Текст книги "Мы из Тайной канцелярии"

Дмитрий Дашко
Мы из тайной канцелярии

Автор благодарит режиссёра и сценариста Олега Ряскова, чей сериал «Записки экспедитора Тайной канцелярии» послужил источником вдохновения при написании этой книги!

Автор чувствует себя в неоплатном долгу перед писателем и историком Евгением Шалашовым, его консультации помогли сделать роман максимально достоверным с исторической точки зрения!

Огромная благодарность Александру Владимирову (Смирнову), который умудряется доставать полезную информацию буквально из ниоткуда!

Большое спасибо всем, кто вылавливал «блохи» и «блошки» на стадии написания, помогал советом, снабжал материалом, заслуженно критиковал и незаслуженно хвалил!

Коллеги с форума «Вихри времён» (http://www.mahrov.4bb.ru) – моя глубокая признательность за разбор текста, указание авторских ошибок и ляпов!

Мои благодарности Александру Логачёву – без него книга вряд ли бы получилась вполовину увлекательней и динамичней!

Спасибо Санкт-Петербургу за то, что ты есть! Автор с детства влюблён в твою красоту и посвящает тебе эту книгу!

Глава 1

Старенькая «Скания», чихнув, замерла на автобусной остановке. Двери, на которых до сих пор сохранилась истлевшая реклама не то на шведском, не то на финском, с шумом распахнулись.

Я выключил MP3-плеер, спрятал в нагрудный карман чёрные «капельки» наушников и шагнул на мокрый асфальт, будто в бездну.

В салоне было тепло, во время поездки я расстегнул куртку, но, оказавшись на улице, сразу пожалел: резкий порыв ветра швырнул в лицо пожелтевшие листья. Осень.

Романтическая пора для поэтов и абсолютная проза для таких как я. Хочется отрастить крылья и улететь в тёплые края. Вот только рождённый ползать летать не может. Правильно классик сказал.

Моросил противный дождик. По спине текли холодные струйки.

Зонтик сломался ещё в прошлом году, тогда отнести в ремонт было некогда, а сейчас – не на что. Финансы пели не только романсы. Они ещё и во всю Ивановскую отплясывали канкан.

Я поднял воротник куртки и вжал голову в плечи, превратившись в нахохлившегося воробья. Другие, впрочем, выглядели не лучше. Такие же промёрзшие, мокрые и… злые что ли.

Перепрыгивая лужи, стараясь держаться подальше от дороги, чтобы не окатили проезжающие авто, я двинулся по растрескавшемуся тротуару.

Да уж… приятной сегодняшнюю прогулку не назовёшь. При иных обстоятельствах я бы и нос на улицу не высунул, но когда в кошельке осталась последняя сотня, да и та мелочью, кочевряжиться не с руки.

Вот и нужный дом, добротный, ещё сталинской постройки: высоченные потолки, квартиры с футбольное поле, широкие лестничные площадки, парадное, больше похожее на вход во дворец. Шикарно господа устроились, ничего не скажешь. Жилплощадь тут дорогая, квадратный метр на вес золота. И домофон не простой – с видеокамерой, пристально смотревшей на меня тусклым зрачком.

Замёрзшие пальцы с трудом набрали номер квартиры. Камера зажужжала, кому-то захотелось получше рассмотреть мою физиономию.

Я через силу улыбнулся и произнёс:

– Добрый день, я к Арсению Петровичу. Мне назначено на шестнадцать.

– Можете войти, – раздалось из динамика.

Щёлкнул замок. Я взялся за ручку и распахнул дверь.

Подъезд совсем не походил на мой, исписанный неведомыми «художниками» (от слова «худо»), которым стоило оборвать конечности; с облупившейся штукатуркой, ржавыми протёкшими радиаторами, покорёженными почтовыми ящиками.

Нет, этот – хороший подъезд, солидный. Сразу видно, что поддерживают его в идеальном порядке. Моют ступеньки не дважды в месяц, а каждый день, причём утром и вечером.

Сразу за массивной дверью конторка. За ней человек в чёрной форменной одежде частной охраны. На голове фуражка с восьмиугольной тульей, как у американских копов из кино. Для полноты образа не хватало только жевательной резинки во рту, тяжёлой нижней челюсти и солнечных очков, за которыми прячутся серые безжалостные глаза.

Охранник отвлёкся от мониторов, перевёл на меня уставший взгляд.

– К Арсению Петровичу?

– К нему. Мы договаривались, – кивнул я.

– У вас при себе документ, удостоверяющий личность, имеется?

– А что, это необходимо? – удивился я.

– Вас разве не предупреждали? – нахмурился охранник.

Сейчас он вытащит из кобуры верный «кольт», направит на меня и станет монотонно зачитывать мои права.

Усмехнувшись таким мыслям, я полез во внутренний карман куртки, достал водительское удостоверение и протянул охраннику (забавно, права получил, а вот машину купить не сподобился). Пока тот старательно переписывал мои данные в толстый журнал, я неловко переминался с ноги на ногу. Ботинки промокли и сильно хлюпали. Если подошва окончательно отсыреет и отойдёт, будет совсем плохо – другой пары у меня нет.

– Всё, – вернул мне права охранник. – Можете идти. Вас ждут.

– Спасибо!

– Номер квартиры помните?

– Конечно.

– Тогда не смею задерживать. – Охранник разом потерял ко мне интерес.

Я поднялся на второй этаж. Здесь было всего по две квартиры на площадку. Нужная мне – та, что справа. Указательным пальцем утопил кнопку звонка и ничего не услышал. Звукоизоляция в квартире на уровне. Да и всё остальное тоже.

На пороге появился немолодой мужчина, лысоватый, близорукий. Одет в синие потёртые джинсы, свитер с воротником, закрывающим горло. На ногах домашние тапочки.

От всего облика сразу пахнуло каким-то уютом, особенно когда он улыбнулся и с добродушной интонацией спросил:

– Иван Егорович? Елисеев?

– Да.

– Ну, а я и есть Арсений Петрович. Это со мной вы говорили по телефону.

– Очень приятно.

– Что же это я вас на пороге держу! Пожалуйста, проходите. – Он посторонился. – Обувь можете не снимать, у меня сегодня не прибрано. Домработница, знаете, заболела, а самому как-то недосуг.

Домработница… кхм.

Я с сомнением оглядел промокшие ботинки. Хозяин квартиры правильно истолковал мой взгляд.

– Да вы не стесняйтесь. Наследите, так наследите. Грязнее, чем сейчас, всё равно не станет. Давайте-ка в кабинет мой пройдём, там и поговорим.

– Как скажете.

– Да, – обернулся он на полпути, – а не попить ли нам чая или кофейку? Погодка мерзкая, вы только что с улицы… Поддерживаете?

– Благодарю. От кофе я бы не отказался.

Последнюю банку с растворимым кофе я прикончил ещё на прошлой неделе. Не то чтобы был фанатом этого напитка, но утро без кофе – не утро. И насчёт погоды хозяин не ошибся. Действительно мерзкая.

Арсений Петрович по-прежнему играл роль добродушного хозяина:

– Чёрный или со сливками?

– Без сливок, пожалуйста.

– Прекрасный выбор. Подождите меня буквально пару минут. Я скоро.

Пока Арсений Петрович хлопотал на кухне, я плюхнулся на мягкий (мечта сибарита) кожаный диван и с удовольствием откинулся на спинку и вытянул ноги. Господи, благодать какая! После всей этой сырости и промозглости наконец-то попал в уютное тёплое помещение. А сейчас ещё и кофе угостят. Разве не лепота?

Кабинет Арсения Петровича словно сошёл со старинных фотографий, живописующих быт писателей-классиков советской поры. Во-первых, огромные, от пола до потолка, книжные полки, буквально прогибающиеся под тяжестью массивных фолиантов. Некоторые томики вообще явно антикварного происхождения, во всяком случае, напечатаны до революции. Во-вторых, письменный стол – массивный, дубовый, точно не новодел, скорее всего – ровесник старинных книг. На столешнице явным диссонансом смотрелся ультрасовременный ноутбук. Насколько я разбираюсь – весьма крутой и навороченный. Ещё на столе лежали какие-то папки. Мне показалось, что в них вырезки из газет и журналов. Солидная готовальня, пепельница (пустая – заметьте), настольная лампа, книга с закладкой. Похоже, мой визит отвлёк хозяина кабинета от чтения. На стене фотографии в рамочках, преимущественно чёрно-белые. Некоторые потрескавшиеся и пожелтевшие от старости.

Арсений Петрович вернулся с подносом, на котором были две чашки с дымящимся кофе (ах, какой аромат! Беллиссимо!) и сахарница с маленькой ложкой. В качестве угощения – конфеты, преимущественно шоколадные трюфели. Бабаевские, мои любимые.

Я с удовольствием зашуршал обёрткой и отправил конфету в рот.

– Ну, что, давайте поговорим, – предложил собеседник, когда с напитками и едой было покончено. Лишь пара конфеток осталась сиротливо лежать на подносе.

– Давайте.

– Иван Егорович, у меня к вам маленькая просьба. Пожалуйста, настройтесь на то, что вещи, о которых я буду вам рассказывать – это не бред сумасшедшего.

– Занятное вступление.

– То ли ещё будет. Вы, главное, поймите: никто не собирается пудрить вам мозги. Всё, что вы услышите, правда.

– Честное слово, я в высшей степени заинтригован. Постараюсь выполнить вашу просьбу.

– Значит, договорились, – кивнул собеседник. – Вы своим генеалогическим деревом интересовались?

– Куда там, – усмехнулся я. – Как-то меня это модное веяние обошло. Отец с матерью на заводе работали, он – гидравлик на прокатном стане, она – контролёр ОТК. Бабушки-дедушки тоже из простых, деревенские… Ну, воевали, конечно. Дед по маминой линии почти всю Великую Отечественную прошёл, пока под Кенигсбергом не ранило.

– Деревенские, говорите, – хмыкнул Арсений Петрович. – Ну-ну. Хорошо же замаскировались ваши родственники.

– Простите, не понимаю.

– Я объясню. Дело в том, что Елисеевы – довольно известная дворянская фамилия.

– Да я с ходу могу показать пару-тройку Елисеевых, чьи предки всю жизнь волам хвосты крутили. А вы говорите «дворяне»!

Арсений Петрович засмеялся. Вот уж не ожидал, что моя реплика вызовет в нём столь бурные эмоции.

– Нет уж, в вашем случае мы имеем дело с отпрыском дворянского гнезда, – сообщил он, когда закончил смеяться. – Сведения достоверные на все сто процентов. Мы специально проверяли.

– Дворяне так дворяне, – пожал я плечами. – По большому счёту мне всё равно. Лишь бы люди были хорошие.

– Рад, что относитесь к этому спокойно.

– А как ещё можно относиться? – изумился я.

– По-разному. Есть такие, что с ходу кичатся: как же! «Голубая кровь», «белая кость», «элита»! Как говорится в одном известном историческом анекдоте – на самом деле всё лучшее у них в земле.

– Тогда к чему вы вообще подняли тему моего происхождения? Только не говорите, что Елисеевы – родня каким-нибудь «рюриковичам», и пришло время посадить кого-то из нас на престол. Тем более, вы просили принимать всё всерьёз…

– Что вы?! – всплеснул руками Арсений Петрович. – Столь далеко идущих планов у нас нет. Да и к Рюриковичам и тем более Романовым, вы никакого отношения не имеете.

– Слава богу! – с деланной радостью воскликнул я.

– Предлагаю вернуться к нашим баранам… Простите покорно, это я не ваших предков имел в виду, – сконфузился он.

– Я догадался.

– Вы действительно происходите из старинного русского дворянского рода. Небогатого и незнатного.

– Другими словами, наследство от внезапно умершего дядюшки-креза мне не светит? Жаль, я бы не отказался.

– Кто же от такого откажется?! Но это и впрямь не ваш случай. Поместий, заводов, газет, пароходов за Елисеевыми отродясь не водилось. Только прошу не путать с другими Елисеевыми. Те были купцами, происходили из крепостных крестьян Ярославской губернии.

– Родни в Ярославле у меня точно нет, – заверил я.

Арсений Петрович поморщился.

– Мне это известно, – сказал он.

– Ого! Я оказывается под колпаком? Кхм… Чего же такого я успел натворить?

– Не судимы, не привлекались, в базе данных из грехов на вас только парочка штрафов за переход в неположенном месте или на красный свет.

– На работу спешил, – почему-то смутился я.

– Всё нормально! С моей точки зрения – и правоохранительные органы придерживаются такого же мнения – вы абсолютно чисты.

– Наверное, это их недоработка, – вспомнил я бородатый анекдот.

Визави деликатно улыбнулся.

– Да уж… Докопаться у нас в стране можно и до столба. Собственно, не только у нас. Однако мы опять ушли куда-то в сторону.

– Вот это меня и напрягает. Извините за неделикатный вопрос, но почему вы проявили интерес к моей персоне? Даже если предки были хоть трижды дворянами, в жилах у меня всё равно течёт самая обычная кровь. И она красного цвета, не голубого. Да и сам я ничего выдающегося собой не представляю. Высот не достиг. Точнее, наоборот: грохнулся чуть ли не на самое дно, – с горечью констатировал я.

Собеседник тихо зашуршал конфетной обёрткой. Я с трудом дождался, когда он снова заговорит.

– Скажите, а вы фантастику любите? «Машину времени» Герберта Уэллса читали?

– Отвечаю: нет и да. Фантастику не люблю, Уэллса читал. Только это было в детстве.

– Раз читали, значит, вам будет легче осознать мои слова. Дело в том, что у меня есть машина времени и, представьте себе, она работает.

Я нарочито медленно приподнялся.

– Издеваетесь?

– И в мыслях не было. Я совершенно серьёзен.

– Скажите, где спрятаны камеры? Я улыбнусь в объектив и помашу рукой. Приветы родным передать можно?

– Это не розыгрыш, Иван Егорович. Скрытые камеры у меня в квартире, разумеется, присутствуют, и более того – весь наш разговор сейчас фиксируется на аппаратуру, но это всего лишь меры необходимой предосторожности. Поймите, я совершенно серьёзен. У меня… вернее, в моей лаборатории, есть машина времени, и этот агрегат работает.

– Дурдом!

– Я вас прекрасно понимаю. Мои слова кажутся бредом, а я в ваших глазах выгляжу конченым психом, – грустно произнёс Арсений Петрович. – Но, как сказал один мудрый человек: «критерий истины – практика». И у вас будет возможность убедиться во всём лично.

– Честное слово, я сам себе удивляюсь: почему до сих пор сижу и слушаю, – покачал головой я.

– Хотя бы потому, что других дел у вас всё равно нет. Ни семьи, ни работы, ни денег… вы ведь без гроша: я правильно оцениваю ваше финансовое состояние?

– Абсолютно, – грустно подтвердил я.

– Зато я в силе разрешить некоторые затруднения. Личные вопросы останутся, уж простите, в вашей компетенции, а вот высокооплачиваемую и интересную работу могу предложить прямо сейчас. Как говорится, сходу.

– И что за работа такая?

– Желаете стать одним из первых хрононаблюдателей?

– Извините, кем?

– Хрононаблюдателем, как я и сказал. Только наблюдателем… Наша машина времени не позволяет осуществить физический перенос. Мы можем только на короткое время подключаться к реципиенту из прошлого и как бы наблюдать происходящее его глазами. При этом существует масса ограничений и первое из них: перемещения в будущее невозможны, ибо для нас его просто не существует. Второе серьёзное ограничение: нам доступно не всё прошлое, а исключительно отдельные кластеры, то есть строго определённые окна. И третье: хрононаблюдатель может подключаться к сознанию только одного из своих предков. К примеру, ни вам, ни мне никогда не оказаться в «шкуре» Александра Невского или, скажем, Петра Первого. Мне, увы, доступны краткосрочные экскурсы в тела моих родственников, обычных крепостных, редко покидавших околицы глухого села. Не думаю, что почёрпнутая мной информация много принесла исторической науке. Уж поверьте, быт тогдашних людей был весьма зауряден. Хотя кое-какую пользу всё же удалось извлечь, признаюсь. Но это так, пустяки… Особенно, на фоне тех перспектив, которые могу открыться перед вами.

– Простите, не понял.

– У вас с возможностями намного лучше. Скажите спасибо дворянскому происхождению. Восемнадцатое столетие подарило нам несколько шикарных, а главное доступных кластеров. Период этот хоть и изучен, однако изобилует белыми пятнами. С вашей помощью мы прольём свет на некоторые из них.

– Говорите так, будто я уже согласился.

– А разве нет? Неужели вы откажетесь от восхитительной экскурсии в тело вашего пра-пра-пра… даже не знаю, сколько раз «пра»! но всё же прадедушки?! Кстати, вашего двойного тёзки, Ивана Егоровича Елисеева.

Глава 2

От полкового комиссара разило табачищем и водкой столь густо, что у Ивана аж засвербело в носу. Юноша с трудом удерживался от нестерпимого желания чихнуть. Стоило ему это немало внутренних сил, хотя ажитация (как сказал бы человек склонный к наукам) проистекала преимущественно по другому поводу, и мучительные треволнения в носовой пазухе были лишь малой частью уготованных испытаний. Но сколько ни философствуй, мочи терпеть уже не было.

Если поразмыслить логически – что с того? Подумаешь, чихнул недоросль в начальственном присутствии! Конфуз, внимания недостойный.

Однако момент был ответственный, да и папенька просил вести себя, как подобает будущему гвардиянусу. Достоинства не ронять, молодцеватость выказывать. Не тушеваться, стоять по струнке, глаз от начальства не отводить.

Терпи, Иван.

Хотя ощущения были таковы, будто кто-то, дразнясь, щекочет нос гусиным пёрышком.

Покуда комиссар разглядывал его с тылу (а что там глядеть-то?), Иван перевёл взор на отца. Невольно позавидовал ему и тут же устыдился мыслям, посетившим голову.

Зависть – большой грех. О том в Писании Священном сказано и сельским батюшкой на проповеди многократно толковано.

Но как удержаться … нет, не от зависти, восхищения!

Отец высокий, статный, на полголовы выше полкового комиссара, хотя тот, будучи из гренадер, сам мужчина представительный и крупный.

Вот Ивану с комплекцией не повезло. Как был сызмальства щуплый и мелкий («чисто чижик», – говаривала порой матушка), таким и остался в осьмнадцать неполных лет. Единого вершка не прибавил за последний год. Братья и сестра давно его обскакали. Вымахали каланчей, головами потолок задевают. Никто не верит, что Иван посерёд братьев и сестры – старший.

Обидно.

Да что поделаешь, коли на роду так написано и ничегошеньки от тебя не зависит? Как только Иван ни пытался вытянуть себя, что только ни делал – всё бестолку. Одна напрасная трата времени.

Сколько способов было перепробовано, вспомнить страшно. Груз к ногам привязывал, за сук древесный цеплялся и висел, пока руки судорогой не сводило. К бабке-знахарке втихомолку от отца с матерью бегал, чтобы наговор дала аль пошептала.

Не помогло.

Так и остался «чижиком».

Иван даже на цыпочки привстал. Вдруг не заметят уловку?

Комиссар обошёл его по кругу. Осмотрел со всех сторон. Велел открыть рот и зачем-то заглянул внутрь, буду в душу, удерживая подбородок толстыми, жёлтыми от табака пальцами.

«Как цыган коня выбирает», – подумалось Ивану. Было неприятно.

Отец подмигнул. Держись, сынок. Господь терпел, и нам велел.

А по самому видно, что волнуется. Вон, как губами жуёт и глазом дёргает.

Привычки и особенности отца Иван изучил досконально, и настроение его читывал, будто открытую книгу.

Есть с чего переживать папеньке: важное событие – первенца на службу государеву определяет! По такому случаю повёз на полковой двор матушки императрицы лейб-гвардейского Семёновского полка для апробации и дальнейшего устройства. Очень уж хотел, чтобы сын путь его повторил. С Иванова рождения об этом грезил.

Свою карьеру начинал когда-то Егорий Савелич Елисеев простым мушкетёром ещё потешного Семёновского полка. Когда началось настоящее дело, сумел проявить себя и выбиться в люди. Отличился в баталиях со шведами, был произведён сначала в прапорщики, а потом в подпоручики гвардии. После того как война закончилась, перевёлся с повышением в Белозерский пехотный полк, где служил исправно и с отличием. Однако здоровье пошатнулось, дали о себе знать старые раны, появились и новые болячки. В груди что-то схватывало, голова начинала кружиться, спина не гнулась. Да и старость наступала неумолимым шагом, ещё не перешедшим в кавалерийский аллюр.

Геройский вояка был с честью отправлен в отставку в капитанском чине. Переехал в пожалованную за беспорочную службу вологодскую деревеньку Кадуй, где мирно жил вместе с супругой и четырьмя детьми-погодками.

Как было заведено императорским указом от 1719 года, в положенные сроки возил старшего сына в губернский город на смотры дворянских недорослей, получая вердикты один другого безрадостнее. То здоровье Ивана чиновникам не нравилось, то рост. Хвалили лишь за грамотность и способность к наукам.

Юношей, подобных Ивану, ждало распределение в армейские полки нижним чином (на выбор Военной коллегии), либо канцелярская служба в гражданском ведомстве. Неграмотных недорослей могли и вовсе в простые матросы определить.

Егорий Савелич мечтал, чтобы сын попал в гвардию. Там и карьеру сделать можно, и на виду у сильных мира сего оказаться.

Род Елисеевых богатством не блистал, знатностью не отличался. Преимущественных прав на вступление в гвардию Иван не имел. Егорий Савелич надеялся на старые знакомства, на полковое братство, на товарищей боевых, с коими в атаку на неприятеля ходил и не один пуд соли съел в походах.

Поздней весной повёз Елисеев-старший первенца в Санкт-Петербург на смотрины, надеясь, что на месте судьба сына порешается в лучшую сторону.

Прибыв, узнал у добрых людей, где нынче полковой двор семёновцев стоит. Гвардия лишь недавно вместе с императорским двором перебралась из старой столицы в новую.

Солдат и офицеров в городе было мало. Гвардейцы тёплое время года проводили в лагерях-кампанентах, постигая в полевых условиях воинские экзерциции и артикулы. Знакомых Егорий Елисеев не встретил. Чтобы не терять время (а ну как Военная коллегия сама сына распределит!), сунулся к начальству без протекции.

Решение о судьбе недоросля мог принять полковой комиссар. Из города тот не уезжал, безотлучно находился при штабе. Егорий Савелич счёл сей факт хорошим предзнаменованием.

– Коли удачно началось, удачей и закончится, – сказал он и перекрестился.

Иван лишь пожал плечами. Не лежала у него душа к солдатской службе, однако, чтобы не огорчать отца, молодой человек ни словом, ни делом не выдавал своего умонастроения.

В штаб караульные пропустили беспрепятственно. Они сразу догадались, по какому поводу прибыли Елисеевы. К подобным визитам в полку привыкли.

Чтобы умаслить полкового комиссара, Егорий Савелич, улучив подходящий момент, сунул скромное подношение – три рубля, заранее обёрнутые чистой тряпицей. Были эти невеликие деньги последней надеждой.

Полковой комиссар подношением не побрезговал. Взять взял, но носом крутить не перестал. И так, и этак оглядывал Ивана, кругами ходил, цыкал, брызгал слюной через дырку в передних зубах.

Наконец, встал напротив батюшки и зарокотал простуженным басом:

– Прости, Егорий Савелич. Ничем помочь не могу. Будь сынишка твой хоть на полстолечко выше, – он развёл чуть-чуть большой и указательный пальцы, – служить ему гвардиянусом. А так… – Комиссар вздохнул. – Даже на левый фланг поставить срамотно. Увидит его матушка-императрица, гневаться изволит. Зачем, скажет, такую дробь в полк принимаем? И без того ваканций мало. Такие, Егорий Савелич, дела…

Денег не вернул.

Грустные отец с сыном вышли из полкового двора, оказались на улице.

Остановились, гадая, что делать дальше и куда податься. Редкие прохожие обходили их стороной.

Без солдат, кои составляли немалую часть Петербурга, город казался вымершим.

– Может, к преображенцам сунемся? – спросил Ванюшка.

Егор Савелич махнул рукой:

– Коли тут не заладилось…

Иван кивнул. Он знал, что в Преображенском полку вряд ли пойдут навстречу бывшему семёновцу. С момента создания гвардейские полки ревновали друг к другу. Пытались уесть в мелочах и подгадить при возможности. Особенно, как не стало твёрдой руки государя Петра Алексеевича.

А новосозданные измайловцы старую гвардию и вовсе за врагов держали. Потомки казнённых стрельцов прекрасно помнили, кто вёл их отцов и дедов на плаху, при случае платили сторицей.

Отец задумчиво сдвинул шапку, почесал затылок. Сына необходимо пристроить, иначе поездка будет напрасной, а терять время впустую Егорий Савелич не любил.

Внезапно отставного капитана осенило. Потрескавшиеся губы расплылись в улыбке.

Иван тут же сообразил: папенька загорелся новым «прожектом».

– Пойдём, – велел Егорий Савелич.

– Куда?

– К благодетелю пойдём, к генералу Ушакову. Должон Андрей Иванович помнить поручика Елисеева. Быть того не может, чтобы он меня забыл!

Елисеев-старший схватил сына за руку и увлёк за собой.

– Папенька, – заговорил юноша на ходу, – а что ты мне раньше про Ушакова не сказывал?

– Эх, сынок-сынок, есть вещи, которые никому обсказывать нельзя, – невесело усмехнулся Егорий Савелич. – Даже тебе, кровиночке моей. Свело нас когда-то поручение государя Петра Алексеевича. Было оно столь секретным, что никому о нём, кроме меня, Ушакова, да государя, упокой Господь его душу, знать не полагалось. Ни в какие промемории оно не попало. Был я в ту пору столь же молод годами, как ты. Только-только прапорщика получил…

– Успешно выполнили сие поручение? – не стерпев, перебил отца Иван.

Егорий Савелич остановился, сухо сказал:

– Не сомневайся. В полной мере выполнили.

И снова быстро и как-то сутуло склонив спину, пошёл, отчего Ивану было просветление – непростую задачку задал тогда покойный император отцу с Ушаковым. Не из тех поручение, коими хочется гордиться всю жизнь.

За спиной кто-то весёлым голосом завопил: «Па-а-ди, па-а-ди!». Раздался страшный грохот.

Елисеевы едва успели отскочить в сторону.

По улице, звеня колокольчиками, пронеслась карета со скачущим впереди мальчишкой-форейтором (он и кричал), толстым усатым кучером и двумя лакеями в шёлковых ливреях на запятках. Сопровождали экипаж четверо гайдуков верхами.

Вид гайдуки имели самый залихватский. В руке пика, за поясом пистолеты, сбоку сабля. Красота!

На дверях кареты был изображён герб, но Иван в геральдике разбирался слабо, и владельца роскошного выезда опознать не мог. Зато Елисееву-старшему хватило одного взгляда:

– Трубецких[1]1
  Князья Трубецкие имеют в гербе щит, разделенный на четыре части. В первой части: в золотом поле два грифа, стоящие на задних лапах, держат передними лапами российско-княжескую шапку; во второй части герб королевства Польского: одноглавый орел с распростертыми крыльями, но в голубом поле белый; в третьей части герб великого княжества Литовского: в красном поле всадник, скачущий на белом коне с поднятым мечом. В четвертой части: в серебряном поле голова быка. Щит покрыт княжескою мантией и российско-княжескою шапкой.


[Закрыть] экипаж. Уж им-то указ не писан.[2]2
  Речь идёт об указе кабинет-министра князя А.М. Черкасского от 25 января 1735-го года, запрещавшем быструю езду по Санкт-Петербургу.


[Закрыть]

Больше происшествий по пути к дому Ушакова не случилось.

В Петербурге Иван был впервые, и тут ему не нравилось. Сыро, холодно, неуютно.

Горожане подстать погоде – такие же смурные, неразговорчивые. Спешат куда-то, словом не перемолвятся. Лишь у рынка царило оживление, хотя Иван сразу отметил, что выбор небольшой и цены кусаются.

Вдоль широкого проспекта одинаковые дома – мазанки, выстроенные по одному «образцовому» проекту. Отличались они меж собой разве что цветом черепичных крыш. Вид имели непривычный, скорее полуголландский, нежели русский, потому казались несколько невместными.

По широко раскинувшейся Неве плыли одинокие кораблики и целые флотилии. Попадались изрядно украшенные судна с разноцветными парусами и флажками. Через каналы были перекинуты деревянные мосты с перилами. Внизу медленно текла мутная вода.

Дом Ушакова охранялся солдатским постом. Бывший за старшего караульной команды капрал в низко нахлобученной треуголке, укутанный в зелёный плащ-епанчу, выслушав рассказ Елисеева-старшего, развёл руками:

– Генерал ещё возвратиться не изволили. Так службой заняты, что не кажинную ночь дома ночуют. Всё в делах, всё в заботах.

Солдаты закивали, подтверждая слова капрала.

– А где же он обычно пребывать изволит? – расстроенно спросил Егорий Савелич.

– Ступайте в Петропавловскую крепость, ваша милость. Там и сыщете.

Пока отец разговаривал с караульными, Иван рассматривал внутреннее убранство дома Ушакова. Взгляд юноши привлекла молоденькая барышня – его ровесница, спускавшаяся по парадной лестнице. Рука в прозрачной перчатке легко скользила по изогнутым перилам.

Фигурка у девушки была грациозная, глазки лукавые, личико тонко очерчено. Её сопровождала женщина постарше. Довольно миловидная особа, но на фоне юной прелестницы совершенно потерявшаяся.

Иван поступил, как подобает галантному кавалеру: почтительно поклонился, щёлкнул каблуками порядком стоптанных башмаков.

Девушка ласково улыбнулась, сделала книксен в ответ, растопырив юбку.

Дамы ушли.

– Кто сия прекрасная молодая Аврора? – спросил молодой человек у стоявшего поблизости солдата и получил ответ:

– Вижу, у тебя губа не дура. Сия барышня – Екатерина Андреевна. Дочурка Андрея Ивановича Ушакова, штац-фрейлина её императорского величества. Да ты рот закрой, парень, – шутливо добавил солдат. – Не по твоим зубам каравай.

Иван смешался, чувствуя, что кровь приливает к лицу. Красивое лицо девушки неожиданно глубоко запало в душу. Он что-то пробурчал солдату и надолго замолк.

Очнулся Иван лишь на мосту, ведущем к Петропавловской крепости, когда путь Елисеевым преградили рогатки и направленные багинеты часовых.

В кабинет начальника Тайной канцелярии их допустили быстро, хотя Иван поймал себя на предательской мыслишке, что войти сюда легко, а вот выйти…

Ушаков действительно признал Елисеева-старшего с первого взгляда, сам встал из-за стола, подошёл и по-дружески обнял боевого товарища.

– Говори, с чем пожаловал?

– Сын у меня, Андрей Иванович…

– Вижу, – генерал с интересом поглядел на Ивана. – Лицом вылитый ты, а вот кумплекцией…

– Кумплекцией подкачал, – согласился Егорий Савелич. – Потому и пришёл к тебе с просьбой. Помоги, ваша светлость, парня в гвардию записать. Век благодарен буду за сынишку.

Ушаков окинул парня цепким взглядом, задумчиво почесал выбритый до синевы подбородок.

– Как зовут?

– Иваном кличут.

– Всем ты хорош, Иван, да ростом не вышел. Тяжело тебе в полку придётся. Офицеры таких не любят. На смотрах спрятать подальше норовят, либо на работы какие отправят, чтобы с глаз долой был. Так ли уж нужен тебе мундир гвардиянский?

Иван сглотнул слюну и набрал в грудь побольше воздуху, но сказать не успел.

– Очень нужен, – ответил за сына Елисеев-старший.

– Подожди, капитан, – обернулся к нему Ушаков. – У парня и свой ум имеется. Пусть подумает и ответит мне, как на духу. Судьба его решается.

– Хочу служить в гвардии, – произнёс Иван.

Начальник Тайной канцелярии хмыкнул.

– Ой ли… Не ври, Ваня! У меня должность, сам понимаешь какая. Поневоле научился правду и кривду отличать… за столько-то лет. Не слышу я твёрдости в голосе твоём. Не хочешь ты в гвардии служить, а отцу об том говорить стесняешься… Или обидеть не хочешь, – проницательно заключил генерал.

Иван даже удивился: как же так, по одной брошенной фразе Ушаков раскусил его, будто орех. Воистину немалых талантов человек – Андрей Иванович. Не зря императрица его поставила покой государства и свой собственный сохранять.

– Ваше сиятельство, – заговорил Елисеев-старший.

– Брось, – приказал Ушаков. – Зачем парню жизнь калечишь? Нет в нём призвания к службе ратной. Даже мне, дураку старому, видно, а уж тебе, отцу, сам Господь сие видеть велел. Прозри, Егорий! У тебя Ванюшка, чай, не единственный сын?

– Ещё двое имеются, – с гордостью подтвердил Егорий Савелич.

– Такие же статью обиженные?

– Никак нет! Орлы высоченные, кровь с молоком! – обиделся за сыновей Елисеев-старший.

– Ну, так пусть они и идут в гвардию, а что с твоим старшим отпрыском делать, мы покумекаем. Скажи-ка, Иван, ты грамоте обучен?