Текст книги "Гоби – маленькая собака с очень большим сердцем"

Я досадовал на себя. Я занимался бегом только три года, но уже успел завоевать несколько призовых мест. Я поздно пришел в спорт, и теперь у меня оставалось совсем немного времени, чтобы добиться чего-то, поэтому восьмимесячный перерыв для восстановления сил казался мне непростительной потерей драгоценного времени.

Перед брифингом у нас была проверка снаряжения, чтобы убедиться, что у каждого есть все обязательные принадлежности для бега. При том, что мы несем на себе продукты, постельные принадлежности и одежду, необходимую для всего шестиэтапного семидневного забега, вес рюкзаков должен быть уменьшен до минимума. Для меня это означало никакой сменной одежды, никаких ковриков, а также никаких книг и смартфонов, чтобы отвлечься по окончании забега. Все, что я несу с собой, это спальный мешок, один комплект одежды и самый минимум продуктов. Я рассчитывал на 2000 калорий в день, хотя знал, что буду сжигать почти 5000. Я возвращаюсь домой худой, как скелет, но легкий рюкзак того стоит.

Позже, в этот же день, мы погрузились в автобусы и отправились к месту начала забега, в паре часов езды от Хами. Я немного пообщался с парнем на соседнем сиденье, но в основном сидел молча, стараясь отгородиться от шума болтовни трех участников из Макао, сидевших на заднем сиденье, которые всю дорогу громко смеялись и болтали. Я несколько раз оборачивался к ним, вежливо улыбаясь, в надежде, что они поймут мой тонкий намек и замолчат. Они только ухмылялись в ответ и продолжали веселье. К тому времени как мы остановились, я был уже сыт по горло этим шумом и надеялся выйти и подыскать себе место, где можно в тишине и покое начать мысленно готовиться к предстоящему забегу.

Встречающая сторона подготовила прекрасное шоу с участием местных танцоров и наездников и с демонстрацией игры, напоминающей поло, только вместо мяча использовалась мертвая овца. Я постарался улизнуть, чтобы найти палатку, в которой буду ночевать, и выбрать себе место. В многодневных забегах участников распределяют по палаткам, и в течение всего мероприятия у вас остаются постоянные соседи. Никогда не знаешь, какой сосед тебе попадется, но, по крайней мере, ты можешь быть уверен, что не привязан к ужасному спальному месту.

Стоя в старой списанной армейской палатке, я размышлял, куда бы пристроиться. Мне никогда не нравилось спать возле двери из-за сквозняка, и в задней части палатки тоже часто бывало прохладно. Я решил воспользоваться возможностью и занять место посередине, в надежде, что мои соседи по палатке не будут мешать мне спать своим храпом или возней.

Я отдал свой рюкзак на финальную проверку, когда пришли три первых соседа по палатке. Они выглядели достаточно адекватными и не создавали суматохи, выбирая места.

Мое сердце сжалось, когда я услышал смех. Я поднял глаза и увидел, как в палатку входят трое ребят из Макао.

Несмотря на то что стояло лето, с закатом температура воздуха значительно понизилась. Местный мэр произнес речь, которую я не понял, но монгольские танцы и шоу со скачками помогли убить немного времени. Некоторые участники уже расселись, чтобы перекусить, но я еще ходил по лагерю. Меня немного отвлекло наблюдение за командой операторов Томми Чэня, но вскоре я начал подумывать о том, чтобы вернуться в палатку. И когда вокруг пошли разговоры о том, кто в какой обуви бежит, сколько весят сумки и кто сколько несет припасов, я понял, что пора уходить. Участие в таких беседах накануне начала забега – плохая идея. Когда тебе попадается человек, поступающий в этих вопросах не так, как ты, ты в итоге начинаешь сомневаться в себе.

Я посмотрел на часы – шесть тридцать. Вечером накануне соревнований я всегда придерживаюсь правильного времени питания, как бы сложно это ни было, когда уже темно и нервы на пределе. Нельзя есть слишком рано, чтобы организм не успел употребить калории раньше, чем ты начнешь бежать.

Я достал еду, забрался в спальный мешок и поел, наслаждаясь тишиной в палатке.

Я постарался уснуть до того, как в палатку вернулись соседи.

3

В первый день таких соревнований участники всегда встают рано. Нервы сдают даже у самых сильных, и за два-три часа до старта лагерь наполнен шумом людей, упаковывающих и переупаковывающих вещи, поедающих завтрак, болтающих, беспокоящихся из-за неправильно сложенной сумки или недостаточно плотного завтрака в неправильное время.

Мне это понятно. Я тоже был таким. Но больше я так не делаю. У меня есть проверенная и испытанная схема действий.

Девяносто минут до старта – я просыпаюсь, одеваюсь, иду в туалет.

Шестьдесят минут до старта – я возвращаюсь в теплую палатку, ем высококалорийный завтрак.

Пятнадцать минут до старта – я упаковываю спальный мешок и надувной матрас, выхожу из палатки и подхожу к линии старта.

Однако для тех, кто видит это, последний час моих сборов выглядит немного странно. Я остаюсь в спальном мешке до самого выхода, даже когда поедаю консервы для завтрака «All Day Breakfast». Пока другие снуют туда-сюда, перекусив сублимированными продуктами, я сижу, поджав ноги, в спальном мешке, натянув на голову вязаную шапку, и поглощаю холодные консервы, состоящие из бобов, сосисок, бекона и грибов. На меня бросают удивленные взгляды, потому что ни один бегун в здравом уме не будет брать в многодневный забег консервированную пищу; она попросту не стоит того, чтобы тащить такой вес. Но я беру только одну банку, съедаю ее перед началом забега, и 450 калорий более чем стоят тех изумленных взглядов, которые я ловлю на себе, когда люди недоумевают, что здесь делает этот дилетант.

Консервы кажутся особенно вкусными, когда знаешь, что следующие несколько дней тебе предстоит есть только холодное регидратированное мясо, по вкусу напоминающее лосося или пасту с соусом болоньезе, когда нет времени – полоску билтонга – высушенного и провяленного мяса, приготовленного по южноафриканскому рецепту, – несколько орехов и дюжину энергетических гелей. К концу недели мне все это чертовски надоест, но это легкие и питательные продукты, которые позволят снизить вес моего рюкзака.

Я смаковал каждую ложку холодных консервов. Ту троицу из Макао не было видно нигде, но остальные мои соседи по палате – двое англичан и американец – смотрели на меня, как на чудака, не понимающего, где он находится. Они, конечно, ничего не говорили. Поев, я снова лег и свернулся калачиком в своем спальном мешке, стараясь сжаться как можно плотнее. Думаю, они смотрели еще более сочувственно.

Когда до старта оставалось пятнадцать минут, я выбрался из мешка, сложил вещи в рюкзак и направился к линии старта. Люди смотрели на меня так, как всегда смотрят в первый день соревнований. Я ношу обтягивающую футболку ярко-желтого цвета с логотипом моего спонсора, и из-за высокого роста и худобы похож в таком виде на банан. Поэтому, несмотря на уверенность во время подготовки и тренировок, перед стартом я начинаю сомневаться в себе. И сколько бы я ни пытался избавиться от этой привычки, в итоге мне все равно кажется, что другие участники выглядят лучше, чем я. Кажется, что они находятся в лучшей форме, что они сильнее и выносливее, а я при этом начинаю снова чувствовать себя любителем. И единственный способ справиться с сомнениями – это сжать зубы, спрятаться за темными очками и сказать себе, что пора заняться делом.

Многие бегуны находят радость в самом ритуале завязывания шнурков, выходе на старт и ощущении того, что легкие и ноги начинают работать в оптимальном для бега ритме, когда они бегут, наслаждаясь видами дикой природы. Их переполняет ощущение свободы, умиротворения, когда, кажется, само время останавливается, и развеивается накопившийся стресс.

Я не отношусь к таким бегунам. А моя жена – да. Лусия занимается бегом, потому что ей нравится бег. Она участвует в забегах, потому что любит этот дух товарищества и чувство общности. Я – нет. Я не люблю бег. Я не получаю от него удовольствия. Но я люблю забеги. Я люблю соревноваться.

Мне понадобилось тридцать семь лет, чтобы понять, что бег – это мое. Начиная с десяти лет я большую часть жизни играл в крикет и хоккей, участвовал в соревнованиях. С самого начала я был влюблен в полет удачно поданного мяча, идеальный кавер-драйв, и вертикальный бросок, направляющий мяч в верхний правый угол ворот. На мой взгляд, эти два вида спорта способны наполнить меня тем чувством умиротворения и счастья, которое Лусия испытывает при беге. Но, овладев техническими аспектами бросков и подач, я так и не смог справиться с динамикой командной игры. Я столько раз ловил себя на том, что меня приводит в ярость плохая игра моих товарищей, что стало понятно, что я больше гожусь для одиночных видов спорта.

Некоторое время я играл в гольф и тоже добился неплохих результатов – достаточно неплохих, чтобы, проведя выходные за игрой с новичками в западной части Сиднея, заработать столько, что нам с Лусией хватало на жизнь до конца недели. Однако меня не устраивал прессинг и необходимость следовать всем этим правилам этикета, которые раздражали меня. Слишком часто во время игры меня охватывали вспышки гнева, слишком много клюшек было сломано, и в итоге стало понятно, что гольф – это тоже не мое.

Когда дело дошло до бега, я совершенно случайно обнаружил, что ко мне вернулся дух состязания. В то время мы переехали из Лондона и жили в Манчестере. Дело было накануне Нового года; я снова и снова слушал рассказ товарища по игре в крикет о том, как он собирается поучаствовать в полумарафоне следующей весной. Дэн рассказывал о том, как улучшил свой результат до 1 часа 45 минут. Благодаря Лусии я достаточно знал о беге, чтобы понимать, что это неплохое время – не ах какое, но лучше, чем может продемонстрировать большинство людей. Дэн также был в хорошей форме, и я подумал, что он, наверное, не зря уверен в том, что сможет пробежать немного быстрее.

Но он так самодовольно рассказывал об этом, что я отставил пиво и сказал:

«Уверен, что я смогу сделать тебя».

Дэн засмеялся. Музыка играла слишком громко, и ему пришлось наклониться, чтобы уточнить, правильно ли он расслышал: «Ты… что?»

«Я обойду тебя. Легко»

«Но ты не бегун, Дион. Совсем»

«Дэн, я настолько уверен, что даже дам тебе пять минут»

После этого разговор сделался совершенно сумбурным. Люди вокруг смеялись и кричали, и вскоре сделка состоялась. Если я не обойду Дэна на пять минут, я поведу его с женой и Лусией на обед. Если я выиграю, он будет платить за все.

Лусия бросила на меня взгляд, в котором читалось: Ну вот, опять. Я лишь улыбнулся в ответ и поднял руки. Насколько я понимал, я только что выиграл бесплатный роскошный ужин для нас двоих.

Забег должен был состояться в конце марта, и я знал, что мне предстоит решить двойную задачу. К тому времени я уже бегал пару лет, но не более трех-пяти километров за один раз. Если больше, мне начинало становиться скучно и надоедало. Я всегда ненавидел бег по холодной или дождливой погоде – а в Манчестере в январе-феврале только такая погода и бывает. Поэтому прошло еще несколько недель, а мои тренировки едва начались.

Дэн из тех бегунов, которые не могут не прийти с пробежки и не запостить свое время в Твиттере. Его чрезмерная самоуверенность начала проявляться не так давно, и когда я читал, сколько он пробежал и за какое время, у меня появлялась вся необходимая мотивация, чтобы встать с дивана и помчаться на улицу. Я знал, что если буду заставлять себя бегать дальше и быстрее, чем Дэн, я смогу победить его.

На старте я встал рядом с Дэном и Лусией. Видно было, что Дэн в отличной форме и готов к забегу. Лусия любила эту суету перед началом соревнований, ей нравилось, как ведущий, работа которого состояла в подготовке спортсменов и зрителей к гонке, разогревает публику. Я же чувствовал себя не в своей тарелке среди тысяч других бегунов, каждый из которых казался лучше экипированным, чем я.

«Знаешь, Дион, я люблю очень дорогое вино, – сказал Дэн. – Тебе понадобится второй раз брать ипотеку, чтобы оплатить сегодняшний ужин».

Я ничего не сказал в ответ. Только улыбнулся.

«Нет, я серьезно. – На его лице было написано искреннее участие. – Ты еще не передумал? Становится жарковато. Главное, не переусердствуй».

Я начинал нервничать. Во рту пересохло, и все, что мне оставалось – это набрать полные легкие воздуха.

Раздался сигнал, и мы побежали. Дэн бежал рядом со мной, и мы шли довольно неплохо. Лусия отстала, и мы продолжали бежать вместе. Он казался достаточно сильным и уверенным в себе. Мне было легко идти с ним наравне, и я был рад, что мы наконец-то стартовали.

Когда мы прошли отметку, обозначающую первую милю, мне пришло в голову, что в моем распоряжении есть еще только двенадцать таких миль, чтобы обойти Дэна на пять минут. Поэтому я сделал единственное, что пришло мне в голову. Я решил выложиться максимально и бежать настолько быстро и интенсивно, насколько мог. Вскоре легкие просто горели огнем, и было такое чувство, что во всем мире недостаточно воздуха, чтобы я мог бежать дальше. Мне хотелось хоть немного замедлиться и передохнуть, но я заставлял себя бежать, не сбавляя скорости. Эти пять минут достанутся мне, только если я и дальше буду уходить вперед от Дэна.

Я ни разу не оглянулся. Что-то подсказывало мне, что это не поможет. Если я увижу, что он приближается, я наверняка запаникую, а если он уже слишком отстал, я могу сбавить скорость. Я знал, что победа или проигрыш произойдет в моей голове. Если я сосредоточусь на своей цели и буду двигаться вперед, то не буду отвлекаться.

Дэн был прав, становилось жарковато. Мне никогда прежде не было так жарко в Манчестере в это время года, и все утро гул толпы время от времени заглушал шум сирен «Скорой помощи», спешащей на помощь обессилевшим бегунам.

Хотя лично для меня жара не была мучительной. Это было скорее дружественное тепло. Оно напоминало мне о детстве в Австралии. Тогда я часами играл летом в крикет или катался на велосипеде при температуре, достигавшей почти 50 градусов. Во время забега и близко не было такой температуры, но при этом я чувствовал, что с каждым градусом и с каждой пройденной милей я становлюсь все сильнее.

Наконец я дошел до одиннадцатой мили. Я тут я начал чувствовать, что теряю скорость. Ноги онемели и ослабли, как будто с них содрали половину мышц. Но я продолжал бежать, прикладывая максимальные усилия и постоянно напоминая себе, что на кону стоит моя гордость.

Я пересек финишную прямую через 1 час 34 минуты – достойный результат для первого в жизни марафона, – на 9 минут превзойдя предыдущий лучший результат Дэна. Достаточно ли мне этого? Он начал бег достаточно быстро, и его подготовка позволяла ему превзойти этот результат. Все, что мне оставалось, это сидеть, скрючившись, на финише, пока легкие не начали приходить в норму, следить за временем и надеяться не встретиться с Дэном. Лусия отстала от меня чуть больше, чем на пять минут. Я шлепнул ее по открытой ладони, и мы, улыбаясь, ждали Дэна еще почти десять минут.

«Как так вышло? – спросил он, немного передохнув. – Ты просто ускорился. Ты наверняка тренировался больше, чем рассказываешь».

Я улыбнулся и похлопал его по спине: «Тебе пора завязывать с Твиттером, дружище».

Старт ничем не отличался от любого другого старта любого другого забега. Каждый по-своему старался справиться с нервами. Я находился сбоку, во втором или третьем ряду от линии, пытаясь отвлечься, разглядывая других участников. Томми Чэнь был там же, сосредоточенный и в чертовски хорошей форме. У него была своя команда операторов и толпа фанатов среди зрителей. «Удачи, Томми, – выкрикнул кто-то. – Надеюсь, ты сделаешь их!»

«Да, спасибо, – ответил он, переминаясь с пятки на носок. Я заметил, что улыбка быстро сползла с его лица. Он нервничал не меньше, чем все мы. А может, даже больше. Я знал, что он является восходящей звездой многодневных забегов, но он приходил вторым в первых пяти забегах прошлого года. На него возлагались большие надежды, и он должен был их оправдать.

Чтобы занять себя еще на пару минут, я снова проверил свое снаряжение, убедившись, что лямки на груди достаточно затянуты, еда, которая мне понадобится в этот день, лежит в нужных карманах, и ярко-желтые гамаши надежно закрывают обувь. Я знал, что довольно скоро в этот день мы будем бежать через песчаные дюны, и меньше всего мне хотелось, чтобы следующие четыре-пять часов песок в кроссовках растирал мне ноги, вызывая волдыри и другие неприятности.

Раздался сигнал к старту, и негромкий гул толпы перестал существовать для меня. Забег начался на широком участке, поросшем травой, и сразу после начала основная масса участников устремилась к центру дорожки. В этот первый день все желают вырваться вперед, и я ничего не имею против этого. В том-то и состоит прелесть таких забегов – атлеты мирового класса стоят рядом с радостными новичками, и всяческая иерархия и ранги теряют смысл. Хочешь и можешь бежать впереди – добро пожаловать!

Я догадывался, что старт будет несколько скомканным, бегуны будут, как всегда, сбиваться в кучки, поэтому постарался достаточно отдалиться от других. Я не хотел, чтобы меня оттеснили с тропы, и если я смогу бежать достаточно быстро, мне удастся оторваться от более медленных бегунов до того, как трасса начнет сужаться и спускаться в скалистый каньон.

Мой план сработал, и довольно скоро, пробежав первые 100 метров, я оказался рядом с Томми. Ночью дождя не было, но камни были скользкими из-за утренней росы. Я старался удерживать равновесие, что было нелегко, и не слишком торопиться, как и Томми. Думаю, мы оба знали, что стоит неправильно поставить ногу и подвернуть лодыжку, и тогда следующие 200 километров придется испытывать сильнейшую боль, или, что еще хуже, вообще Не Добежать До Финиша.

Я услышал какое-то движение за спиной, и увидел, как мимо проносится парень из Румынии. Он перепрыгивал через камни, как будто это были мини-трамплины. Когда Томми увидел, что его обогнали, он начал отрываться от меня вслед за румынцем. Не торопись,  – сказал я себе. – Не переживай. Перед отъездом из Шотландии мы с тренером разработали детальный поэтапный план. Мы проанализировали мои предыдущие забеги и заметили, что я все время совершал одну и ту же ошибку.

Я обычно медленно стартовал, наверстывая упущенное в течение недели, как правило, в тот день, когда совершались дальние переходы, и в дни, когда предусматривались длительные переходы в восемьдесят километров и более, это давало мне преимущества. Дело в том, что я абсолютно не жаворонок, и первое утро для меня всегда оказывается сильнейшим стрессом. Я часто отставал от лидеров забегов в первый день, что почти невозможно наверстать.

Даже на тренировках я стараюсь, я очень стараюсь, и первую милю или две я всегда задаю себе вопрос, точно ли мне хочется продолжать. В первые минуты мне кажется, что я с удовольствием делал бы сейчас что угодно, только не бежал. Но если мне удается преодолеть это чувство, дальше все идет хорошо, и вторую половину дистанции я просто пролетаю.

Я верил, что пока Томми и тот парень из Румынии находятся в пределах моей видимости, все в порядке. Если в конце первого этапа мне удастся сохранить темп, но не переусердствовать, я обеспечу себе максимально выгодное положение до конца недели.

Примерно в середине дня, когда румынец начал уставать и остался так далеко позади, что я уже не мог его слышать, я поднял глаза и увидел песчаную дюну, возвышающуюся впереди. Дюна была широкой и крутой, достигая, наверное, девяносто метров в высоту. В Марокко мне попадались такие дюны, но эта выглядела по-другому. Песок на ее склонах казался более жестким и плотным, но тропа, по которой предстояло бежать, была мягкой и практически совершенно не устойчивой.

Существует один секрет преодоления песчаных дюн, я узнал его на собственном опыте во время моего первого забега в Марафоне в песках. Я не знал, что нужно стараться делать по возможности мелкие шаги, но с большой частотой, чтобы песок под ногой не успевал разрушаться, и нога не соскальзывала. Я не знал, что иногда более длинный путь легче пройти, чем короткий. В результате я сильно отстал и пришел в конце первого дня так поздно, что всерьез подумывал о том, чтобы вообще сойти с дистанции.

Томми первым штурмовал дюну, но буквально после пары шагов стало очевидно, что песок в пустыне Гоби отличается от песка Сахары. Должно быть, ночью прошёл дождь, и песок был более темным и слежавшимся. Он сдвигался при малейшем давлении на него, осыпаясь, как мягкая глина, и мне постоянно приходилось задействовать руки, чтобы удерживаться на тропе. Мы не взбегали на дюну, мы карабкались на нее.

Оказавшись на вершине, я наконец-то смог более ясно рассмотреть дюну. Единственной возможностью было бежать вдоль узкого гребня, протянувшегося почти на милю. По обеим сторонам дюна круто уходила вниз, и достаточно было неправильно поставить ногу, чтобы начать падать вниз до самого ее подножия. Затем потребовалась бы целая вечность, чтобы взобраться обратно, теряя драгоценное время и драгоценные силы.

А Томми это нравилось. «Посмотри, какой вид! – крикнул он. – Великолепно, правда?»

Я ничего не ответил. Я боюсь высоты, и мне было страшно упасть. Я двигался вперед с максимальной осторожностью. Не раз у меня скользила нога, и я вытягивал руки в отчаянной попытке восстановить баланс. В тот момент меня не особенно заботило, насколько сокращается расстояние между мною и Томми. Все, на что я был способен, это смотреть, куда я ставлю ногу, и надеяться, что песок выдержит.

Насколько отвратительно я чувствовал себя на вершине дюны, настолько я блаженствовал, когда пришло время бежать вниз. Я быстрее заработал ногами и максимально разогнался. Ближе к подножию дюны я обогнал Томми. Я чувствовал, что он был удивлен, и слышал его дыхание совсем близко за спиной.

Некоторое время мы бежали бок о бок, пока парень из Румынии не догнал нас, а затем все трое по очереди время от времени вырывались вперед. Трасса шла по глинистым полям и мостам, вдоль гигантского водохранилища. Пара дней отдаляла нас от обширных песков и жестокой жары пустыни Гоби. Мы пробегали по глухим деревушкам, которые словно принадлежали другому столетию. Ветхие здания были разбросаны по земле, как заброшенные декорации после съемок. Иногда нам попадались местные жители, равнодушно провожавшие нас взглядом. Они никогда ничего не говорили, но не было и ощущения, что мы им мешаем. В любом случае, мне было все равно. В то время я бежал, окрыленный и полный надежд, что, возможно, забег в пустыне Гоби не обязательно будет моим последним забегом.

4

Я родился В Сиднее, Новый Южный Уэльс, но вырос в провинциальном австралийском городке Уорик в штате Квинсленд. Это такой городок, в котором никогда не был никто из моих знакомый, но его жителей сложно не узнать. Это сельскохозяйственный район, сохранивший приверженность традиционным ценностям, среди которых на первом месте стоит семья. Сейчас ситуация изменилась, и Уорик превратился в маленький красочный городок, но во времена моего детства Уорик был одним из тех мест, которые оживают в пятницу вечером. В это время пабы наполнялись работягами, которые выходили, чтобы отдохнуть, выпить пива, – иногда чуть больше, чем следовало,  – возможно, помериться силами, и прогуляться на заправку, которую любой уважающий себя австралиец называет servo за мясным пирогом, целый день пролежавшим в микроволновке и к концу дня ставшим твердым, как камень.

Они были неплохими ребятами, но в то время это был весьма замкнутый городишко, где все всё обо всех знали. И я знал, что я не такой, как они.

Не только скандал, связанный с моим не совсем нормальным детством и обстановкой в семье, заставлял людей относиться ко мне недоброжелательно. Дело было в моем поведении, в том, каким я стал. Из вежливого, милого ребенка я превратился в нескладного подростка, постоянно заявляющего вслух вещи, которые люди предпочли бы умолчать. К четырнадцати годам я стал школьным шутом, которого терпеть не могли учителя за привычку комментировать их слова на потеху одноклассникам. Я бахвалился тем, что меня регулярно выгоняли с уроков, и когда это происходило, демонстративно шагал на заправку за пирогом, пока остальные неудачники были вынуждены сидеть на занятиях.

В конце учебного года, когда директор на выпускном на прощание пожимал каждому из нас руку и говорил напутственное слово, все, чего я был удостоен, это: «А тебя я приду проведать в тюрьму».

Конечно, мое поведение было небеспричинным, и объяснялось оно не только болью от потери отца, через которую я прошел дважды.

Мне казалось, я рассыпаюсь на части, потому что и дома все рассыпалось на части.

Очевидно, что смерть мужа сильно подкосила мать. Очень сильно. Ее отец вернулся со Второй мировой калекой и, как многие мужчины, пытался заглушить боль с помощью алкоголя. Мама с детства усвоила, что когда родители дерутся, дома лучше не находиться.

Поэтому, оказавшись вдовой с двумя детьми в тридцать с небольшим, мама справлялась с ситуацией единственным известным ей способом. Она замкнулась в себе. Шли дни, она все также сидела, запершись в своей спальне. Я готовил себе на обед яйца на хлебе или консервированные спагетти, или мы шли к бабушке, к каким-нибудь соседям или, если было воскресенье, в церковь.

По моим наблюдениями, мама проходила тот этап, когда люди зацикливаются на наведении безупречного порядка в доме. Она бесконечно наводила порядок, и в те редчайшие случаи, когда она готовила что-то для себя, она неистово вычищала кухню не менее двух часов. Я и моя младшая сестра Кристи делали все не так. Дети есть дети, но если мы оставляли после себя крошки, следы пальцев на стекле или находились в душе больше трех минут, это выводило ее из себя.

У нас было полакра земли, засаженные деревьями и цветами. Раньше родители любили вместе работать в саду, но после смерти отца поддерживать в нем порядок пришлось мне. Если бы не эта работа, я чувствовал, моя жизнь не имела бы смысла.

Все началось с того, что мама стала придираться ко мне, но уже вскоре она позволяла себе кричать на меня и ругаться. «От тебя никакого толку», – говорила она. Я кричал на нее и ругался в ответ, и вскоре мы оба стали позволять себе оскорбления в адрес друг друга. Мама никогда не извинялась. Я тоже. Но мы оба говорили то, о чем впоследствии жалели.

Мы бесконечно, днем и ночью, спорили. Вернувшись из школы, я должен был ходить по дому на цыпочках. Если я шумел или как-то мешал ей, снова начинался скандал.

Когда мне исполнилось четырнадцать, ее терпение лопнуло. «Убирайся, – однажды заявила она после шквала взаимных оскорблений, вынимая из шкафа принадлежности для уборки. – У нас слишком много скандалов, и ты ничего не можешь сделать нормально. Ты переезжаешь вниз».

В доме было два этажа, но вся жизнь проходила на втором этаже. На первый этаж дома никто никогда не ходил. Мы с Кристи играли там, когда были помладше, но с тех пор комната, где мы играли, превратилась в кладовую для хлама. Внизу был туалет, но очень мало солнечного света, и большая часть этажа до сих пор была завалена строительными материалами. И, что было важнее всего для мамы, внизу была запирающаяся дверь. Оказавшись там, я попадал в ловушку, больше не принадлежал к семье, которая оставалась наверху.

Я не стал спорить. Какая-то часть меня хотела уйти от нее.

Поэтому я взял матрас и одежду и начал новую жизнь – жизнь, в которой мама открывала дверь, когда наступало время подняться и поесть, или когда мне нужно было идти в школу. В остальное время, находясь дома, я был вынужден сидеть в подвале.

Что я больше всего ненавидел в этой ситуации, так это не то, что я превратился в какого-то узника. Больше всего я ненавидел темноту.

Вскоре после смерти Гарри у меня начался лунатизм. С переездом вниз он обострился, и я иногда просыпался в куче битой плитки. Вокруг стояла непроглядная темень; я был перепуган и не мог понять, с какой стороны включается свет. Меня пугало все; мои сны были наполнены кошмарами о том, как Фредди Крюгер поджидает меня за дверью.

Почти каждый день, услышав, что ключ поворачивается в замке, я падал на кровать и плакал, обняв плюшевого Коржика, любимую игрушку моего детства.

Как правило, я не брал матрас на забеги, но в этот раз я беспокоился, что при переходе через Гоби может дать о себе знать моя травмированная нога, поэтому я специально взял его с собой. В конце первого дня я надул его и постарался устроиться поудобнее. У меня с собой был маленький iPod, но я даже не включал его. Мне было приятно просто лежать и думать о прошедшем дне. Меня радовало мое третье место, особенно с учетом того, что между мною, Томми и парнем из Румынии, которого, как я позже узнал, звали Жулиан, был разрыв всего в минуту или две.

Вместо списанной армейской палатки в ту ночь мы спали в юрте, и я рассчитывал, что в ней будет уютно и хорошо, когда температура упадет. А пока мне надо было, наверное, дождаться, когда вернуться мои товарищи по палатке. Я съел немного билтонга и свернулся в спальном мешке.

Прошло около часа, прежде чем прибежали первые двое моих соседей. Я дремал, когда сквозь сон до меня донесся их разговор, и я услышал, как один из моих соседей, американец по имени Ричард, воскликнул: «Ого! Дион уже вернулся!». Я поднял на него глаза, улыбнулся, поздоровался и поздравил их с завершением первого этапа.

Ричард продолжил свою мысль, обращаясь уже к троим из Макао, когда они вошли. Я проспал всю первую ночь, а они, по словам Ричарда, допоздна копались в рюкзаках и до утра без умолку болтали.

Я не слишком переживал, и, думая о Лусии и о том, как она втянула меня в соревнование за первое место, снова погрузился в сон.

Я впервые начал бегать, когда мы жили в Новой Зеландии. Лусия была управляющей эко-отеля, а я работал в фирме, экспортирующей вино. Жилось нам хорошо, те дни, когда мне приходилось разводить игроков на поле для гольфа, чтобы заработать на еду, остались позади. Более того, у обоих работа приносила дополнительные бонусы в виде бесплатных ящиков вина или великолепных обедов в ресторане. Каждый вечер мы припасали пару бутылочек вина, а по выходным выбирались куда-нибудь поесть. Мы брали Кертли, нашего сенбернара (названного в честь легендарного Кертли Амброза, игрока в крикет из Вест-Индии) на утреннюю прогулку, заходя по пути в кафе, чтобы поесть лепешек из кукурузы и сладкого картофеля или полный завтрак из яиц, бекона, сосисок, бобов, грибов, томатов и тостов. По пути домой мы могли купить чего-то сладкого, открыть бутылочку вина на ланч, затем вечером съесть где-нибудь ужин из трех блюд и снова вино. Потом мы еще раз прогуливали Кертли и покупали мороженое.