Текст книги "Огненный глаз Тенгри"

Иван Георгиевич сразу после заутрени отца Евстафия пригласил меня в свою каюту – кстати, единственную на струге, ибо на судах этих каюты предназначались исключительно для капитанов или, к примеру, для казачьих атаманов во время похода. Господин Гмелин милостиво предложил мне присесть, сам же расположился в венском кресле против окна и принялся набивать трубку из серебряной табатерки[19]19
  Табатерка – коробочка для хранения табака (устар.).


[Закрыть]. Я же за отсутствием других сидений воспользовался бочонком у двери.

Господин Гмелин тщательно умял табак, взял щипцами уголек из маленькой жаровни и разжег трубку. Лишь окончив сию сложную процедуру, Иван Георгиевич счел возможным начать разговор.

– Ты, верно, думаешь, Степан Петрович, и зачем это меня немец через гору посылает?

– Да, господин Гмелин, – подтвердил я. – Если позволите, я уточню свои сомнения…

– Не стоит, – отмахнулся Иван Георгиевич и на короткое время отвлекся курением. Затем снова заговорил: – Видишь ли, Степан Петрович, наше путешествие по Сибири еще в самом начале, предстоит пройти многие и многие мили… э-э, версты… и по воде, и по суше. И не всегда нам придется делать это вместе. Посему я уже сейчас решил озаботиться созданием малых отрядов для самостоятельной работы на просторах этого… unermeβlich – необъятного края.

– То есть, если я правильно понял, господин Гмелин, вы предлагаете провести нам что-то вроде подготовительного похода?

– Да, точно – подготовительного. Или нет, это скорее будет Ausflug – познавательная прогулка.

– Что ж, мы готовы верой и правдой…

– Нет, Степан Петрович, ради науки! Только ради истины и полноты знания пойдете вы туда. Вам нужно будет преодолеть примерно сорок-пятьдесят верст – это займет пять дней. И еще два дня я буду просто стоять в устье Сары-су.

Иван Георгиевич вновь занялся своей трубкой, я же терпеливо ожидал продолжения.

– Я не жду от вашего похода ни открытий, ни событий – их здесь просто не может быть. Ваша главная задача – пойти и дойти. Я должен увериться в ваших… Moglichkeiten, э-э… возможностях, дабы в будущем поручать вам настоящие и серьезные исследования.

– Постараюсь оправдать, господин Гмелин…

– Да уж, будьте любезны, господин будущий адъюнкт. – У профессора отчего-то начало портиться настроение, что, впрочем, бывало с ним и ранее, если случалось переедание.

Я счел за благо ретироваться, тем паче что напутственное слово было уже получено…

Весь первый день мы довольно быстро шли по редколесью и опушкам почти параллельно течению Терси. Погода нам благоприятствовала. Осеннее солнце словно вспомнило о своем летнем прошлом и припекало наши спины так, что к полудню пришлось снять шабуры и переложить их в заплечные мешки. Пообедав солониной, хлебом и чесноком и запив это двумя-тремя глотками портвейна, мы продолжили поход.

Я нашел на одной из полян необычное метельчатое растение, похожее на мелкий камыш, но со странно изрезанными листьями. Торопчин сумел поймать крупную красивую бабочку с огненно-красными пятнами на темно-вишневых крыльях. Я определил ее как представителя семейства Pyralidae весьма редкой разновидности. Торбок же чувствовал себя лучше всех и весь день распевал свои гортанные песни, а на ужин неожиданно приволок большого зайца, успевшего нагулять зимний жир.

Я стал подумывать, что у нас действительно получается легкая познавательная прогулка, однако следующий день в корне поменял сие поспешное заключение.

Поутру, доев остатки зайца, мы продолжили подъем на Салтышык. Речка Терсь, и ранее неширокая, совсем превратилась в ручей, временами исчезавший среди сланцевых выходов, затянутых мхами и камнеломкой. Спустя час Торбок объявил, что надо уходить от реки, и махнул рукой в направлении широкого распадка между двух покатых склонов, укрытых разноцветьем осеннего леса.

Двигаться по камням, хотя и сглаженным ветрами и временем, стало не в пример труднее. Распадок, хоть и широкий, однако же уводил нас вверх. Скорость продвижения упала до полуверсты в час. Но Торбок пообещал провести нас, как он выразился, старой тропой. Она якобы шла по восточному, более ровному склону распадка и проходила мимо некоего загадочного места Козыр-агаш. Невзирая на расспросы, хитрый телеут только щурил и без того узкие глаза и улыбался, заверяя, что белым телгерам[20]20
  Телгер – мудрец, ученый человек (тюрк.).


[Закрыть] будет интересно.

Подъем по тропе продолжался несколько часов. Дважды мы останавливались и почти валились с ног от усталости. Пот заливал мне глаза и шею, рубаха прилипли к телу.

И это невзирая на, в общем-то, нежаркую погоду и путешествие под сенью сосновых крон.

Семену приходилось и вовсе туго, он тяжело дышал и пучил глаза. Воду свою он выпил давно, и я уже не раз давал ему глотнуть из своей баклаги. Торбок же, напротив, выглядел бодрым и свежим, умудрялся еще лазить на склон горы и каждый раз приносил то горсть брусники, то ветку кислицы. А однажды предложил пожевать листья какого-то растения, уверяя, что это прибавит нам сил.

Листья оказались на вкус терпкими и кислыми, однако вскоре мне действительно стало лучше, в голове прояснилось, и в ногах появилась непонятная легкость. Торопчину, по всей видимости, также полегчало, и далее он уже шел по тропе на ногах, а не на четвереньках, как перед этим.

– Что это за растение? – поинтересовался я.

– Китэрэкле саулык, – радостно ответил Торбок.

Я непонимающе оглянулся на Семена. Он поморщился и неохотно перевел:

– Что-то вроде «приносящего здоровье»… Черт побери, Григорий! – рявкнул он вдруг на Торбока. – Сколько раз тебя просили говорить по-русски!

– Ты зря сердишься на него, – укорил я приятеля, – ему иной раз проще сказать на родном языке, чем коверкать наш.

– Он живет в России, так пусть изволит выучить и язык!

Меня неприятно поразили слова Семена – раньше за ним такого не водилось, чтобы злиться на чужой говор или поведение аборигенов. Но я счел причиной этого его состояния тяжелыми условиями похода, и вскоре забыл об оговорке. И напрасно!

Часа в четыре пополудни мы наконец достигли перевала, и я предложил сделать большой привал и пообедать. Вдвоем с Торбоком мы быстро набрали валежника и разожгли костер. Семен меж тем разложил прямо на мху нашу походную скатерку, а на ней – скромные остатки запасов.

– Нам не хватит еды еще на два дня, – сделал он вывод.

– Тогда уменьшим доли, – предложил я.

– А зачем мы кормим этого телеута? – заявил вдруг Семен.

Я торопливо оглянулся: Торбока на полянке не оказалось.

– В чем дело, Семен? – строго спросил я. – Чем тебе досадил наш проводник?

– Да он специально нас по буеракам и камням ведет! Чтоб мы тут и окочурились!

– Да зачем ему это надо?! Ну сам посуди. Его же наняли в экспедицию, денег дали, муки да ткани для семьи, пороху… Он благодарен нам аж до земли!

– А теперь ты подумай, – Торопчин зло прищурился и цедил слова сквозь зубы. – У нас карабины, пули, порох, деньги, справная амуниция. Чего стоит завести под какую-нибудь скалу или на осыпь. Свалимся, свернем себе шеи, и все наше барахло ему даром достанется! Закон тайги: что нашел – мое! И главное, врать ему не придется, мол, трагическая случайность, в горах и не такое бывает. А станут проверять – все и подтвердится.

Я был ошеломлен его умозаключениями. Подобное могло привидеться лишь больному головой человеку. А я-то считал Семена своим другом!

– Мне жаль, – сказал я, – что ты так думаешь об этом человеке. Он ничем не хуже нас с тобой. К тому же без него мы действительно не выберемся из тайги. Так что спрячь свои черные мысли подальше и Бог тебе судья!

Торопчин ничего на это не ответил, но по лицу его было видно, что мнение свое о Торбоке он не изменил. На всякий случай я свой рожок с порохом переложил из мешка себе за пазуху.

Отдохнув и подкрепившись, мы отправились дальше по извилистой тропе, явно начавшей спуск, и некоторое время спустя довольно неожиданно вышли в уютную неширокую долину, заросшую высокими травами, ильмами и березами. Сосны исчезли вовсе.

Торбок остановился на краю длинной расширяющейся впереди прогалины и, махнув туда рукой, сказал:

– Это дорога на Козыр-агаш.

– Ну так пошли быстрее! – буркнул Семен и первым зашагал сквозь травяную стену.

Торбок посмотрел ему вслед и только непонятно покачал головой, потом повернулся ко мне:

– Почему Семен такой усал кеше… Злой, да?..

– Он боится, – сказал я и направился за Торопчиным.

– Я понял, Степан дус[21]21
  Дус – друг (тюрк.).


[Закрыть], – сказал телеут.

Шагов его я не услышал, а когда обернулся, Торбока позади не оказалось. Невольно я передернул плечами: неужели бросил? А вдруг Торопчин был прав? Усилием воли я отогнал неприятные мысли и продолжил путь.

Но Торбок действительно пропал надолго, и Семен не один раз бросал на меня торжествующие взгляды, но покуда помалкивал, видимо, желая насладиться моей растущей растерянностью. Однако перед закатом, когда мы добрались почти до конца долины, телеут неожиданно появился перед нами, имея вид гордый и торжественный.

– Кэдрле галимнэр, без кильдек.[22]22
  Уважаемые ученые люди, мы пришли (тюрк.).


[Закрыть] Козыр-агаш – священное место людей из рода Кедра. Еще ни один ак-кул не видел его! Вы будете первыми!

– И что же в нем особенного? – желчно спросил Семен. – Наверное, обычное языческое капище, идолы там всякие…

– Каждое капище своеобразно, – попробовал я его урезонить. – Мы еще не видели ни одного телеутского места поклонения древним богам.

– Козыр-агаш – не наше священное место, – сказал Торбок. – Люди из рода Кедра называют себя сары-шор. Это один из самых старых и больших сеоков[23]23
  Сеок – здесь: крупное родо-племенное объединение; распространено у тюркских народов Алтая и Сибири. – Прим. автора.


[Закрыть]. Они жили в этих горах еще до прихода моего племени.

– Зачем же ты привел нас к чужому капищу? – подозрительно спросил Торопчин. – Хочешь поссорить нас с татарами[24]24
  Торопчин имеет в виду кузнецких татар. Так русские поселенцы называли аборигенов Кузнецкого Алатау. В 1861 году ученый-исследователь В.В. Радлов предложил термин «шорцы» (по названиям самых крупных сеоков – ак-шор, сары-шор, кара-шор и др.), который признан и в настоящее время. – Прим. автора.


[Закрыть]?

– Дурак ты, Семен! – не выдержал я. – Торбок, наоборот, гордится своими соседями, уважает их верования.

– Ладно, извини, Степан, – Торопчин как-то сразу сник (хотелось верить, что от моей отповеди) и тяжело вздохнул: – Погорячился я что-то…

Мы обогнули небольшой холм, поросший березняком, и перед нами вдруг открылась совершенно круглая поляна, посреди которой рос великолепный, могучий кедр. Огромное, узловатое основание его указывало на весьма почтенный возраст дерева – никак не менее пятисот-шестисот лет. То есть, когда этот кедр был высажен здесь – а сей факт не подлежал сомнению, ибо в таком месте естественным путем он появиться не мог, – на Руси полыхала большая война между Рюриковичами и Ольговичами!

Священное дерево гордо раскинуло свои пушистые ветви, шатром прикрывшие круговую, тщательно утоптанную площадку сажен в двадцать шириной. По окружности площадки через равные промежутки стояли треугольные каменные останцы, явно обтесанные для единообразия. Издали останцы смахивали на зубы некой апокалипсической твари, погребенной под горой. С восточной стороны саженях в пяти от ствола кедра возвышалось собственно идолище – огромный истукан, вырубленный из целого куска скалы, быть может, уже бывшего тут изначально.

Внутренне трепеща перед величием капища, я обошел его за пределами утоптанного круга и встал перед фигурой древнего бога. Истукан был изображен сидящим, со сложенными на коленях руками ладонями вверх. Его грубое лицо, обозначенное лишь примерно, было обращено к вершине ближайшей горы, а во лбу зияло глубокое отверстие, формой похожее на ромб. Или глаз. Хотя остальные два глаза располагались как у человека, только имели квадратную форму.

– Что это за страшилище? – спросил за моей спиной Семен.

Ответить я не успел.

– Это Тенгри – хозяин Верхнего Мира, – спокойно и чуточку торжественно произнес голос Торбока.

– Ты говоришь о Небесах? – поспешил вмешаться я, опасаясь, что Торопчин опять сморозит какую-нибудь глупость.

– Небес всего девять, – поучительно сказал Торбок. – На девятом живет Ульген, создатель и отец Вселенной. Он не вмешивается в дела других богов. Нижним Миром правит его брат Эрлик, Средний Мир отдан людям и духам, а в Верхнем Мире живут боги. Некоторые из них следят, чтобы духи не обижали людей. Тенгри – самый главный среди богов, ему подчиняются солнце, луна и звезды. А живет он на третьем Небе…

– А что это там за камень, у ног вашего Тенгри? – перебил телеута Семен.

– Это жертвенный камень. Когда Белый кам приходит говорить с Тенгри, он совершает один из двух обрядов – умиротворения или призвания. На камне приносят жертву, либо оставляют ясак.

– Скажи, Торбок, – спросил я, – а телеуты тоже поклоняются Тенгри?

– Да. Но у нас его зовут Энгер. А ханты, что живут на севере, называют его Эндури. У богов много имен…

Солнце уже зацепилось за верхушки гор, и потому мы решили заночевать здесь, в Козыр-агаше. Правда, Торбок уговаривал спуститься ниже, к перевалу, но Торопчин заявил, что зверски устал и потому никуда отсюда не пойдет. Спорить с ним у меня тоже сил не было.

Мы отошли к дальнему краю поляны, к березовой опушке, и разбили скромный бивуак. Торбок, оказалось, успел добыть где-то три довольно крупные, похожие на форель, синеватые рыбины с лиловыми плавниками, хотя никаких крупных ручьев или озер нам по пути сюда не встретилось.

– Это там, – ткнул телеут рукой с ножом, которым разделывал добычу, в сторону заката. – Под той горой течет Чарык-чул[25]25
  Чарык-чул – Светлая речка (шор.).


[Закрыть]. В ней всегда чистая вода и много рыбы.

Мы поужинали нежнейшим белым мясом, запеченным на плоском камне, положенном в костер, затем вытащили из мешков толстые шерстяные одеяла, которые нам выдал в Кузнецке интендант экспедиции господин Храпов, и улеглись вокруг прогоревшего костра. Караулить, как в прошлые ночи, не стали – Торбок уверил нас, что дикое зверье, в особенности хищники, в Козыр-агаш не заходят.

Заснул я мгновенно. Тем неприятнее было пробуждение.

Над горами сверкало и грохотало, хотя никаких видимых признаков приближающейся грозы вечером мы не обнаружили. Выбравшись из-под одеяла, я обнаружил, что телеут снова исчез. Торопчин же продолжал безмятежно спать, причем его храп по силе звука вполне был сопоставим с раскатами грома.

Я стал оглядываться вокруг и вдруг заметил, что на капище, возле жертвенного камня горит свет и мечутся искаженные уродливые тени.

Любопытство и рассудок во мне боролись, наверное, целую минуту, и все же первое победило. Я не стал будить Семена, справедливо рассудив, что без него спокойнее, подобрал свой карабин и крадучись направился к капищу.

Странная и жутковатая картина открылась моим глазам. У ног истукана Тенгри горели два факела, воткнутые, видимо, в специальные углубления по обеим сторонам жертвенника. Перед камнем в круге трепещущего света крутился и приплясывал высокий человек, облаченный явно в звериные шкуры. В руках у него был круглый, разрисованный непонятными знаками бубен. Я догадался, что этот человек – шаман, или кам, как его называл Торбок, – совершает некий обряд, камлание, то есть общение с духами или богами.

Тогда я медленно прополз на четвереньках между треугольными останцами внутрь вытоптанного круга, чтобы разглядеть все действо поближе и записать позже в подробностях. Я понял, какая редкая возможность представилась мне, потому соблюдал крайнюю осторожность. И все же я прозевал, как телеут сцапал меня за плечо и прижал к земле.

– Степан дус, – зашептал он мне прямо в ухо, – дальше ходить нельзя! Это Салагай, Белый кам! Он сейчас будет говорить с Тенгри, ему нельзя мешать…

– А что за обряд он хочет совершить? – тихо спросил я.

– Наверное, будет просить помощи у хозяина Верхнего мира. Видишь, у камня лежит большой мешок. Там баран – дар Тенгри…

Шаман вдруг прекратил пляску, подошел к камню и вытащил из-под своих шкур какие-то предметы. Я не смог их разглядеть из-за большого расстояния, но зоркий Торбок сумел и прицокнул языком:

– Ну, дус, тебе очень повезло! Салагай хочет разбудить Тенгри!..

– Зачем?

– Думаю, из-за пожаров. Тайга нынче горит по всему краю – почти все лето не было дождей, даже болота высохли. Так уже было раньше. Старики говорят: пока Тенгри спит, айны хозяйничают на земле…

Неожиданно наш разговор был прерван громким пыхтением, и через мгновение на землю рядом со мной плюхнулся Торопчин.

– Что тут происходит? – довольно громко начал он, но я показал ему кулак, и Семен тут же сбавил тон: – Почему ты меня не разбудил?

– Тише! – цыкнул я на него. – Смотри лучше. Это Белый шаман, Салагай. Он сейчас совершит очень древний обряд с жертвоприношением! Такого еще никто из русских или европейцев не видел. Мы – первые!..

Шаман между тем подошел к своему мешку, наклонился над ним, мешок дернулся и забился на земле. Тогда Салагай обернулся куда-то в сторону и крикнул. На его зов из темноты, с противоположной от нас стороны в круг света вошел тоже высокий парень в татарском халате и лисьем малахае, лицом похожий на шамана. Вдвоем они развязали мешок, но в нем оказался не баран!

На свет появился еще один парень. Голова его была обрита, лишь на затылке оставался длинный хвост из волос. Руки пленника были стянуты за спиной у локтей ремнем. Но одежда его заметно отличалась от татарской. Мы с Семеном застыли, пораженные необычным зрелищем.

– Кто это? – наконец смог вымолвить я.

– Это воин-хакас, – как-то нехотя пояснил Торбок. – Две луны назад был набег на городище Сыркаш. Хакасам снова понадобились жены и оружие…

Я слышал кое-что в Кузнецке об этих воинственных кочевниках, но отказывался поверить в свою догадку:

– Неужели Салагай собирается принести в жертву этого воина?!

– Да, – телеут судорожно вздохнул и отвернулся.

– Дикость какая! – в полный голос вдруг заявил Торопчин.

Я не успел его остановить. Семен резво вскочил на ноги и не таясь пошел к капищу. На плече его я к своему ужасу заметил висящий дулом вниз карабин. Шаман и его помощник между тем успели подтащить пленника к жертвенному камню и уложить на него спиной. Помощник придержал хакаса за плечи, а Салагай достал из-под одежды плоскую бутыль, схватил пленника за лицо и влил ему в рот какую-то темную жидкость из бутыли.

Торопчина оба заметили, лишь когда Семен приблизился к ним шагов на десять. Но татары не растерялись. Шаман перехватил пленника, а его помощник шагнул навстречу Торопчину и в руке его сверкнул длинный охотничий нож. Тогда я, не помня себя, вскочил, вскинул вверх карабин, закричал и выстрелил в воздух.

Мое появление также было неожиданным и, в общем-то, решило исход столкновения. Парень с ножом отпрянул назад, Семен же вдруг выхватил из-за пазухи пистоль (я про него не знал!), а пленный хакас вдруг извернулся на камне и ловко ударил обеими ногами шамана в грудь. Салагай не удержался на ногах и упал навзничь прямо под ноги отступавшему помощнику. Тот запнулся о него и тоже упал. Тогда Торопчин взревел как медведь, пальнул из пистоля и, растопырив руки, пошел на татар. Тут оба не выдержали и прямо на четвереньках кинулись во тьму.

Поле боя осталось за нами. Я подбежал к пленнику, пытавшемуся подняться, вынул нож и разрезал путы. Однако это помогло мало. Хакас никак не мог устоять на ногах, его мотало из стороны в сторону, как пьяного.

– Похоже, опоили чем-то, – сказал Семен и витиевато выругался в адрес татар. – Ну, что делать-то будем, Степан?

– Ты лучше скажи, откуда у тебя пистоль? – сердито поинтересовался я.

– Купил в Кузнецке! – с вызовом сказал Торопчин, пряча оружие обратно за пазуху.

Тут к нам подошел бледный даже при неверном свете факелов Торбок. Подбородок его заметно дрожал.

– Что вы наделали, ак-телгер?!

– Мы спасли человека от смерти, если ты не заметил, – огрызнулся Семен, поддерживая шатающегося хакаса.

– Вы лишили Тенгри законного дара!

– Мы прекратили убийство!..

– Мы все теперь умрем… – бесцветным голосом сказал телеут, повернулся и пошел к нашему бивуаку.

А гроза заметно пошла на убыль, так и не разродившись дождем…

Глава 3

Западная Сибирь. Томск

22 июня 20… года

На следующий день я решил последовать совету Олега и начать собственный розыск. И хотя процесс мне представлялся весьма смутно, в основном по прочитанным когда-то детективам, первый шаг я сделал удачный.

Мария сняла трубку сразу, будто ждала моего звонка. Во всяком случае, мне хотелось так думать.

– Директор краеведческого музея. Слушаю.

– Здравствуйте, Мария Сергеевна.

– Дмитрий?.. Вот уж не ожидала…

– А мне показалось…

– Нет. Вам именно показалось. – Она произнесла это чуточку поспешно. – В чем, собственно, дело?

– В Урманове. Он действительно пропал.

– Откуда вы…

– Я был вчера у него дома. Там полный разгром и следы поспешного бегства.

– Боже мой!.. В милицию сообщили?

– Я там с милицией и был. Они считают, что Урманов – подозреваемый номер один в деле об ограблении музея. Дескать, он все и устроил, а потом поссорился то ли с напарником, то ли с конкурирующей бандой.

– Какой еще бандой?! Господи, да что они там придумали? Антон и мухи бы не обидел!

Мария сказала это так эмоционально, что у меня в мозгу шевельнулась маленькая черная мыслишка: а не была ли влюбленность подчиненного и начальницы взаимной?

– Я тоже так думаю, – согласился я. – Более того, я склонен предполагать, что Урманов знал или видел грабителей накануне и попытался помешать.

– Каким же образом?

– Этого я пока сказать не могу, Мария Сергеевна, но обещаю, что вы узнаете первой. А сейчас скажите, не было ли у Антона какого-нибудь приятеля, друга, просто близкого человека, кто бы смог рассказать о нем подробнее?

– Дайте подумать…

Уже хорошо! Когда женщина таким образом говорит о мужчине, значит, она не испытывает к нему особого расположения.

– Кажется, у него была знакомая в университетской библиотеке, – неуверенно сказала Черных. – Надиева, Нуриева, Надырова… – не помню ее фамилию.

– Замечательно! Спасибо, Мария! Еще увидимся. – И я поспешно положил трубку, потому что дальнейший разговор неизбежно перешел бы на личные темы, а мне этого, по крайней мере сейчас, совсем не хотелось.

Надеюсь, она не обиделась. Мария очень умная женщина, а обидчивость – удел недалеких людей.

Окрыленный первым успехом, я тут же позвонил в библиотеку, на ходу придумав себе легенду, будто набираю материал для статьи о нелегком, но почетном труде работников книгохранилищ.

– Дмитрий Котов, журналист, – представился я настоящим именем ответившей мне девушке. – Мне посоветовали поговорить с вашей сотрудницей… Надиевой, кажется?

– Может быть, Нуриевой?

– Да-да, именно с ней! Как ее имя-отчество?

– Анна Маратовна.

– Здорово! А как мне ее найти?

– Она работает в отделе редких документов. Запишите телефон…

«Надо же, как вам сегодня везет, Холмс!» – Я торопливо накарябал номер прямо на телефонной полке и состроил себе самодовольную рожу в висевшем над полкой зеркале. Рожа вышла глупой. «Да, везет, очевидно, именно дуракам!»

Трубку на другом конце долго не снимали. Я даже поглядел на часы: может, рано звоню? Наконец задорный девичий голосок произнес с типичным тюркским акцентом:

– Отдел редких документов. Здравствуйте.

– Исян мы сыз![26]26
  Здравствуйте! (татарск.)


[Закрыть] Анна Маратовна, если не ошибаюсь?

– Д-да… А кто говорит?

– Меня зовут Дмитрий Котов. Я журналист из «Городского вестника», занимаюсь ограблением краеведческого музея, в котором работал ваш знакомый Антон Урманов, – выпалил я единым духом и замер, ожидая реакции. «Если она меня сейчас пошлет, будет права!»

– Почему «работал»?

«Ура! Клюнула!..»

– Потому что после ограбления его нигде не могут найти.

– А дома?.. – В голосе Нуриевой зазвучала неподдельная тревога.

– Дома его тоже нет. Вы, случайно, не знаете, где он может находиться?

– Погодите! – резко сказала, выдохнула девушка, от былой задорности не осталось и следа. – Вы говорите, было ограбление… Что именно украдено?

– Послушайте, Анна Маратовна, это не телефонный разговор, – миролюбиво начал я. – Давайте встретимся с вами после работы, например в кафе «Таежная падь», – назвал я одно из своих любимых, – и спокойно обо всем побеседуем?

– Это у вас такой способ знакомиться?

«Ага, ежик начинает сердиться!»

– Если бы захотел с вами познакомиться, поверьте, избрал бы менее экстравагантный способ. И более приятный для вас.

– Извините, – смутилась девушка. – Просто ваше сообщение об Антоне настолько неожиданно…

– Так вы согласны поговорить и… поужинать?

– Да.

– Прекрасно! Тогда до вечера. В котором часу вы заканчиваете?

– В шесть…

– Вот к половине седьмого я вас жду за вторым столиком слева от входа. Хуш булыгыз![27]27
  До свидания! (татарск.)


[Закрыть]

«Вот теперь, дорогой Холмс, вы стали немножко похожи на сыщика! – похвалил я себя в зеркале. – Теперь можно и в редакцию двигать».

А вот это стало моей ошибкой. Но о ней я догадался, только переступив порог отдела. Там было пусто. Я посмотрел на часы – половина десятого. Странно! Вроде бы все должны быть уже на месте и пить традиционные утренние напитки, ан нет!

И тогда я совершил вторую ошибку, опять же по незнанию. Я постучался в кабинет начальника. Колобок был на посту.

– Войдите!

– Доброе утро, Григорий Ефимович. – Я попытался ретироваться, но…

– А, Котов, заходи!

Разумовский стоял возле стеклянного чайного столика, примостившегося в дальнем углу кабинета под чахлой пальмой вместе с диванчиком. Шеф называл этот угол «зоной релаксации» и, по рассказам ребят, периодически приглашал «порелаксировать» туда молодых сотрудниц «Вестника».

– Кофе хочешь?

– Спасибо, не употребляю, – вежливо отказался я, проходя в кабинет и останавливаясь напротив стола.

– Правильно, – тут же согласился Колобок, даже, как мне показалось, с облегчением. – Кофе вреден для сердца. А у меня для тебя важное задание…

– Григорий Ефимович, я уже на задании!

– Помню. Но это – так, между делом. Все равно же ты еще не начал?

– Как раз наоборот! Я веду независимое журналистское расследование. Дело весьма запутанное! И у меня нет ни минутки свободной…

Но мои неумелые увертки не возымели никакого действия.

– Вот и отдохни, – невозмутимо сказал Колобок, глядя на меня светлыми водянистыми глазами. Как у камбалы. – Знаешь, лучший отдых – это смена занятия?

– В курсе.

– Вот и ладненько. Вчера, вернее, сегодня ночью в коттеджном поселке «Апрель» произошел пожар. Интересный пожар. Съезди туда и подбери материал. Строк на тридцать-сорок.

– Чем же он интересен? – уныло спросил я, поняв, что попал по-крупному и могу просто не успеть к назначенной на вечер встрече с Нуриевой. – Пожар как пожар…

– Вот съезди туда и все выясни, – почти ласково сказал шеф.

Делать нечего. Я отправился в ссылку. Почти сразу выяснилось, что в поселок реально добраться можно только на личном транспорте, которого у меня под рукой не было. Свою любимую «японочку» – «тойоту Корону» – я два дня назад сдал на сервис для проверки ходовой части. Автобус же, значившийся в расписании на автовокзале, ходил по маршруту раз в час.

Я даже не особенно удивился, узнав, что он отъехал буквально за пять минут до моего появления. «Спокойно, Холмс! Обстоятельства играют против вас, значит нужно обойти эти обстоятельства!»

И я обошел. «Извозчик» – вихрастый и рыжий как лис дедок – на раздолбанной «десятке», узнав, куда ехать, запросил сразу двести рублей.

– Почему так дорого, отец? – попробовал торговаться я.

– За порожняк, – невозмутимо парировал тот. – Ты что, думаешь, я тебя там дожидаться стану?

– А если я на пять минут?

– Ври больше! В «Апрель» на пять минут не ездют!..

Пришлось соглашаться. Я твердо пообещал себе, что слуплю с шефа три сотни – разумеется, через кассу – на транспортные расходы.

До поселка от вокзала всего-то было десять километров, но добирались мы туда целых полчаса. На выезде из города из-за аварии образовалась длиннющая пробка. Я сидел тихо, слушая разглагольствования деда и моля только об одном: чтобы тот не вздумал повысить таксу за вынужденный простой.

– Вот как ты думаешь, парень, почему мы в пробке стоим?

– Наверное, авария на переезде, – осторожно предположил я.

– Фигня! Просто ездить народ не умеет! Напокупают корочек, усядутся в свои «шевролюги-мерседесы» и думают, что крутые водилы! Вот раньше-то как в автошколах учили: и правила движения, и вождение, и матчасть в обязательном порядке. А теперь?.. На компьютере кнопочки потыкал, баранку две недели покрутил – и уже водитель! Тьфу!.. Особенно бабы. Мужик – тот хотя бы колесо пробитое на запаску сменить может. А эти?.. Да они ж карбюратор от вибратора не отличат!

– Ну, это уж вы чересчур, отец, – не выдержал я. – Даже сами гаишники говорят, что женщины попадают в ДТП вдвое реже мужчин.

– Потому что их в три раза меньше!..

Так, за приятной беседой, мы добрались до кованых ворот в кирпичной стене в рост человека, над которыми сияла вычурная вывеска – «Поселок индивидуальной застройки «Апрель». Я расплатился с рыжим дедом, и он тут же укатил обратно в город. Я же, с интересом оглядевшись, поскольку не был тут ни разу, направился к турникету справа от ворот.

Выглядело сие поселение, признаться, весьма одиозно. Ну представьте: периметр в добрый километр, огороженный каменным забором, по верху которого установлены системы видеонаблюдения и датчики движения. Ворота всего одни и будка охраны. Ворота, кстати, с электроприводом. Интересно, а что будет, если вдруг электричество отключат? Очень напоминает обыкновенную зону! Только вертухаев на вышках не хватает. Однако ж цены на домики здесь просто космические. Видать, ностальгия у наших олигархов по прошлой-то жизни!..

В будке за толстенным стеклом, как в банке, скучал здоровенный детинушка в форме известной в городе охранной конторы «Рысь». Перед ним на служебном столе стоял портативный телевизор. Второго охранника, положенного по штату, нигде не было видно.

Я вежливо постучал в стекло, детина никак не отреагировал. Он весь был поглощен каким-то зрелищем на голубом экране. Тогда я нажал кнопку селектора и рявкнул, не жалея связок:

– Встать! Смиррна!

Амбал вздрогнул могучим телом и непроизвольно оглянулся. Наверное, решил, что нагрянула проверка. Но в следующую секунду сообразил, в чем дело, уставился на меня через стекло, и лицо его медленно приобрело багровый оттенок.

Я же улыбнулся ему своей самой обаятельной улыбкой и знаками попросил открыть турникет. Продолжая сверлить меня мрачным взглядом, парень нажал кнопку, и над вертушкой загорелся зеленый свет.

Однако не успел я миновать ее, как распахнулась дверь будки, и дорогу мне заступил все тот же детинушка, сжав пудовые кулаки и играя желваками на своей круглой физиономии.

– Привет! – сказал я. – Разрешите пройти?

– Ты кто такой, юморист недоделанный? – зарычал охранник, надвигаясь на меня, как «Титаник» на айсберг.

– Нехорошо грубить незнакомым людям, молодой человек! – строгим голосом изрек я. – Они могут обидеться и сделать вам бяку.

– Чего-о?!

– Физическое замечание, родной…

– Да я тебя сейчас…

Детинушка неожиданно резво взмахнул своими оглоблями, и мне пришлось сначала увернуться от захвата, а уж затем совершить обещанное. Моего удара – «крыло ласточки» – он, естественно, даже не заметил. Просто вдруг почувствовал, что в легких не осталось ни капли кислорода, раскрыл по-рыбьи рот и с размаху сел на асфальт дорожки.