Текст книги "Таня Гроттер и птица титанов"

Глава 4
Последний день каникул

Всякое действие, повторенное триста раз подряд, становится привычкой. Триста раз победил безволие – приобрел волю. Триста раз отжался, пусть даже в сумме – руки станут крепче. Триста раз подряд сдержался и не накричал – стал сдержанным.

Дедал Критский, автор книги «Искусство драконбола» и просто древний грек

Герман Дурнев, председатель В.А.М.П.И.Р., крупный предприниматель, народный избранник и просто многогранная личность, разгуливал по квартире в сапогах графа Дракулы и с его короной на голове. Он был кисел, мрачен и недоволен жизнью: завтра его дочь Пенелопа, прилетавшая в Москву на каникулы, вновь отбывала в свой ужасный Тибидохс, или как он там называется. Этот Ты-Бы-Сдохс Дурнев ненавидел со всей гремучестью потомственного вампира.

– Нинель! А если мы спрячем ее чемоданы? – предложил он, осененный внезапной идеей.

Тетя Нинель лежала на диване, ложкой поедала из банки джем и читала пухлый роман дамского автора Романа Пупса, которым была увлечена не меньше, чем ее дочь Пенелопа своим Гэ-Пэ.

– Ах, Герман, какой он прекрасный человек и тонкий стилист! Как замечательно он пишет: «Он ее поцеловал!» Ты понимаешь, Герман?.. Поцеловал! Не пнул, не накричал, не метался перед глазами, как ты сейчас, а поцеловал! Ты мог бы написать книгу о любви?

Самый добрый депутат чихнул от злости и пнул диван, из чего следовало, что книгу о любви он написать может, но не собирается.

– Нинель! Пипа завтра улетает!.. Ты понимаешь, что я тебе говорю! Давай ее задержим! Примотаем скотчем к кровати, выкрадем вещи! Все, что угодно!

Тетя Нинель тщательно облизала джем с ложки и, заложив ею роман Пупса, села на диване, свесив ноги.

– Герман! – сказала она серьезно. – Немедленно прекрати истерику! Будь мужчиной!

Однако ее супруг мужчиной быть категорически не желал. Он хотел желтеть, пыхтеть и не отпускать от себя Пенелопу.

– Ты плохо знаешь свою дочь! – продолжала тетя Нинель. – Она не я. Заесть ее тебе не удастся. Ее не удержат ни сейфовая дверь, ни каменные стены! Она рвется в свой Тибидохс и попадет туда, даже если ей придется пройти по нашим трупам! Мы должны были думать об этом раньше, но ты, как чокнутый, носился в такси по Москве: искал ей яблоки без косточек!.. Это ты во всем виноват!

Дядя Герман схватился за шпагу.

– Не смей так говорить, женщина! – взревел он.

Такса Полтора Километра уныло заскулила из-под стола, напуганная грозным криком повелителя вампиров. Бедная собака полчаса страдала, измученная теми же сложностями выбора, которые когда-то загнали в гроб ослика мага Буридана. В желтой миске у нее был гусиный паштетик, в синей – прокрученная через мясорубку куриная грудка. Расстояние до обоих мисок абсолютно одинаковое. Полтора Километра лежала на ковре и, закрыв глаза, вздрагивала ушами, пытаясь просчитать самый короткий маршрут или хотя бы проголодаться.

В комнату вбежал Халявий. Внучок бабы Рюхи в последние месяцы возжаждал независимости и с утра до вечера бегал по собеседованиям в поисках работы, которая, с одной стороны, не требовала бы вообще никакой работы, а с другой – хорошо оплачивалась бы. К его удивлению, даже в таком городе, как Москва, подобных работ было на удивление мало.

– Кошмарный день! Генеральные директоры уже повсюду есть, а если где-то их и ищут, то только на отсидку! Да еще требуют, чтобы умел читать и подписываться!.. – пожаловался он.

– А ты не умеешь? – удивилась тетя Нинель.

Халявий развел ручками.

– Все зависит от положения Луны и от того, кем я себя воображаю! – уклончиво ответил он. – Я так голоден, что съел бы свой ботинок! Никто не хочет меня накормить?

Желающих не обнаружилось. Тетя Нинель посоветовала Халявию повернуться лицом к двери, идти по компасу строго на север и никуда не сворачивать.

– И что там будет? Открытая шахта лифта? – подозрительно спросил оборотень.

– Там будут кухня и плита!

Халявию это показалось сложным.

– Я плитами не питаюсь! – заявил он. – Ну смотрите! Вы сами меня вынудили!

Он схватил собачью миску, и куриной грудки не стало. Перепуганная такса немедленно кинулась к гусиному паштету и, забыв все сомнения, принялась его поедать.

Тетя Нинель залюбовалась своей кушающей собачкой. У той живот подметал пол, но супруге председателя В.А.М.П.И.Р. все казалось, что она худенькая. Та же история была и с Пипой, которую тетя Нинель искренне считала морящей себя голодом. Целые летние вечера уходили на то, что тетя Нинель, заламывая руки, бегала за дочерью по квартире и кричала: «Съешь котлету, негодница! Не смей себя уничтожать! Не для того мы с отцом тебя растили, чтобы от тебя осталась одна тень!»

И Пенелопа, чья голодовка длилась минут двадцать с момента последнего куска торта, вынуждена была отправлять вслед торту котлету.

– Герман, это тебя утешит! – неожиданно вспомнила тетя Нинель. – Таня тоже уезжает! Я уже целый месяц брезгую выходить на лоджию! Она там все завалила своим контрабасом!

Услышав ужасное слово «контрабас», дядя Герман вздрогнул. Он не забыл еще, как из-за этого контрабаса однажды стал кроликом Сюсюкалкой. Он и сейчас не мог спокойно смотреть на морковь. Руки прижимались к груди, как у послушного зайчика, уши начинали вздрагивать, а передние зубы удлинялись на полпальца. Хитрые враги дяди Германа пронюхали об этом его свойстве, и однажды на важном правительственном совещании в присутствии самого президента вместо микрофона подсунули Дурневу морковку. Скандал вышел страшный.

Тетя Нинель и дядя Герман разом повернулись к окну и прислушались, пытаясь определить, где сейчас Таня. Торчит у себя на лоджии с книжкой или улетела куда-то. Вечно ей не сидится.

– Да, Герман! – вспомнила тетя Нинель. – Если ты не против! Сегодня мы с Пипой обещали взять эту особу с собой по магазинам! Пенелопочка просит у меня скромную норковую шубку, совсем коротенькую, чтобы виден был пояс со стразами, а эта наглая Танька, конечно, опять захочет дорогущий спортивный костюм из секонд-хенда.

– Что? ТАНЬКА? Ты берешь ее с собой? Тогда я остаюсь дома! – немедленно заявил дядя Герман.

На самом деле он был очень рад, потому что ненавидел ездить за покупками. Недаром говорят, что после похода по магазинам мужчина теряет ровно столько здоровья, сколько женщина его приобретает.

– Хорошо, любимый! – моментально согласилась тетя Нинель. – Все равно ты мне только кровь портишь своим злобным видом!

– Какую еще кровь? Не упоминай при мне о крови! – испуганно крикнул дядя Герман и принялся плевать через левое плечо.

Тетя Нинель с ее неосторожным языком случайно вторглась в величайший позор дяди Германа, заключавшийся в том, что Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов, не переносил даже вида крови – ни свежей, ни консервированной. И это с таким заместителем, как Верховный судья Малюта Скуратофф, рядом с которым даже помидоры зеленели от ужаса, не рискуя быть красными.

* * *

Танья очнулась в странной тесной комнате. Она вскочила и огляделась. Справа и слева были блестящие стены с крючками, за ее спиной – шторы, а прямо перед ней – возбужденное лицо в огненной шапке рыжих волос. Не узнав его, Танья решила, что на нее нападают. Она присела, приняв стойку борса – и… неизвестная рыжая особа тоже присела, хищно вытянув перед собой правую руку и прижав к груди левую.

Танья опомнилась. Она стояла перед зеркалом, а рыжая особа была ее отражением. Осторожно приблизившись к стеклу, она стала жадно разглядывать себя. То отодвигалась на шаг, то прижималась лицом к зеркалу. То, что она увидела, ее в целом порадовало. Во-первых, исчез шрам на левой щеке. Черты лица стали мягче, кожа не такая обветренная. Зубы, пожалуй, тоже чуть белее.

– Я Таня. Таня Гроттер! – сказала она себе, поняв, что с этого мгновения не станет больше называть себя Таньей. Она Таня. А этот закуток с зеркалом – часть нового мира, в который она перенеслась.

– Всем дрожать! Я пришла! – громко крикнул кто-то.

Таня оглянулась. За ее спиной, отдернув штору, стояла Пе-Много-Не-Лопа, она же Пей-Недолопа, дочка вождя Заречного племени, менявшая имена как перчатки.

– Гроттерша, чего ты так долго делаешь в примерочной кабинке? Сколько можно ковыряться с джинсами?

– С джинсами? – переспросила Таня, выигрывая время.

Пей-Ничего-Не-Лопа наклонилась, подняла что-то с пола и внимательно посмотрела на этикетку.

– И как они тебе, не малы? – поинтересовалась она затаенным голоском.

– А что? – настороженно спросила Таня.

– Да ничего!.. Мужские джинсы! Пятьдесят шестого размера! Ты опрокинула стеллаж, схватила их и убежала в примерочную!.. И вот мы с мамой двадцать минут торчим снаружи!.. Ждем, влезет Танька в пятьдесят шестой или нет! Весело, да?

Тане все стало ясно. Все эти двадцать минут здесь, в тесном закутке за шторой, шла битва двух половинок одного «я». И она победила.

Вырвав у Пипы джинсы, она выскочила из примерочной.

Новый мир! Новый город! Перемещение состоялось! Она не распылилась, не размазалась о Стекло Миров, выдержала бой со своим двойником и не оказалась загнанной в темный чулан подсознания! Победа!

Но расслабляться не стоило. Тетя Нинель, в которой Таня узнала Нинью Большую Медведицу, жену вождя Заречного племени, стояла у входа в магазин, сердито скрестив на груди руки.

– Ну что, поехали? – спросила Таня, улыбаясь ей как можно приветливее.

Нарываться было опасно. Она еще не забыла, как на прошлом празднике осени Нинья Большая Медведица в одиночку выходила с ножом на кабанакса. Спору нет, конечно, этот мир мягче и цивильнее, но сущность Ниньи Большой Медведицы едва ли сильно изменилась.

– Ехай! Я тебя за штаны не ловлю! – кисло передразнила тетя Нинель, не стронувшись с места.

Таня осторожно моргнула.

– А чего мы тут ждем? – спросила она.

– Разве непонятно? Таксю! – с раздражением ответила тетя Нинель.

Ее заглохший джип перегородил всю крайнюю полосу бульвара. Таня скользнула взглядом по сплошной московской пробке. Машины тащились еле-еле. Их обогнал бы даже дождевой червяк, намотанный на колесико роликовых коньков.

– Может, пешком? – предложилаТаня.

Тетя Нинель посмотрела на нее как на дурочку.

– У тебя что, ноги лишние? Отсюда до нашего дома километров десять шлепать!

Таня вспомнила сравнительную таблицу расстояний.

– Пять верстул? Всего? Да их же за полчаса пробежать можно! – удивилась она.

– Слушай, уйди от меня! Ты чокнутая стала! Вся в свою мамашу! Та тоже по лестницам вечно без лифта бегала! – пожаловалась тетя Нинель, с одышкой заталкивая пухлое тело на заднее сиденье подъехавшего такси.

В самодвижущейся повозке, которая не произвела на Таню особого впечатления, хотя аналогов в ее реальности не было, они толкались в пробке добрых два часа. Все это время Таня жадно смотрела в окно на новый для нее город. Мозг торопливо впитывал новые впечатления. Дома в тридцать этажей, серую копоть туч, яркую листву на осенних деревьях, шумные толпы людей без оружия и кольчуг. Но главное – солнце тут не убивало. Был уже двенадцатый час дня, а листву по-прежнему не выжгло, и мелкие лужицы на земле не испарились!

Таня старалась не задавать вопросов, понимая, что любой вопрос покажется тете Нинель и Пипе нелепым, но все равно время от времени удивление прорывалось.

– Смотрите! Он ее трогает! – воскликнула она, увидев на перекрестке мальчика с диким собакком, чей укус считался незаживающим.

– Ну гладит и гладит… Очень за него рада! А ты ждала: он ее сожрет? – поинтересовалась Пипа.

– А? Кто кого? – кисло спросила тетя Нинель.

– Мальчик свою собаку!

– Давно пора! Пусть Танька вылезает из машины, идет и ему подскажет! – Тетя Нинель звонила по телефону, вызывая эвакуатор, и сердилась, потому что сообразила, что не помнит улицы, на которой бросила джип, а про магазин знает только, что у него желтая вывеска.

– Вы не умеете работать! – кричала она в трубку. – Говорят вам: центр Москвы! Город такой герой, столица нашей родины! Ах, знаете! Ути-пути! Рада за вас!.. Кто грубит? Я? Я за вас радуюсь! Желтая вывеска с цветочками! Все, что от вас требуется, найти мой заглохший джип и увезти его в ремонт! Как какой джип? Говорят вам: мой! Мне чужого не надо! Номер? А я откуда знаю? Гаишникам надо – вот пусть себе и помнят!..

Таня прикусила язык и больше про собак не распространялась. Она даже не удивилась, когда, поднявшись на лифте, обнаружила одного из выродившихся и разжиревших представителей племени собакков в квартире у тети Нинели.

Полтора Километра по обыкновению стала подбираться к Тане со спины, вознамерившись вцепиться зубами в пятку и тем заслужить у хозяев пару очков, однако когда Таня, опустившись на четвереньки, исторгла охотничий вопль златогласого гонда, едва не умерла от ужаса и забилась под диван. Вместе с собакком под диван забился и Халявий. Но тут уж ничего не попишешь: к боевому воплю златогласого гонда действительно надо привыкать. Особенно если учесть, что охотится гонд в основном на мелких млекопитающих, а убивает их голосом.

Внучок бабы Рюхи немедленно опомнился и вылез из-под дивана, притворившись, что у него туда что-то закатилось.

– Где-то тут была моя монетка! Герман, ты не видел? Кы-ку-ры-ру… кругленькая такая!

Дядя Герман замотал головой, одичало глядя на Таню. Та торопливо проскользнула мимо, метнулась через комнату и… увидела футляр от своего контра-босса, смотревший на нее сквозь дверь лоджии. Все на свете позабыв, Таня рванулась к нему.

Да, футляр был тот же самый! Шероховатый, кожистый, теплый. Она долго гладила его, грея о него руки и боясь открыть. Потом все же открыла и вскрикнула.

Невероятно, но перед ней лежал тот самый контра-босс, который она замуровала в стене дома. Даже царапины на лаке были в тех же самых местах! Ее захлестнуло счастьем, причем захлестнуло с такой избыточностью, словно она была чашкой, которую наполнили под водопадом.

Убедившись, что из комнаты на нее никто не смотрит, Таня взяла смычок и провела по струнам. Магия контра-босса не требовала перстня, хотя могла усиливаться и кольцом. Главное – не ошибиться в звуке. Она не ошиблась, и над контра-боссом возникло длинное лицо Шурея Шурассо.

– О, как забавно! Ты появилась у меня в стаканчике! Надеюсь, тебе не мокро! – хихикнул он.

– Где-где я появилась?

Шурассо отодвинул стаканчик и немного изменил угол его наклона. Таня увидела, что он сидит за столиком в кафе в центре Москвы, пьет кофе, ест мороженое и с застенчивой улыбкой потрошит скальпелем крысу.

– Лучший способ, чтобы к тебе никто не подсаживался, – объяснил он Тане. – У меня амплуа необщительного мага-единоличника.

– Шурей… – начала Таня.

– Шурасик! – строго поправил он, грозя ей скальпелем. – Попрошу это учесть! Я глупенький мальчик Шурасик! В моем личном дневнике записано, что за лето я прочитал сто девяносто две книги. В среднем по две книги в сутки. В переводе на нормальный язык это полнейшая деградация и мозговое расслабление.

– Шуре… Шурасик! Ты связывался с нашими?

– О да! Первым делом! Рэйто, Гуньо, Гулеб, Гробо и ваш покорный слуга, – Шурасик поклонился, – все добрались и победили своих двойников… Теперь они Глеб Бейбарсов, Гробыня Склепова, Гуня Гломов и Рита Шито-Крыто. Во избежание недоразумений советую внести в скрижали памяти новые имена… И, просто как деталь, я озабочен!

– Чем озабочен? Что все победили? – не поняла Таня.

– Все прошло слишком гладко. Такая легкость мне подозрительна. Особенно в свете того настораживающего факта, что Жанин вообще не добралась.

– А что с ней? Я видела, как она спрыгнула, а ее магуса затянуло в камень, – сказала Таня, притворяясь, что ей безразлично.

– А то с ней, что кто-то не пропустил Жанин Абот в этот мир! – отозвался Шурасик, в забывчивости помешивая кофе скальпелем.

– Может, Стекло Миров? – предположила Таня.

– Оно тут ни при чем! – отрезал Шурасик. – Жанин было меньше семи тысяч дней. Ее не пропустил кто-то другой. Или что-то другое.

Таня разглядывала смычок своего контра-босса.

– Слушай, Шурей! Жанин с нами нет. Одна из семи частей задания в любом случае останется невыполненной. Причем, возможно, самая важная, потому что Жанин – любимая ученица Чумьи. Мать-опекунша не поручила бы ей ерунды!

– И раз миссия завалена, мы тоже можем сильно не напрягаться? – лукаво поинтересовался Шурасик.

– Э-э… ну да.

Шурасик усмехнулся. Капнув на стол колы, он пальцем начертил защитную руну. Теперь никто из лопухоидов не мог подслушать их или увидеть, что он делает.

– Взгляни сюда! – сказал он Тане, доставая что-то из кармана. – Последние «Сплетни и бредни». При желании их можно добыть даже в Москве. Читаем: «Семь молодых магов найдены мертвыми на западном склоне Лысой Горы. Их мумифицировавшиеся, вывернутые наизнанку тела выглядели так ужасно, что даже ко всему привыкшие магфицеры…» Ну, дальше эмоции. А вот еще интересный абзац: «Рядом с телами обнаружено большое количество защитных артефактов и магического оружия. Такое ощущение, что погибшие очень боялись встречи с чем-то грозным и готовились к ней заранее».

– Старый выпуск? – спросила Таня быстро.

– Вчерашний, – уточнил Шурасик.

– То есть Чумья?..

– Не наврала. Прошлые победители Великой Гонки мертвы. Не знаю, на что они потратили год. Может, запасались этими самыми защитными артефактами и магическим оружием? Не сработало, как видишь.

– Может, плохо подготовились? – предположила Таня.

– Победители Великой Гонки не могли подготовиться плохо! – назидательно произнес Шурасик. – Сама знаешь, через что им пришлось пройти, чтобы попасть сюда.

– Тот-кто-убивает-в-свое-время! – вспомнила Таня.

– Значит, и нам придется выполнить задание без Жанин! Одно из двух: или мы справимся и уничтожим Стекло Миров, или…

Таня кивнула. Их часики тикают! Напугана она не была. Слишком часто ей приходилось балансировать между жизнью и смертью. Иногда у нее бывало не больше секунды, а тут целых триста шестьдесят пять дней! Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов, или пятьсот двадцать пять тысяч мгновений!

– Год – это кое-что. Можно многое успеть. А как же Гулеб? Вдруг он что-то знает? Они с Жанин почти не разлучались!

– Гулеба ты увидишь завтра. Сейчас он где-то на Алтае. Тело его двойника что-то забыло в тех краях, – сказал Шурасик.

Таня сделала вид, что ей безразлично.

– Что, уже завтра? А чего так скоро?

– Сегодня последний день каникул. Так они называют периоды летнего безделья. Завтра все ученики слетаются в Тибидохс.

– Слетаются? – удивленно переспросила Таня.

Шурасик взглянул на нее с прищуром. Потом кивнул и, что-то сообразив, сказал себе под нос:

– Для всяких прочих склеротиков рекомендую вспомнить заклинание Мементум церебрализинум. Позволяет воспользоваться всеми знаниями двойника, кроме области личных воспоминаний. Срабатывает после двух красных искр… Ну все, давай закругляться! Сегодня у меня куча дел! Я сейчас допью кофе, и тебе не в чем будет отражаться, если ты, конечно, не соберешься перекочевать в мороженое! Но там липко и противно!

– А ты не допивай!

– Не могу не допивать. Это будет слишком благородно с моей стороны! Долгой тебе агонии, Грутти!

«Необщительный маг-единоличник» поднес стаканчик к губам и исчез.

– Продолжительных конвульсий! – отозвалась Таня, запоздало отметив, что Шурасик назвал ее прежним именем. Этим он незаметно добавил в их общение немного запретной теплоты.

Таня вышла с лоджии и оказалась в центре бури. Пипа собирала чемоданы. От ее интуитивной магии распахивались форточки, сама собой вскипала вода в стаканах, а на соседних балконах, заваленных бумагой, вспыхивали кратковременные пожары.

Прервалась она, только чтобы выпить чаю. Правда, закончилось все печально. Пипа залезла ложкой из йогурта в банку с джемом. Тетя Нинель, как великая гигиенистка, не выдержала близкого знакомства молочных кислот с углеводами. Она закричала высоким голосом и разбила банку с джемом, ударив ее об пол. Осколки художественно запрыгали по кафелю.

Опомнившись, тетя Нинель взяла тряпку и, ругаясь, полезла под стол убираться. Пипа сидела на стуле, поджав ноги, и совершенно ей не помогала. Если, конечно, не считать помощью, что она ела кекс и роняла крошки маме на спину. Громадная спина тети Нинель походила на спину мамонта. Ощущалось, что ползанье по полу дается тети Нинели непросто. Когда она задевала холодильник, тот сотрясался и врезался в стену. Внутри, за закрытой дверцей, что-то начинало сыпаться и обрушиваться.

Таня не выдержала.

– Давайте я сама уберу! – предложила она.

– Да ты че, Тань? Не надо! – зевая, сказала Пипа. – Наверняка где-то что-то не отмоется, и тогда ты окажешься виновата. А так ей некого будет грызть.

Тетя Нинель молча запустила в дочь половой тряпкой.

– Перелет! – сказала Пипа.

После чая началось самое интересное. Но это с точки зрения ценителей чужих скандалов и любопытной Айседорки Котлеткиной.

Пипа и тетя Нинель вываливали из шкафов вещи, ссорились, кричали друг на друга, заперли Халявия в ванной, а Таню обвинили в краже юбки-шотландки, которая казалась им самой лучшей только потому, что они не могли ее найти. Под конец про юбку вспомнили, что прожгли ее утюгом в прошлом году, однако раздражение на Таню от этого только возросло, потому что тете Нинели показалось, что она мысленно ухмыляется.

Не желая участвовать в этом оре, Таня повернулась и ушла на улицу, оставив тетю Нинель и Пипу заедать друг друга в одиночестве. Дядя Герман, спрятавшийся у себя в кабинете, и запертый в ванной Халявий в счет не шли. Настоящий мужчина не лезет в бабью склоку. Он от нее спасается.

Лишь в первом часу ночи баррикада из двадцати двух чемоданов была окончательно готова и надежно отгородила квартиру Дурневых от дверей всех соседей. Еще бы маленький пулемет, и вполне можно было выдержать приступ танковой дамы Айседорки Котлеткиной, усиленной ротой спецназа и орущим мужем-генералом.

Обозрев чемоданы, Пипа и тетя Нинель победительно переглянулись и отправились на кухню поедать индейку. У них начались ночные пожирунчики, которые продолжались обычно часов до трех. Здесь же у буфета они случайно застигли дядю Германа, выползшего из кабинетика за чашкой кофе и сухариком.

– Пипа должна всех умопомрачать! Запомни это, несчастный тощий вампир! Ты испортил жизнь мне, но я не позволю тебе экономить на дочери! Попробуй не купить ей к Новому году жемчужную диадему! Возможно, твоя дочь не вписывается в стандарты красоты, но только потому, что она ломает их и раздвигает! – крикнула тетя Нинель.

Дядя Герман, сам считавший свою дочь красавицей, так и не понял, на каком основании из него делают врага. Он осторожно покрутил у виска пальцем и, прижимая к груди сухарик, юркнул в кабинет. Увлекшийся Халявий булькал в ванной, гудел как пароход и пускал под дверь струйки воды.

* * *

Весь вечер Таня неутомимо гуляла по Москве, отмахав не одну верстулу. Углубившись в кварталы напыщенной Рублевки, она уткнулась в ржавый сетчатый забор детского сада. С другой стороны забора у свежепокрашенной беседки сидела старушка и медлительно, с явным удовольствием перебирала пальцами теплую вскопанную землю. Звякали осколки кирпичей и стекла, которые она бросала в ведро.

Лицо у старушки было умиротворенное, углубленное в процесс. В тяге старшего поколения к земле есть что-то не вписывающееся в логику, родственное позднему прозрению. Кажется, всю жизнь занимался человек чем-то самому себе непонятным. Просиживал на службе, путался в отношениях, мечтал о приобретениях, поездках, разменах, а тут вдруг пелена с глаз спала. Вот оно вечное и всегда ведь рядом было – не пряталось. Сам он от него прятался. Сидит и зачерпывает горстями теплую землю, трогает ногтем проклюнувшийся, загнутый еще росток. Если же не открылась человеку земля, то ничего не открылось.

Таня остановилась, разглядывая старушку. Они были разделены сеткой, словно зрители и звери в зоопарке. Только не ясно, кто в клетке, а кто на свободе.

«И здесь то же самое!» – подумала Таня, вспоминая, как и в том другом мире старики тоже охотно сажали что-то, выгораживая себе участки вдоль городской стены и защищая их мудреными запуками и ядовитыми колючками, опознающими хозяина по звуку шагов.

Таня забралась в трамвай и вышла через четыре остановки с несколькими мужскими бумажниками, двумя телефонами и женской сумочкой, которую даже не срезала, а просто внаглую забрала, использовав метод, который назывался «гипноз змеи». Распотрошив сумочку и бумажник, она испытала глубокое разочарование. Ни у кого не было заправлено в бумажник отравленных игл, в сумочке не оказалось ни взрывающихся амулетов, ни ручной кобры, ни скорпиона, ни кишковыворачивающих запуков, завернутых в конфетный фантик, – вообще ничего, чем хозяин попытался бы защитить свое достояние. Казалось, людям вообще было плевать, обворуют их или нет.

Один из украденных телефонов сердито зазвонил. Таня долго разглядывала кнопки, а потом вспомнила, на что нажимала в такси тетя Нинель, и тоже нажала.

– Эй ты! Верни телефон, а не то…

Из трубки полились слова и выражения, которые Таня постоянно слышала через шторку от многочисленных соседей, которых утомляла ее ночная игра на контра-боссе. Удивительно, но для обоих миров они были одни и те же.

– Говорите вежливее! Вас записывают! – строго сказала Таня.

Мужчина икнул и от удивления замолк.

«Не мир, а просто тьфу что такое! Его с вилкой завоевать можно!» – подумала Таня, вываливая все свои трамвайные трофеи в мусорный бак. Для нее они не представляли никакой ценности. Все же ей было приятно, что она научила целых семь человек быть осторожнее и меньше доверять друг другу.

Тут же у бака с Таней попытался познакомиться дядечка в растянутых спортивных штанах и с новым, очень ярким мусорным ведром. Откашлявшись, он долго рылся в карманах и вручил ей визитку, на которой было написано:

Фантазмов Агафон Станиславович

Писатель, мыслитель, художник, поэт,

советник президента по ряду вопросов

Телефон: +7(916) ххх-хх-хх

И-мэйл: [email protected]

Повертев в пальцах визитку, Таня сунула ее в карман.

– А твой телефон какой? – спросил поэто-советник.

– Мои телефоны, к сожалению, все там! – вздохнула Таня, кивая на бак.

Быстро темнело. Из переулков выползли стылые сквозняки. Собачники выводили в скверы своих барбосов, которые, восполняя дневное заточение, торопливо виляли хвостами.

На Рублевку Таня вернулась почти ночью. Москва жила островками фонарей. Номера дома Таня не запомнила, только приблизительное его расположение. Это очень осложнило поиски. Около двух часов она ходила по более или менее похожим подъездам, зомбировала заклинанием Очковтиралус консьержей, звонила в квартиры и вежливо спрашивала, не тут ли проживает повелитель живых мертвецов. Удивительно, но положительный ответ она получала гораздо чаще, чем рассчитывала.

Таня задергалась, растеряла остатки терпения и сгоряча атаковала заклинанием Маньякус потрошилус скромного дизайнера этикеток, виноватого в том только, что он следом за ней заскочил в закрывающийся лифт. Лишь когда одушевленная слизь, в которую превратился дизайнер, просочилась в зазоры лифтового пола, Таня поняла, что немного погорячилась.

– Эй! Вам там хорошо? Проблема в том, что заклинание необратимо! Зато теперь вы сможете проходить сквозь стены и не нуждаетесь в еде! – крикнула она, постучав по лифтовому полу костяшками пальцев.

– Хорошо ли мне? Мне отлично! Скажи моей жене, что я всегда желал свободы! – надрывно отозвались из-под пола.

Дуя на горячее кольцо, Таня вышла из лифта на верхнем этаже. Перстень Феофила Гроттера был очень доволен.

«О! Красные искры! Боевая запретная магия! Наконец-то! – скрипел он. – А то все зеленые и зеленые! Я прям чуть елкой не стал! Думаю, с чего это ты стала такой примерной? Не иначе Сарданапал тебя зомбировал!»

Таня вышла на подъездный балкончик, с которого открывался неплохой вид на Москву, и, вспомнив совет Шурасика, произнесла: «Мементум церебрализинум!»

Она не была уверена, что кольцо послушается, но результат превзошел все ожидания. Две красные искры оторвались от перстня без интервала и, притянувшись к антенному кабелю, связывающему дома поверху, заскользили от многоэтажки к многоэтажке. Таня стояла на балконе и с удивлением наблюдала, как в громадах Рублевки поочередно погасает свет.

«Странный побочный эффект заклинания!» – подумала она, и тут голову ей сдавило раскаленным обручем. Она присела, сжав виски руками, и несколько минут раскачивалась, мыча от боли.

– Ну спасибо тебе, Шурей! С меня одна подлянка средней степени гнусности!

На самом деле Таня была ему благодарна. Шурасик поступил дальновидно. Знай она все заранее, энтузиазма использовать заклинание у Тани поубавилось бы.

Таня встала, ощущая свою память раздувшейся от множества как своих, так и чужих воспоминаний, знаний и сведений. Теперь она могла сказать, какого цвета глаза у Медузии Горгоновой или как незаметно раздразнить на лекции усы Сарданапала, используя соломинку и маленький лоскуток красной ткани.

Целые блоки памяти занимали воспоминания, связанные с Гурием Пуппером и Ванькой Валялкиным. Один был аккуратный англичанин в подклеенных очочках, фирменно скромный и одновременно крутой, как вареное яйцо, обладатель самой доброй в мире тети. Другой – высокий нескладный недотепа, любящий драконов, химер и единорогов.

Одного Таня пока не могла определить: отношения к ним ее двойника. Но это понятно, потому что на область личных воспоминаний Мементум церебрализинум не распространялся.

«Ничего! Сама разберусь!» – решила она.

Любопытно было другое: ни с тем, ни с другим в параллельном мире Таня не сталкивалась. Это ее поначалу удивило, но потом она сообразила, что мир-то у них большой. И Гурий, и Ванька легко могли оказаться на дальних его окраинах, недоступных потому, что о полетной магии их магусы не слышали, сконцентрировавшись на боевых заклинаниях.

Просматривая воспоминания быстро и придирчиво, как человек, листающий попавшую в его руки чужую книгу, Таня увидела, что и Гурий, и Ванька к ней неравнодушны. Говоря на языке прежнего мира, оба испытывают к ней непоследовательно мягкотелую ненависть. Существовал еще и некто третий, тревоживший ее память, но Таня никак не могла разобраться, кто это, и сердилась, потому что любила во всем ясность.

Квартиру дяди Германа она нашла под утро. Взломав запертую на ключ дверь прожигающей искрой, Таня вышла на лоджию и, не раздеваясь, растянулась на раскладушке. Она была гораздо удобнее того настила из досок, на котором ей приходилось спать до сих пор.

«Спокойной ночи, малышка Гротти! Я тебя ненавижу!» – сказала Таня сама себе и закрыла глаза.

Она спала, и ей снилось, что она спит и пытается проснуться, но немедленно увязает в следующем сне. Таня рвалась, но только еще больше запутывалась. Ей стало страшно. Она задыхалась. Мутные сны душили ее, точно наброшенное на голову жаркое одеяло.