Текст книги "Князь Холод"

7

Вопреки ожиданиям, спал я из рук вон плохо. Поначалу-то удалось провалиться в сон, который, казалось, может оборваться только ожидаемым утренним пришествием царевича Алешки. Но нет, посреди ночи я проснулся от жуткого холода. На дворе стояла глубокая осень, во дворце было холодно и сыро, но не до такой степени, чтобы стучать зубами под двумя одеялами. Тем более что мерзляком никогда не был. Да и очаг слуги затопили еще до моего возвращения с допроса, так что стена, общая для спальни, кабинета и гостиной, уже успела неплохо прогреться. Тем не менее, меня била крупная дрожь – все-таки накрыл меня нервный срыв! Ну, а как вы хотели? Чужой мир, чужое время, дуэли, допросы, дворцовые интриги. За что это все мне? Я не лидер, не герой, не чудо-инженер, лихо начинающий воплощать в жизнь давно изобретенные в своем мире полезные вещи. А мне бы просто выжить…

Еще вот интересно то, что в книгах почти всегда при переселении в чужое тело «попаданцу» достается бонусом память прежнего владельца, а у меня и здесь глухо, как в танке. Как я ни старался, как ни напрягал память, никаких знаний настоящего Бодрова в ней не всплывало, вот ни капельки!

И тело мне досталось самое обыкновенное, да еще с плохой кредитной историей и изрядно подмоченной репутацией. Судя по всему, родство с царской семьей сыграло с Михаилом злую шутку – получилось, что вырос он в среде местных мажоров. И вел себя, как мажор, что само по себе нехорошо, а когда так ведет себя человек, не являющийся мажором на самом деле, – нехорошо вдвойне. По сути дела, ведь он в этой компании лишний. За его спиной не стоят высокопоставленные родители, богатого наследства князь не получил, ведь обширные по площади земельные владения на самом деле крайне скудны материальными и людскими ресурсами. Фактически все бодровское достояние – это звучная фамилия древнего рода. Но Миша изо всех сил старался соответствовать, быть своим в этой компании, чего бы это ни стоило. Вот и создал себе поганенькую репутацию к своим двадцати с небольшим годам. А мне теперь расхлебывать.

Почему-то в памяти всплыло лицо той хорошенькой барышни, с которой я едва не столкнулся у лестницы перед дуэлью. То, что Бодров был с ней знаком, – это неоспоримый факт. Так же, как и то, что встреча с таким знакомым не вызвала у девушки никаких радостных эмоций. Лишь досаду и отвращение. И это было очень обидно, гораздо обиднее того презрительного отношения, которое выказала мне ставшая свидетелем поединка с Сахно толпа.

Вот так, мысленно перебирая все обрушившиеся на меня трудности, я постепенно успокоился. А с обретением спокойствия удалось и дрожь унять, и согреться. Еще какое-то время сидел, привалившись к спинке кровати, вспоминал мельчайшие подробности дуэли, анализировал свои действия. По всему выходило, что фехтование – это пока единственная область, в которой я чего-то стою. Не хочу сказать, что являюсь прямо-таки мастером клинка, но по местным меркам уровень у меня неплохой. Нужно не забывать практиковаться и сократить до минимума размен в обоюдных атаках. Сегодня-то удалось отделаться неглубокими порезами и уколами, в другой раз может и не повезти. С этой мыслью я и заснул.

Разбудил меня вовсе не царевич, а денщик-телохранитель Игнат. В гостиной жизнь уже кипела: слуги вовсю шуршали по хозяйству, Сушков с умным видом скрипел гусиным пером на дальнем конце стола. Так что к приходу Алексея я успел умыться, наскоро перекусить и морально подготовиться к выходу в свет.

– Другое дело! – буркнул себе под нос явно не выспавшийся царский сын, обозрев мой утренний наряд. – Немного старомодно, но ты же полгода отсутствовал.

Небольшой храм находился на территории Крепости. Народу собралось много, но давки не было и в помине. Поэтому мы с царевичем в начале службы постояли в центре, у всех на виду, а минут через пятнадцать начали потихоньку смещаться влево. Маневр завершился у подпиравшей потолок круглой колонны. Здесь вообще было малолюдно и, развернувшись в пол-оборота, можно было обозревать присутствующих людей.

– Вон, смотри, – толкал меня локтем в бок оживившийся Алешка, – между двух старых матрон, девица Лебедева. Хороша?

– Ничего.

– А вон, видишь, у противоположной стены, возле второго окна – дочь генерала Юзина Дарья. Видишь?

– Вижу.

– Ничего себе, правда?

– Ага, – снова согласился я, хотя было видно, что собеседника мое мнение не особо интересует. Да и рассмотреть чье-либо лицо в толпе, да еще среди укутанных в платки женских голов представлялось мне делом нелегким.

– А вон Сулицкая! Помнишь ее? Ах, да, ты же ничего не помнишь!

– Ты вчера так резко свернул разговор, словно боялся, что нас подслушают.

Видя, что друг мой не спешит переходить к серьезным темам, я решил сам подтолкнуть его в нужном направлении.

– Ну, так в тот раз-то подслушали, – лицо Алешки исказила злобная гримаса, – подслушали и донесли! А тут еще этот дурак Воротынский со своей перепиской! Тебя сослали, меня чуть не отправили в медвежий угол, вроде твоего Холодного Удела, только на юге. Чтобы от тебя подальше.

– А что было-то? Чего мы такого натворили? – прошептал я в ухо царевичу.

– Обычная пьянка была, Миха, – прошептал в ответ Алексей, – пили-гуляли-веселились. В какой-то момент стали обсуждать батюшкино правление, умничать по всяким поводам. Как всегда, Федьку ругали, мол, он со своими неуклюжими реформами доведет страну до бунта. Ну, тут Воротынский и заявил, что лучше бы государь мне доверил армию, я бы дров не наломал с этими нововведениями, как Федор. И вообще, мол, лучше будет, если я стану первым наследником престола.

– И всё?

– Ну, – царевич слегка помялся, – тут ты поддержал, да и я вроде как согласился. Обычные пьяные разговоры, сколько их у нас было! Только в тот раз Воротынского дальше понесло. Заявил, что есть влиятельные люди, готовые поддержать меня и задвинуть Федьку.

– Вот как! И что дальше?

– Да что дальше, – Алексей досадливо поморщился, – стали прожекты обсуждать, назначения и звания раздавать. Я ж говорю, пьяные были.

– Ничего хоть не подписывали? – мрачно усмехнулся я, пытаясь выявить обвинения посерьезнее пьяных разговоров.

– И этого хватило. Воротынский к себе уехал ночевать. А нас с тобой прямо с утра тепленькими и взяли в оборот. Потом к Воротынскому на дом поехали, а там письма из Фрадштадта с прозрачными намеками убрать Федора, чтобы не мешался под ногами. То есть совсем убрать.

– Вон оно что, – задумчиво протянул я, покушение на жизнь старшего царевича – это уже серьезно, тут и за одни разговоры жизни лишиться можно.

– Батюшка до сих пор со мной сквозь зубы разговаривает, – пожаловался младший царевич, – и при дворе меня вообще всерьез воспринимать перестали. Словно я не царевич, а недоразумение какое-то.

– А почему дружки Воротынского моей смерти желают? Почему меня везде называют трусом и предателем?

– Меня-то батюшка с Федором опрашивали, а тебя в допросную отвели, к Глазкову. А как раз после допроса к Воротынскому красномундирники и нагрянули. Вот все и посчитали, будто ты на него указал. Остальным-то невдомек, что нас подслушали.

– Что-то не сходится, – я почесал затылок, – а что этот Воротынский – настолько популярная личность, что общество так за него переживает?

– Есть такое, – снова скривился Алексей, – любимец женщин, богач, эрудит, герой последней войны с Тимландом.

– Всё равно не понимаю, факт измены-то налицо!

– Не знаю, Холод, не знаю! Только есть слух, будто ты в этом замешан был, а письма чуть ли не подбросил Воротынскому.

– Офигеть! – поразился я. Нечего сказать, богатая у кого-то фантазия – вот так просто, без всяких доказательств, перевести стрелки на подвернувшегося под руку собутыльника.

– Чего? – услышав незнакомое слово, царевич удивленно повернулся ко мне.

– Да это так, высшая степень удивления, – отмахнулся я.

– Офигеть! – медленно повторил Алексей, словно пробуя слово на вкус. – Чудно!

Не могу сказать, что всё мне в истории с графом Воротынским и полугодовой опалой Бодрова стало ясно, но кое-какой свет на это дело удалось пролить. Знания не бывают лишними, пусть я не могу извлечь из них какую-то сиюминутную пользу, но каким-то образом они всё равно пригодятся. Чем больше я узнаю о моем предшественнике в теле князя, тем больше понимаю, каким человеком он был, как вел себя в различных ситуациях, какие совершал ошибки. И тем проще мне будет исправлять эти ошибки. А исправлять их придется, ибо репутация прежнего князя Бодрова меня категорически не устраивает.

Служба подошла к концу, и народ неторопливо потянулся к выходу, когда я вспомнил еще об одном факте, вызывавшем у меня сомнения:

– Скажи мне, Алексей, а то, что Сахно вызвал меня на дуэль, – это вообще нормально? В свете того, что я князь и вроде как полковник, а он обычный дворянин и поручик.

– Лет пять назад ему бы и в голову такое не пришло, – грустно усмехнулся царевич. – Но Федор со своей реформой армии всё перевернул с ног на голову. Видишь ли, он считает, что дети худородных дворян гораздо больше стремятся овладеть военной наукой, нежели дети высокородных. Потому он последовательно уравнивает всех в правах. Чтобы стимул к развитию был.

– Начинание похвальное, но в отношении дуэлей – явный перегиб. Лучше бы вообще их запретили, небось немало народа гибнет ни за что ни про что.

– Да ты что? – изумленно прошептал мне на ухо Алексей. – Не вздумай такое говорить – сочтут сумасшедшим!

Мы с Алешкой покидали храм в числе последних посетителей, потому-то мое внимание и привлекла одинокая коленопреклоненная фигура. Велико же было мое удивление, когда я узнал бледное, заплаканное лицо вчерашней «девушки с лестницы».

– А это кто? – я дернул за рукав шедшего чуть впереди меня царевича.

– Где? А, это Наталья Ружина, графиня Корбинская, – он пренебрежительно махнул рукой, – приживалка.

В этот момент девушку загородил склонившийся над ней священник, и я поспешил вслед за Алексеем Ивановичем выйти на улицу.

– Что значит «приживалка»?

– Это же с твоей легкой руки, – начал было царевич, но наткнувшись на мой непонимающий взгляд, осекся. – Эк тебя, брат Холод, угораздило! Столько простых вещей объяснять теперь приходится.

– Думаешь, мне это нравится? Наверняка же в моей жизни не только плохое было, а я ничего вспомнить не могу! Родителей даже не помню! – в сердцах бросил я и нисколько не покривил при этом душой.

– Родители – это как раз понятно, ты совсем малой был, когда они погибли. А Ружина, она из семьи исконных владетелей Корбинского края. Сейчас это Улория, предки лет семьдесят назад профукали в ходе очередной неудачной войны. Но народ там наш, православный, и язык наш. Правда, если не отобьем назад, через двадцать – тридцать лет изменится всё, окончательно станет улорийским. Так вот, тамошние дворяне время от времени пытаются сподвигнуть отца на решительные действия, то бишь начать войну, а они тут же поддержат ее восстанием. Но с Улорией шутки плохи, армия короля Яноша сейчас сильнейшая на континенте. Да и за последние сто лет натерпелись мы от них, десять раз подумаешь, прежде чем решиться на такое.

Краткий экскурс в местную историю я совершил, еще находясь в Холодном Уделе, поэтому знал о том, что Таридия крайне неудачно воевала в последнее столетие, теряя территории то на западе, то на востоке. И больше всех бед принесли моей новой родине именно улорийцы – их агрессивные действия уже лишили страну шестой части площади. Особенно болезненной была как раз потеря Корбинского края, поскольку теперь в распоряжении таридийских царей осталась довольно узкая полоска земли, дающая выход к Южному морю. И король Янош не скрывал своих намерений окончательно задвинуть своего западного соседа подальше на север.

– Так вот, – продолжил Алексей, – семья Ружиной готовила восстание, рассчитывая, что в этом случае мы просто не сможем остаться в стороне и не поддержать их. Но готовили плохо, потому что Янош всё прознал, заговор разгромили, главарей арестовали и не так давно казнили. В том числе отца и брата Натальи. Ей повезло – успела бежать, когда начались аресты.

– Вот оно что! – душевное состояние девушки становилось вполне объяснимым. – И что дальше?

Дальше пошла политическая игра. Царь Иван Федорович приютил беглянку, являющуюся теперь единственной законной наследницей Корбинского края. А король Янош, несмотря на всё свое могущество, не хотел менять владетелей края своей властью, справедливо полагая, что это может аукнуться ему в будущем. Тем более что сейчас он, по праву сюзерена, имел право «принять участие в судьбе» наследницы, то есть найти ей жениха в приказном порядке. Таким образом и законность будет соблюдена, и верный правитель поставлен в мятежный регион. Загвоздка была лишь в труднодоступности невесты.

Но и Иван Шестой пока не мог использовать беглянку в своих целях. Выдать ее замуж дело не хитрое, но нужно понимать, что кто бы ни был ставленником Таридии, ему придется оказывать вооруженную поддержку, то есть воевать. Был, правда, еще один весьма сомнительный вариант. Если бы жених оказался из очень знатного рода, то его кандидатуру могли бы поддержать другие монархи и Яношу, скрепя сердце, пришлось бы согласиться. Но, опять же, перевести край в подданство Таридии новому правителю можно будет только силой. А где взять такую силу, если сам таридийский государь не решается вступать в войну с Улорией?

Поэтому ситуация с Ружиной находилась в этаком замороженном состоянии, а сама она уже больше года жила в царском дворце на полном государственном обеспечении. Нужно ли упоминать, что нравилось подобное не всем? Придворные дамы открыто завидовали ее нарядам, полагая, что куплены они за казенный счет, придворные кавалеры считали, что она не по праву занимает привилегированное положение близ царской особы, а представители знатных семейств обвиняли графиню в попытке решить собственные проблемы за чужой счет. В конце концов, не нравилось быть в подвешенном состоянии и самой Ружиной.

– И тут она допустила ошибку, – царевич растянул губы в широчайшей улыбке, отчего стал похож на мультяшный персонаж, – не зная о твоей помолвке с купеческой дочерью, предложила тебе себя в жены!

– Ну и? – мрачно поинтересовался я, уже догадываясь, что услышу в ответ.

– Была высмеяна в лучших традициях Князя Холода и награждена тем самым прозвищем «приживалка»!

– Ох и дурак! – я в отчаянии схватился за голову руками.

– Ты чего? – Алексей резко остановился и посмотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами.

– Поверить не могу, что был такой сволочью!

– Да она сама виновата! И главное – думаешь, она сделала выводы? Как бы не так, сейчас князя Григорянского обхаживает! Не дура ли?

– Она просто несчастная, испуганная, ищущая спасения девочка.

– Ну, вот что, Миха, давай-ка оставим Ружину в покое, – царевич тяжело вздохнул, – пойдем праздновать твое возвращение. Пора начинать новую жизнь!

Я пытался сопротивляться, справедливо полагая, что неправильно начинать новую жизнь со старой доброй попойки в компании царевича Алешки, но второй наследник престола умел быть настойчивым, дополнительно мотивировав свой приказ-приглашение завтрашним возвращением в столицу государя. А уж тогда мне будет не до пьянки, придется предстать пред его светлые очи с отчетом.

Да и у кого еще я смогу почерпнуть столько полезной информации, как не у закадычного дружка?

8

Никогда особо не любил ни ходить в гости, ни принимать гостей. По прошествии одного, двух, ну, максимум трех часов терпение мое исчерпывается и гостевая ситуация начинает причинять мне серьезные муки. Нет, конечно же, бывают исключения, когда и людям ты искренне рад, и прекрасно проводишь с ними время. Но даже в этом случае спустя несколько часов я ощущаю себя уставшим и полностью опустошенным. Может, дело в воспитании, может, в характере. Еще однажды мне поведали теорию об энергетических донорах и вампирах, мол, я подпитываю своей энергетикой окружающих до тех пор, пока не превращаюсь в разряженную батарейку. Может, так, а может, и нет. Никогда не пытался подвести под этот факт какую-либо теорию, просто воспринимал его как данность – ну не могу я хорошо себя чувствовать ни при долгих походах в гости, ни при долгих приемах гостей.

Зная эту особенность моего характера, можно представить, сколько душевных мук пришлось мне вытерпеть, чтобы просидеть в гостях у царевича Алексея весь день! И все это время практически не вставая из-за стола.

За завтраком было многолюдно, кроме нас с Алексеем за его столом кормились не менее двух десятков придворных обоего пола. Никого из них я не знал, хотя пара человек пыталась петь мне дифирамбы по поводу вчерашней дуэли, намекая на свое присутствие в толпе зрителей. Но я предпочел отмолчаться, царевич тоже не проявил интереса к разговору, поэтому тема быстро сошла на нет.

А поскольку я устранил свою персону из общего обсуждения, то битых три часа пришлось выслушивать подхалимские речи в адрес моего царственного товарища. Не знаю, как всегда, но сегодня царевич никакого внимания на придворных блюдолизов не обращал и в разговоры практически не вступал.

– Видишь, кого терпеть приходится? – устало спросил Алешка, как только последний столующийся покинул его покои.

– Так в чем дело? – удивился я. – Гони их всех в шею!

– Легко тебе говорить, к Федьке на завтрак по сотне человек приходят, чуть не драку за места устраивают. И не эти отбросы, а действительно важные интересные люди. А у меня – вот, и смех и грех! – с самым мрачным видом пожаловался младший царевич.

Вон оно что! Завидуем старшему брату по полной программе. Но старший-то царевич реальными делами занимается: реформы толкает, армию новую создает, над флотом задумывается. Федор уже сейчас чуть не половину государственных дел на себе тянет, а садиться на трон не спешит, везде и во всем отца поддерживает. Оттого и популярность в народе, потому и уважение соответствующее, как у друзей, так и у врагов.

А младшенький, стало быть, хочет иметь те же сладкие плюшки, но на халяву. Ситуация знакомая и не раз встречавшаяся мне ранее. Эх, не с той стороны ты за решение проблемы берешься, Алешка! Да и не берешься вовсе – только видимость создаешь.

Как только гости разошлись, царевич набросился на меня с расспросами. Пришлось поведать ему про покушение, выздоровление и жизнь в Холодном Уделе, про то, как полк Белогорский формировал. Ну и про дуэль с поручиком Сахно, куда ж без нее – тут он меня чуть ли не посекундно восстанавливать события заставил.

А потом настал черед рассказывать Алексею, и на меня обрушился целый поток жалоб. Царевич жаловался на отца и брата, на предателя Воротынского, на негодяя Глазкова, настоявшего на моем изгнании, на окружающих его лжецов и трусливых подхалимов, на нерадивых слуг и недостаточность выделяемого ему денежного содержания. Весь мир был в чем-то виноват перед ним, таким хорошим, «белым и пушистым». Никогда прежде мне не доводилось выслушивать такого количества жалоб от одного человека. И никогда прежде я так не радовался выпивке, потому что если бы не она, родимая, мой мозг выкипел бы еще на исходе первого часа этой моральной экзекуции.

Алешка пил вдвое больше меня, но мои надежды на зеленого змия, который вот-вот закроет ему рот, никак не сбывались, тщедушное тело царевича выказывало поразительную стойкость к алкоголю.

– Скажи мне, Миха, – изрядно осоловевшим голосом спросил второй наследник престола, – а почему ты согласился разорвать помолвку с Калашниковой?

– Ну, так, – неожиданная смена темы изрядно выбила меня из колеи, тем более что про помолвку я уже практически забыл – было и было, что вспоминать-то? – Калашникову это не нужно, мне не нужно – чего мучиться-то?

– Ха! А раньше ты говорил, что будешь доить его до скончания жизни!

– Дурак был потому что.

– А что такого? – Алешка с трудом мотнул головой, пытаясь отбросить со лба непослушную прядь волос. – К твоему имени приложились бы достойные деньги, разве ты не заслуживаешь этого?

Как бы объяснить популярно человеку, что мне при всех моих проблемах только женитьбы и не хватает? Тут бы самому как-то прижиться, а если еще и за семью отвечать нужно, то, считай, тяжесть ноши удваивается. Да и не хотелось делать резких движений, не разобравшись с ситуацией досконально: Калашниковы хоть и стали дворянами, но сильно недавно. И Сушков, к примеру, мне все темечко продолбил воплями о разнице в статусах и грядущем пренебрежении ко мне со стороны аристократии. Но самой главной причиной было абсолютное неприятие каких-либо отношений с противоположным полом – я ведь буквально только что, хотя и, так сказать, в прошлой жизни, был женат и счастлив в браке, а потому мне нужно было больше времени, чтобы «переключиться» в режим совершенно другого человека. Я ведь был воспитан в таком духе, что семья создается один раз и навсегда. И без всяких там «левых» похождений. Кто-то скажет – старомодно, скучно, а мне нравилось.

Попробуем втолковать царевичу что-то более удобоваримое:

– Калашниковы-то в дворянах всего ничего, не ровня они мне, – язык слушался меня уже не очень хорошо, нужно заканчивать с возлияниями. – Если бы свадьба состоялась, меня бы потом все благородное общество заплевало за «брак с денежным мешком».

– А то тебе сейчас много уважения оказывается! – съехидничал Алексей и был прав, подлец такой! – А так бы с деньгами проблем не было.

– Правда твоя, нет уважения. Но я решил самым коренным образом изменить свою жизнь. Уважения буду добиваться сам, своими делами. И жениться хочу по любви, а не из-за денег или положения в обществе!

– Все-таки сильно тебя по голове приложили, брат Холод! – физиономия царевича расплылась в улыбке. – Совсем как Федька говорить стал. Только вот Феденька говорил так, говорил, а теперь от своей Софьи бегает потихонечку к Гороховой. Вот и весь сказ!

– Нам с тобой, Алешка, – я приобнял Алексея за плечи, – нужно перестать обсуждать других. Нужно самим дело делать. Федор государю много помогает. Мы тоже можем помочь. Ведь кто, если не мы? Мы свои, мы не предадим. Нам сам бог велел заодно всем быть!

– Вот! – царевич воздел палец вверх. – Вот! Я думал об этом, сказать не мог! А ты сказал! Только… все равно… обидно.

Как-то слишком уж резко речь царского сына стала неразборчивой, я даже внимательно посмотрел на собутыльника, заподозрив какой-нибудь подвох. Но – нет, алкоголь всё же одолел Алешку, просто у всех это бывает по-разному. На моей памяти были случаи, когда здоровых мужиков развозило буквально с пары рюмок, а было и так, что человек полдня заливал себя самогоном, оставаясь при этом абсолютно трезвым, а потом ему в одно мгновение ударяло-таки в голову, и он падал лицом в салат.

– Все, Миха… Я спать. Зайду завтра!

Всё. Это были последние разумные слова Алексея на сегодня, далее следовало лишь неразборчивое бормотание и шумное сопение. Подоспевшие слуги сноровисто подхватили господина под руки и аккуратно повели в спальню, а я наконец-то оказался предоставлен самому себе.

Час был еще не очень поздний, но на улице уже стемнело, и в коридорах царского дворца царил полумрак. Мне нужно было подняться со второго этажа на третий, однако в процессе подъема меня посетило непреодолимое желание подышать свежим воздухом, потому я потащился на четвертый этаж, где ранее приметил балкон. Там и свежий воздух, и шикарный вид на ночной город, так сказать, два удовольствия в одном флаконе.

Наверху было темно и безлюдно. Здесь даже не было стражи – то ли по статусу обитателям верхних этажей было не положено, то ли просто считалось неразумным охранять те места, куда супостат не сможет забраться напрямую.

По длинному темному коридору я перебрался в другое крыло здания, и здесь, на самом выходе, до меня донесся сдавленный женский вскрик. Я остановился. Только этого еще не хватало! И так приключений за проведенные мною в столице два дня было вполне достаточно, не нужно мне новых.

А может, показалось? Может, просто влюбленная парочка обжимается в каком-нибудь закутке? С чего я взял, что это обязательно должно касаться меня? Больше крики не повторялись, и, облегченно вздохнув, я продолжил свой путь.

Но обойти неприятности стороной не получилось. До вожделенного балкона было уже совсем недалеко, когда звук повторился. А следом стал слышен шум какой-то возни, доносившийся из-за колонн. Я вновь остановился, раздираемый противоречивыми чувствами: влезать в чужие разборки не хотелось, но крик явно был женским – вдруг кого-то реально убивают, а я трусливо пройду мимо. И так нехорошо, и эдак тоже. Может, все-таки уйти отсюда? У меня вон и оружия нет, за исключением кинжала.

– Тихо! У нас гости! – раздался чей-то свистящий шепот, дававший понять, что я замечен, и отрезавший для меня пути к отступлению.

Теперь-то уж точно не поверну назад, тем более что и неизвестная воспользовалась паузой в действиях своих обидчиков, принявшись вырываться с удвоенной силой.

– Помогите! Помоги… – вопль оборвался, по всей видимости, жертве вновь зажали рот.

– Медведь! Держи крепче! – раздраженно просипел тот же голос, уже не особо таясь.

– Кто это здесь темными делами занимается? – напустив в голос побольше строгости, спросил я и потянулся к поясу за кинжалом.

– А кто это у нас тут бродит по темным углам, да еще в одиночку? – раздалось в ответ, и метрах в трех от меня из-за колонны выступила темная долговязая фигура.

Где-то слева послышался подозрительный шорох, поэтому я на всякий случай сместился на шаг вправо. А долговязый вальяжно направился в мою сторону. Руки его были пусты, но кто его знает, что там у него может прятаться в рукавах.

– Полковник Белогорского пехотного полка князь Бодров Михаил Васильевич собственной персоной! – развернуто представился я, внимательно наблюдая за противной стороной. – С кем имею честь разговаривать?

– Бодров? Ты чего здесь забыл? Иди к себе и спи спокойно, а то, знаешь ли, в темноте споткнуться можно и шею себе свернуть. Совершенно случайно.

– Девушку отпустите! – ах, как же жаль, что при мне нет шпаги! Как бы она сейчас мне пригодилась.

Слева выпрыгнул второй темный персонаж и с залихватским хеканьем попытался ударить меня в голову. Я машинально дернулся в сторону, но сделал это недостаточно быстро. В результате удара как такового не получилось – всего лишь по касательной мне задело скулу, однако выскочившему из засады противнику это показалось достаточным результатом.

– Тебе же говорят – иди домой, – хриплым голосом заявил он, – целее будешь, князенька!

Князенька, значит? Меня так Сахно вчера называл, чрезвычайно обидно звучит, однако. Резко развернувшись влево, я угостил хриплого прямым ударом с правой куда-то в область произнесшего обидное прозвище рта. Не проронив ни звука, противник упал на пол.

В тот же миг удар долговязого под дых заставил меня согнуться пополам и обронить только извлеченный из ножен кинжал. Продолжая дело, мерзавец попытался пнуть меня ногой, целя в лицо, но оперативно подставленное плечо приняло удар на себя. Я со стоном выпрямился, а первый из супостатов вновь замахнулся для удара. Вот только замахнулся слишком широко, от души, потому я даже в полумраке успел среагировать на это движение. Кулак противника прошел над моей головой, сам он был вынужден сделать судорожный шаг вперед, чтобы избежать падения. Ну, а я с удовольствием обхватил его рукой за талию и, резко развернув тело, произвел бросок через бедро из арсенала борьбы самбо. Давно занимался, еще в школе, но кое-какие приемы запомнились на всю жизнь.

Долговязый смачно грохнулся об пол. Но передышки мне это не принесло – в бой снова вступил второй персонаж, и мне не слабо досталось в челюсть. Он нанес еще два быстрых удара, которые были мною заблокированы, а потом настал мой черед – душевненько так, от плеча, вмазал ночному бандюге в скулу. Этот, с хриплым голосом, какой-то легкий оказался. И в первый раз я его сразу с ног сбил, а теперь он и вовсе отлетел куда-то за колонну.

– Помогите! Стража! Стража! – вновь завопила девушка.

В голове моей шевельнулась удивленная мысль о неправильности ситуации, но о причине, по которой рот жертвы больше никто не зажимал, я сообразил слишком поздно. Из темноты выметнулась огромная фигура третьего злоумышленника и в мгновение ока оказалась передо мной. Сам не знаю, как, видимо, рефлекс какой-то сработал, но я успел увернуться от первого удара с могучего замаха и в свою очередь ткнул противника кулаком в объемное пузо.

Толстяки бывают двух видов: собственно толстяки и большие люди. Обычному толстяку такой удар промял бы живот до самой печени и, скорее всего, вывел бы из строя. Может, не надолго, но на минуту-другую уж точно. С большими людьми всё по-другому. У этих всё большое: руки, ноги, живот. И во всем заключена огромная природная мощь. К сожалению, мой соперник оказался из таких, не зря же его дружки медведем кличут.

Так что мой удар в живот не произвел на него никакого впечатления. Зато я от толчка его левой руки довольно чувствительно влетел спиной в стену.

– Миша, пришиби его! – простонал с пола долговязый.

Вот оно как? Медведь и по имени Мишей оказался. Тезка, однако. Я изо всех сил ударил коленом в пах вновь подскочившего ко мне громилу. На этот раз он громко ойкнул и остановился, но лишь на миг. Не успев больше ничего предпринять, я отправился в короткий полет на пол от увесистого удара-шлепка ладонью левой руки. В ушах у меня шумела кровь, перед глазами кружились звезды, из носа потекла теплая струйка. Страшно представить, что было бы, врежь он мне кулаком.

– Стража! Стража! – продолжала надрывать голосовые связки девушка уже совсем близко от меня.

– Пойдем отсюда! – из-за колонны вновь появился обладатель хриплого голоса. – Стража отсюда не услышит, но кто-нибудь может спохватиться.

Громко сопя, здоровяк подошел к с трудом принявшему сидячее положение долговязому и помог ему подняться. Потом они с хриплым подхватили товарища под руки и медленно направились прочь от меня. Слава богу, что так, потому что продолжать драку я был не в состоянии.

– Зря ты влез, Бодров, не твое это дело, – сделав несколько шагов, хриплый обернулся, – а ты, Ружина, думай головой, что делаешь! Если, конечно, тебе есть чем думать!

С тем и удалились. Что интересно, никаких признаков стражи так и не появилось, неужели действительно не слышно? Что же тогда выходит – на четвертом этаже царского дворца кого-то могут запросто убивать, а стражи порядка ничего об этом не будут знать? Чудовищный недочет! Если только со стражей не поработали предварительно на предмет временной глухоты в определенное время. Такое можно понять, когда следует приказ свыше, но что-то эта троица не похожа на государевых людей, потому возникает у меня мысль о ненадежности местных блюстителей порядка.