Текст книги "Богатырский эпос Древней Руси"

 
Собака, проклятый ты, Калин-царь!
Отойди с татарами от Киева!
Охота ли вам, собака, живым быть?
 

Обидно стало и царю такое слово; он велел татарам схватить Илью. Схватили Илью,

 
Связали ему руки белые
Во крепки чембуры шелковые.
 

Вновь оскорбился Илья, но еще терпит и повторяет только царю слова свои:

 
Собака, проклятый ты, Калин-царь!
Отойди с татарами от Киева!
Охота ли вам, собака, живым быть?
 

Вновь рассерженный, Калин-царь плюет Илье в ясные очи, говоря: «Всегда хвастливы русские люди. Весь опутан стоит передо мною да еще хвастает». Сильно оскорбился Илья; за великую досаду показалось ему, что плюет ему царь в ясные очи:

 
Вскочил в полдрева стоячего,
Изорвал чембуры на могучих плечах…
 

Не допускают Илью до доброго коня и до его тяжелой палицы, до медной, литой в три тысячи пуд. Схватил Илья татарина за ноги, того самого, который ездил в Киев, и начал татарином помахивать:

 
Куда ли махнет – тут и улицы лежат,
Куды отвернет – с переулками;
А сам татарину приговаривает:
А и крепок татарин, не ломится,
А и жиловат, собака, не изорвется.
 

Видно, не тому дивится Илья, что вокруг него валятся татары, а тому, что татарин, который ему служит вместо палицы, не ломается и не рвется; это шутка силы, все вокруг себя превосходящей. Какое нужно спокойствие силы, чтобы заметить крепость татарина в такую минуту и чтобы пошутить так. Но только сказал Илья свои слова, как оторвалась татарская голова,

 
Угодила та голова по силе вдоль
И на полете бьет и ломит татар.
 

Побежали татары, потонули в болотах и реках. Воротился Илья к Калину-царю, схватил его в белые руки,

 
Согнет его корчагою,
Воздымал выше буйной головы своей,
Ударил его о горюч камень,
Расшиб его в крохи пирожные[14]14
  Вместо «пирожные» в издании Сборника К[ирши] Д[анилова] поставлены точки, это замечание сделано нами, ибо к крохам придается и этот эпитет.


[Закрыть].
Бегут остальные татары и заклинаются:
Не дай бог нам бывать ко Киеву,
Не дай бог нам видеть русских людей,
Неужто в Киеве все таковые?
Один человек всех татар прибил.
 

А Илья Муромец пошел искать товарища своего, Василия Игнатьева, пьяницу: он один в Киеве поднял руку на татар, и Илья идет искать его; скоро нашел он его на Петровском кружале и привел к князю Владимиру.

 
А пьет Илья довольно зелена вина
С тем Васильем со пьяницей,
 

И называет Илья того пьяницу Василья братом названым.

В этом рассказе также является нрав и обычай Ильи. Как он спокоен, как медлит он идти на бой, как он долготерпелив, и только в крайнем случае, когда лопнуло наконец его терпение и вооружается он всею грозною своею силой, как он необоримо могуч и велик. В этом образе любимого русского богатыря как не узнать образа самого русского народа.

Другой рассказ об Илье, находящийся в Сборнике Кирши Данилова, полон таких намеков, которых нет возможности разрешить без новых данных. Здесь является новое лицо: Збут Борис-королевич, сын или внук Задонского короля. Перескажем и этот рассказ.

Из славного города Киева выезжали два могучие богатыря: Илья Муромец и брат его названый, Добрыня Никитич; они выехали на чистое поле, вверху реки Череги, и подъехали к Сафат-реке. Тогда Илья сказал: «Молодой Добрынюшка Никитич! Поезжай ты за горы высокие, а я поеду подле Сафат-реки». Добрыня поехал за высокие горы, наехал на белый шатер, и подумалось ему, что в шатре сильный могучий богатырь. Из белого полотняного шатра вышла баба Горынинка и завела ссору с Добрынею. Добрыня соскочил с коня и кинулся на бабу Горынинку; начался бой; бились они палицами тяжкими.

 
У них тяжкие палицы разгоралися,
И бросили они палицы тяжкие;
Они стали уже драться рукопашным боем.
 

Между тем Илья Муромец ездил подле Сафат-реки, наехал на бродучий след и поехал по следу; увидал он богатыря в чистом поле, Збута Бориса-королевича. В это время молодой Збут-королевич отвязывал от стремени выжлока[15]15
  Гончая.


[Закрыть] и спускал с руки ясного сокола; он выжлоку наказывает:

 
А теперь мне не до тебя пришло.
А и ты бегай, выжлок, по темным лесам
И корми свою буйну голову.
 

И ясну соколу он наказывает:

 
Полети ты, сокол, на сине море
И корми свою буйну голову;
А мне, молодцу, не до тебя пришло.
 

Замечательная минута, в которую является Збут-королевич; почему отпускает он и выжлока и сокола, почему молодому богатырю не до них пришло – неизвестно; но минута эта необыкновенная, не незначительная в его жизни. Илья подъезжает к нему. Молодой Збут-королевич пустился на старого богатыря Илью Муромца и выстрелил ему в грудь из тугого лука; он попал ему в грудь, но, видно, это ничего Илье Муромцу. Он (Илья Муромец)

 
Не бьет его палицей тяжкою,
Не вымает из налушна тугой лук,
Из колчана калену стрелу,
Не стреляет он Збута-королевича;
 

он только схватил его в белые руки и бросил выше дерева; невзвидел свету кинутый на воздух королевич и назад летит к земле. Илья подхватил его на богатырские руки, положил на землю и стал спрашивать его дядину (дедину?!) отчину. «Если б я сидел у тебя на груди, – отвечает Збут-королевич, – я спорол бы тебе белую грудь». Илья дал ему почувствовать силу своей богатырской руки, и Збут сказал, что он – [внук] того короля Задонского.

 
Заплакал тогда Илья Муромец,
Глядючи на свое чадо милое.
 

Илья Муромец. Эскиз. Художник А. П. Рябушкин

«Поезжай, – говорит он Збуту, – поезжай, Збут Борис-королевич, к своей матушке. Если б ты попал на наших русских богатырей, не отпустили бы они тебя живого от Киева». Збут поехал и приехал к царю Задонскому, к своей матушке и стал ей рассказывать: «Я ездил, матушка, на потешные луга князя Владимира; в поле наехал я на старого богатыря и выстрелил ему в грудь; схватил меня в руки старый богатырь среди чистого поля, чуть не забросил меня за облако, и опять подхватил на руки». Тогда мать Збута ударилась о землю и едва говорит в слезах: «О, Збут Борис-королевич! Зачем наезжал ты на старого богатыря? Не надо бы тебе с ним драться; надо бы съехаться в чистом поле и надо бы тебе ему поклониться о праву руку до сырой земли; по роду он тебе батюшка, старый богатырь Илья Муромец сын Иванович».

В это время Илья поехал на высокие горы искать названого брата Добрыню Никитича. Он нашел его, все бьющегося с бабой Горынинкой; чуть душа его в теле полуднует. «Ты не умеешь драться с бабой, Добрыня Никитич, – сказал ему Илья Муромец, – надо драться иначе». Услыхав слова Ильи, покорилась баба Горынинка и сказала: «Не ты меня побил, Добрыня Никитич, а побил меня старый богатырь Илья единым словом». Добрыня вскочил на грудь бабе Горынинке, выхватил чингалище и хотел спороть ей грудь; но она взмолилась Илье Муромцу: «Илья Муромец, не прикажи мне резать грудь; у меня много в земле злата и серебра». Илья схватил Добрыню за руки, и баба Горынинка повела их к своему глубокому погребцу. Стали Илья с Добрыней у глубокого погребца, и удивляются богатыри, что много золота и серебра и цветного, все русского, платья. Оглянулся Илья Муромец в широкое поле; в это время Добрыня Никитич срубил бабе голову.

Эта песня замечательная в отношении художественном, в отношении характеристики богатырей и, наконец, своими намеками. Как художественна в песне минута, когда отвязывает Збут выжлока от стремени и спускает сокола с руки; это многозначительная минута в его жизни; но почему? но как? – неизвестно; об этом можно только догадываться. Сама эта неизвестность составляет художественную прелесть. Это минута, выхваченная из жизни; она сама ярко освещена, но ее окружает туман неизвестности прошедших и настоящих обстоятельств. Это особенный, чисто художественный взгляд на жизнь, когда вырванное из нее явление, поставленное ярко перед нами, дает предчувствовать много других явлений, его окружающих и с ним связанных, теряющихся в бесконечном пространстве жизни, когда при этом, чисто частном, явлении человек чувствует все многообразие и бесконечность жизни, его окружающей. Здесь частное явление выходит перед вами как будто с обрывками, которые и сообщают ему такой характер. Далее: как хорошо, и художественно хорошо, это простое движение Ильи, когда нагляделся он на золото и серебро, и вдруг захотелось ему оглянуться в поле, движение, которым воспользовался Добрыня, на беду бабе Горынинке. Относительно характеристики богатырей эта песня тоже очень важна. Как благодушен Илья, который богатыря, пустившего ему в грудь стрелу, только хватает на руки, кидает на воздух, опять подхватывает и кладет невредимого на землю, дав ему почувствовать свою силу. Много также высказывают его собственные слова, отличающие его от других витязей: если бы ты попался нашим русским богатырям, они бы не отпустили тебя живого от Киева. Наконец, он хватает за руку Добрыню, не давая ему резать грудь у бабы Горынинки; только пользуясь тем, что Илья загляделся в поле, Добрыня срубает голову бабе. Как всюду, здесь явственно выступает Илья, этот могучий выше сравнения, благодушный богатырь! В этой песне есть замечательный намек, необъяснимый при том виде и количестве песен, в каком они нам известны. Збут-королевич – сын Ильи. В своем ответе Илье он не называет себя сыном короля Задонского, а просто говорит: я того короля Задонского; по этому ответу он мог принадлежать к его семье или роду, быть его внуком, происходить от него. Не говорится, чтобы его мать была женою короля Задонского. Когда Збут рассказал своей матери о встрече с Ильею, в песне говорится:

 
Еще втапоры его (королевича) матушка,
Того короля Задонского.
 

Здесь этот оборот вовсе не значит, чтобы она была матерью короля Задонского; она – мать королевича. Выражение: того короля Задонского имеет свой отдельный смысл. Мы не имеем причины заключить из этого выражения, чтоб мать Збута была женою короля Задонского; она могла быть его дочерью, принадлежать к его семье. По всему мы, кажется, должны, скорее, предположить, что она дочь Задонского короля; нам кажется, что и неоконченный оборот самый с родительным падежом может, скорее, означать это, как и вообще нисходящую линию. Припомним, что в этом смысле говорилось: храброго Долгорукого; и пр., что таким образом явились прозвища: живого, белого и пр. Алеша Попович также говорит про себя: «Меня зовут Алешею Поповичем, из города Ростова, [сын] старого попа соборного». Но если справедливо наше предположение и мать Збута – дочь или родственница Задонского короля, то, тем не менее, требует объяснения самое обстоятельство. Илья Муромец, не так же ли, как Рустем, был некогда в гостях у короля Задонского, женился на его дочери или родственнице и уехал, уступая требованиям своей богатырской жизни или даже обязанности? Будем ждать, чтобы какая-нибудь вновь узнанная песня объяснила нам эту загадку; во всяком случае, мы несомненно уверены, что объяснение может быть только такое, которое вполне согласуется с чистым, благим и великим образом первого русского богатыря.

Есть еще песня, очень важная для характеристики Ильи Муромца, вот она:

 
Далече, далече, в чистом поле,
Что ковыль-трава в чистом поле шатается,
Ездит в поле стар матер человек,
Старый богатырь, Илья Муромец;
Конь под ним как лютый зверь;
Он сам на коне как ясен сокол.
 

На этот раз было с Ильею много денег. На богатыря нападают станишники или разбойники; окружили его со всех сторон,

 
Хотят его, старого, ограбити,
С душой, с животом разлучить хотят.
 

«Братцы-станишники, – говорит им Илья Муромец, —

 
Убить меня, старого, вам не за что,
А взяти у старого нечего».
 

Илья вынул из налушна крепкий лук, вынул каленую стрелу:

 
Он стреляет не по станишникам,
Стреляет он, старый, по сыру дубу.
 

Вспела тетива у тугого лука, угодила стрела в крепкий дуб, изломала дуб в черенья ножевые. Станишники попадали с коней, лежат без памяти на земле. Опомнившись, они бьют челом Илье Муромцу и просят взять их в вечное холопство (службу), обещая дать рукописанье служить ему до веку. На это Илья отвечает им только:

 
А и гой есть (есте) вы, братцы станишники!
Поезжайте от меня во чисто поле,
Скажите вы Чуриле сыну Пленковичу
Про старого козака Илью Муромца.
 

В этой краткой песне является Илья со всем своим характером. На него нападают разбойники: он может их всех перебить, но он не хочет кровопролития; он показывает им свою силу, разбивает стрелою вдребезги дуб и тем удерживает их нападение. Величавое благодушие Ильи здесь все на виду. Песня оканчивается намеком на какие-то отношения к Чуриле Пленковичу, намеком, необъяснимым покуда.

В «Московском сборнике» (т. 1) помещена песня об Илье Муромце и о других богатырях; она сохранилась в очень древнем виде (хотя, конечно, есть и позднейшие наросты) и чрезвычайно замечательна. В ней рассказан бой богатырей с богатырем из земли козарской. Там сказано: земли жидовской, но мы принимаем объяснение А.С. Хомякова, который так разумеет землю жидовскую. Название земли козарской землею жидовской показывает, по нашему мнению, чрезвычайную древность самой песни; ибо, следовательно, в эту эпоху было в свежей памяти, что козаре исповедуют веру жидовскую. Расскажем, хотя вкратце, эту замечательную песню.

Богатырская застава. Художник Ф. И. Рерберг

Под Киевом стоит богатырская застава; на заставе атаман – Илья Муромец; податаманье – Добрыня Никитич, есаул – Алеша Попович. Кроме того, были у них Гришка, боярский сын, и Васька долгополый. Все богатыри были в разъезде: Гришка жил кравчим; Алеша Попович ездил в Киев; Илья Муромец был в чистом поле; Добрыня ездил за охотою к синему морю. Возвращаясь с охоты, увидал Добрыня ископыть великую. А.С. Хомяков говорит, что это означает глыбу, вырванную копытом из земли. Мы, может быть, только определим его мысль, если скажем, что это не глыба, вырванная из земли, а из самого копыта выпавшая земля, прежде туда набившаяся. Увидав эту ископыть, а ископыть была величиною с полпечи, догадался Добрыня, что тут проехал сильный богатырь. Приехав на богатырскую заставу, он собрал братию приборную (т. е. где все один к другому прибраны и составляют братский союз, где есть и общая казна) и говорит: «Что устояли мы на заставе, братцы, что углядели? Мимо заставы нашей проехал богатырь». Стали думать, кого послать за дерзким богатырем. Хотели послать Ваську долгополого. «Это неладно, – говорит Илья Муромец, – запутается Васька в длинных полах и пропадет понапрасну». Решили послать Гришку, боярского сына. «Неладно, – говорит опять Илья Муромец, —

 
Гришка рода боярского —
Боярские роды хвастливы;
 

призахвастается он на бою и пропадет понапрасну». Решились на Алешу Поповича. «Неладно, – говорит опять Илья, – Алеша увидит на богатыре много золота и серебра, засмотрится и пропадет понапрасну». Как верно опять выставляется здесь характер Алеши, он же и заведует общею казной: как видно, деньги по его части, и можно положиться на него, что он копейки не пропустит. Решили послать Добрыню, и Добрыня поехал и нагнал богатыря, но когда помчался на него огромный козарский богатырь, когда задрожала земля и вода в озерах из берегов выступила – Добрыня рад был только, что мог ускакать от страшного противника. Приехал Добрыня на заставу и рассказал все, как было. «Больше замениться некем, – говорит Илья, – видно, ехать самому атаману». Поехал Илья и нагнал козарина; он так же помчался на Илью, так же задрожала земля и выступила вода из озера, но не испугался Илья, и начался страшный бой. Палицы, сабли и копья изломались и были брошены; идет рукопашный бой; они бьются до вечера, до полуночи, до бела света. Поскользнулась нога у Ильи, и упал он на землю. Козарин сел ему на грудь, вынул чингалище, чтоб пороть белую грудь, и смеется над Ильею. Лежит Илья под богатырем, но помнит он, что

 
Написано было у святых отцов,
Удумано было у апостолов,
Не бывать Илье в чистом поле побитому.
 

На земле втрое силы прибыло у Ильи, он ударил в грудь козарина и вскинул его на воздух. Вскочил Илья, отрубил ему голову и едет на богатырскую заставу. Встречает его Добрыня со всей братьею. Илья сбрасывает голову с копья и говорит только:

 
Ездил во поле тридцать лет,
Экова чуда не наезживал.
 

В этой прекрасной и многозначительной песне, в которой Илья Муромец так выпукло и ясно выдается, образ его все тот же: та же неодолимая сила и то же спокойствие, отсутствие всякого раздражения этой силы в бою и отсутствие всякого тщеславия и похвальбы в победе; приехавши, Илья не хвастает и не удивляется своей победе – он говорит только, что тридцать лет не наезживал такого чуда. Постоянно и везде представляет Илья полное и великое сочетание силы духовной и телесной; духовная умеряет грубость и материальность телесной силы, которая без нее была бы бесправна и оскорбительна.

Но, создав богатыря страшной силы, народная фантазия не остановилась на этом. Она создает еще богатыря: необъятную громаду и необъятную силу; его не держит земля; на всей земле нашел он одну только гору, которая может выносить его страшную тяжесть, и лежит на ней, неподвижный. Прослышал о богатыре Илья Муромец и идет с ним померить силы; он отыскивает его и видит, что на горе лежит другая гора: это богатырь. Илья Муромец, не робея, выступает на бой, вынимает меч и вонзает в ногу богатырю. «Никак, я зацепился за камушек», – говорит богатырь. Илья Муромец наносит второй удар, сильнее первого. «Видно, я задел за прутик, – говорит богатырь и, обернувшись, прибавляет: – Это ты, Илья Муромец; слышал я о тебе; ты всех сильнее между людьми, ступай и будь там силен. А со мною нечего тебе мерить силы; видишь, какой я урод; меня и земля не держит; я и сам своей силе не рад».

Как бы в дополнение и объяснение к образу Ильи Муромца, как бы в ответ на сокровенный вопрос: почему не могло быть силы, еще более громадной, чем у Ильи, – народная фантазия становит пределы силе богатырской и создает образ силы необъятной, чисто внешней, материальной, не нужной и бесполезной даже тому, кто ею обладает. Эта сила уже без воли. Здесь сила приближается уже к стихии, как сила воды, ветра, и не возбуждает ни зависти, ни соревнования. Грустен образ этого одинокого богатыря, лежащего на единственной подымающей его горе, о котором и не упоминается больше в рассказах, – и еще более выигрывает богатырь Илья Муромец, величайшая человеческая сила, соединенная и с силою духа.

В рассказе о громадном богатыре Илья Муромец как бы на сей раз отступает от своего обычая и права. В самом деле, нигде и никогда Илья не испытывает силы, не выказывает ее, не тешится ею, как другие богатыри; она всегда у него полезное орудие для доброго дела только; не любит крови его мирная, вовсе не воинственная душа. Здесь же, напротив, он идет мерить силу. Но нужно было народной фантазии такое соперничество, чтобы высказать мысль народную; к тому же чисто внешняя и громадная сила вызвала и в Илье эту сторону силы внешней, и на сей раз он является только как богатырь; но он меряет силу с богатырем-стихией, с воплощенным чудом, и здесь понятно и возможно такое желание в богатыре Илье Муромце.

Мы старались сколько возможно яснее очертить образ Ильи Муромца, первого русского богатыря и крестьянина, образ, верно сохраненный во всех рассказах и песнях, как это можно было видеть из всех свидетельств, приведенных нами. Сила и кротость, внешние битвы вследствие случайных обстоятельств и мир внутренний вследствие высокого православного строя его души, непобедимость богатыря и смирение христианина, одним словом, соединение силы и телесной и силы духовной – таков наш русский богатырь Илья Муромец.

Илья Муромец. Художник А. П. Рябушкин

Мы должны сказать еще об одной весьма замечательной песне, о которой мы уже упоминали мельком в нашей статье. Это песня об Илье Муромце: она помещена в «Москвитянине» (1843, № 11). Образ Ильи Муромца в ней не тот, каков во всех остальных песнях и рассказах; но песня составляет совершенный особняк и, очевидно, по самому сочинению, древности позднейшей. Это можно видеть уже и потому, что она представляет целое, с началом и концом, тогда как древние песни дошли до нас только в отрывках одной великой эпопеи; к тому же в песне этой не говорится о многих обстоятельствах, известных нам из других песен и преданий. Кроме того, отношения Владимира и богатырей между собой, как видно, не те; встречаются слова эпохи позднейшей, напр‹имер›, ваша милость, как эпитет Владимира, слуги, все государевы вотчины, – слова, не встречаемые (что очень замечательно) в песнях древних. Владимир называется даже однажды царем. Тем не менее песня эта – произведение чисто народное и древнее, но только эпохи позднейшей; сверх всего этого многие выражения, обстановка и вообще склад всей песни показывают, что это не древняя Владимирская песня с позднейшими наростами, но что она сочинена была в позднейшее время и в свою очередь имеет наросты последующего времени; язык чисто сохраняет свой древний склад и силу. Илья Муромец послужил здесь канвой, конечно, по каким-нибудь отношениям, для нового народного создания. И понятно, что какую-нибудь особую, небывалую прежде мысль народ воплотил в образе своего народного богатыря. Итак, признавая эту песню все же за произведение народное, мы признаем за нею важное и великое значение. Но ее не надобно смешивать с древними песнями об Илье Муромце, как не надобно смешивать древнего и живущего до сих пор в общем народном предании Ильи Муромца с Ильей этой исключительной, но все же чисто народной и недаром сложившейся песни. Песня эта рассказывает всю повесть об Илье Муромце и поэтому говорит и о многих известных уже обстоятельствах; встречаются и выражения целиком из древнейших песен, но всему придан особый, только здесь встречающийся отпечаток; расскажем эту замечательную песню. В этой песне так же Илья Муромец просит благословения у отца на дальнюю дорогу; едучи в Киев дорогой, которая залегла тридцать лет, он так же сшибает стрелою Соловья с гнезда и везет его с собою.

Илья Муромец приезжает к городу Кидашу и избивает облегшую город литовскую силу. Это прибавка. В песне изменена несколько встреча Ильи Муромца с сыновьями Соловья, которым Соловей не велит драться с Ильей, а поднести ему золота и серебра, но Илья не прельщается на это. Есть рассказ о дочери Соловья, которая была на Дунае перевозчицей и не хотела перевезти Илью Муромца. Сошедши с лошади и взяв повод в левую руку, Илья нарвал правой рукой дубов с кореньями, сделал мост, перешел и убил дочь Соловья. Этот рассказ тоже прибавление. Но далее, опять, так же как в древних песнях, приезжает Илья Муромец на двор княженецкий с Соловьем-разбойником, так же входит на пир князя Владимира, так же кланяется ему на все четыре стороны… но не тот же прием встречает крестьянин Илья. Владимир говорит ему:

 
Еще здравствуй ты, детина-шельшина (сельщина).
Ты, детина-шельшина, да деревенщина!
Ты откуль едешь, да откуль идешь?
Ты каких родов, да каких городов?
 

Илья Муромец отвечает: «Я – города Мурома, села Карачарова, Илья Муромец сын Иванович:

 
Я приехал ко вашею (й) ко милости,
Прочистил я дороженьку да прямохожую,
Прямохожую да прямоезжую,
А из Мурома да до Кидаша,
А из Кидаша да до Киева
Все до вашею (й) да до милости
Я убил (ушиб) Соловья вора-разбойничка,
Вор-разбойничка да вор Ахматова,
Да привез его к вам на показанье».
 

«Врешь ты, детина-шельшина, полыгаешься, – отвечает ему Владимир, – издеваешься надо мною, князем». – «Иди на свой широкий двор, – говорит князю Илья, – изволь смотреть Соловья-разбойника». Князь надел богатую шубу, зарукавья и ожерелья, и повели его слуги под руки на его широкий двор. Там

 
У Ильи конь стоит, как гора лежит;
 

у стремени привязан Соловей-разбойник. Князь просит его посвистать по-соловьиному. Соловей отказывается.

Тогда князь просит Илью, чтоб он заставил Соловья посвистать по-соловьиному. Илья исполняет просьбу князя; Соловей слушается Ильи, засвистал, забил в ладони, зашипел и заревел, тогда

 
Темны лесы к земле преклонилися,
Мать-река Смородина со песком сомутилася.
Потряслись все палаты белокаменны,
Полетело из дымолок (труб) кирпичье заморское.
Полетели из оконниц стекла аглицкие,
Еще князь-от стоит да в худой душе (чуть жив).
 

Князь просит Илью унять Соловья-разбойника. Илья стал унимать его по-своему, схватил за черные кудри, ударил о землю, кинул вверх выше наугольной башни и хлопнул его напоследок о сырой камень. Так погиб Соловей-разбойник. Илью повели слуги под руки, посадили его с краю стола и с краю скамьи (а не в большое место). Тогда сам Илья говорит: «Славный князь киевский и владимирский! Дай мне оберучную чашу зелена вина в полтора ведра!» Несут чашу Илье; он берет одной рукой и выпивает одним духом. Ему кажется еще мало. «Дай, – говорит Илья, – еще чашу оберучную зелена вина в два ведра». Илья взял одной рукой чашу и выпил одним духом. Тут Илью маленько ошабурило, он хотел поладиться, поправиться и поломал дубовые скамьи и погнул железные сваи; а у князя было много гостей, бояре, купцы, богатыри. Илья Муромец поприжал их всех в большой угол. Князь говорит Илье: «Илья Муромец сын Иванович!

Илья Муромец и Соловей Разбойник. Художник Н. Н. Каразин

 
Помешал ты все места да ученыя,
Погнул ты у нас сваи да все железныя.
У меня промеж каждым богатырем
Были сваи железныя,
Чтоб они в пиру да напивалися,
Напивалися да не столкалися».
 

Князь, сверх того, просит Илью: «Изволь у нас попить, поесть, изволь у нашей милости воеводой жить». Но Илья отвечает:

 
Не хочу я у вас ни пить, ни есть,
Не хочу я у вас воеводой жить.
 

Он встал на ноги, он вынул шелковую плетку о семи хвостах с проволокой, он стал гостей поколачивать да поворачивать, бьет и сам приговаривает:

 
На приезде гостя не употчевали,
А на поездинах да не учествовали, —
Эта ваша мне честь не в честь.
 

Всех до единого избил Илья, не оставил никого на семена.

 
Еще царь-то в ту пору, да в то времечко
Собольей шубкой закинулся, —
Илья-то тут – и был, и нет, —
Нет ни вести, ни повести,
Ныне и до веку.
 

Из последних слов видно, что Илья скрылся куда-то, и тем оканчивается о нем песня, напоминающая своим окончанием сказание о Марке-кралевиче и Фридрихе Барбаруссе.

Кроме богатырей, о которых мы так подробно говорили, есть и другие богатыри того же Владимирова времени; о них говорится в Сборнике Кирши Данилова. Скажем и о них; но отдавать такой же подробный отчет об этих богатырях мы не считаем нужным, ибо особенности их не выдаются в тех, по крайней мере, песнях, которые дошли до нас; вероятно, все это нашли бы мы в тех песнях, которые нам неизвестны; намеки на другие песни или рассказы о богатырях встречаются и здесь. Из всех других песен Сборника К‹ирши› Д‹анилова› видно, как все витязи, все удалые молодцы съезжались со всех сторон «к городу Киеву, ко ласковому князю Владимиру», и не только витязи, но и бояре и купцы богатые, да и все, кого только манил Киев и князь его, Владимир Красное Солнышко.

Богатырь. Художник А. П. Рябушкин

К Владимиру едет богатый Дюк Степанович, в своем серебряном куяке и панцире, в золотой кольчуге, с своими стрелами драгоценными, из которых трем стрелам цены нет.

 
Потому тем стрелам цены не было:
Колоты они были из трость-дерева,
Строганы те стрелы во Новегороде,
Клеены оне клеем осетра рыбы,
Перены они перьецом сиза орла,
А сиза орла, орла орловича,
А того орла, птицы камския.
 

В ушах у каждой стрелы вставлено по драгоценному камню; подле ушей перевито аравийским золотом. Сам Дюк молод и красавец; все гости Владимира дивились, глядя на него, когда явился он среди них на пиру княженецком. В рассказе о Дюке Степановиче виден также намек: ибо Владимир, оскорбленный тем, что Дюк осудил его пировое угощенье и, приехав в его богатый дом с намерением (как можно догадываться) неприязненным, говорит Дюку:

 
Каково про тебя сказывали —
Таков ты и есть.
 

Ко Владимиру едет и Михайло-козарин, почти так же, как и Дюк, богато вооруженный:

 
А и едет ко городу Киеву,
Что ко ласковому князю Владимиру,
Чудотворцам в Киеве молитися
И Владимиру-князю поклонитися.
 

Михайло Потык. Художник Н. Н. Каразин

У Владимира на пиру сидит и Поток Михайло Иванович. Послал Потока Владимир настрелять ему гусей, белых лебедей, перелетных малых уточек. Поток не пьет ни пива, ни вина, молится Богу и идет вон из гридни. Скоро садится Поток на доброго коня; только его и видели, как он за ворота выехал, а там

 
В чистом поле лишь дым столбом.
 

Исполнил Поток просьбу Владимира, настрелял птиц и хочет уже ехать от синего моря – вдруг видит белую лебедь; она была через перо вся золотая, головка увита красным золотом и усажена скатным жемчугом. Взял Поток лук и стрелу, натянул лук,

 
Заскрипели полосы булатныя,
И завыли рога у туга лука.
 

И только что спустить было ему калену стрелу, как заговорила белая лебедь: «Не стреляй меня, Поток Михайло Иванович; я, может быть, пригожусь тебе». Лебедь вышла на берег и вдруг обернулась красной девицей. Поток воткнул в землю копье, взял за белые руки девицу, целует ее в уста. Красная девица согласилась выйти за него замуж, опять обернулась лебедью и полетела к Киеву. Поток, не мешкая, поскакал туда же. Окончание этой песни напоминает известный рассказ из «Тысячи и одной ночи».

Соловей Будимирович. Иллюстрация из «Книги былин» изд. А. Д. Ступина, 1893 г.

На богатырской скамье, в светлой гридне Владимира, сидит и Иван, Гостиный сын, хотя он, кажется, и не богатырь; он добрый и простой малый. На пиру княженецком и Иван Годинович, также не называемый богатырем; его сватает Владимир на дочери Дмитрия, богатого гостя в Чернигове. На пиру у князя и Ставр-боярин. На пиру же сидят и Авдотья, жена Блудова (Блуда), и Авдотья, жена Чесова (Чеса). Сын первой Горден Блудович тоже не в числе богатырей, но, может быть, это только по ранней молодости, потому что Горден – могучий юноша. Он заступается за мать, оскорбленную на пиру Авдотьей, Чесовой женой, перебивает всех ее девять сыновей и потом женится на ее дочери, Авдотье Чесовичне. В Киев приходят и богомольцы, сорок калик со каликою, на пути в Ерусалим; это песня высокого достоинства и весьма замечательна. Наконец к Владимиру приезжает богатый гость, Соловей Будимирович. Мы не говорим о нем, как и о других лицах Владимирова времени, подробно; задача нашей статьи: богатыри князя Владимира, но не весь мир его. Со временем, может быть, мы скажем о всей этой праздничной эпохе, также и о последующих, как представляются они в наших песнях. Песня о Соловье Будимировиче прекрасна; она начинается этими многозначащими словами, которые могут быть эпиграфом к русской народной поэзии:

 
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота – океан-море,
Широко раздолье по всей земли!
 

В этих стихах становит себе размеры русский человек – и какие размеры!