, она побледнела, потому что он сказал:

– Успокойся. Все позади.

Он замечательно выглядел. Великолепно. Такой большой и надежный. Она немного успокоилась, скорее всего, потому, что он убеждал ее сделать это.

– Я не просто видела это проклятое видение, Макс. Я почувствовала его. Я почувствовала, как нож входит в меня, разрывает мои внутренности…

Она положила левую руку на живот – там не было никакой раны. Ни синяка. Ни царапины.

– Давай разберемся, – сказал он. – Ты видела, что ножом зарезали тебя?

– Нет.

– Но что ты видела?

Она встала, дав ему понять, что справится сама, когда он попытался помочь ей. Подойдя к окну, она посмотрела вниз на сорокафутовый бассейн, расположенный рядом с основным домом, и огромную лужайку, протянувшуюся до домика, в котором жили Черчилли на другом конце владения. Обычно это зрелище благосостояния успокаивало ее, но не сейчас.

– Я видела другую женщину. Не себя. Но я почувствовала ее боль, будто она была моя.

– Ничего подобного не случалось раньше.

– Но случилось в этот раз.

– Ты никогда не слышала, чтобы другие ясновидящие испытывали что-либо подобное? Хуркос? Круазе? Дикшорн?

– Нет. – Она отвернулась от окна. – Что это может означать? Что должно случиться со мной?

– Ничего с тобой не должно случиться.

Убедившись, что ей стало лучше, он начал задавать ей вопросы, способные провести ее по видению вперед или по памяти видения, которое уже прошло.

– То, что ты видела, уже произошло?

– Нет.

– Эта женщина, которую зарежут… это была одна из тех, которых ты видела вчера ночью?

– Нет. Это другая.

– Ты хорошо разглядела ее лицо?

– Да. Но только на мгновение.

Мэри сидела у окна на крутящемся кресле. Ее руки на темно-коричневом велюре были бледны, почти прозрачны. Ей казалось, что она легче, чем воздух, будто само ее существование было чем-то нереальным, призрачным.

– Как выглядела эта женщина? – спросил Макс.

– Симпатичная.

Он сел напротив нее.

– Цвет волос?

– Брюнетка.

– Глаза?

– Зеленые или голубые.

– Молодая?

– Да. Примерно моего возраста.

– Ты не почувствовала ее имя?

– Нет. Но у меня ощущение, что я видела ее раньше.

– Вчера у тебя тоже было подобное ощущение об одной из тех девушек.

Она кивнула.

– А что заставляет тебя думать, что ты знакома с ней?

– Не знаю. Это просто ощущение.

– А сцена преступления была похожа на вчерашнюю?

– Нет. Эта женщина будет убита… в салоне красоты.

– В парикмахерской?

– Да.

– Там только одни женщины?

– Парикмахер – мужчина.

– А что случится с ним?

– Он тоже будет убит.

– Какие-нибудь еще жертвы?

– Еще одна. Женщина.

Когда все эти экстрасенсорные образы прошли через ее мозг, она почувствовала огромное облегчение. Однако каждый новый образ сопровождался жестоким воспоминанием о ноже, который она мистически приняла на себя вместе с умиравшей женщиной.

– А как называется этот салон красоты? – продолжал Макс.

– Не знаю.

– А где он находится?

– Недалеко отсюда.

– Опять в округе Оранж?

– Да.

– А в каком городе?

– Не знаю.

Вздохнув, он поудобнее устроился в кресле напротив.

– А убийца тот же самый, которого ты видела вчера ночью?

– Он самый.

– Он повторяет эти убийства, он психопат? Он собирается убить четыре или пять человек в одном месте и троих в другом?

– Возможно, это только начало, – мягко заметила она.

– Как он выглядит?

– Пока я еще не знаю.

– Это высокий мужчина или нет?

– Не знаю.

– А как его имя?

– Хотела бы я это узнать.

– Он старый или молодой?

– Я не знаю даже этого.

В комнате стало душно. Воздух был влажный и тяжелый. Она поднялась с кресла и открыла окно.

– Если ты не можешь получить его образ, – сказал Макс, – как ты можешь утверждать, что это один и тот же человек?

– Могу, и все.

Она села, на этот раз лицом к окну.

Она чувствовала себя легко, бестелесно. Ей казалось, что ее куда-то уносит бризом, сильным бризом в бесконечные просторы. Возникшие видения выкачали из нее много энергии. Больше таких видений она уже не выдержит. Особенно если они будут преследовать ее постоянно.

«Очень скоро, – подумала она, – мне не понадобится и торнадо, как это случилось с Дороти. Всего лишь дуновения ветерка будет достаточно, чтобы перенести меня в мир иной».

– Что мы можем сделать, чтобы удержать его от убийств? – спросил Макс.

– Ничего.

– Тогда давай выкинем его сейчас из головы.

Она вскрикнула:

– Знаешь, когда я чувствую себя так плохо, мне даже не хочется жить.

Он ждал.

Сцепив пальцы, она сидела напротив него.

– Когда я узнаю́, что должно случиться что-то ужасное, то знаю недостаточно, чтобы предотвратить это. Если мне дана эта сила, почему я не могу управлять ею? Почему я не могу включить или выключить ее, как обыкновенный телевизор? Почему, когда мне нужна ясность, все мои видения настолько туманны? Может, это злая шутка Господа? Многие люди должны умереть, потому что я не могу видеть ясно? Черт возьми, черт возьми, черт возьми!

Она вскочила на ноги и подбежала к телевизору. Она включала и выключала его, включала и выключала с силой, достаточной для того, чтобы сломать его.

– Ты не можешь чувствовать ответственность за то, что ты видишь в своих видениях, – сказал он.

– Но я чувствую.

– Тебе надо измениться.

– Я не изменюсь. Я не могу.

Он тоже поднялся, подошел к ней, взяв у нее из рук пульт управления.

– Почему бы тебе не отвлечься? Поедем вместе за покупками.

– Нет, – ответила она. – У меня назначена встреча с доктором Каувелом.

– Она состоится у тебя через два с половиной часа.

– Я не хочу ехать сегодня за покупками, – сказала она. – Поезжай сам. Я займусь этим завтра.

– Но я не могу оставить тебя здесь одну.

– Я и не буду здесь одна. Я буду с Анной и Эмметом.

– Тебе не следует вести машину.

– Почему?

– А если у тебя начнется еще один приступ?

– Тогда меня повезет Эммет.

– А чем ты займешься, прежде чем ехать к психоаналитику?

– Напишу статью для газеты.

– Мы отправили целую пачку статей в газету на прошлой неделе. Мы уже обгоняем график примерно статей на двадцать.

Хотя она еще не успокоилась, она постаралась ответить ему более ровным тоном:

– Мы обгоняем график на двадцать статей, потому что пятнадцать из них написал ты. Пора и мне внести свой вклад. Если мы обгоним график на двадцать одну статью, ничего страшного не случится.

– На моем столе лежит материал о той женщине в Северной Каролине, которая может предсказывать пол еще не родившихся детей, только дотронувшись до матери. Ею занимаются сейчас в Дьюкском университете.

– Вот об этом я и напишу.

– Хорошо, если ты чувствуешь, что у тебя достаточно сил…

– Да, достаточно. А ты поезжай в магазины «Гуччи», «Джиорджио», «Френч Конер», «Джуэл Парк», «Куреже» и «Ван Клиф и Арпельз»[1]1
  Дорогие магазины. (Здесь и далее прим. пер.)


[Закрыть] и купи мне красивых вещей к Рождеству.

Стараясь сдержать улыбку, он сказал:

– Но я уже приглядел кое-что в «Вулворте»[2]2
  Магазины стандартных низких цен.


[Закрыть].

– Ах, – ответила она, подыгрывая ему, – тогда не забудь, что я в таком случае приготовлю для тебя вместо подарка чек на покупку гамбургера.

Он изобразил, что разочарован.

– Ну хорошо, я выберу что-нибудь в «Гуччи» и «Эдвардз Лоуэл» к тому подарку, который уже выбрал в «Вулворте».

Она широко улыбнулась.

– Давай, давай. Может, тогда я и позволю провести тебе ночь здесь, а не в машине.

Он рассмеялся и поцеловал ее.

– М-м-м, – сказала она. – Опять.

Она знала, что любима, и эта уверенность немного сглаживала тот ужас, который она пережила в последние дни.

Глава 8

Центральной частью офиса доктора Каувела была коллекция, насчитывавшая сотни стеклянных собачек, которая была размещена на стеклянных и металлических полках по одну сторону от его стола. Ни один из экспонатов этого зверинца не был больше ладони Мэри, а большинство были значительно меньше. Тут были стеклянные собаки всех цветов: голубые, коричневые, красные, чисто-белые и молочно-белые, черные, оранжевые, желтые, пурпурные, зеленые, прозрачные и матовые, в полосочку и в горошек. Тут были комнатные собаки и собаки крупных пород. Одни из них лежали, другие сидели, стояли, бежали или были запечатлены в момент стойки. Бассеты, борзые, эрдели, немецкие овчарки, пекинесы, терьеры, сенбернары и еще дюжина разных пород. Сука с малюсенькими щенками из хрупкого стекла стояла вблизи комической группки, состоявшей из собак, игравших на различных инструментах – флейте и барабане – и трубивших в рог для гончих собак. Несколько любопытных фигурок поблескивали в темноте молчаливого зоопарка: подстерегающий цербер, демоны с собачьими мордами и высунутыми языками.

Стекло украшало и самого доктора. Он носил очки с толстыми линзами, которые делали его глаза необычно большими. Невысокого роста и спортивного сложения, он очень внимательно следил за своей внешностью. Стекла его очков всегда были идеальной чистоты, потому что он протирал их постоянно.

Мэри сидела за столом напротив доктора.

Психоаналитик открыл новую колоду игральных карт. Он вытащил из нее десять карт и разложил их на столе лицом вниз.

Она взяла в руки петлю из проволоки диаметром в шесть дюймов, которую он приготовил и держал над картами. Она стала двигать петлей взад и вперед. Дважды петля дернулась, будто невидимые пальцы пытались вырвать ее из рук Мэри. Через минуту она положила петлю на стол и указала на две карты:

– Эти две карты – самого высокого достоинства среди этого расклада.

– А что это за карты? – спросил Каувел.

– Один из них, возможно, туз.

– Какой масти?

– Не знаю.

Он перевернул карты. Трефовый туз и червонная дама.

Напряжение отпустило ее.

Он перевернул остальные карты. Самым большим по достоинству был джокер.

– Невероятно, – заметил он. – Это один из самых трудных тестов, которые мы используем. Из десяти карт у вас была точность на девяносто процентов. Вы никогда не думали о том, чтобы махнуть в Лас-Вегас?

– Снять банк с «двадцати одного стола»?

– А почему бы и нет? – откликнулся он.

– Единственный способ, при котором у меня есть шансы, – это попросить партнеров разложить карты и позволить мне поводить над ними петлей, перед тем как начнут сдавать.

Как и все его движения и выражения чувств, его улыбка была чуть заметной.

– Вряд ли они согласятся.

Последние два года ее встречи с ним по вторникам и пятницам начинались в половине пятого, а заканчивались в шесть. В эти дни она была последней пациенткой Каувела. В течение первых сорока пяти минут она участвовала в различных экспериментах по экстрасенсорному восприятию для ряда его статей, которые он намеревался опубликовать в одном из профессиональных журналов. Следующие сорок пять минут он занимался с ней как психоаналитик.

В ответ на ее согласие сотрудничать он отказался от своего гонорара.

Она была вполне в состоянии заплатить за прием. И согласилась на такие условия только потому, что эти опыты заинтересовали ее.

– Бренди? – спросил он.

– С удовольствием.

Он налил им обоим «Реми Мартен».

Они встали из-за карточного столика и уселись в кресла, стоявшие рядом с небольшим сервировочным столиком.

Каувел никогда не пользовался стандартной техникой для работы с пациентами. У него был свой собственный стиль работы. Ей нравился его ровный, спокойный подход.

– С чего бы вы хотели начать? – спросил он.

– Не знаю.

– Подумайте!

– Я вообще ни с чего не хотела бы начинать.

– Вы всегда говорите так и всегда потом начинаете.

– Но не сегодня. Я просто хотела бы посидеть здесь.

Он, кивнув, налил себе бренди.

– Почему вам всегда так трудно со мной? – спросила она.

– Я не могу ответить на этот вопрос. А вот вы – можете.

– А почему я не хочу рассказывать вам?

– Вы хотите рассказывать. Иначе вы не пришли бы сюда.

Улыбнувшись ему, она сказала:

– Помогите мне начать.

– О чем вы думали по дороге сюда?

– Это не то место, с которого надо начать.

– А вы попытайтесь.

– Ну хорошо… Я думала о том, что я из себя представляю.

– И что вы из себя представляете?

– Я – ясновидящая.

– И что из этого?

– Я думала о том, почему я? Почему не кто-нибудь другой?

– Специалисты в этой области считают, что в каждом из нас заложены парапсихические таланты.

– Может быть, – сказала она, – но большинство людей не обладает ими в такой степени, как я.

– Мы просто не знакомы с нашими потенциальными возможностями, – сказал он. – Только горстка людей сумела воспользоваться своими сверхъестественными способностями.

– И почему же среди этих людей оказалась я?

– Скажите, а лучшие ясновидящие не получали травму головы до того, как у них обнаружилась эта способность?

– Да, так было с Питером Хуркосом, – ответила она. – И со многими другими. Но не со всеми.

– А с вами?

– Травма головы? Нет.

– Да.

Она сделала глоток бренди.

– Какой замечательный вкус.

– Вы получили подобную травму, когда вам было шесть лет. Вы упоминали об этом несколько раз, но никогда не желали продолжать тему разговора.

– Я и сейчас не хочу продолжать его.

– Но вы должны, – сказал Каувел. – Ваш отказ говорить об этом и есть доказательство, что…

– Что-то вы разговорились сегодня. – Ее голос стал жестким и слишком громким. – Я плачу вам за то, чтобы вы слушали меня.

– Вы не платите мне.

Его голос, как всегда, был мягким.

– Я могу сейчас же встать и уйти.

Он снял очки и стал тщательно протирать их носовым платком.

– Без меня, – резко сказала она, пытаясь вывести его из состояния безразличного спокойствия, – вы никогда не собрали бы материал, чтобы написать такое огромное количество статей, сделавших ваше имя известным среди собратьев по профессии.

– Статьи – это не самое главное. Если вы так хотите уйти, уходите. Вы хотите разорвать наше соглашение?

Она поглубже забралась в кресло.

– Извините.

Она редко повышала голос и никогда не кричала на него – она резко покраснела.

– Не надо извиняться, – ответил он. – Но вы никак не хотите понять, что то, что вы пережили двадцать четыре года назад, может быть ключом к решению всех ваших проблем. Это может быть причиной вашей бессонницы, периодических глубоких депрессий, внезапных приступов беспокойства.

Она почувствовала слабость и закрыла глаза.

– Вы очень хотите убедить меня в этом.

– Это было бы замечательно.

– Тогда помогите мне начать.

– Вам было шесть лет.

– Шесть…

– И у вашего отца тогда водились деньги.

– И большие.

– Вы жили в небольшом поместье.

– В двадцать акров. В нем был огромный ухоженный парк, в котором постоянно… постоянно работал…

– Садовник.

– Садовник, – повторила она.

Она больше не заливалась краской – щеки были холодны, руки ледяные.

– Как его звали?

– Не помню.

– Неправда, вы помните.

– Бертон Митчелл.

– Он вам нравился.

– Сначала да.

– Вы говорили как-то, что он дразнил вас.

– Поддразнивал. Шутя. И еще он придумал мне имя.

– Какое?

– «Непослушность». И звал меня так, будто это было настоящее имя.

– А вы были непослушны?

– Напротив. Он просто дразнил меня. Он взял это из детской песенки «Мэри, Мэри, непослушная совсем…».

– А когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться?

Как ей захотелось вдруг оказаться сейчас дома. С Максом. В его сильных объятиях.

– Когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться, Мэри?

– В тот день, в августе.

– А что случилось?

– Вы знаете?

– Да, я знаю.

– Зачем вы спрашиваете тогда?

– Потому что мы никогда не преодолеем эту проблему, если не проанализируем ее с самого начала.

– Я не хочу больше говорить об этом.

Но его голос стал жестким:

– Что случилось в тот день в августе, когда вам было шесть лет?

– Вы приобрели за последнее время каких-нибудь новых стеклянных собачек?

– Что сделал Бертон Митчелл в тот день в августе?

– Он пытался изнасиловать меня.

Шесть часов. Ранний зимний вечер. Воздух свежий и холодный.

Он оставил машину у бара и пошел на север вдоль трассы. Сзади его постоянно обгоняли машины.

В одном кармане у него был нож, а в другом – револьвер. Он держал и то и другое в руках.

Гравий шуршал под его ботинками.

Порывы ветра от проезжающих машин обдавали его, пробегая по волосам. Пальто постоянно прилипало к ногам.

Салон красоты «Современные прически» занимал небольшое, специально для этого предназначенное здание на главной улице северной окраины Санта-Аны. Стилизованная тростниковая крыша, окна со свинцовыми переплетами, оштукатуренные стены с заостренными выступами – здание напоминало коттедж в стиле английского загородного дома – все было выполнено в духе старины, кроме фонарей, освещавших фасад здания, и еще ярко-розовой и зеленой краски.

Квартал был сугубо коммерческий. Станция техобслуживания, ресторан быстрого обслуживания, дюжина мелких офисов, расположенных в близлежащих домах. Все они гнездились в свете неоновых огней в тени пальмовых деревьев, окаймленные живой зеленой изгородью. Они расцветали, как ядовитые цветы, в воздухе округа Оранж, пропитанного запахом денег. Чуть южнее «Современных причесок» расположился салон по продаже импортных автомобилей. Ряд за рядом сверкали в ночи лоснящиеся автомобили. И только ветровые стекла и металл враждебно поблескивали в туманном освещении. Севернее, за салоном красоты, находился кинотеатр с тремя залами, а позади всего этого торговый центр.

Перед салоном красоты, на площадке для парковки машин, стояли грязный белый «Кадиллак» и сверкающий «Мерседес».

Он пересек площадку, занимаемую салоном по продаже автомобилей, и, протиснувшись между машинами, открыл дверь парикмахерского салона и вошел внутрь.

Первая узкая комната представляла собой своего рода холл, где проводили время в ожидании назначенного часа. На полу лежал ярко-красный плюшевый ковер, стояли желтые кресла. На окнах висели белые занавески. Между креслами расположились столики с пепельницами и стопками журналов. Но в этот поздний час в салоне уже не было посетительниц, ожидавших своей очереди. В дальнем конце комнаты стояла красно-белая стойка, за которой помещался кассовый аппарат, а за ним сидела крашеная яркая блондинка. За ее спиной завешенный шторой арочный проход вел в рабочее помещение салона. Шум от ручного фена проникал сквозь штору, как жужжание злой осы.

– Мы закрываемся, – сказала крашеная блондинка.

Он подошел к стойке.

– Вы кого-нибудь ищете? – спросила она.

Он вытащил револьвер из кармана.

Она уставилась на револьвер, затем на него, нервно облизывая губы.

– Что вы хотите?

Он молчал.

– Подождите, – сказала она.

Он нажал на спусковой крючок. Звук выстрела поглотился шумом работавшего фена.

Она упала со стула, не издав ни звука.

Фен перестал работать. Из задней комнаты раздался голос:

– Тина?

Он обошел тело, поднял штору и вошел в комнату.

Из четырех кресел салона три были пусты. Последняя посетительница того дня сидела в кресле. Она была молода и привлекательна. Ее волосы свисали прямыми влажными прядями.

Парикмахер – тучный лысый мужчина с коротко подстриженными черными усами – был одет в красную форму с именем «Кайл», вышитым желтыми нитками на нагрудном кармане.

Женщина судорожно вздохнула, но не смогла даже закричать.

– Кто вы? – спросил Кайл.

Он выстрелил в него два раза.

– Отца не было дома в тот день, – сказала Мэри.

– А мать?

– В доме, как всегда, лежала пьяная.

– А ваш брат?

– Алан был в своей комнате, играл с моделью самолета.

– А садовник, Бертон Митчелл?

– Его жена с сыном уехали на неделю. Митчелл… привел меня к себе, заманил внутрь.

– Где это было?

– Его небольшой домик с зеленой крышей находился в дальнем конце поместья. Он часто говорил мне, что с его семьей живут эльфы.

Какая-то неодолимая сила навалилась на нее со всех сторон. Ей показалось, что на нее чем-то сильно надавили, пытаясь вытащить у нее сердце, пытаясь вытянуть из нее жизнь. Ей показалось, что какие-то тяжелые крылья накрыли ее сверху огромной силой.

– Продолжайте, – сказал Каувел.

Внезапно она почувствовала, как тепло покидает ее, как если бы ртуть резко упала в столбике термометра. Она была холодной, стеклянной, недвижимой.

– Можно еще виски?

– Когда вы закончите ваш рассказ, – ответил Каувел.

– Меня это бы поддержало.

– Я здесь, чтобы поддержать вас, Мэри.

– Если я расскажу, он накажет меня.

– Кто? Митчелл? Вы же не верите этому. Вы же знаете, что он мертв. Он был обвинен в попытке изнасиловать ребенка и в попытке убийства. Он повесился в своей камере. Здесь никого нет, и я никому не позволю причинить вам вред.