Текст книги "Таня Гроттер и молот Перуна"

Глава 5
Щит Персея

В четыре часа утра в комнате у Тани негромко сработал заговоренный с вечера зудильник. Пора было тащиться на свидание с Пуппером. Таня присела на кровати. Голова была точно свинцовая.

«Гурий выбрал неудачное время. Пусть ничего не ждет. На рассвете я не настроена на романтику», – зевая, подумала Таня.

На Черных Шторах суетливо прыгали фрагменты недавнего сна. Сон был неприятный. Жар-птиц на плече у Ваньки Валялкина превращался в жирную таксу Дурневых, кривоногую, как антикварная козетка тети Нинели. Но это было еще не все. Таня, со страхом смотревшая на Ваньку, видела, как его лицо приобретает все больше сходства с лицом Пуппера, на лбу появляется шрам, а в руке метла. А она – та, другая Таня, из сна – кидается к Пупперу на шею…

– Дрыгус-брыгус! – буркнула Таня, одним заклинанием решительно сметая с Черных Штор весь компромат.

– Гроттерша, кто это звонит? – не открывая глаз, спросила Гробыня.

«Малютка Гроттер» сообразила, что спросонья не выключила зудильник.

– Твой Шейх Спиря. Подойдешь? – сказала Таня первое, что пришло ей в голову.

– О нет, только не он! У меня от него диатез начинается! Скажи ему, что я вышла замуж за Усыню или повесилась, – пробурчала Гробыня и вновь уткнулась носом в подушку.

Полминуты спустя Склепова уже сопела в обе дырочки. Дождавшись, пока на Шторах появится Гуня Гломов, идущий под ручку с Пуппером, который почему-то был в шотландской килте, Таня оделась и выскользнула из комнаты.

Она уже спускалась по Главной Лестнице и была недалеко от подъемного моста, когда внезапно из арки вынырнула темная шаткая фигура. Таня вскинула руку с перстнем.

– Искрис фронтис! – крикнула она.

Ей невесть что пришло в голову.

– Эй, Гроттерша, ты чего? Это же я! – испуганно воскликнул кто-то.

Таня отдернула руку. Боевая искра прошла выше и затерялась в лабиринтах. Ее вспышка выхватила из темноты бледное лицо Жоры Жикина.

– Ты что здесь делаешь? – спросила Таня.

– Ждал Лоткову. Она назначила мне встречу у гробницы царя Гороха. Всю ночь проторчал. Кости Гороха опять ворочаются – небось заговорил кто-то, – грустно сообщил Жикин.

– И где Лоткова?

Жора вздохнул. Подозрительность вступила в борьбу с глупым тщеславием. После непродолжительной схватки тщеславие взяло верх.

– Э-э… Она не пришла, – сказал он вскользь.

– А! – протянула Таня.

– Думаю, она случайно уснула и видит меня во сне. Великая любовь, женские нервы и все такое. С Катькой это случается, – поспешно добавил Жикин.

– А!

– Да и вообще, я рад, что так все вышло. Обожаю, знаешь ли, прошвырнуться на рассвете… Свежий воздух очень бодрит, – сказал Жикин, стуча зубами от холода.

– Я вижу. Редко встречаешь по-настоящему бодрых людей, – вежливо согласилась Таня.

Жикин некоторое время переминался с ноги на ногу, терзаемый самолюбием и недовольный, что предстал в невыгодном свете.

– А ты куда, Гроттерша? – вдруг пытливо спросил он.

– Представь себе, какое совпадение. Я тоже обожаю прошвырнуться на рассвете, – сказала Таня.

Она прошла мимо Жикина и стала спускаться к подъемному мосту.

Таня надеялась, что Жора отстанет, но он увязался за ней. Похоже, первый донжуан Тибидохса решил вместо сорвавшегося свидания с Лотковой устроить свидание хоть с кем-нибудь. По дороге он рассказывал Тане анекдоты, порой даже забавные, и пытался ненароком взять ее за руку.

Через двадцать ступенек «малютке Гроттер» уже дико хотелось завязать ему ручки бантиком.

«Вот дура! И зачем я пошла пешком? Надо было подняться на стены и лететь на контрабасе», – ругала она себя.

Наконец лестница закончилась. Они прошли широкую площадку, где в Средневековье во время магических войн собирались отряды метателей сглазов, и через широкие ворота вышли к подъемному мосту.

У подъемного моста, с другой стороны рва, горел костер. Издали огонь был похож на рыжую запятую, возле которой суетились маленькие фигурки. Ров замерз, лишь кое-где торчали пучки сухого камыша.

Таня перешла мост. Она опасалась, что циклопы будут задавать ей лишние вопросы: куда идешь да зачем, но стражам Тибидохса было явно не до нее.

Поручик Ржевский и малютка Клоппик, слегка подросший с осени, играли с циклопами пара на пару в засаленные карты. Клоппик явно передергивал, но с такой милой детской улыбкой и так ловко, что циклопы этого даже не замечали. Изредка, поддерживая репутацию малыша, недавно взявшего в руки колоду, Клоппик путал короля с валетом или пытался покрыть козырную девятку некозырной семеркой. Пока циклопы добродушно ржали над неумелым малюткой, тот, наивно моргая и называя их «дяденьками», готовил себе запас тузов на следующую игру или вытягивал козырей из отбоя.

Зато циклопы внимательно следили за Поручиком Ржевским, который был известен в Тибидохсе как ловкий шулер, не раз при жизни приложенный подсвечником. Долговязый призрак сидел – или, вернее, висел – в воздухе, с самым невинным видом вытянув ноги и держа карты близко у лица. Сложно сказать, каким образом ему удавалось управляться с материальными предметами. Сам Ржевский утверждал, что делает это не руками, а силой желания, и переводил стрелки на своего дедушку-ведуна, который якобы и пельмени ел, не притрагиваясь к ним и пальцем.

Циклопы не давали Поручику даже прикоснуться к колоде и подальше отодвигали от него отбой. Когда же Ржевскому нужно было взять из колоды, они сами по одной передавали ему карты. Поручик возмущался и называл циклопов глупыми плебеями и кухонными мужиками, не способными оценить движения благородной души. Тем временем левый глаз «благородной души» парил в воздухе за спинами у циклопов и буквально пасся у них в картах.

Циклопы галдели, ревели, ругались низкими голосами, в сердцах шлепали картами – и раз за разом проигрывали. Возле Клоппика и Ржевского уже высилась целая гора шкур и закопченных на костре бараньих лопаток. Страж ворот Пельменник, наиболее азартный из всех, ухитрился проиграть не только свою секиру, но даже и тулуп с шапкой и теперь дрожал у костра в одних только ватных штанах. Его грозный глаз безумно вращался во лбу. Малютка Клоппик с деловым видом ощупывал голенища выигранных валенок.

Заметив Таню и Жикина, впавший в младенчество глава черного отделения обернулся.

– Жол, а Жол! Пивет! Скази «шмыглис-флыглис»! – тоненьким голоском попросил он.

– Отстань! – огрызнулся Жикин. Он, как и все в Тибидохсе, давно усвоил, что за Клоппиком лучше не повторять.

– Ах так! – обиделся Клоппик. – Я все лавно не отстану! Поплосу кого-нибудь из циклопов селкнуть тебя по лбу! Они мне все клугом долзны! Кто согласится?

Циклопы придвинулись поближе к костру. Желающих было море. Жикин попятился. Он не забыл еще, с каким рвением циклопы щелкают по лбу.

– Ладно-ладно! А что это за «фрыглис»? – подозрительно спросил Жикин.

– А ты скази! Тебе понлавится! – подбивал Клоппик, в глазах у которого плясали огненные блики.

– Шмыглис-фрыглис! – пробурчал Жикин, у которого просто не оставалось выбора.

Полыхнула красная искра. В следующую секунду Жикин точно ракета сорвался с места. Безостановочно вопя, он описал в воздухе красивую дугу и исчез в одной из бойниц Тибидохса. Циклопы, Таня и Поручик Ржевский проводили его взглядами.

– Низко полетел! К дождю! – басом сказал призрак и заржал. Он обожал читать лопухоидные анекдоты про себя, любимого.

– О нет! Не верю! Меня спас малютка Клоппик! – воскликнула Таня, сообразив, что избавилась от Жикина.

– Я дазе не думал, сто мое катапультилуюсее заклинание слаботает. Это зе было пелвое испытание! – улыбаясь, сказал малютка. Передние зубы у него недавно сменились и теперь были белые и острые, как у бобра. Смотреть на них было гораздо приятнее, чем на желтые пеньки прежнего профессора Клоппа.

– Глотти, дай дылок от бублика на сигалеты! – попросил он.

Он единственный в школе додумался называть Таню «Гротти». Остальные предпочитали более тяжеловесное «Гроттерша».

– Курить вредно, детям особенно, – сказала Таня.

Поручик снова заржал, не забывая светить циклопам карты. Выигранные вещи ему были не нужны. Цель у Ржевского была иной. Он явно собирался к утру превратить стражу Тибидохса в группу нудистов-любителей.

– Кто кулит, я? – искренне оскорбился Клоппик. – Я не кулю! Я сигалеты галпиям скалмливаю! А они меня за это по воздуху катают.

– Гарпии едят сигареты? – поразилась Таня.

– А как зе! За милую дусу! – заверил Клоппик так радостно, что Таня даже не подумала в этом усомниться.

Малютка Клоппик оказался единственным, кто сумел подобрать ключик к черствым сердцам гарпий. Любого другого они сбросили бы на камни и расклевали. Недаром Тарарах всегда считал Клоппа одним из самых способных своих учеников.

Подвергая критике теорию и практику свиданий на рассвете, Таня долго шла по берегу вдоль русалочьего пруда, пробираясь к Заповедной Роще. Снег в темноте казался синеватым. Уходя к горизонту, он смешивался с лиловым с подтеками небом.

Снег падал крупными редкими хлопьями. Тане казалось, будто где-то высоко на небе великан моет руки и роняет мыльную пену. С пруда доносился плеск воды. Русалки, сестры Милюли, скрытые камышом, сидели на краю пробитой для них полыньи, расчесывали распущенные волосы осиновыми гребнями и тянули бесконечную заунывную, звенящую в предрассветной тишине песню. Изредка одна из русалок не то рыдала, не то хохотала. С берега было сложно понять, что означал этот звук.

На всякий случай Таня поднялась немного выше по склону. Идти вдоль самого берега было опасно. Русалки, ничтоже сумняшеся, запросто могли утопить ее для пополнения своей численности, защитная же магия, которую преподавала доцент Горгонова, на них на рассвете не действовала.

«Чеховский прудик… Лермонтовские русалки… И глупая Гроттерша, спешащая на свидание со своим Пуппером! Тьфу ты, в этом мире нет ничего нового!» – думала Таня, увязая в снегу.

Незаметно она дошла до рощицы. Дубы, некогда посвященные Перуну, тесно толпились на вершине холма. Кое-где в снегу были видны глубокие следы. Таня забеспокоилась было, но разглядела, что носки у следов повернуты в сторону Тибидохса. Похоже, бдительные стражи просто-напросто слиняли с боевого дежурства.

Таня поднялась на холм по его крутой береговой части. Пуппера видно не было. Она дважды окликнула его – тишина.

«Что за дела? Девушки приходят на свидания первыми! Уж утро близится, а Пуппера все нет!» – подумала она.

Таня пошла через рощицу. Здесь, на небольшой проплешине, точно единственный волос на макушке у прежнего профессора Клоппа (нынешний малютка был курчав просто до безобразия), рос Лукоморский дуб. Некогда по его золотым цепям, заводя песнь и говоря сказки, разгуливал кот Баюн. Ныне же цепи были расплавлены молнией. Кот же либо загулял, что с ним случалось регулярно раз в столетие, либо во времена Чумы-дель-Торт был сожран голодной нежитью. Лишь дуб, как и прежде, одиноко стоял на самой вершине – неохватный, мрачный – и, казалось, подпирал своими раскинувшимися ветвями небосвод.

Шурасик, который знал все на свете, кроме одного – почему он такой зануда, порой принимался рассуждать, что Лукоморский дуб – одна из параллельных реинкарнаций мирового древа. Однако Таня, видевшая мировое древо в квартире у Дурневых, очень в этом сомневалась. Мировое древо было легким и стремительным. Оно взмывало ввысь точно пирамидальный тополь или кипарис. Громадный же, неуклюжий, давящий своей мощью дуб скорее был олицетворением язычества, силы земли или хаоса.

Обходя дерево, Таня случайно заметила между его толстыми корнями что-то вроде естественно образовавшейся ниши или норы, достаточно глубокой, чтобы в нее мог пролезть человек. Движимая любопытством, Таня легла на живот и поползла внутрь. Ей пришло в голову затаиться здесь и напугать Пуппера. В норе было так темно, что она едва различала свои ладони.

«А ну как меня кто-то с той стороны схватит и затянет внутрь? Или я сама застряну!» – опасливо подумала Таня.

Но ее никто не схватил. Вместо этого пальцы неожиданно натолкнулись на что-то холодное, звякнувшее в темноте. Таня поспешно отдернула руку. Лишь минуту спустя она набралась храбрости и, вновь ощупав загадочный предмет, поняла, что это нечто вроде круглого металлического блюда. Разве только внутри блюда не бывает кожаных ремней.

«Ага, кажется, я догадываюсь, что это может быть!» – подумала Таня.

Ухватившись за ремень, она выползла из норы и с немалым трудом вытащила наружу серебряный щит.

Щит сверкал точно зеркало. Таня некоторое время разглядывала в нем свое лицо. Центр щита был ровным и идеально отшлифованным. Если он и искажал отражение, то незначительно. По краям щит покрывали руны, вписанные в орнамент, состоящий из виноградных листьев и гроздьев.

«Чего только не найдешь на Буяне! Интересно, Сарданапал знал, что под дубом лежит щит?» – подумала Таня, удивляясь, что, пролежав в норе, щит совсем даже не потускнел. Впрочем, у магических предметов – а щит явно относился к их числу – были свои отношения со временем.

Разглядывая щит, Таня прождала Пуппера еще минут двадцать. Окончательно потеряв терпение, она решила вернуться в Тибидохс. Спускаться с холма по снегу ей не хотелось, и, она, сев на перевернутый щит, оттолкнулась, подобрала ноги и помчалась по покрывавшему снег насту.

Вначале щит скользил медленно, точно осваиваясь в новом качестве, но вскоре разогнался как пикирующий контрабас. Ветер поспешно завел свою стремительную песню. Он то звенел как комар, то фальшиво насвистывал какой-то мотивчик. Таня вцепилась в ремни. Она и не надеялась, что сумеет так разогнаться. К тому же круглый щит вращало так, что «малютка Гроттер» спускалась то боком, то спиной вперед.

Пытаясь выровняться, Таня увидела стремительно приближавшийся к ней дуб – крайний из дубов нижней рощи, о которой она совсем забыла. Поняв, что никаким другим способом избежать столкновения не удастся, она торопливо скатилась со щита и, раскинув руки, стала тормозить о снег.

Снег забивался ей в рукава, за воротник, щипал шею и руки. Немного не докатившись до дуба, Таня остановилась, оказавшись рядом с перевернувшимся щитом. Голова у нее кружилась. Ей почудилось, что дерево, в которое она едва не врезалась, неожиданно раздвоилось. Отделившись от ствола, к Тане подбежал Гурий. Он был синий от мороза, закутанный, как отступающий француз в 1812 году, в какие-то шерстяные платки, но очень бодрый.

– О Таня! My dear! – воскликнул он, пытаясь обнять и поцеловать ее.

Таня заслонилась щитом. Страждущий англичанин, закрыв от предвкушения глаза, поцеловал в щите свое отражение, едва не примерзнув к нему языком.

– Таня! Почему ты такая суровая? Я не видел тебя больше месяца, а ты даже не подарить мне поцелуй! – разочарованно сказал он.

– Подумаешь, месяц. Это еще не повод, чтобы обмениваться микробами… Ладно, если хочешь, можешь пожать мне руку, – разрешила Таня.

Обрадовавшись, Гурий долго мял ее ладонь. Одновременно он зачем-то сунул левую руку в карман.

– Ты случайно не феминистка? У нас в Магфорде много феминисток! – озабоченно спросил он.

– Феминизм – это к Шито-Крыто! У меня другой диагноз, – сказала Таня.

– Диагноз? Какой? – забеспокоился Гурий. Приученный тренером принимать перед едой кучу витаминов, он ужасно боялся всевозможных болезней.

– Простой и неизлечимый. Я Гроттерша, и этим все сказано.

Гурий с облегчением перевел дух.

– Ты не подумай, я очень уважаю феминисток. Моя хорошая знакомая Гореанна – феминистка, но… – начал он.

– …но жениться на ней ты не хочешь и согласен уступить ее Перуну. С тобой все ясно. Все вы такие. Вам всем клушу подавай, – фыркнула Таня.

Она уже жалела, что не прикинулась феминисткой. Это был бы эффектный и простой способ раз и навсегда отделаться от Гурия. Пуппер заморгал. Глазки у него стали печальными и умоляющими, как у песика, который выпрашивает мясо.

– Таня, почему у нас все не так? – печально спросил он.

– Что не так? – спросила Таня.

– Все.

– А как, чтобы так?

– Я не знаю как, но не так, – сказал Пуппер еще печальнее.

– А конкретнее нельзя? Какого так ты от меня ожидаешь? – поинтересовалась Таня.

Гурий смущенно порозовел.

– Никакого не ожидаю. У меня все о’кей, – поспешно проговорил он.

Таня почувствовала, что еще немного – и Пуппер встанет на одну доску с Жикиным. Гурий ей катастрофически надоедал. Самый простой способ потерять девушку – это свалить на нее вину за свои неудачи. Или обращать слишком много внимания на ее настроения. Гурий совершал обе ошибки разом.

– Ты опоздал на свидание. Я уже хотела вернуться, – сказала она.

– Я не опоздал. Я тебя искал! – возмутился Пуппер, но возмутился как-то вяло.

Почему-то Тане показалось, что Гурий темнит. Если он действительно был здесь, в нижней роще, то почему не окликнул ее, когда она только поднималась на холм? Или он надеялся, что Таня найдет щит, который Пуппер разглядывал теперь с явным смущением, будто видел его когда-то прежде? И зачем он все время держит руку в кармане?

– И что же важное ты хотел мне сообщить? – спросила Таня, опасаясь совсем разочароваться.

Пуппер засветился от счастья.

– О! Я придумал, как уговорить моих теть согласиться на нашу помолвку! Мы должны убежать на край света и скрываться, пока они не скажут «да». Возможно, даже записаться в команду бабаев и тренироваться с ними. Бабаи умеют хранить тайны… Ты не думай, что это надолго. Через несколько лет я сам смогу распоряжаться своим счетом в банке, и тогда…

Таня почувствовала раздражение. Она уже успела наслушаться подобных проектов, когда кормила обмороженного Пуппера с ложечки в магпункте. И вот опять! Их отношения с Пуппером – как заезженная пластинка. Когда же наконец Гурий выдумает что-то новое?

– Гениальный план. Идея записаться в команду бабаев мне особенно понравилась. Поговорим лучше о птичках. Как поживают твои тети? – спросила она.

Гурий передернул плечами.

– Знаешь, ничего, – произнес он. – Очень мило улыбаются. И тетя Настурция, и та тетя, которая снится магвокатам… Я ведь к ним недавно вернулся, жалко их стало. И знаешь, они такие смирные. «Гурий, мы тебя умоляем, не покидай нас! Гурий, что нам сделать, чтобы ты забыл об этой ужасной русской?» Я им шутки ради сказал, что хочу салат из комариных сердечек, так утром сам об этом пожалел… Представляешь, большой стол, куча комариных крыльев и две мои тети, бледные после бессонной ночи, как две ведьмы склонились над маленькой тарелочкой с чем-то таким алым. Я потом три дня не мог уснуть.

– А магвокат Хадсон? – спросила Таня. Она уже неоднократно выслушивала от Пипы рассказ о ее геройском поступке, который с каждым разом обрастал все новыми душещипательными подробностями.

– Про Хадсона тети даже не заикаются. Я и самого Хадсона видел. Он приходил с какими-то бумажками. Сделал вид, что ничего не случилось, хотя и сморщился, будто откусил сырую луковицу… – сказал Пуппер.

Таня засмеялась:

– Это же Пипа его тогда телепортировала! Кстати, ты знаешь, она тоже здесь!

– Пипа в Тибидохсе?! Я знал, я чувствовал! Пипа такая славная! – воскликнул Пуппер, и его глаза странно затуманились.

Должно быть, любовная магия вуду имела обратный отток, и Гурий, сам того не подозревая, все больше привязывался к Пипе. Хотя о любви, разумеется, говорить пока не приходилось. Лишь о дружеском интересе или начальной нежности, которые иногда предшествуют чувству.

Спохватившись, что он слишком увлекся, расхваливая Пипу, Гурий поумерил свои восторги.

– У меня еще одна магвость! – вспомнил он, мигом становясь серьезным. – Я слышал, как наш тренер говорил по зудильнику с Бессмертником Кощеевым. Бессмертник позвонил в тот момент, когда наша команда отрабатывала правильную посадку на метлу и взлет с разбегу. Тренер не хотел, чтобы мы это слышали, но получилось так, что Бессмертник был возбужден и говорил слишком громко. Почти кричал. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Таня, размышляя, какие тоскливые у англичан тренировки.

Соловью О. Разбойнику даже в голову не пришло бы отрабатывать посадку на контрабас или на пылесосы. Он счел бы это бессмысленным. Вот напустить полный купол драконов или принести с собой осиное гнездо, заставив игроков ловить ос по одной, да так, чтобы ни одну не раздавить, – совсем другое дело. Это было вполне в его духе.

– А теперь главное! Они в Магществе из кожи вон лезут, чтобы матч-реванш невидимок и сборной Тибидохса не состоялся! – взволнованно произнес Пуппер.

Таня вздрогнула.

– Нет, – сказала она быстро. – Нет, только не это!

Она даже не смогла сразу осмыслить эту новость, а принимала ее постепенно, словно кто-то толчками вгонял ей в грудь тупое копье. Какой это будет удар для всех: для Соловья, для Сарданапала, для Тибидохса и лично для нее! Все зимние и осенние тренировки пойдут насмарку, и ей никогда не удастся исправить последствия того унизительного матча, когда она забила гол Гоярыну. Сколько раз она потом видела этот момент во сне, сколько грызла себя! Нет, этого просто не может быть!

– Они хотят отменить матч? Но зачем ты мне это говоришь? Разве ты сам не из Магфорда? – спросила она у Пуппера.

Гурий кивнул:

– Из Магфорда. Но я сторонник честного спорта. У вас хорошая команда, и мне будет куда приятнее одолеть ее в справедливой… как это по-русски… борьбе. Мне стыдно, что мой тренер может думать иначе. Зачем он вообще пошел на эту сделку? – горько добавил Пуппер.

– Но как они отменят матч? Нужен какой-то повод! – воскликнула Таня.

– В этом-то и суть сделки. Как я понял, все продумано очень хитро. В марте команде Тибидохса предложат встретиться со сборной вечности. Вы не сможете отказаться, от этого не отказываются. К тому же о матче вам сообщат в самый последний момент… – заметил Пуппер.

О сборной вечности Таня слышала впервые. Насколько она знала, в чемпионатах такая сборная никогда не участвовала. Правда, название команды звучало жутковато. Но все равно не так жутко, как, скажем, «гандхарвы» или «оборотни».

– А если мы победим, матч тоже отменят? – осторожно спросила она.

Пуппер расхохотался.

– Победить сборную вечности? О, я оценил вашу русскую шутку юмора! Ха-ха! – одобрил он.

Таня с недоумением уставилась на него. Она не усматривала тут никакой «шутки юмора», ни русской, ни иностранной.

– Обыграть сборную вечности – это… impossible! В истории не было ни одного случая, чтобы сборная вечности проиграла. Не было и не будет! – сказал Гурий.

– С какой это радости? Что они, железные? – усомнилась Таня.

Гурий мгновенно перестал смеяться и с изумлением уставился на нее:

– Неужели ты никогда не слышала о сборной вечности? Десять самых блестящих, самых непобедимых драконболистов за всю историю драконбола! Из всех уголков земли! Разных эпох, разных народов, разных сущностей! Некоторые из очень давнего прошлого. Всех их специально для матча вызовут из Потусторонних Миров… Теперь разобралась? Да они втроем раздавили бы любую команду как гнилой орех, а тут их будет десять… Десять! Вот почему это сборная вечности!

Таня содрогнулась. До нее постепенно начинало доходить.

– Так они что, мертвяки, что ли? – спросила она осипшим голосом.

Гурий покачал головой:

– Нет. Они не мертвяки… То есть, конечно, их уже нет в живых, но это ничего не меняет… На матче они будут живыми. Все они предстанут в пике своей формы, во всем блеске, в лучший год своей драконбольной карьеры!

– Но как?

– О, Таня, my dear! Я не большой… э-э… специалист… но существует древний тимпан. Один из самых жутких магических предметов. Он на время вызывает жителей Потусторонних Миров и выводит их в наш мир. Они будут материальными, такими же, как мы с тобой, но всего один час – даже на одно мгновение меньше, чем час. Таков договор с Потусторонними Мирами. Так что матч будет не очень длинным. Зато ты сама увидишь: трибуны будут ломиться от зрителей. Сборная вечности – это… это… дас ист фантастиш!

Пуппер покраснел. Должно быть, никто еще не знал, что он тайком учил немецкий язык.

– Выиграть у сборной вечности нельзя. Никто этого и не ждет, – торопливо продолжал он. – Все, что вы должны сделать, это забить хотя бы один мяч. Перцовый, чихательный, пламягасительный – не имеет значения какой. Но, поверь, даже и это почти невозможно… Все мячи окажутся в пасти вашего дракона раньше, чем пройдет час.

– А если не забьем?

– На это Бессмертник и рассчитывает. Если вы проиграете сборной вечности с нулевым счетом, спорткомитет Магщества заявит, что команда Тибидохса не готова, и отменит матч-реванш. Есть какой-то старинный закон, который позволяет зарекомендовавшей себя сильной команде, скажем невидимкам, отказаться от поединка с более слабой командой, если последний матч был проигран этой командой с нулевым счетом.

– Вот гады! – задумчиво сказала Таня.

Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она была возмущена и презирала Бессмертника и его подлый план. В то же время ей ужасно хотелось взглянуть на сборную вечности – подумать только, все кумиры, о которых Дедал Критский и Соловей буквально прожужжали им уши, соберутся на поле! Должно быть, среди них будет и Фрол Слепой, тот самый, о котором они столько слышали. Такой команде даже проиграть будет не стыдно.

Пуппер молчал, разглядывая носки своих ботинок.

– И еще… я просто обязан это сказать. Если вы все-таки забьете и матч «Невидимки – Тибидохс» состоится, я буду сражаться против вас в полную силу… Я не могу обмануть ожидания своей страны! – с усилием выговорил он.

Таня взглянула на замотанного в платки Пуппера, категорично мерцавшего красным носиком. Чем-то он был похож на Ваньку. Тот тоже порой становился таким же принципиальным. Да и ветхая желтая майка Валялкина чем-то напоминала нелепые одежды Гурия. В душе у Тани поднялась теплая волна, отчасти вызванная странным сегодняшним сном. Вздумай Пуппер обнять ее в этот момент, она, пожалуй, не стала бы возражать. Просто закрыла бы глаза и представила, что это Ванька.

– Я в этом не сомневалась. Если бы ты сражался не в полную силу, я бы тебя не уважала, – сказала она.

Теперь Тане было уже стыдно, что она могла мысленно сравнивать Пуппера с Жикиным. Если бы Гурий не говорил все время о любви, превращаясь в назойливую муху, она бы дружила с ним, как с Ягуном.

Горизонт порозовел. Спохватившись, что ему еще лететь через океан к тетям, Пуппер засобирался:

– Таня, мне пора. Ты еще подумаешь над моим предложением? Я имею в виду побег на край земли?

Наваждение мгновенно развеялось. Гурик снова становился невыносимым. Таня хотела прокомментировать это в своей манере, но Пуппер жалобно округлил глаза.

– О нет, Таня, my dear, я умоляю! Я все понял! Не говори мне «нет», скажи «я подумаю». У меня останется хоть какая-то надежда, – попросил он.

Таня хмыкнула.

– Я подумаю, – великодушно повторила она, размышляя, как мало надо человеку для счастья.

Пуппер просиял.

– Тебя подбросить до Тибидохса? – предложил он. – Я на метле!

В этот момент Гурий походил на лопухоида, который, вчера получив права, с натужной небрежностью спрашивает у девушки: «Тебя подбросить? Я на колесах».

Таня хотела ответить «нет», но вспомнила снежное поле и, пошевелив пальцами в отсыревших ботинках, сказала «да». Тая от счастья, Гурий заботливо помог ей забраться на метлу и сам вскочил спереди. Сияющий щит Таня захватила с собой. Оставлять его под дубом показалось ей глупым.

Таня надеялась, что Пуппер сразу полетит к Тибидохсу, но Гурию хотелось порисоваться. Он стал выписывать в воздухе «змейки» и входить в «штопор». Таня вынуждена была крепко обхватить его за пояс и стиснуть метлу коленями.

– Ну как? – спросил Пуппер, выходя из пике у самой земли.

– Дас ист фантастиш! – насмешливо сказала Таня, в третий раз стукнувшись носом о его плечо.

Исчерпав весь запас воздушных трюков, воодушевленный Гурий направил метлу к Тибидохсу и сделал круг над Большой Башней. Демонстрируя свое искусство, он пролетел совсем низко, едва не коснувшись ногами крыши. Тане захотелось спрыгнуть и взглянуть на царапину на камне, указывающую направление на Лысую Гору, – ту царапину, что когда-то так согревала ей ладонь. Но она могла раскиснуть, а проявлять слабость при Пуппере ей не хотелось.

– Я замерзла! Хватит! – нетерпеливо крикнула она Гурию.

Пуппер обернулся, кивнул и послушно стал снижаться, проносясь в нескольких метрах от темных окон Большой Башни. Неожиданно их ударило точно ураганным порывом. Пуппер вцепился в метлу, а Таня в Пуппера. Их несколько раз перевернуло в воздухе, прежде чем Гурий сумел выровнять метлу. Таня выронила щит, и он, сверкнув точно блестящий пятак, исчез в одной из отдушин, прокопанных нежитью под Башней. Поклеп упорно боролся с этими ходами, но взамен засыпанных сразу появлялись новые.

– Проклятье! Ты видела? Нас сглазили! – крикнул Пуппер.

Таня вспомнила, что, когда их швыряло ураганом, в окне одной из комнат Жилого Этажа маячило белое лицо с широко распахнутым в беззвучном крике ртом. Кто-то стоял, вцепившись в подоконник, и следил за ними дикими глазами.

Лишь гораздо позднее, когда Гурий уже высадил ее на одном из балкончиков и умчался к своим английским тетям, у Тани мелькнула мысль, что это могла быть Пипа. Однако твердой уверенности у нее не было.

* * *

За завтраком невыспавшаяся Таня была вялой и неразговорчивой. Больше всего ей хотелось вновь завалиться спать, но надо было еще тащиться на нежитеведение, а потом к Безглазому Ужасу выслушивать запутанную историю Потусторонних Миров. Зато Баб-Ягун, свеженький как огурчик и румяный как помидорчик, громко сетовал на судьбу.

– Маннокашная скатерть! Какое невезение! Я застрелюсь! Нет, повешусь! Или вначале застрелюсь, потом повешусь, а потом еще для верности отравлюсь. Если, конечно, эта манная скатерть сама по себе не ядовитая!

– Ягун, утихомирься. Последние три раза была шоколадная! – миролюбиво возразил Валялкин.

– Вот именно! Это я и называю переливами фортуны. То шоколад, то манная каша. Сиди жуй и к стулу не приклейся!.. Нетушки, так дело не пойдет. Придется применить план икс… – сказал Ягун.

Он отодвинул тарелку и стал неотрывно смотреть на Лизу Зализину. Длинноволосая Лиза томно сидела за соседним столиком, где перед ней была вполне приличная пирожковая скатерть.

Примерно через минуту Зализина, которую Ягун буквально пожирал глазами, неуютно задвигалась. Она скользнула взглядом по их столику и, встав, стала быстро собирать на тарелку пирожки.

– Получилось! Проникающий гипноз – страшная вещь! – восторжествовал Ягун.

Но Зализина прошла мимо Ягуна и поставила тарелку перед Ванькой. Разочарованный Ягун едва не стукнулся носом о стол.

– Вань, хочешь пирожков? Ты такой бледненький, такой вечно голодненький, – сказала Лиза с такой нежностью, что Таня чуть не взвыла от ревности.