Текст книги "Пастырь Вселенной"

Наконец воды поглотили, без следа и звука, последнюю из тварей, спешивших на выручку своей царице. Молчание сомкнулось над катером, а сверху из туч упали первые мелкие осенние холодные капли, и озеро покрылось рябью, будто это гибнущие чудовища царапали лапами по нижней стороне поверхности водоема, не в силах пробиться к воздуху и свету. Зубцов сказал Володе и Лайне:

– Ну что же, теперь нам пришла пора разобраться с этой миледи. Конечно, проще всего ее было бы расстрелять из пулемета, да вода больно холодная – вплавь добираться неохота, если днище продырявим. Придется по старинке, – и Зубцов, вытащив из-за пояса длинный, с зазубринами нож, без пауз и раздумья всадил его в шею царице сквирлов. Гибкое белое тело судорожно забилось, королева заскулила, как раздавленный машиной щенок, но Зубцов сел на бьющегося грудастого червя и за считанные секунды отчленил голову. И лишь потом снял мешок. В красивых золотых глазах царицы застыли страх, боль и облегчение, что пытке пришел конец. Какие же удивительные были эти глаза – умные, выразительные, человеческие...

Наконец и обезглавленное тело перестало ворочаться у ног, замерев куском бесполезного сала. Катер и так был уже полон белой кровью царицы, хоть вычерпывай. Зубцов автоматически закрыл царице один за другим все четыре глаза и, размахнувшись, бросил ее голову в сторону центра озера. А потом, подняв тело, перевалил за борт и его.

“И за борт ее бросает в набежавшую волну”, – вспомнились Володе строчки известной песни, повествующей и о, мягко говоря, неджентльменском поведении Стеньки Разина. Однако дело было сделано. Во всей округе они были единственными живыми существами. И лишь озеро, темное, мрачное, хранило свое вечное, а теперь и какое-то зловещее, многозначительное молчание. Володе подумалось, что так же, должно быть, сыто и довольной молчало Чудское озеро после ледового побоища. Зубцов достал сигаретку, закурил. Внезапно издалека донесся шум мотора приближающегося вертолета – а вот и сам он тяжелой стремительной птицей выскользнул из-за деревьев. Вертолет отчего-то летел низко, возможно, сверху удалось разглядеть след от машины – знали, где искать. Авиацию в подкрепление отряду прислали всего неделю назад, почти одновременно с приездом Лайны, так что воспользоваться боевой машиной удалось с толком лишь теперь, для эвакуации выживших героев. Зубцов радостно вскинул автомат и дал очередь в воздух, разумеется, в сторону. Вертолет сделал вираж и завис над катером – по воде в разные стороны от закачавшегося суденышка побежали барашки, вздыбленные могучим винтом. Скользнула вниз веревочная лестница, и сперва Владимир, а потом Зубцов вскарабкались по ней вверх. Полковник, сказав о ранении инструктора, велел, когда она схватится, нежно поднимать трап вверх. Он еще внизу поинтересовался у девушки, которая выглядела пугающе бледной, сумеет ли она удержаться на одной руке, и получил утвердительный ответ. Зубцов сам втянул поднятую Лайну на борт летучего корабля, а потом уже руководил эвакуацией с катера бронебойного пулемета. Через две минуты влекомый винтом стальной ковчег, сделав разворот в воздухе, взял курс на военный лагерь.

Глава 9
СОЮЗНИКИ

Лайна еще в полете потеряла сознание. Когда с нее стянули куртку, стало понятно, что отнюдь не нервы были тому виной – кровь пропитала все свитера, в которые закуталась теплолюбивая девушка, и о размере кровопотери судить было очень сложно, видно было лишь, что она, безусловно, серьезна и угрожает жизни Лайны. Пилот связался со штабом, и на высоком уровне было принято решение держать курс на Москву, где было уже открыто представительство силлуриан, включавшее в себя медпункт со всем необходимым для лечения девушки. Полковник с Володиной помощью наложил жгут на рану, не снимая задеревеневшие от свернувшейся кровавой корки свитера. По воздуху все дороги короче – лететь до Москвы оставалось меньше часа. К радости Зубцова, уже на подлете к столице Лайна пришла в себя. Черты ее лица болезненно заострились, глаза запали. Она подняла взгляд на склонившегося над ней полковника и негромко сказала, но Володя все равно слышал – он сидел тут же, рядом:

– Юра... Я подумала над твоим предложением. Я согласна.

Владимир понял, что это уже глубоко личное, и тактично отошел к иллюминатору, за стеклом которого проносились промышленные пейзажи подмосковных городов, будто постройки из детского конструктора на золотом ковре осеннего леса, одного огромного лесного массива, со всех сторон испокон века окружавшего Москву. И потому Володя не слышал продолжения их беседы за особенно оглушительным в военном вертолете да еще несущемся на полной скорости шумом винтов.

А оно было таким: Зубцов взял тонкие, сухие, холодные, как-то посеревшие даже пальцы здоровой руки Лайны в свою ладонь и молча пожал их. Девушка улыбнулась и спросила:

– Юра, избранник мой, будешь ли ты ждать меня?..

Ну что оставалось делать полковнику, имевшему вполне четкие и нерушимые представления о чести? Внезапно ощущая, что холостяцкая жизнь со всеми возможными и допустимыми в ней вольностями уже миновала, если, конечно, Лайну успеют привезти в клинику живой, Зубцов ответил:

– Да, я буду ждать тебя.

– Будешь ли ты верен мне, родной?

– Да, – ответил Зубцов, думая, что ему все же хотелось бы, чтобы Лайна выжила и стала его женой больше, чем чтобы она умерла теперь и оставила его свободным. Он как-то очень привязался к ней за прошедшее время – это он уже теперь заметил, что привязался, но в его боевую голову даже не приходило, КАК ему будет теперь не хватать их общения, их совместных волнующих походов в баню, их семейных обедов. На самом-то деле полковник вряд ли вообще был способен на более глубокое чувство, чем то, что теперь испытывал к Лайне.

– Жди меня, милый. Я вернусь к тебе, – сказала Лайна. – А если я умру раньше, тебе обязательно сообщат и пришлют мой локон – теперь ты официально мой жених, а я – твоя невеста. Ты поцелуй меня, родной, а то я как-то слабею очень.

Зубцов испугался своего желания поцеловать Лайну в лоб – ее лицо вовсе не располагало к страстным поцелуям – таким серым и заостренным оно было, как у мертвой, – но, не подавая вида, он приник губами к холодным, сухим, чуть приоткрытым устам девушки и с облегчением почувствовал, что ему удалось воссоздать подобие вполне натурального поцелуя. Лайна, похоже, была того же мнения – она со счастливой улыбкой закрыла глаза и вновь погрузилась в забытье.

Через считанные минуты вертолет приземлился на крыше здания, в котором располагалось представительство Силлура. Как драгоценное сокровище сопровождал полковник бесчувственное тело своей суженой до медицинского пункта посольства, где его... почти что жене немедленно ввели вещество, многократно замедляющее обмен веществ и, разумеется, погружающее пациента в глубокий, непробудный сон. Силлурианский доктор – один из двадцати, прибывших на Землю, – осмотрел рану, оценил кровопотерю и сообщил Зубцову, что опасности для жизни нет, но, так как силлуриане не практикуют переливания чужой крови, Лайна будет эвакуирована на вращающийся на орбите лайнер, где имелись все условия для прохождения восстановительного периода. Там она проведет пару недель в том же дремотном состоянии, ей также будут вводиться питательные вещества и лекарства, стимулирующие кроветворение, и затем она придет в себя полностью здоровой и отдохнувшей. Выслушав лекцию доктора, полковник вернулся на борт вертолета, где его ждали Володя и летный экипаж, после чего стальная стрекоза, загудев ожившими лопастями винтов, вертикально взмыла в небо и взяла курс на Белгородскую область.

* * *

Где-то неделей раньше, неделей позже, но так или иначе при помощи друзей с Силлура Земля была очищена от напасти. На этот раз Володина, так же как и зубцовская доблесть были оценены орденом – полковник получил Звезду Героя, Владимир – орден Мужества. Лайна так и не вернулась на Землю – она лишь однажды связалась с Зубцовым по телефону и сказала, что в рану попала-таки инфекция и ей настрого запретили высаживаться на планету. Лайна позвонила попрощаться и заверила, что обязательно прилетит к своему полковнику, когда через три земных года закончится срок ее контракта с силлурианскими вооруженными силами, а пока, вновь подтвердив свое решение навсегда связать свою судьбу именно с ним, Лайна обещала посылать ему весточки как можно чаще, при первой возможности.

Отряд Зубцова занимался охотой на отбившиеся от дружно утонувшей семьи остатки сквирлов еще около месяца, но это уже была не война, а азартная охота – все исполинские сквирлы погибли, а оставшиеся собачьи теперь по ночам выли в поисках себе подобных, что и многократно облегчало их обнаружение и отстрел. Если же им удавалось сбиться в стаю, то их уничтожение в результате становилось еще сподручнее – можно было за один день положить приличное количество существ, на которых, к слову, холода действовали весьма удручающе – сквирлы от ночных заморозков и наступившей бескормицы становились вялыми и скучными и, казалось, почти не возражали против собственного усыпления при помощи автоматной очереди. Тем более что в с распоряжении отряда теперь имелся вертолет, с борта и которого и были расстреляны, с недельным интервалом, два молодых исполинских сквирла, сумевших таки откормиться, невзирая на неблагоприятные условия. Наконец, отряд был расформирован, и каждый занялся своим делом: военные – военным, штатские – то есть Володя и Бадмаев – своим, штатским. И все бы ничего, да к декабрю месяцу, когда последний из сквирлов на Земле был нейтрализован, Сэйла вновь обратилась к Совбезу ООН, но уже с просьбой о военной помощи со стороны землян.

Заседание было закрытым, и пресса получила буквально крохи информации, из которых следовало, что просьба союзников, спасших Землю и от сквирлов, и от СПИДа, и от рака, разумеется, была удовлетворена полностью, по принципу чем можем, тем поможем. Характер запрошенной помощи не уточнялся, и простые жители Земли так и не узнали, что силлурианам было разрешено построить на территории России, США и Канады несколько военных баз, на деле служивших пусковыми установками. То есть, собственно, силлуриане и тут были весьма в своем духе. Никакой военной техники, никаких ресурсов и армий – прибыли несколько военных специалистов с полными чемоданами чертежей, и все необходимое было создано руками людей на земных оборонных предприятиях. Разумеется, всевозможные спецслужбы прилежно шпионили за союзником и почерпнули немало нового в теории и практике ракетостроения. Еще бы – ведь техника, отстроенная за считанные дни заводами Земли, сумела выкопать многокилометровые тоннели в глубь планеты, где, оказывается, в избытке было радиоактивной руды, ставшей начинкой и топливом в рекордные сроки воссозданных по силлурианским схемам фантастических баллистических ракет такого радиуса действия, о котором не могли бы мечтать даже Циолковский с Эйнштейном в самых розовых своих фантазиях. Еще бы – эти ракеты должны были, по обновленным представлениям о гравитационной физике, преодолеть границы между звездными системами и поразить цели на некоей далекой планете, посмевшей бросить вызов всемогущему Силлуру. Для простык же обывателей тема была как бы “замята” до самого рокового 20 декабря 2022 года, когда состоявшийся запуск ракет уже было невозможно скрывать. Еще бы – сперва пуск был проведен в США, и тогда власти поняли, что утаить его просто немыслимо, как, к примеру, нельзя спрятать ядерный гриб ростом в полнеба. Никто ведь, сперва и не предполагал, что взрыв атомной бомбы будет похож на гриб. Вот и теперь никто не мог предположить, что запуск межзвездных ядерных ракет будет похож... на исполинские, выше облаков, новогодние елки. Весь мир транслировал диковинные фигуры, выросшие в ночном небе Америки. Первые версии случившегося были самыми разнообразными – от Второго пришествия до топографической рекламы, – пока власти США и Канады вяло не рассекретили часть информации, что это, мол, делается в рамках выполнения союзного договора с Силлуром. Никакой конкретики.

Россия же узнала о событиях днем. И тогда же, по горячим следам, президент Российской Федерации выступил с прочувствованным обращением к согражданам, в котором выражал надежду, что российский народ с пониманием отнесется к грядущему следующей ночью подобному пуску ракет. И будет, так же как и он сам, с интересом наблюдать за появлением в небе рождественских елок этой ночью. А еще президент говорил о том, что силлуриане фактически передали – это он хорошо сказал, – фактически, так как на деле никто ничего не передавал, это лучшие умы из разведки и закрытых институтов, ломая головы, сумели без спроса и разрешения проникнуть в тонкости космических технологий Силлура, – передали, стало быть, землянам такие научные познания, что позволят вскоре появиться космическим кораблям нового поколения и появятся настоящие Астронавты, от “астре” – звезда. И что скоро будут первые экспедиции к неизведанным мирам. Хорошая это была речь, все там было: и романтика межзвездных полетов – для мечтающих в душе стать космонавтами, и богатство, покой и сытость – для остальных. Ну и конечно, для всех – полная безопасность, так как теперь “наши силлурианские друзья на деле убедятся в нерушимости нашего союза, отныне скрепленного навеки”. Великолепная вышла речь – к вечеру на Манежной состоялся малюсенький митинг пацифистов, из 62 человек, ораторское мастерство которых не шло ни в какое сравнение с искусством плетения благородных и возвышенных словес, продемонстрированным президентом. А рядом, на Красной площади, уже собрались тысячи москвичей, ожидающие, что и им будут видны красочные новогодние елочки, совсем такие, как в США и Канаде каких-нибудь двенадцать часов назад.

Володя тоже был среди пришедших на спонтанные народные гуляния. Он захватил с собой подзорную трубу, но она ему не понадобилась – в 23 часа 28 минут по московскому времени из земли выросла Новогодняя Елка. “Christmas Tree” – рождественское дерево. Какая там подзорная труба – Володя стоял в самом центре Красной площади, когда все вокруг озарилось праздничным зеленым светом, как от щедрого залпа салюта, когда его вспышка и в самом разгаре, и в самом зените. Сперва, правда, освещенными оказались лишь стены ГУМа, да – и то до половины – огонь, казалось, накрепко загородили от собравшихся на площади зевак стены Кремля, – но, боже мой, что было потом! Спустя какой-нибудь десяток секунд уже вся стена окрасилась зеленью, а потом, потом – “линия огня” поползла по площади, и когда она добралась до середины видавшей виды брусчатки, до Лобного места, то Владимир увидел, как над Кремлем, новой кремлевской башней, но сияющей чистым изумрудом, дарящим щедрый, даже, казалось, согревающий свет, поднялась долгожданная елочка. Сказать, что она оправдала ожидания, мало, она исторгла непроизвольный крик восторга из груди тысяч увидевших ее москвичей, тульчан, калининградцев, обитателей Белгорода и Орла да и всех прочих жителей европейской территории России. За Уралом любовались на другую елочку, хотя, как написали на другой день газеты, в обычную подзорную трубу из Москвы вполне можно было поглазеть на вершину восточносибирской елки, ну мыслимо ли такое!

А ведь все только еще начиналось. Владимир, как и миллионы москвичей, выбегавших в эту минуту на балконы и во дворы своих домов, думал, что готов к зрелищу – он ведь видел по телевизору американских сестриц этого чуда. А вот ничего подобного – телевизор не передает и малой толики того, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ... На следующий день центральные газеты окрестят это событие “грандиозным салютом в честь вступления Земли в эру межзвездных полетов”. Все как-то забудут, что земляне выковали у себя грозное оружие для союзников и что сейчас это оружие несло смерть на какую-то неведомую Земле планету... Вообще от прессы зависит очень многое в осмыслении гражданами того или иного события. Не ошибусь, если скажу, что для девяноста пяти процентов населения – почти все. Пока же елка над восторженно задранными головами стремительно продолжала свой рост; счастливчики, не забывшие захватить из дома фотоаппараты, фотографировались на ее фоне, а то и при ее свете – его было в избытке. И вот уж елка стала именно елкой, а не новой башней Кремля, будто перенесенной в Москву прямо из изумрудного города, и у нее появились – ну это уже совсем сказка – веточки с различимыми почти иголочками. Привезенные дети принялись кричать запоздалое “ура”, им вторила молодежь, да и многие граждане зрелого возраста присоединялись к ним своими голосами. Володя тоже, что греха таить, крикнул раза два. У многих в руках оказалось шампанское, как на Новый год, и эти обладавшие соблазнительными бутылками люди, мужчины и женщины, радостно стреляли в воздух, и все угощали всех – незнакомых и знакомых, что окончательно наполнило площадь радостью, возбуждением и ликованием. (Володя и не предполагал, что стал свидетелем великолепно спланированной и осуществленной операции ФСБ под кодовым названием “Бокал”. В ней, к слову, не было ничего опасного или пугающего; возможно, это была одна из самых веселых и приятных операций за всю историю этого мрачного ведомства – просто в толпу были внедрены для пущей радости и “недопущения падения рейтинга президента” сотни переодетых в штатское агентов обоего пола, поодиночке и компаниями, которые и открыли в нужный момент бутыли с игристым напитком, угощая всех направо и налево. Шампанское, к слову, также было не отравленным и без каких бы то ни было добавок, оно было отечественного производства, не дорогим, но и не самым дешевым. Разумеется, телевидение передало на всю страну и на весь мир подогретое веселящим напитком ликование центральных улиц российской столицы.) И уж совсем сказочно смотрелись елочные украшения, в виде сияющих золотых, рубиновых, фиолетовых шаров, выросшие вдруг на концах веточек.

Никто, кроме засекреченных “в ноль” ученых, на Земле тогда не знал еще, что так выглядят гравитационные пустоты, образующиеся в точках напряжения при запуске беспилотных ракет этой конструкции. Почему именно беспилотных? Да потому, что и на обычном-то пушечном ядре никто, кроме Мюнхгаузена, не путешествовал, а на этих ракетах перегрузки были такими, что никому не выжить, будь ты хоть трижды космонавт или даже микроб.

Что бы там это ни было – пустоты или там еще что, но смотрелось оно на удивление празднично и радостно. И все следили за изумрудным следом от ракеты восторженными детскими глазами. Ведь как нам, взрослым, недостает порой сказок и чудес! В поисках потерянной “страны детских грез” взрослые дяди и тети частенько пускаются в рискованные путешествия по миру грез наркотических, так сильна порою эта тоска! А тут – без наркотиков и дорогостоящих круизов по неизведанным странам уютная елочка горела в полнеба, наполняя лица и сердца предвкушением самого светлого праздника... Ведь Новый год – это всегда подарки, это вам скажет любой ребенок!

Что же... Будут и подарки... Недолго ждать осталось – меньше месяца... Их Земля получит, как полагается, точно на Новый год, но по старому стилю – в ночь с 13-го на 14 января...

Глава 10
ПРИБЫТИЕ

29 марта 2022 года Володя сидел в своей опустевшей от продуктов – шаром покати что в холодильнике, что на полках – кухне и пытался, наконец, собрать в своей голове картину тех страшных дней – 13, 14, 15 января наступившего года, когда жизнь на Земле закончилась и началось то странное, полуобморочное существование, которое влачило большинство покоренных землян. “Вот тебе, бабушка, и Судный день”, – мрачно шутили москвичи, сохранившие чувство юмора, в марте. В ночь же с 13-го на 14 января не шутил никто. Той запредельной, переломной ночью, изменившей к худшему жизнь всякого землянина, Володя остался у своей знакомой, Лены. Она была веселой, рыжеволосой девчонкой, на год младше Владимира, с правильными, хотя и бесхитростными, чертами по-детски конопатого лица. Они с Володей откровенно пьянствовали в ту ночь, и оба, похоже, очень хорошо понимали, во что для них выльется встреча через самое короткое время. Их жаркие поцелуи уже сопровождались вольными блужданиями рук под одеждой друг у друга; да и сидели они на диване; Володя сидел, а Лена так и вовсе расположилась полулежа, полусидя, как загулявшая кошечка ласкаясь телом об руки Владимира. Молодые люди, усугубляя близость с каждой минутой, но и не торопя ее наступление, уже игнорировали все условности пока еще не сброшенной одежды. Было совершенно очевидным для обоих, что остаются считанные минуты до момента, когда дикая и пьяная, необузданная и животная страсть вырвется наружу и управляемая ядерная реакция взаимных ласк выйдет из-под контроля, разразившись иссушающим атомным взрывом.

Владимир же должен был при этом наконец лишиться своей застарелой девственности. А если на собачьем жаргоне, то развязаться. Лена, конечно, не знала таких подробностей о своем молодом человеке. В общем-то, Володя эту Лену не любил – они встретились на собачьей площадке, во дворе, и сегодня решили вместе выпить у Лены дома. А до этого прогуливались вместе со своими четвероногими друзьями часа по два и говорили обо всем. Точнее, Володя рассказывал, а Лена слушала. Она хорошо слушала – это было то немногое, что она умела делать действительно хорошо. Володя с Леном гуляли вдвоем во время сверхмодного сериала – остальные же выводили собак либо перед ним, либо после него. Владимир принципиально не смотрел этот сорт телепродукции. Елена же сказала, что не хочет тупеть А еще через час Володя, оценив интеллект собеседницы, мог бы спросить ее в лицо, не пересмотрела ли она их в детстве, – Лена бы скорее всего даже не обнаружила подвоха, – если бы она не заинтересовала его как мужчину. Она была обычной, в меру статной, в меру кормленой, простой молодой женщиной, не производившей впечатления излишне целомудренной и неприступной. От нее при первой же встрече явственно разило алкоголем, а это всегда резко повышает шансы желающего попытать счастья на личном фронте мужчины. Договорились встретиться на следующий день. Собакой Володи был великолепный тигровый боксер Родион, пса девушки звали Шторм, а по породе он был догом. Собаки – друзья человека и в личных делах. Посетителям собачьих площадок проще простого договариваться о первом свидании, не краснея.

На другой день Владимир угостил Лену пивом, через день – джин-тоником. Шторм был не развязан, так и остался то есть мальчиком. Родион же имел уже потомство от осчастливленных им сук. На Владимира произвела самое тяжелое впечатление вязка собак, в которой он участвовал. По иронии судьбы, со стороны невесты Родиона, которую звали Фаина, в вязке участвовала хозяйка, муж которой столь не вовремя отлучился. Помогая собакам насладиться любовью, они сперва сняли с себя свитера. Потом, запарившись, помогая Родиону разобраться, где у девочки голова, а где хвост, сняли рубашки. Объясняя тому же Родиону, где у его невесты, которую он таки должен был сделать женою, перед, а где зад, несчастные хозяева взмокли, и футболки у них где прижимались к телу, а где избыточно открывали его. В общем, когда собаки кончили свое нехитрое дело, хозяева устали куда больше, чем собаки, а Володе перед сном всю неделю мерещились неуклюже соударяющиеся собачьи тела. И тут Владимир, рассказавший Лене на третий день знакомства вышеприведенную историю подробно и в лицах, услышал, как девушка, заслушавшаяся собачьей эротики, сама задышала чаще, будто от возбуждения... А потом, прощаясь, подарила ему короткий, но емкий и яркий, пропитанный джин-тоником первый поцелуй. А сегодня – ровно через неделю, Володя подсчитал – наконец-то благосклонно откликнулась на прозрачные предложения кавалера заглянуть к нему в гости или подняться к ней. Формально в любви они не объяснялись, но и этот момент был не за горами – Володя думал лишь, когда именно ему выдохнуть прямо в возбужденное Лениво лицо жаркую обветренную фразу “Я люблю тебя!”, как пароль, служащий пропуском в самые близкие отношения. Он знал, что это очень пошло, но согласитесь – любовь же не падает с неба. А эта вот синица, чья грудь сейчас разбухала и твердела, сладостно млея в сжавшей ее ладони Владимира, ну чем она была хуже того далекого, гипотетического, для многих и вовсе недостижимого журавля, который в небе? Краешком сознания Володя вспомнил свое пустое, глупое и далекое детское “честное слово”, что он женится лишь на той женщине, с которой готов будет прожить всю жизнь. Но ведь Владимир не только не собирался вступать с Леной в брак, но и не давал ей вовсе никаких, даже косвенных обещаний. В общем-то, даже воспоминание о далекой клятве, данной самому себе в день, когда Володин отец сбежал от Володиной мамы, лишь на малое мгновение коснулось измененного алкоголем сознания молодого человека. Ведь тем-то и ценно вино, что обыкновенно позволяет нам не думать о том, о чем думать бы не хотелось. А уж в чем Володя был уверен на 100 процентов, так это в том, что с этой женщиной он через каких-нибудь четверть часа будет практиковаться в физиологии размножения высших млекопитающих, доселе известной ему лишь по институтскому курсу – ведь он же как-никак был биологом. Вот и тогда Володя, с одной стороны, очертя голову растворялся в распаляющих ласках, а с другой, холодным и отстраненным взором ученого фиксировал изменения ритмов перемешивающихся, растворяющихся друг в друге страстных дыханий, чуть кисловатых от белого вина.

В мирной жизни люди всегда в чем-то убеждены, будто они сами располагают собою. А спустя какую-то маленькую минуту Владимир уже ни о чем не будет знать наверняка, заранее. В чем, скажите, может быть по-настоящему уверен человек, живущий на территории, оккупированной безжалостным врагом! “Сейчас”, – подумал Владимир, решившись осторожно, в первый раз как бы случайно, скользнуть рукою подружке в трусики – и не ошибся. Именно, именно сейчас. В тот самый миг. Началась Эпоха Оккупации, навсегда черным пятном омрачившая и без нее, увы, не слишком светлую историю Земли. Елена так никогда и не узнала, что по иронии судьбы именно в это мгновение Владимир решился уже на самые интимные ласки, которых она, собственно, и ждала от него сладостно долго и томительно.

Оглушительная вспышка звука – будто медный таз ударили молотом прямо над их диваном, и он теперь, словно знаменем, колыхался на ветру. Именно такое сравнение пришло тогда в пьяную от вина и обжигающих игр с нетрезвой подружкой голову Владимира. В тот же миг Володя резко и непроизвольно выдернул свою руку из джинсов Елены, куда он было проник, потеснив невесомый животик девушки, через верх, и вот теперь они сидели, как напуганные дети, вовсе не помышлял о блудной похоти, которой они предались бы в ближайшие же минуты. Прильнув к окну, несостоявшиеся любовники увидели летающую тарелку. Володя почему-то с первой секунды понял, что это не Силлур. Союзники так не прилетают. Так прилетают захватчики. По площади перед домом Елены, залитым веселым оранжевым светом фонарей и рекламой ближайших супермаркетов, весело бегал юркий броневичок, расстреливая всех, кто не успел скрыться. Он был слишком игрушечным на вид – ну не танк, а старый “Фольксваген”, ну или там “Москвич”, и оттого как-то противоестественно было смотреть, как этот танчик из мультфильма про солдатиков расстреливает из гротескного количества бортовых пушек простых и вполне реальных людей, в общем-то, соседей Лены и Владимира, живущих, живших то есть, в прилегающих к площади дворах. Как же Володя радовался потом, что отвез, словно по наитию, своего Родиона на дачу к маме как раз вчера; сегодня Владимир решился прийти на поле без собаки, подчеркивая именно романтический, а не бытовой характер их встречи. А вот Шторм, увы, так ненавидевший незнакомцев, на свою беду, остался.

Пока же броневичок по спирали объезжал площадь, а за ним, пугающе правильной, если смотреть с 12-го этажа, спиралью высыпались штурмовики. Отсюда не было видно, что они в звериных масках, но все равно было очень страшно. Володя выглянул вниз и увидел, как черные люди заходят в подъезд дома напротив. “Как у детишек: “Девочка, девочка, выключи радио, черные перчатки ищут твой дом”, – мелькнуло в голове у Володи. А если бы Володе подумалось: “Девочка, девочка, спрячь-ка собачку”, то его предсказание стало бы совсем пророческим. Через полчаса придут ОНИ и позвонят в дверь. Одним нервным коротким звонком.

Владимир на отвратительно легких, словно пустых изнутри, ногах подошел тогда к двери – не Лене же открывать – и посмотрел в “глазок”. Увиденное было настолько противоестественным, что казалось горячечным бредом. А между прочим, много москвичей и жителей других городов мира в ту ночь, заглянув в “глазок” или тем паче открыв дверь не глядя, и вовсе лишалось чувств, увидев нечто, заменявшее гостю лицо. Ужас, омерзение и щемящее чувство собственной обреченности – вот те составляющие, из которых слагался мрачный коктейль ощущений всякого, в чью дверь позвонил анданорский штурмовик той кошмарной ночью. Впрочем, не везде ночью – на Американском континенте был как раз день. Там, под теплыми лучами ласкового солнышка, черные гости из будущего всего человечества, вернее, будущие хозяева смотрелись особенно дико и вопиюще. Ночь – более привычное время для кошмаров. Если кошмар случается безоблачным днем, он не становится от этого менее страшным – он просто делается еще более диким. Но сложно сказать, кому повезло больше – тем, в чью дверь позвонили днем, или же тем, кого посетили ночью. Всем не повезло. Всем землянам без исключения...

Гость стоял на пороге; “глазок” был не слишком чистым и к тому же немного искажал пропорции фигуры. Но и этого было достаточно, поверьте, более чем достаточно. Владимир вспомнил самых мрачных, закованных в черное антигероев из фильмов, сериалов, историй и прочих страшилок, на которых воспитывалось уже несколько поколений землян. Это был Шредер из историй про веселых черепашек-ниндзя, с легкостью противостоящих инопланетному злу; Лорд Вейдер из бессмертных “Звездных войн”, недавно переживших свой вот уже третий римейк; призрак Черного Человека бередил умы талантливых землян уже со времен Моцарта, а то и раньше. И вот теперь воплощенный ужас, будто вызванный наконец-то из небытия бесконечными к нему обращениями, Человек в Черном, стоял на пороге квартиры, единственным мужчиной в которой был сейчас Владимир. Как персонаж историй о вампирах, он ждал, когда Володя сам пустит его в дом. Как просто было бы не отпереть! Увы, трупы, оставшиеся на площади, на которые продолжала смотреть из окошка Лена, НЕ ЖЕЛАВШАЯ знать, кто нанес им столь поздний визит, и осознавая странную заминку у двери – Владимир молча не торопился открывать, – НЕ ЖЕЛАВШАЯ ЗНАТЬ ВСЕ СИЛЬНЕЕ, свидетельствовали: если не открыть дверь, зло, стоявшее за ней, войдет без спроса. Тоскливое щемление в груди Владимира могло обернуться слабостью мочевого пузыря – к слову, когда той ночью в России или чаще тем днем из-за разницы часовых поясов, в США, Канаде, Мексике и Бразилии к двери подходили дети, то очень многие из них так и стояли с намокшими штанишками, пока дверь не вылетала от направленной взрывной волны. Тот, кто не пережил оккупацию лично, может недоверчиво или даже презрительно усмехнуться. Мол, если бы пришли ко мне, то я бы не испугался... Под нос себе усмехаться, конечно, можно. Это безопасно. Но когда подобные суждения высказываются в обществе мужчин, чьи волосы, черные как смоль еще 13 января, приобрели благородно-белесые пряди к утру 14-го, то “смельчаку”, рассуждающему о том, что он не пережил, частенько бьют морду, причем вполне заслуженно. Потому как голова Черного Человека, вооруженного и плазменным пистолетом, и кое-чем еще, была скрыта такой шлем-маской, что из глубин памяти сразу начинали не по-хорошему выкарабкиваться воспоминания о масках чернокожих жрецов Буду, о страшных, кровожадных египетских богах, человеческое туловище которых венчала звериная голова, и прочих холодящих кровь страшилищах и культовых предметах, о том, что люди когда-то слышали, читали, видели по телевидению; воспоминания о непережитом вдруг воплотились в Черного Человека, чья голова была украшена – изуродована то есть – мордой чудовищного инопланетного зверя, лапа которого, к слову, никогда не ступала на болотистые земли нашей планеты. А вот болота и озера планеты Анданор пришлось осушить – эти твари иначе превращали в кровавое месиво поселенцев, прельщенных плодородием почв. К слову, далеко не все, как вот Владимир, сообразили, что на лице Черного Человека – маска. Дети и большинство женщин, склонные к непосредственному и потому чуть волшебному восприятию действительности, так и вовсе думали, что у черного гостя по ту сторону двери не голова, а звериная морда, вооруженная острыми огромными зубами, каждый из которых был не гладким по краю, как зубы всех земных зверей, а имел рвущие поперечные выступы для наиболее эффективного кромсания живой сопротивляющейся плоти.