Текст книги "Русские на рубеже эпох"

* * *

Князю Николаю понравилось в Долгом. Ему здесь почему-то дышалось легче. И не только от свежего воздуха. Но он немного смущался особого почёта. В храме, в Воскресный день за Божественной Литургией его пригласили в алтарь, а потом поставили на солее между иконостасом и большими иконами, отделяющими это место от средней части храма, где молилась основная часть прихожан.

Собашникова катала его по Долгому в коляске, запряжённой тройкой белых лошадей. Конечно, сельские жители уже не кланялись его светлости, но смотрели с интересом: кто почтительно, кто в недоумении, а кто и с плохо скрываемой иронией.

По случаю приезда князя устроили вечер, на котором выступил депутат Государственной думы господин Сухомлинов Степан Кириллович, глава района Дегтярук Илья Петрович, глава сельской администрации Сапожков Капитон Стальевич, госпожа Собашникова, настоятель храма протоиерей Дионисий Нестеров и местный учитель истории и краевед Сидоров Алексей Семёнович.

Первым выступал Сухомлинов. Моложавый, подтянутый, на лице обозначена бородка, как будто Степан Кириллович не решался отрастить полноценную бороду, но в то же самое время ему этого хотелось. Он говорил о единении народа, о восстановлении традиций и о национальной идее. Приезд высокого гостя, как он называл князя, с его точки зрения, несомненно, знаменовал воссоединение русского мира.

Дегтярук нажимал на богатый потенциал района и развитие экономики.

Зал почти полон, некоторые саркастически улыбаются.

Сапожков, которого все присутствующие, кроме пришедших с турбазы, хорошо знали, не стал говорить высоких слов, а попытался выразиться как можно проще и сказать правду. Правда заключалась в том, что жизнь трудна, сельская трудна в особенности, но в конце тоннеля забрезжил, наконец, свет. Капитон Стальевич, в недорогом костюме и в, не подходившем к нему, старомодном галстуке, покосился на благоухающую тонким ароматом духов Собашникову. Тут вмешался Дегтярук, и, взглядом испросив разрешения у депутата, встал и объявил, что только всем известная скромность помешала Капитону Стальевичу сказать, что Долгое – образцовое село, самое лучшее в области и одно из лучших в России!

«Молодца, Стальевич! Ай, молодца!» – послышались голоса из зала.

Следующей говорила Собашникова. Она, конечно, как всегда, очаровала присутствующих в зале мужчин и заставила женщин запомнить детали её наряда. Екатерина Игоревна рассказала о начатом восстановлении усадьбы Рощина и представила Ксенофонтова, который, смущённый, поднялся с первого ряда и поклонился сидящим на сцене и в зале.

Священник, выступавший после аплодисментов Собашниковой, тихим, но чётким голосом напомнил присутствующим о прошедших лихих годах и о нынешних мирных, поблагодарил односельчан и руководство за помощь в восстановлении храма и рассказал о планах организации воскресной школы.

Отца Дионисия присутствовавшие в зале слушали ещё уважительно-внимательно, а вот к середине рассказа Алексея Семёновича начали ёрзать на креслах. Князя же рассказ краеведа заинтересовал, ему стало жаль, что седенький учитель скомкал выступление, чтобы побыстрее закончить и не раздражать публику.

Дали слово князю. Присутствующие притихли.

Николай Ильич не привык выступать на публике, но последовательно и внятно рассказал, что в эмигрантских кругах многие хотели бы поучаствовать в восстановлении России, что обиды сменились желанием конструктивного сотрудничества и сейчас, пожалуй, самое подходящее время. Трубецкой не скрыл, что когда-то его род владел этими землями, и его визит, в основном, деловой. Но ему очень хочется взглянуть на российскую глубинку и на родные места. Понять их.

– А где вы проживаете за границей? – ничуть не смущаясь, спросила девушка лет восемнадцати с турбазы.

– В Париже.

– А кем работаете? – спросила она же, оставшись стоять.

– Ника, угомонись! Князь женат! – потянул её за рукав сосед, длинноволосый парень. Двое других прыснули от смеха.

– Я соучредитель фонда «Наследие», который занимается восстановлением дворянских усадеб и иными проектами, – улыбнулся на замечание о своём женатом положении князь.

– А какими ещё проектами занимается фонд? – Ника, видимо, решила не уступать князя никому.

В это время Анн-Мари, в свою очередь, проявила интерес к беседе и попросила князя Николая перевести. Ника стояла, переминалась с ноги на ногу, поправляла очки. Николай Ильич перевёл жене суть разговора.

– А вы случаем не журналистка? – поинтересовался князь у Ники.

– Студентка журфака МГУ. Может быть, заметку напишу про вашу деятельность. Что тут такого?

– Нет, нет, всё в порядке! Я с радостью отвечу. Наш фонд ставит задачей именно деятельное участие в восстановлении архитектурных памятников, в возобновлении русских традиций, в проведении научных и родословных исследований. Самое широкое поле деятельности, включая даже инвестиции в промышленность и банковский сектор.

– Благодарю! А вы не дадите мне свои контакты, чтоб я смогла переслать вам статью? – Ника подошла к президиуму, и князь протянул ей визитку.

Её спутники, парни, просто изнемогали от эмоций. Юная же журналистка спокойно проследовала на свое место, скромно опустила глаза и забарабанила пальчиками по планшету.

– Charmant petite fille (прекрасная девочка, фр)! – улыбнулась Анн-Мари.

– Светлейший князь, простите, может быть, я тороплю события, но не идёт ли речь о реституции? – поднялся представительный мужчина с сединой, солидным животиком и телефоном на шнурке.

– Честно говоря, вы подняли очень сложный вопрос, – князь несколько секунд помолчал, – если я правильно понимаю, закона, регламентирующего данный процесс пока нет.

– Закона нет. А желание-то вернуть собственность, наверное, у вас есть? – переглянулся задавший вопрос с сидевшими рядом, такими же солидными мужчинами.

По их лицам можно было предположить, что утвердительный ответ со стороны князя очевиден.

– Господа, господа, прошу вас! Не будем бежать впереди паровоза! Вопрос оч-чень деликатный! Оч-чень… – вмешался Сухомлинов.

– Я отвечу, но выскажу своё личное мнение, – спокойно отреагировал Трубецкой, – думаю, что если где-то сохранилось имение, или городской дом, дворец, и есть подтверждённое право на наследство, то справедливо было бы вернуть. С условием полного содержания новым владельцем или, в случае необходимости, реставрации. С землёй сложнее. Думаю, всё вернуть на круги своя невозможно. Все вновь построенные здания и земля под ними возврату не подлежат.

– Скажи, князь, а вот если взаправду будет эта, как её… реституция. Будешь ты возвращать свои земли. А у нас у всех паи. И что делать? – набравшись храбрости, спросил Малых.

– Так, наверное, ничего не делать. Ваши паи, значит, и земля ваша, – Трубецкой пока не вполне представлял себе, что такое паи.

– А для чего же помещик без земли? Что он тогда делать будет? Одно название! – полуутвердительно, полувопросительно сказал Малых, и долго ещё смотрел на князя, – извиняйте, ежели чего…

– Ты, Петрович, того… Забыл, что ли, что мы все свои паи либо уже продали, либо собираемся? – неторопливо поднялся бригадир Калинин. – Вот продадим мы землю вам или государству, так на ней кому-то работать надо. Рентабельно это? Сможете вы, Николай Ильич, зарплату нам достойную платить, чтобы выгодно работать было, или нет? Сейчас крепостных-то нет, а пенсия есть, и паспорта у нас есть, – он хитро прищурился, но говорил вежливо, спокойно.

– Тут надо понимать, что сегодняшняя Россия правоприемница РСФСР, а РСФСР или СССР не правоприемники царской России, так как переворот был насильственный и имущество просто отбирали, – пояснил знаток с телефоном на шнурке.

В общем, после достаточно сухого начала дискуссия получилась весьма интересная. Князь в начале побаивался, что крестьяне примут его враждебно или с недоверием. Отец рассказывал, что господ иначе как «кровопийцами» и «эксплуататорами» в 1917 году и не называли. И про «тёмных, лапотошных» мужиков рассказывал. А тут на тебе – вполне образованные, рассудительные и крепкие хозяйственники. Сухомлинов в процессе обсуждения шепнул ему про паи, разъяснил, что это такое. Князь решил, что надо будет серьёзно обдумать эту тему.

* * *

На следующий день Николай Ильич захотел осмотреть место строительства.

Работы идут полным ходом. Трубецкой в резиновых сапогах, со срезанной ольховой палочкой вышагивает по разъезженной дороге к стройплощадке. С ним рядом семенит Анн-Мари, время от времени что-то говорит по-французски князю. Димитрий и Екатерина Игоревна идут чуть сзади. С Собашниковой дочка и два телохранителя. Ксенофонтов украдкой разглядывает князя и пытается выискать в его облике черты наследственного аристократизма. Ничего особенного не находит. Выше среднего роста, подтянутый, чуть лысоватый. Одет просто, даже очень – джинсы, светлая майка с кровью от пары прихлопнутых комаров, кепочка. Его супруга худенькая, с ассиметричной причёской, в тёмных очках. То быстро-быстро что-то говорит, то замолчит надолго и только обводит пейзаж взглядом. Иногда делает безмолвные жесты, как будто сама себе что-то объясняет. Пара эта Димитрию симпатична. Они с князем на обратном пути даже немного поговорили о здешней природе. Анн-Мари тоже участвовала в разговоре, презанятно произнося русские слова, частенько путая их значения, время от времени кивая и постоянно улыбаясь. Выкурила пару сигарет.

– Димитрий, а вы, я слышал, из этих мест? – спросил князь, когда они обсудили уже все важные моменты строительства.

– Да, ваше сиятельство. Предки по матери отсюда, а сам я родился и живу в Нижнем Новгороде.

– Прошу вас, не называйте меня сиятельством, ну разве уж при каких-нибудь наиофициальнейших церемониях. Просто Николай.

– Хорошо. Я не был здесь более четверти века, и теперь вот вспоминаю детство, родные места. Меня часто привозили сюда ребёнком.

– А я всего третий раз в России, но, знаете, не могу надышаться. Мне как будто хочется всё это вместить в себя, увезти с собой и понять!

– Благодарю ещё раз, что получил эту работу! С местами нынче напряжённо.

– Полно, полно… А, знаете, что? Давайте сходим к краеведу, который был на собрании. Алекс, Алекс…

– Алексей Семёнович, – подсказала Собашникова.

– Да, благодарю! Катя, удобно это будет?

– Сейчас позвоню ему.

Собашникова связалась с Сидоровым, и он с удовольствием согласился принять князя.

В чистом, просторном доме учителя их встретили сам хозяин, его дочь, недавно овдовевшая, Галина, и её пятилетняя дочка Алёнка.

– Милости просим, дорогие гости! Усаживайтесь за стол. Чем богаты, тем и рады! – Сидоров провёл их по узеньким домотканным дорожкам в горницу с большой, недавно побеленной русской печью. Усадил за стол.

– Ой, как хорошо, а то мы прямо со стройки, ещё не обедали! – улыбнулась Галине, достававшей из печи горшочки с жаркое, Собашникова.

– И вы с нами, пожалуйста! – заметив, что Галина собралась уходить, попросил князь. – Николай, – представился он ей.

– Галина, – женщина села на подставленный князем табурет.

– Алексей Семёнович, нашего гостя очень заинтересовал ваш рассказ на вечере, и он буквально потребовал, чтобы я вас поближе познакомила, – от голоса, духов и всего облика Екатерины Игоревны горница как будто наполнилась её шармом и неотразимым обаянием.

– Благодарю, Катенька, благодарю! Простите, уж назвал вас так, по– отечески, – Сидоров уселся поудобнее.

– Мне очень приятно! – кокетливо проговорила Собашникова.

– Charmant! – поддержала её Анн-Мари.

– Я, Николай Ильич, родился здесь и никуда не уезжал. Вся жизнь прошла в родных местах. Потомственный учитель. Ну, а краеведение – и отдельное увлечение, и дополнение к профессии. Сейчас, знаете ли, не многие интересуются историей своей семьи, своего края. Как много они теряют! Обедняют себя.

– Усадьбу восстановим, сделаем краеведческий музей. Думаю, можно выделить под это несколько комнат. Катя, Димитрий, как вы считаете?

– Легко! – Екатерина Игоревна справилась с жаркое и с благодарностью взглянула на Галину, наливавшую ей кофе.

– Мама, мама, смотри! – в горницу вбежала Алёнка, держащая в ладонях двухнедельного котёнка. Сначала она подошла к матери, а потом, обежав стол, протянула котёнка Маше.

– Какая прелесть! – Маша приняла его в ладони и поднесла близко к лицу, – какой классный! Откуда он, Алёнка?

– Матрёшка принесла. У неё ещё четыре. Айда, посмотрим!

– Айда! – Маша звучно повторила незнакомое, но интуитивно понятное ей слово, поднялась и, поблагодарив за угощение, отправилась за белокурой, загорелой Алёнкой.

– Charmant! – таяла от умиротворения Анн-Мари.

– Может быть, чего покрепче? – предложил Сидоров, – есть домашняя настойка на травках.

Отказываться гости не стали. Наливка оказалась горькой, душистой и без сахара, в общем, как врачи и рекомендуют. Князь то ли в шутку, то ли всерьёз заметил, что она не хуже французского бренди. Димитрий, уставший за день от впечатлений и некоего психологического напряжения, которое испытывал ещё перед князем и Собашниковой, расслабился и обсуждал с Екатериной качество отечественного и зарубежного высшего образования. Алексей Семёнович повёл князя в свой архив, который располагался в мансарде, там же, где краевед оборудовал себе маленький кабинетик. Галина показала Анн-Мари хозяйство. Огород, фруктовый сад и хлев вызвали у княгини неподдельный интерес. И жестами ей общаться уже не было необходимости, так как Галина была преподавателем французского и английского языков в местной школе.

Незаметно наступил вечер. Екатерина Игоревна разыскала Машу в дальнем уголке веранды, где дочь в дорогущих фирменных брючках лежала на полу и любезничала с большой чёрно-белой кошкой, вылизывавшей котят. Кошка в присутствии маленькой хозяйки, Алёнки, совсем не беспокоилась, позволяла брать котят в руки и с удовольствием принимала угощение в виде сыра. Екатерина, недолго думая, улеглась рядом с Машей, обняв её за плечи и поцеловав в голову. Вся компания, уже собравшаяся уходить, ещё минут пятнадцать ожидала их у калитки. Наконец, Собашниковы оторвались от котят, и, сопровождаемые телохранителем, подошли к остальным. Стали прощаться.

– Так что, Николай Ильич, думаю, так всё и было, – седенький краевед заговорщицки, будто доверяя тайну, склонился к Трубецкому.

– Интересно, интересно, – задумчиво проговорил князь.

– Вы поинтересуйтесь при встрече.

– При встрече обязательно. Только знакомство-то было шапочное.

Собашникова пригласила радушных хозяев заходить к себе, когда захотят, и они распрощались.

На следующей неделе князь с княгиней отбыли.

* * *

Чета Разумовых уже почти месяц отдыхала в ведомственном санатории от бывшей работы Виктора Сергеевича. Такой подарок ему сделали при увольнении за безупречную службу. Семья выбрала именно этот вариант отдыха из-за того, что всю молодость ездила на черноморское побережье Кавказа, и теперь решила вспомнить былые годы и сравнить с зарубежными курортами, куда Разумовы иногда имели возможность выехать в тучные 2000–2013 годы. Цена отдыха для работников прокуратуры символическая, поэтому можно позволить себе побыть на море подольше стандартных двух недель. Марина со Светланочкой, преимущественно, валялись на пляже или ходили на доступные оздоровительные и косметические процедуры, а Разумов чаще всего играл в шахматы или читал на роскошном балконе номера. Несколько раз они съездили на экскурсию. Светлана достигла уже того возраста, что могла вскоре выйти замуж, хотя родители и советовали ей сначала получить высшее образование. Ухажёров хватало, но явного фаворита пока не было. Да никто и не сватался. Вместе с тем, она была вполне домашней девушкой, с удовольствием отдыхала с папой и мамой, особых хлопот не доставляла. И Марине так легче следить за дочерью, учить её женскому уму-разуму.

Светланочка с матерью вошли в номер и застали главу семейства сидящим в своей любимой покойной позе на балконе, разговаривающим по телефону.

– Уже два дня? И никаких требований?

– Говорил же я тебе, что она что-то скрывает.

– Андреич, ну чего ты волнуешься? Тебе-то что?

– Понимаю, понимаю.

– Не знаю, постараюсь.

На вопросительный взгляд супруги Виктор пояснил, что в Долгом произошло чрезвычайное происшествие, всё село гудит, а Панин уже вторые сутки разыскивает сына Собашниковой.

– Иван пропал? – Светланочка вышла к отцу на балкон.

– Два дня от него вестей нет. Куда ушёл не предупредил. По мобильному не доступен.

– Похитили выкуп требуют? – Марина спокойно развешивала мокрое бельё.

– Пока ничего не требуют.

– Сейчас попытаюсь с ним в соцсетях связаться, – Светланочка перебралась на диван и уткнулась в планшет.

– Дорогой, открой-ка мне пивка! – Марина вышла на балкон, перегнулась через перила и вдохнула полной грудью, насыщенный ароматами моря и цветущих растений, сочинский воздух.

– Дорогая, ты бы хоть халат накинула! – Разумов принёс пиво и отдал, занявшей его кресло, жене.

– А что, ты меня стесняешься? – Марина положила стройные ноги на перила балкона и томно взглянула на мужа.

– Ну что ты, Мариночка! Опасаюсь, как бы на тебя не стали слишком заглядываться другие мужчины! – он подошёл к жене и посадил её к себе на колени.

– Правильно, опасайся! – полушутливо сказала Марина и поцеловала мужа в обширную лысину.

– И в интернет не выходит, – вбежала на балкон Светлана, – папа, ты поедешь помогать разыскивать Ивана?

– С какой стати? – ответила за мужа Марина, – у нас ещё неделя пребывания оплачена.

– Ну, мама, так нельзя!

– Да, Мариночка, давай пораньше уедем! Деньги вернут, я договорюсь.

– Тебя когда просишь в другом каком месте договориться, так ты «неудобно» да «неудобно». А тут как пальцем Панин поманил, так ты и полетел!

– Мама, и я хочу Ване помочь!

– Чем ты ему поможешь? Да и надо ли помогать-то? У богатых свои причуды!

– Мариночка, но мы же отдохнули! Целый месяц здесь. Ты сама говорила, что надоело.

– Так я тебя ремонт в квартире звала делать, а не по лесам шастать.

– Тебе же в деревне и самой понравилось!

– Так и быть, через день поедем.

– Но, может быть поздно!

– Витя, я с тобой уже двадцать пять лет живу. Мне самой погоны можно вешать. Там вся полиция на ушах стоит. А Панин твой выслуживается, да и без ума от этой барыни, по-моему! Меня не проведёшь. Вон как про неё рассказывал, как про какую-нибудь принцессу! И ты туда же? Так ты уж не на службе, тебе о заработке нужно думать. Или тоже в неё влюбился?

– Мариночка, уж чего, чего…

– Ладно, пока верю, – отрезала жена, – но поедем без спешки. Соберёмся, как люди. Купи-ка пока билеты на самолёт.

* * *

Незадолго до февральской революции Рощин понял, что ничего хорошего Россию в ближайшее время не ждёт, а грядут серьёзные потрясения. Провидцем, конечно, себя не считал, выводы делал из умонастроения людей, с которыми приходилось сталкиваться. Круг его общения состоял из дворян, многие из которых становились всё более скептически настроены к правящей династии, и рабочих, строивших железную дорогу и умиравших от болезней и непосильного труда сотнями. Рабочие превращались из тёмных и забитых людей в кое-что умеющих и понимающих грамоте специалистов. Конечно, они оставались гораздо ниже по уровню знаний чем инженер Рощин, но многие представители русского сметливого народа стремились к знаниям и быстро овладевали азами профессии. Они не могли не видеть, что их используют на все сто процентов, отжимая силы за копейки. Наблюдая за дворянами, они также замечали, что этот управленческий класс зачастую менее компетентен в профессии чем они, часто более развращён, но имеет богатство и полную власть над народом. В массах назревало недовольство, а революционно настроенные люди умело использовали момент. Да ещё война эта! Многие дворяне, честные, любившие монархию и народ, пытались менять ситуацию, развивая свои имения, перенимая за рубежом новшества и адаптируя их в своих хозяйствах. Их было немало, к таким относился и Рощин. Но он видел, что в настоящий момент усилия людей, признающих лишь поступательный, а не революционный путь развития, не смогут преодолеть мощного бурлящего течения. Как вода прорывает детскую запруду, так и эта лавина сметёт всё на своём пути и разрушит здание. Рощин и подобные ему считали, что дворяне должны больше работать, показывать крестьянам и рабочим пример и в гражданском поведении, и в нравственности. Но делать это надо было начинать уже давно, и с какого-то периода в России упало доверие к господам, возникла пропасть между народом и элитой. А при бунте многие ли крестьяне будут разбирать кто прав, кто виноват? Достанется всем, был уверен Михаил Григорьевич. Поэтому он заранее перевёл имевшиеся сбережения в английский банк, дал управляющему имением подробнейшую инструкцию и выехал в Лондон в конце 1916 года.

* * *

– Конунг, здесь какая-то деревня, – сообщил разведчик.

– Далеко?

– Рядом.

– Воины есть?

– Не заметил. Похоже, это мирное племя.

– Проводи меня туда. Эрик, со мной. Возьми пятерых.

На возвышенном месте, около ручья расположилось с десяток хижин. Посередине деревни разведён огонь, на вертеле жарится туша кабана. Вокруг очага расположились жители поселения. При виде вооружённых пришельцев мужчины мгновенно вскочили и ощетинили в сторону чужаков длинные палки с остро отточенными концами. Трувор жестом велел своим воинам убрать мечи, мгновенно вынутые из ножен, и произнёс слова приветствия. Но его не поняли. Мужчины неизвестного племени расступились, и вперёд вышел высокий седой старик. Он также что-то сказал, но Трувор, также не узнал язык этого племени росов. Он подозвал Олафа, выполнявшего роль толмача, и попросил перевести. Олаф сказал, что старейшина племени просит их к очагу. Старик, подтверждая его слова, жестом показал на огонь. Трувор и сопровождающие сели у огня рядом со старейшиной. Одна из пожилых женщин поднесла им мясо и какой-то душистый горячий отвар. С поклоном отошла. Конунг помедлил есть, велел сначала попробовать подношение одному из своих. Через некоторое время, решив, что здесь опасность не угрожает, принялся за трапезу.

– Я Авон, старейшина чудского племени. Это – мой род, – сообщил старик.

– Я Трувор, конунг норманнских викингов. Мы идём в Новый город.

– Воевать?

– Нет, иду к брату. Но мы сбились с пути. Мои люди устали, нам требуется отдых. Поэтому разбили лагерь у озера.

– Моё племя занимается собирательством, охотой, бортничеством. Наши деревни раскиданы по всей округе.

– Можете ли вы дать нам съестных припасов? Мы заплатим серебром, или дадим что-то из оружия.

– Мёд, сушёное мясо, хлеб.

– Мы постоим здесь ещё день и отправимся в путь.

– Если есть больные, наша знахарка может посмотреть.

– Дашь провожатого, отче?

– Дам.

* * *

Строительство усадебного дома двигалось споро. Сковорода и Дементьев присели на бревно на берегу озера. Время обеда. Недалеко от них расположились рабочие.

– Ну что, Фёдорыч, успеем до зимы под крышу завести?

– Будет финансирование, так успеем.

– Будет. Шеф говорит, деньги поступают исправно.

– Тогда вопросов нет. Так, мужики?

– Фёдорыч, ты же нас знаешь. Разве подводили когда?! – отвлёкся от макарон по-флотски крепыш лет пятидесяти с приплюснутым носом.

– Деньги нужны, а то кредиты чем отдавать? У меня семья! – вторил ему молодой парень, который, как заметил Сковорода, шутя кидал в одиночку сосновые венцы.

– Так вы и здесь кредитов набрали? – удивился Сан Саныч, – а я думал, что только в городе все закредитованы.

– Что же мы, хуже людей? – обиделся парень, – надо было пристрой к дому сделать, я кредит и взял. Заработная плата, пока сюда не устроился, с перебоями шла, а проценты по кредиту банк регулярно требует.

– Говорят, к вам князь приезжал, и по этому поводу целое собрание устроили? – Сковорода решил перевести разговор на другую тему, чтобы не раздражать работников.

– Было дело, – отхлебнул из кружки-термоса Калинин. Сиживал я на том собрании.

– Расскажи, Фёдорыч! – попросили ребята.

– Расскажи, расскажи… Я, между прочим, давно этого ждал. Не может так долго земля без хозяина быть!

– Все в Долгом удивились, что за князь, что за встреча такая? Зачем? – загалдели мужики.

– Так, что князь? – Заинтересовался Сковорода.

– Нормальный, вроде, мужик. Молодой ещё. Жизни нашей не понимает. А обиды, вроде, нет. И разговаривает уважительно!

– На что ему обижаться?

– Ну, как на что? Земли-то эти раньше его предкам принадлежали, Трубецким.

– И что теперь? Хочет всё назад прибрать? Так, кто ему даст? Вон у Малого целая теория есть, что теперь крестьянин лучше, чем когда-либо живёт. Слыхал, Фёдорыч?

– Как не слыхать?! Сытнее, не спорю. И розгами не бьют. Но вот заметь, дом ты сейчас чей восстанавливаешь?

– Как чей? Известно, Рощина.

– А Рощин кто был?

– Помещик.

– Ну, вот и получается, что ты строишь помещичий дом на деньги другого, пусть и не помещика, но очень близкого по социальному статусу богатого человека. Свой дом строишь под заём от другого господина, которого и не знаешь. А вот сможешь ли ты ему отдать долг, покажет время.

Подошёл Ксенофонтов. С интересом стал слушать.

– Что происходит с теми, кто долг по кредиту не может вернуть? – поинтересовался у Димитрия молодой семьянин, ловко кидавший брёвна, – из домов выселяют и имущество отбирают?

– Пока таких случаев не очень много, потому что законодательство позволяет оставаться в жилье, если оно единственное. Но нервы приставы точно потреплют. А если есть что-то ещё, кроме квартиры, так придётся продать. Приходится людям перекредитовываться, ещё дальше залезать в долги.

– Как в болото?

– Точно.

– Ну, пора за работу! – встал Сковорода. За ним остальные.

– Мужики, я ещё на минуточку оторву. Хочу объявление сделать, – обратился к присутствующим Ксенофонтов, – слышали, наверное, что у Собашниковой сын пропал?

– Как не слыхать! Бедовая баба! То лошадь пристрелят, то дитё куда-то задевается!

– Тише, олух! Какая она тебе баба? Работодательница, – послышались осторожные голоса.

– Дело не шуточное! Если кто что услышит, заметит кого незнакомого в округе, или что-то странное или настораживающее, или не дай Бог найдёт… тело, то сразу говорите.

– Лады, – мужики разошлись по рабочим местам.

* * *

– Хороши у тебя огурчики, Андреич! – Разумов наслаждался отдохновением от дневного марева, – сам солишь?

Они сидели с Паниным под яблоней в саду, за дощатым столиком, на котором живописно разместились бутылка водки, малосольные огурчики и свежие помидорчики, иной традиционный для средней полосы России овощ, солёное деревенское сало и ржаной хлеб.

– Нет, конечно. Жена, – недовольно буркнул Панин.

– А-а. Ну, давай ещё по одной.

– На службу завтра. Вот никак не думал, что служба эта … ко мне на дачу переползёт!

– Да не переживай ты так! В первый раз, что ли?

– Давят на меня, результат требуют! Тонну бумаги исписал, планы оперативных мероприятий, протоколы… ну, да ты не хуже знаешь.

– Вот поэтому я на пенсию и ушёл. Подальше от канцелярщины и компанейщины. Как громкое дело или у сильных мира сего что-то случилось, так с тебя три шкуры сдерут. Как простой человек, так можно спрятаться за общими показателями раскрываемости. А уж бумаг ненужных… нет бы чёткую систему работы выстраивать, людей честных и толковых подбирать… Ну, да ладно!

– Лучше бы присоветовал что, рассудительный ты наш!

– Я тебе сразу сказал, ещё когда эту элитную кобылу пристрелили, что темнит барыня ваша. И сейчас повторю. Неделю от сына или его похитителей ни слуху, ни духу, а она всё своё гнет, в столицу покровителям жалуется, мол, розыск плохо идёт. На неё уж давно вышли и выкуп требуют! Или она что-то другое скрывает.

– А если парня уже нет в живых?

– Тогда искать тело надо. Это другой разговор.

– Ваня вышел из дома днём, на следующий день после собрания, на котором князь с народом встречался. Пошёл в аэроклуб. В аэроклубе его не видели. Чужих в селе никого не заметили, незнакомых машин также. Телефон, планшет с ним. Всё выключено. Окрестные деревни обошли, жителей опросили – ничего. Лес прочесали – ничего.

– Князь, народ… Если бы я такое услышал с десяток лет назад, так не поверил бы!

– Твоё здоровье! – Панин всё-таки пропустил стопочку.

– Значит, он до аэроклуба не добрался?

– Почти добрался. Собаку по следу пускали. На автостоянке след обрывается.

– Соответственно, с кем-то на машине уехал.

– Похоже.

– Знаешь, что я тебе скажу? Надо с Собашниковой по душам поговорить, мол, понимаем, бизнес, щекотливые моменты. Но пока вы нам реальное положение дел не обрисуете, парня не сможем найти.

– Правильно, Сергеич! Завтра пойдём к ней вместе. Я тебя представлю, как опытного сыщика, который в настоящее время как раз переквалифицируется в частного детектива. А ты с ней свои психологические этюды и пробуй. Согласен?

– Вот чего для старинного друга не сделаешь?! – Разумов посмотрел на Панина добродушным, понимающим взглядом, – договорились!

Разумов встал, полюбовался на закат, вдохнул полной грудью, почему-то покачал головой и отправился в дом за чаем.

* * *

Примерно в это же время Димитрий возвращался домой от Собашниковой. Получил зарплату. В Долгом тихо. Селяне, преимущественно, находились в этот час в своих домах или огородах. Заканчивали работу. Ужинали. Заходили друг к другу в гости. В отдалении на турбазе слышалась музыка. Димитрий вспоминал, как ещё пару месяцев назад он искал работу и не представлял себе, что сможет оказаться в знакомом с детства крае, общаться с князьями, депутатами, помещиками, прорабами, крестьянами, а не сидеть за монитором компьютера и смотреть в порядком надоевшие таблицы продаж, требуя от сейлз-менеджеров выполнения планов. Долгие годы, занимаясь подобной работой каждый день, с перерывом на короткий отпуск, он устал и как-то внутренне выгорел. Ему хотелось чего-то нового. И вот он получил то, чего даже не мог предположить. Конечно, Димитрий остался доволен. Общий положительный фон пребывания Ксенофонтова в Долгом был, конечно, омрачён происшествием у Собашниковой. Но Димитрий верил, что всё в конце концов закончится благополучно. Надо отдать должное Екатерине, как он теперь её называл, за завидное мужество и внешнее спокойствие, с которым держалась несчастная женщина. Не изменяя своим привычкам, она каждый день выслушивала доклады о состоянии дел, ездила верхом, пилотировала самолёт, а сегодня даже прыгнула с парашютом. В тот день Димитрий добрался до Долгого на машине со строителями. Как раз подъехал к аэроклубу, где обнаружил Машу, которая ждала мать. Девочка всматривалась в небо, и когда парашютист отделился от самолёта, напряглась как струнка, не сводила взгляда с опускавшейся под куполом фигурки. Не дожидаясь приземления, вдруг, стремглав, бегом бросилась на поле. Запыхавшаяся, со слезами на глазах она обняла Екатерину, уже снявшую шлем и ранец. И больше не отходила от неё.