Текст книги "Слоны и песок"

Чебуркуль

В Пасхальную ночь Тельма с Луизой отправились в церковь. После службы они явились на праздник, у них было одно дело. Сын Тельмы (или Луизы?) Лелик должен был играть в детском спектакле роль овцы, и ему требовалась подобающая шапка. Луиза узнала, где находится шапка, и теперь оставалось ее забрать. Шапка лежала очень высоко. Без посторонней помощи Тельма с Луизой не смогли бы ее достать. Однако еще во время службы Тельма заприметила высокого блондина, и теперь обратилась к нему. Блондин охотно согласился помочь. Он давно привык, что женщины обращаются к нему, чтобы использовать его рост. Он достал коробку, где лежали костюмы овец и помог размотать скотч. И счастливая Тельма забрала для Лелика шапку, прихватив заодно и шубку.

Сейчас я мог бы сходить и посмотреть, как там мои камешки. Я ведь запомнил, куда их кидал, зимой, когда могилы были засыпаны снегом.

В церковь зашла незнакомая бабушка, и обратилась ко мне запросто, может, даже по имени. Дима, сходи, раскидай по могилкам, и протянула мне эти камешки. – А что за камешки? – Да с Чебуркуля, – С Чебуркуля? – в первый раз тогда услышал я это слово. – А что такое Чебуркуль? И бабушка сказала, что это озеро такое, и объяснила, где.

Сначала я усомнился, чего это я буду камешки раскидывать. И говорю, куда это я пойду? А она: да вот же у вас здесь, за церковью, кладбище. За церковью, ладно, пойду, думаю, раскидаю.

Взял мешок с мелкими белыми камушками и пошел, а через неделю-две в озеро Чебуркуль упал метеорит.

Тимофей играет с маленьким металлическим шариком. Кидает его из конца в конец по комнате. Катнет, и устремляется вдогонку, как зверек, прыжками на четвереньках. Звук катящегося по паркету стального шарика, звуки коленей и рук Тимофея, ударяющихся при приземлении о пол. Настигнув шарик, он останавливается, разворачивается и продолжает игру в обратном направлении.

На пляже в Солнечном Лелику торжественно доверили нести мои сандали. Он остановился надеть свои, и мои забыл. Хватились лишь минут через десять. Пришлось возвращаться. В итоге мы прошли мимо нудистского пляжа три раза, и Тельма с Луизой еще долго обсуждали х-и.

Религиозный мужчина без явных признаков душевного расстройства, болезни или преклонного возраста – всегда подозрителен. Кажется, он за этим что-то скрывает, что-нибудь нехорошее. Особенно подозрителен в церкви мужик с бородой (если, конечно, это не священнослужитель, и борода – необходимый атрибут). И если он при этом еще совершает показательно-религиозные действия: крестится, кланяется и вообще мельтешит… Ну, думаешь, ты или вор, или того хуже.

Все более-менее странные люди рано или поздно окажутся в церкви, понемногу вытесняя оттуда «нормальных». Но в духовенство таких не берут.

Человек за время жизни встречает множество людей, многих по многу раз. И он их как правило забывает, и при новой встрече не узнает. А случайно кого-то узнав, удивляется сам себе.

В церкви чувство бренности всего земного должно еще усиливаться. И от вида вот этого человека в шлепках, трениках и с татуировкой на плече. От вида любого человека, пришедшего сюда с любой целью, и от безлюдья. Оттого как человек несовершенен, и от тщеты его усилий. И в каждого как будто немного вляпываешься, будто это и у тебя шлепки, и татуировка.

Церковь – не чтобы глазеть вокруг, а заглянуть в себя.

За обедом Ольга дала мне посмотреть китайскую траву, китаец батюшке подарил: что за трава?

Я всматривался в траву. Саша Говоров говорит: у меня в хоре кореец пел, он меня некоторым иероглифам научил. Смотрит на траву: во всяком случае, иероглифы корейские, и Саша даже нашел иероглиф, что Корея северная.

А в заваренном виде попробовать дали Юре. Юра сказал: это зеленый чай. А листья на чай ну совсем не похожи, хотя и у китайцев они всегда такие видоизмененные.

Заходит батюшка: да нет, это для салата.

Две бабушки встретились, одна другой: милость ты моя… Другая: два месяца не была, еле пришла.

Две овчарки: одна тащит в пасти здоровую ветку березы, другая грызет банку из-под джина.

Среди мокрой скошенной травы деловито расхаживают две вороны.

Две девушки с негром прогуливаются в окрестностях церкви: одна покрупнее, другая помельче, одна в совершенстве говорит по-английски, другая все время молчит.

 
Две голых девушки плетут венки
на одуванчиковом поле.
 

Пагинсон

Неужели из такой вот пушинки вырастет кустик, а то и деревце?

На елках семена в шишках, а у тополей пушок (и у одуванчиков). Они относятся к пушковым, размножаются пушком (а елки – шишком).

Лопушки и кашка. Вышло солнышко, и вот я пытаюсь ему улыбнуться.

Раньше я писал в тетрадках. Теперь я пишу на листках. Может быть, со временем я буду писать на стенах: мелом, углем, кирпичом.

Иногда все люди кого-то напоминают, кого давно не видел и плохо помнишь.

Как траву подстригли, тут воронам раздолье.

Иногда сухие старушки бывают похожи на девушек. И на девушек глядя, подумаешь: вдруг, присмотришься, это старушка.

Нужна тоска – чтобы не умереть. А смерть нужна – чтобы не тосковать.

Безумная Фекла ощупывает свечи на подлинность.

Знакомый старик с морщинистой кожей и причудливо выгнутой лакированной палкой.

Низкое осеннее солнце. От солнца томление, и все кажется бренным.

Нужно заново себя отыскать, нужно ощутить свой возраст.

Думал, грустно от осеннего солнца, но вот оно скрылось, а веселее не стало.

До чего нереальна смерть. Умерли многие люди, кого я хорошо знал. И все же их смерть не реальна. Только и остается воображать их себе живыми.

Сколькие к этому возрасту уже умерли, и ничего не записывали, а что, если записывание возможно и там? Как со мной бывало, как будто читаешь во сне.

Человек в красной куртке хотел освятить крестик. Его сориентировали на отпевание, а он боится покойников.

На подоконнике мне встретился странный жук. Я его переворачиваю на живот, а он тут же переворачивается обратно на спину и сучит лапками.

Семеновна показала фотографии, где она девочка, и говорит: мужа убили в молодости, зарезали. Он в тюрьме сидел, но я всю жизнь его любила, и он перед смертью меня вспомнил.

Вспахали клочок земли, наверное, посадят кусты.

Семеновна ездила к старцу молиться за сына, чтобы не пошел по стопам отца.

Алена объяснила про ектенью: это читается вовсеуслышанье.

В стороне кладбища туман, как в «Вампире» Дрейера, и между елок лысый мужик делает движенья «ушу».

Мокрая трава под осенним солнцем. Трава подрагивает и поблескивает.

Семеновна целуется на прощанье: ты такой горяченький.

Отец Сергий столько масла помазал, что стекает на брови. Бабушка всю службу знает, дублирует тихим шепотом каждое слово.

Из дворца студенты кидали камни в машины. Приходила милиция, смотрела запись с камер видеонаблюдения. Видны лишь летящие камни: хитрые студенты.

Семеновну ударило по затылку откидной крышкой. Приходит с обеда, подставляет мне голову: понюхай, водкой не пахнет? Прикладывала водочный компресс и целителя Пантелеймона с мощами.

Может, и были всходы, но их задушили.

– Сколько прошел за день? – подсмеиваются бабушки.

Чирикает невидимая птичка.

Папа с больным мальчиком. Папа присел у святой воды. Мальчик с зажженной свечкой то подойдет к канону, то отойдет от него.

Теперь они уже в окошке, где щебетала птичка. Мальчик, как в церкви, ходит теперь кругами вокруг лужи, разрывает травинку и бросает в нее.

Вдруг солнце блеснуло на алтарь. На юге солнце садится быстро, а у нас медленно, под острым углом к земле, и оттого много сумерек.

Женщина прижималась к иконе, я подошел, попятилась будто в испуге.

За обедом Володя с дьяконом говорили про вертолеты, а от них перешли на ворон, и с тем же азартом обсуждали их манеру вить гнезда, дразнить собак.

Пророк принес в клюве новое слово пагинсон. Я спросил, что это? Он объяснил, но все равно было непонятно. Я дремал от звука его голоса. А как пишется? Па-гин-сон! но можно и по-гин-сон! Дальше он пошел уже к бабушкам: клепать им про «пагинсона».

Елка почти не раскачивается. Небо выше. Лужи дрожат чуть заметной дрожью.

Бабушка смешно крестится: накладывает крестик совсем маленький, величиной с нательный.

Вчера заходили Лелик с Мариной. Лелик спросил: Дима, скажи, ты рад своим сыном? А когда я пожаловался на хандру, Марина посоветовала пить чай лежа.

Стемнело, и ветра не видно, пошла служба, и ветра не слышно.

Женщина всхлипывает, переходя от иконы к иконе. Следом за ней молча переступает мужчина.

Марина рассказала, как она подслушивала и подсматривала у чужих квартир, и результаты слежки заносила в блокнот.

Лысый мужик никогда ничего не пишет, а тут, смотрю, присел к столу… да нет, это другой – я их перепутал.

В голых деревьях приглушенно щебечут птицы.

Жизнь с какого-то момента походит на соскальзыванье.

Оля дала мне селедки прямо рукой. У нее сына забрали в ракетные войска.

Увядшая трава торчит из снега. Старушка с хорошо сохранившимися ножками в ажурных чулочках. Остатки снега превратились за день в серый рыхлый лед.

Большая черная муха проснулась из-за оттепели и ползает по столу. Я вынул стельки из ботинок и на ночь положил их прямо на стол. Муху вдруг заинтересовали стельки. Мне неприятно, что она будет ползать по моим стелькам, я собираюсь ее согнать, сбросить ее за край стола во мрак, но муха почувствовала движение, поднялась в воздух и полетела прямо на меня, и я стал от нее отмахиваться.

Старенький дядечка с палочкой, отходя от канона: Ну… что же делать…

Молодой человек на коленях на мокром гранитном полу (его только что помыли).

В сумерках людской прилив.

Куст хлестнул по лицу (по губе).

Марина мечтает жить, где жарко, и вообще нет зимы. Я разубеждал ее насчет жары.

Марина пришла с антоновкой и чесноком, и уж взялась за курицу, и вдруг застыла. И говорит: она переходила Литейный у Дома офицеров и увидела, что несется скорая помощь с сиреной. Потом она увидела, что вместе со скорой несется другая машина, и женщина, идущая впереди, видимо, из-за скорой ее не заметила, и машина на полной скорости сбила ее.

Марина рассказывала все это, застыв на цыпочках с распущенными волосами. Раздался такой грохот и хруст, и сбитая женщина лежала в такой позе… Скорая остановилась, а другая машина уехала.

Марина очень осторожная, и вообще она боится машин, но если бы она сделала два лишних шага…

Соне папа подарил полосатую кошечку, один глаз отвалился и потерялся. Оля-повар пририсовала ей оторванный глаз зеленым маркером. На глаз не похоже, похоже, что прижгли зеленкой.

Человек не просто стареет, у него то приступ старости, то обратно слегка помолодел.

Девушка с ребенком на руках нагрела свечку так, что она у нее загорелась с другого конца.

Пустынность городского клочка

В чем существенная разница между первым и последним снегом. Про первый все сразу знают, что он первый. А про последний – никто. И когда уже окончательно ясно, что он был последним – все о нем уже позабыли.

Подслушал, как женщина ставит свечку: Господи, дай нам только здоровья, больше нам ничего не надо.

Солнце скрылось за край окна, и теперь я гляжу на снег. Там, где вчера были лужи, теперь проталины.

Общее между людьми и снегом: человек в первый раз появился в церкви, и потом навсегда исчезает. И это замечаешь не сразу, ведь никогда не знаешь точно, что видишь кого-то в последний раз.

И даже в ясный день, среди бела дня в церкви немного сумеречно.

Мужчина долго стоял у канона, теперь стоит перед иконой Спасителя, закрыл глаза и покачивается с пятки на носок.

Жил-дремал и умирал-дремал.

Как легкомысленно я прожил жизнь. Как легкомысленны хоть эти листки.

 
Не оттого не чувствуешь весны,
что нет ее в природе, а в тебе
самом с годами омертвел
весенний нерв.
 

Трактат о ветрах: как он воет, как раскачивает деревья, осязанье его лицом.

Пока солнце низкое, и тени особенно причудливо длинные.

Дотягиваюсь взглядом до могил.

Мужик поцеловал подножие креста на Голгофе, а баба ему: Миша! Миша! Куда я тебя учила – в ножки.

Дремлю у стола для записок, подрыгивая ногой.

На кладбище мне несколько раз попались на глаза рыжие крысы.

Мало людей и машин, улица на углу с Авиационной перегорожена. Редкая возможность при свете дня наблюдать пустынность городского клочка.

На улице мужик разговаривает по телефону. Рядом с ним несколько белых пакетов, похожих издали на стадо гусей.

У женщин, заходящих с жары, мокро между лопаток.

У церковного прилавка мама с мальчиком и старый дядечка. У мальчика оторвалась маленькая пуговичка, через минуту у дядечки из кармана выпала булка.

Молодые липы трепещут листвой на вечернем жарком ветру.

Когда под ветром ель и береза шевелятся, видно, что это два дерева, разных не только по форме, но и по содержанию. Как будто и человек бывает более лиственным, либо хвойным.

Большая чайка взлетает из мокрой травы. Чайка до чего большая, шею вытянет – как гусь.

Бабушки у канона говорят о недавно умершем священнике: ему теперь ничего не надо. Ни есть, ни пить – ничего не надо. Жалко, – говорит другая. – Конечно, жалко, не то слово, жалко!

Ну вот и ветер, от предчувствия которого у меня щемило сердце. Но вот ветер поутих, и его защемило снова.

Девушка у кладбища фотографирует собаку: усадила ее так, чтобы в кадр поместилась цветочная клумба.

Истинное призвание поэзии – утешение.

У женщины высыпались монетки, и раскатились по камню.

Розовая девочка с игрушечной коляской. Приходят на ум: игрушечный гробик, игрушечный катафалк.

На могильном кресте для священника фамилию поставили в скобки, а так, оказывается, делается только для монахов.

На трапезе заговорили про медуз, что, оказывается, врагов у них нет, а они все ядовитые. Их враг только море, выбрасывающее их на берег.

По нестриженной траве ходить мокро.

Юноша в церкви кланяется так низко, что между расставленных ног показывается его перевернутое лицо.

Трава разрослась в получеловеческий рост.

Взлохмаченное небо.

Женщина спросила про икону: а кто это с крыльями? – И произнося «с крыльями», помахала руками.

Кто-то разорвал исповедальную записку о грехах и выбросил в урну а ветер разметал обрывки по площади. Я их собрал, скомкал получше и бросил обратно, а ветер снова разметал и расправил.

Мужчина объясняет дочке лет восьми-десяти: он отдал сына, чтобы люди его растерзали – искупил грехи человеческие.

На отпевании мужчина фотографирует покойную в гробу на телефон, издающий звук капающей воды.

Слушая шум деревьев, я подумал, а шумят ли деревья зимой? Или лишь ветер шумит, а деревья молчат.

Папа присел на корточки, фотографирует снизу вверх сына, играющего на скрипке на фоне церкви.

Настоятель в проповеди сказал, что Предтече усекли главу «по прихоти какой-то плясуньи»

Опять с неба сыпется это слабое подобье снега, и даже не тает, а остается, покрывая землю белым налетом. Кажется, что сейчас полетят листья, и опадут на снег. И опять пойдет снег, и укроет листья.

Теперь вместо снега хлещет по лицу холодный дождь.

Первые сумерки со снегом: земля светлее неба.

 
Холодный глаз прожектора.
Медленно падающий снег.
Медленно ползущие зимние облака.
 
 
Высокий и уверенный в себе
мужчина с твердой
походкой и охапкой толстых
свечей. Его походка означает,
что он здоров, хорош собой,
успешен, ходит, ставит свечи
и приложил к иконе медный лоб.
 

У стола для записок долго сидит негритянская девушка с грустным лицом.

Таня заметила на краю паперти пятна крови. Я связал это с тем париком, что утром обнаружил у входа. Шла ночью пьяная, споткнулась, разбила голову, потеряла парик.

У некрасивой девочки забавные маленькие фигурки: тоненькая балерина, а другая, кажется, продавщица овощей. Мне показалось, у нее в руках маленькая морковка.

Играла в свои фигурки, присев у записочного стола.

Опадет, затвердеет, сожмется

 
И так идет за годом год, так и жизнь пройдет,
И опять маслом вниз упадет бутерброд.
 

В. Цой

На плите подле меня лежал недоеденный бутерброд: глупо, не к месту. Скинул его на землю, так как это не хлеб, а лишь бутерброд.

Ф. М. Достоевский «Бобок»

Часть первая: опадет

Славик купил у Т. картину – и мы купили новый диван.

Машины, проезжая под окнами, наезжают на люк, производя одинаковый звук.

Кривые деревья на Петроградской, как будто для лазанья по ним.

Трамваев здесь не слышно, на Литейном бесшумные рельсы.

Любин пиджачок нашли. Вчера на молебне перед началом учебного года исчез Любинькин пиджачок. И вот звонок, ночью, я уже сплю. Люба вспомнила, что пиджачок она вешала в шкаф. Я посмотрел – лежит пиждачок, с вешалки съехал. Маша с Колей пришли за пиджачком.

Я немножко даже переживал: когда-то, тоже в мое дежурство, пропала Любинькина коляска.

Сегодня вышли с Зинаидой Ивановной, любимой уборщицей. 3. И. рассказала, как были в Вырице. «Почему в Вырице? Ах, в церкви…» Они туда ездили вместе с другими бабушками. Рассказала, как сперва никого не было, а потом батюшка вышел, и другой батюшка приехал, из другого храма. И стал один для другого – акафист служить. А мы все на коленочки встали.

Настя рассказывала про безбашенного Рому. Рома хотел во французский легион. Его не взяли из-за татуировки (у него от армии осталась).

Рома работает на дробильной установке. Это вредная работа из-за вибрации и облучения. Лет через десять будет большая пенсия. А Рома работает с шестнадцати и успел в Чечне побывать (добровольцем). Рома любит быть в центре событий и ищет приключений. Природу он тоже любит. Они гуляли везде с Настей и Сашкой. А Витю хотели выгнать с работы – он перегулял отпуск. Настя заступилась за Витю, и после этого отношения стали нормальными.

Седина уже хорошо различима в книжных витринах.

Утром, моя пол, врезался башкой в пианино. Что-то подобное было со Славиком в день нашего последнего приезда в Москву. Только он врезался… в стул. Он тоже мыл пол, а стулья на это время подвешивал к стенке.

Пока я пошел в рыбный магазин, Танюшку с Тимошей подхватил пьяный, примерно моего возраста. Смотрю, идут мне навстречу. Потом пьяный зашел в рыбный, заговорил о рыбе с покупателем. Но мирно. Он оказался коротко знаком с продавцом. За рыбой стояла очередь. В коротком разговоре с ним фигурировала взаимная седина, взрослая дочка. Захотелось ребенка, говорит, подержать за ручку.

В Таврическом саду меня посетило религиозное чувство. Выходил из дома я еще в дурном настроении. И подходя к детской площадке, подумал: ну вот, поздно пришли. Вот так же приходишь на дежурство, и поначалу угрюм. Но все же, когда вокруг играют дети, а прогулка наша длилась, как церковная служба – это в конце концов умилительно действует на душу. И настроение совершенно меняется. И вот догулялся до просветления.

Прощальная улыбка осени. Скоро все опадет, затвердеет, сожмется.

В Парке Победы пахло вчера очень здорово. От каких-то растущих там деревьев (или цветов, как предположила Танюшка).

Ожидается Славик. Он сказал по телефону Танюшке, что они с Наташей приедут на фестиваль. Теперь мы по афишам угадываем приезд.

Родители в театре. У них куча денег, они кучу всего обновляют в доме. И привезли из отпуска клюквы, меда, грибов.

Вот и повидали Славика, слушающего оперную музыку. Славик показал, как N резко запрокидывает голову, запивая щи водкой. А себя он сравнил с разболтавшейся центрифугой. Показывал, как он вертится. Вообще, Славик хорошо показывает и сравнивает. Жаловался на жизнь, выражая желание жить по-другому, пел дифирамбы Танюшкиным нарядам, а про картины сказал, что в них есть что-то зловещее: «Эти куколки» – и показал.

А Танюшка сказала, что он зеленый, пугающе-бледный.

Славик снова звал в интернет, чтобы плотнее общаться.

 
Чему подобно промедленье?
Ему подобье ни к чему.
Его живое проявленье
Приятно сердцу и уму.
 
 
К чему куда-то торопиться?
Былой стремительности нет.
Без крыльев – человек не птица,
Тот, кто не медлит – не поэт.
 

Необычно тепло для этого времени года. В окно видны оголенные парочки, как летом. А дома скорее дубак, не топят. И похолодает, наверное, резко. Ничто подолгу не удерживает.

Славик перешел на классику. И на здоровье жалуется, сравнивая себя с центрифугой, которая разболталась. И показывает, как она вращается.

На углу Жуковского и Восстания стоит Славик и крутит пальцем в воздухе, пока Митькина Наташа покупает в кондитерской сладости им на вечер.

В начале девяностых в электричке я стал свидетелем безобразной сцены: схватки женщины-контролера с целой толпой пассажиров, пробивающихся к выходу. На резкое падение уровня жизни народ отреагировал мелким непослушанием на транспорте.

В темноте, в сумраке пишется уютней, приятней. Не знаю, уж там чего можно насочинять белыми ночами.

Девушка стояла неподвижно, молча и ревниво.