Текст книги "Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2"

Дмитрий Галантэ
Удивительное рядом, или тот самый иной мир
Том 2

Глава 1
Совет неповторимый завтрак

– Вот ещё, я вовсе и не думал стесняться! Чего это мне стесняться? – нерешительно промолвил Дорокорн. – Только что нам делать и как поступать, даже и думать особенно нечего. По-моему, всё предельно просто и ясно. Главное, как это воплотить в жизнь? Вот это вопрос, так вопрос! Нам нужно нейтрализовать будущих одноклассничков, исхитриться похитить Джорджа и доставить его на Опушку Сбора, пусть сами там с ним разбираются. Но вот как это сделать – ума не приложу. Мы даже не знаем, где он живёт. А если б и знали, что толку? Там ведь ещё ворон и Корнезар с ножами в сапогах отираются.

– Вот как раз они не так страшны! – вступил в разговор Юриник. – Я имею в виду Корнезара с Коршаном. Если надо будет, мы в два счёта усыпим ворона, подсыпав ему зелья, когда он прилетит обжираться за наш стол в очередной раз, и дело с концом.

– Легко сказать! Ну и как мы это сделаем? – удивился Дорокорн.

– Элементарно! Мы посыпем ему мясо порошком из сонной травы и через часик-другой бери – не хочу его тёпленького! Если он только на лету не заснёт, а и заснёт – шмякнется, невелика беда, ничего с ним не случится. Всем известно, что такие проныры, как Коршан, отличаются крайней живучестью. Мы его отыщем и спеленаем. На его собрата Корнезара можно напасть неожиданно и связать. Что мы, вчетвером с ним не справимся, что ли? Конечно, при условии, что он живёт в комнате один. Но это мы скоро узнаем – сластёна-домовик своё дело знает.

– А хозяин школы, а все остальные? А гнусные амекарцы наверху? – вопрошал Дорокорн.

– На счёт амекарцев, так это нам надо будет связаться с лесными людьми, они их быстренько и не без удовольствия нейтрализуют, как миленьких! – выдвинул своё предложение дед.

– Остаются ученики и Джордж, – подытожил я.

– Если запустить лесных людей в школу, то и с учениками разберёмся быстро, но сначала надо взять в плен Джорджа, – сказал Дормидорф.

Юриник задумчиво откликнулся:

– Да-а, этот Джо-рджи-ус – чирей в одном месте, не иначе!

Вдруг меня осенило:

– Помните ту карточку, что я достал из вредного кармана? Если я смогу посмотреть на Жору, потом на неё, а затем надавать шелбанов по его облику на карточке? Пока он будет кувыркаться, мы его свяжем, запихнём в рот кляп побольше и поднимем наверх к Агресу. А через сутки или двое мы будем уже на Опушке Сбора и свободны, как ветер в поле.

– Ладно, – задумчиво сказал Дормидорф. – В целом план неплохой, вполне может и получиться, а мелочи уточним по ходу дела. Выход наружу, как известно, у нас свободный, так что готовьтесь, завтра пойдём осуществлять первую часть нашего плана, она же самая лёгкая, договоримся с лесными о помощи в нейтрализации амекарцев и учеников школы, когда время настанет.

Таким образом мы разработали в общих чертах план действий, хотя раньше казалось, что положение практически безвыходное. Именно так часто кажущееся безнадёжным дело удаётся удачно завершить, если сначала взвесить все за и против, и только потом приступать к конкретным действиям.

Я лежал на кровати и слушал лёгкое похрапывание Юриника, который уснул, казалось, не успев дотронуться до подушки ухом.

Не помню, как я заснул, зато хорошо помню, как проснулся! Опять этот неугомонный прыщ Максимилиан, чёрствый пряник ему под простыню! Взял манеру будить меня среди ночи, никакого уважения! Вот и в этот раз я подскочил на месте от неожиданности из-за того, что он довольно интенсивно щекотнул меня по шее, щеке и уху своей шерстью, пытаясь прошептать на ушко что-то, надеюсь, не слишком интимное. От этого прикосновения я вздрогнул, как ужаленный, и с недоумением вытаращился на него, пытаясь сообразить, где я и что со мной. Он же, непутёвый пройдоха, довольно ухмыльнулся и прошептал, шевеля мохнатой бородой и тошнотворными усищами, всё ещё продолжавшими отвратительнейшим образом нагло и бесцеремонно щекотать меня:

– Я всё разузнал! Буди всех, да поскорей! Можно я сам разбужу Юриника? Доверь-ка это мне, очень хочется!

Он кинулся, было, к мирно почивавшему Юринику, и я еле успел его остановить, схватив в самый последний момент за бороду. Пришлось даже несколько раз дёрнуть его и встряхнуть, чтобы привести в чувство и облагоразумить, заодно этим хоть душу отвёл. Всё ещё продолжая держать его на вытянутой руке за бороду, я посмотрел на часы: два тридцать ночи. С трудом удалось убедить Максима подождать со своими известиями до утра, тем более ничего особенного в них не было. Под небольшим давлением с моей стороны домовой рассказал, что ворон, Корнезар и Джорджиус живут на третьем уровне, комнаты располагаются рядом. А теперь к ним ещё присоединилась учительница по растениеведению, которая заявилась полчаса назад и долго громыхала чем-то в обеденном зале, недовольно вздыхала и бормотала что-то себе под нос. Наверное, проголодалась с дороги. Она, естественно, заняла свободную комнату, приготовленную специально для неё. Та комната располагается рядом с корнезаровой.

Мокся совершил ещё несколько попыток сообщить всё это Юринику, но я строго пригрозил ему, что если он сейчас же не уймётся, то пряников ему больше не видать, как своих собственных ушей. На что домовой оттянул себе левое ухо на вытянутую руку, внимательно посмотрел на него, показал мне, заботливо сдул с него какую-то соринку, а потом разжал пальцы. Ухо со шлепком тут же вернулось на прежнее место. То же самое он проделал с другим ухом, потом с носом, и не успел я его остановить, как этот фокус он попытался проделать со мной, больно дёрнув меня за нос. Домовой был немало удивлён, что мои уши и нос не обладали такой же эластичностью, как его. Он от всего сердца посочувствовал мне и на прощание доверительно пообещал научить меня делать это, но не сейчас, а в другой раз, как-нибудь на досуге. Теперь же он отправляется в таинственный и опасный ночной дозор охранять наш мирный сон, а потому ему ужасно некогда. С гордым видом Максимка удалился, а я наконец получил возможность хотя бы попытаться спокойно уснуть.

Проснулись мы от громкого, усиленного эхом противного карканья, доносившегося из центрального винтового тоннеля. На часах было пять тридцать пять утра.

– Ну и шум! – сонным голосом проворчал Дормидорф. – Словно кто-то спугнул целую стаю ворон.

– Да, очень жаль, что Коршан не соловей или скворец, ну, на худой конец, кенар, – отозвался Дорокорн.

– Кенар-тенор, – недовольно пробурчал Юриник. – Хватит с нас и одного тенора-кенара.

Мы быстро встали, привели себя в порядок и убрали постели. И только собрались идти завтракать, как вдруг Дорокорн насторожился, подняв вверх правую руку с одиноко торчащим указательным пальцем. Он ближе всех в тот момент находился к коридору и потому первым услышал шум приближающихся шаркающих шагов. Это оказался домовой-часовой, небрежно-ленивой походкой пожаловавший к нам. Пожелав всем доброго утра, Мокся деловито взгромоздился на стул, стоящий посередине комнаты, и очень важно, с чувством, толком и расстановкой поведал то, что я имел удовольствие узнать ночью.

В конце он гордо добавил:

– Уж будьте спокойны, к вашему коридору никто не подходил, а старуха-учительница несколько раз в течение ночи умудрилась побывать в обеденном зале, всё пила какие-то отвары. Она, видимо, вообще не имеет привычки спать по ночам, ходит тут и ходит, ходит и ходит…

– А откуда она брала отвары, приносила с собой или заказывала у скатерти? – спросил, оживившись, Дормидорф.

– Заказывала у скатерти, – отвечал Мокся.

– Ты совсем не запомнил никакого, хотя бы одного названия, ну, хоть приблизительно?

– Не-а. Было очень плохо слышно, да и наклонялась она низко, прямо к скатерти. Но сейчас я, кажется, смутно начинаю припоминать, будто слышал что-то вроде совиной травы или, может быть, свиной.

– Ну, свиной – это вряд ли, – подхватил Дормидорф, – она же не бегала после этого по тоннелям, похрюкивая и виляя хвостиком, скорее всего, совиной. Потому она и не спала всю ночь, а колобродила. Может быть, она имеет весьма распространённую особенность – плохо спать на новом месте. В таком случае даже сонные отвары не очень помогают, а коли принять что-нибудь посерьёзнее, то потом голова будет плохо соображать и может даже болеть. С этим нужно быть поосторожней. Если переборщить с пропорциями, память начисто отшибает, правда, не на всю жизнь, но всё равно радости мало. Поэтому проще взбодриться как следует, чтобы не мучиться и не пребывать в противном и бесполезном полусонном состоянии и заняться чем-нибудь полезным. Например, почитать интересную книгу, да мало ли можно найти занятий, до которых давно не доходили руки! Ладно, большое тебе спасибо, Максимилиан, нам пора идти завтракать, потом поднимемся наверх, если ты нам будешь нужен, мы тебя обязательно вызовем.

– Большое пожалуйста, всегда рад помочь хорошим добрым людям, тем более теперь мы живём все вместе, одной дружной семьёй, а я так всегда об этом мечтал! Следовательно, мы должны, даже обязаны помогать друг другу и заботиться. Вот я о вас очень даже забочусь, вы, надеюсь, это уже заметили? Или пока ещё нет? И это далеко не предел моих могучих возможностей! В ближайшей перспективе я планирую уделять вам ещё больше своей чуткой заботы и трепетного внимания, – заискивающе отвечал домовой, нежно принимая из рук деда небольшой пакетик с пряниками и расцветая на глазах. Он, довольный, отправился по своим делам, а мы по своим.

А Юриник ворчливо и недовольно бурчал себе под нос на ходу:

– Заметили ли мы его чуткую заботу и трепетное внимание? И он ещё спрашивает! Конечно, заметили, как не заметить! Куда уж больше-то? Не-ет, хватит, больше не надо, я и так не знаю, куда мне от его тёплой заботы прятаться, а дальше будет ещё теплее…

Наш путь лежал в обеденный зал. Зайдя в него, мы с удовольствием отметили, что некоторые ученики уже успели позавтракать. Они небольшими группами выходили, поравнявшись с нами, приветливо здоровались, и мы, естественно, отвечали им тем же. Дорокорн заметил то, что я заметил ещё вчера, а именно: по одному здесь никто не ходил, но и больше чем по двое-трое тоже. Больших групп, кроме нашей, не было видно, так что мои вчерашние догадки на счёт отсутствия сплочённости успешно подтвердились.

Заказав у скатерти завтрак и не забыв про вечно голодного ворона, мы заняли столик, расположенный в стороне от всех, там, где было потише, и, удобно расположившись, принялись за дело. Тарелку с мясом, приготовленную для Коршана, мы предусмотрительно отодвинули чуть в сторону, чтобы он в порыве голода и под воздействием эмоций, бьющих у него через край при виде мяса, не приземлился, сгоряча, в блюдо к кому-нибудь из нас. Наглого ворона всё ещё не было, зато в зал вошёл Корнезар. Он выглядел свежим, отдохнувшим и выспавшимся, да и отсутствие постоянного присутствия с ним ворона не могло не сказаться положительно на его настроении и физическом состоянии. Привычной шишки на лбу уже практически не было, и впереди всё представлялось в радужном свете: учитель года, премии, почести, овации и всё такое…

Поздоровавшись со всеми и помахав нам рукой, он улыбнулся, после чего быстро заказал себе завтрак и, забрав его, направился прямиком за наш столик. Усевшись на свободное место, он понимающе кивнул головой на тарелку с мясом для ворона, после чего проговорил тоном, не лишённым сочувствия:

– Наш общий крылатый знакомый своего не упустит, да и чужого тоже. Чем же вы собираетесь сегодня заняться, если не секрет?

Мы ответили ему, что собираемся выйти наверх прогуляться, поразмяться и подышать свежим воздухом, а затем продолжить обследование сего города, ничего секретного в наших планах нет. Он снова понимающе улыбнулся и одобрительно кивнул, не выказав, между тем, никакого удивления. Лишь порекомендовал не заходить наверху слишком далеко и избегать общения с амекарцами и лесными людьми, коли таковые встретятся на нашем пути. А затем, быстро покончив с завтраком и сославшись на неотложные дела, связанные с началом занятий, Корнезар, раскланявшись, быстро удалился. Не успели мы перекинуться и парой слов, как в зал влетел Коршан.

– Лёгок на помине! – негромко сказал Юриник, сделав из глиняной кружки большущий глоток арбузного сока вперемешку с дынным. Ворон, ловко спланировав на наш стол, пробурчал что-то вроде приветствия и накинулся, рыча от нетерпения, словно голодная невоспитанная собака, на приготовленное для него угощение. За считанные секунды ненасытный Коршан расправился с едой, так же, как и с добавкой, которую он вежливо, но настойчиво вытребовал у нас, как и в прошлый раз. После еды он нахохлился, распустил перья и приготовился слегка отдохнуть, а, может быть, даже вздремнуть ненароком, но не специально, а так, если получится. Коршан вообще в последнее время изменился до неузнаваемости: как в отношении к нам у него возникло какое-то подобие дружбы, так и в поведении появилось что-то, отдалённо напоминающее воспитанность. Он начал изъясняться более культурным и благозвучным языком, ему стало небезразлично мнение окружающих. Как вчера за ужином, когда он вовремя спохватился с поспешным заглатыванием мяса. Хотя сейчас он почему-то не придал этому большого значения и даже позволил себе рычать во время завтрака.

Между тем, устроившись поудобнее, ворон всем своим видом давал понять, что теперь он не прочь поболтать о том о сём! Коршан вопросительно уставился на нас, обводя томно-ленивым взглядом всех присутствующих по очереди.

Первым не удержался и задал ему вопрос Дорокорн:

– Ты случайно не встретил своего друга и соратника Корнезара, он только что вышел отсюда?

– Встретил, встретил! А точнее, это он встретил лбом моё крыло, да так удачно, что его пустая голова загудела, как прохудившийся церковный колокол! Вы должны были отчётливо слышать этот пустой звон, – заносчиво ответил ворон и с вызовом окинул нас своим идеально отрепетированным орлиным взором.

– Да почему же ты так недолюбливаешь Корнезара? – этот вопрос интересовал всех, но задал его всё тот же Дорокорн.

– А за что вы мне его прикажете любить-то? За красивые глазки, что ли?

Намёк на Корнезаровы красивые, а раз так, то и наверняка вкусные глазки, показался мне зловещим. Я поневоле припомнил свои опасения на плоту в последний день нашего сплавления по реке, когда ворон вскарабкался мне на руки и ловко разыгрывал дружескую заботу в надежде чем-нибудь поживиться. Он тогда ещё сожрал здоровенного жирного жука с моего плеча и противно хрустел им прямо мне в ухо. Тьфу!

А тем временем Коршан продолжал, всё больше распаляясь:

– Он, по-моему, что-то имеет против нас, птиц! К тому же от него никогда не дождёшься ни доброго слова, ни маленького завалящего и обветренного кусочка мяса, чтоб заморить червячка.

– Трудно ожидать от человека любви, когда над ним издеваются так изощрённо, как это делаешь ты! – проникновенным голосом, чтобы не взбесить ворона раньше времени, проговорил Дорокорн.

Коршан уточнил:

– Как так?

– Шпыняешь его постоянно, клюёшь, оскорбляешь, а тогда, на плоту, он и вовсе чуть не захлебнулся после твоего меткого помётометания!

– Да-а… ха-ха… вы помните? Это было весело, да, очень весело! Ладно, так и быть, если вам интересно, то расскажу уж… Только, само собой, по большому секрету. Так что никому ни гу-гу!

Мы дружно закивали головами, и удовлетворённый Коршан начал рассказ:

– Всё началось после одного досадного несчастного случая, произошедшего со мной не так давно. Вербовали мы с Корнезаром очередную партию учеников в эту школу в небольшом поселении, дня три лёта отсюда, не больше. Ну, я-то, конечно же, был, как всегда, за старшего. Нда-а! А всё потому, что именно я пользуюсь заслуженным авторитетом, уважением и доверием. Ценят меня здесь, понимаете, в чём дело? Ценят, я бы сказал, немилосердно, и в хвост и в гриву… Вот такая петрушка у нас получается, – Коршан, такое впечатление, на мгновение задумался о чём-то своём и к тому же малоприятном, но сразу спохватился и продолжил, видя, что мы внимательно слушаем и терпеливо ждём продолжения. – Так вот, как-то поздним вечером я плотно поужинал, так, доложу я вам, плотно, как никогда в жизни до этого. Просто, понимаете, случилась оказия, такое не каждый день бывает! Праздник, одним словом! В соседнем лесу волки удачно задрали старого лося! Красота и загляденье, друзья мои, просто пальчики оближешь! Любой из вас на моём месте не удержался бы, это я вам гарантирую, хвост на отсечение готов отдать, за уши вас не оттащишь, окажись вы на том пиршестве!

Он повернулся и горестно окинул взглядом облезлый и обшарпанный обрубок, который остался у него от хвоста после близкого знакомства с лесными людьми, и который лично мне вовсе не жаль было бы отдать на отсечение. Коршан при виде этого жалкого зрелища на мгновение взгрустнул, но продолжил:

– Э-э, о-о, ну да ладно! Там такое было… лосяра-то, бродяга, силён оказался, как слон! Он ещё пару-тройку шелудивых лесных собак прихватил с собой. Мне точнее трудно было подсчитать, он этих волчар по деревьям, как паштет по хлебушку размазал, и несколько вёдер крови сверху всего этого великолепия, для сочности, как специально, вылил. А кругом, если хорошенько поискать, глаза были пораскиданы, люблю я их, сил моих нет. Ух, как люблю! Ну и красота, скажу я вам, словами такое трудно описать, просто прелесть! Это нужно попробовать. Вы многое потеряли, друзья мои…

И он снова пустился в мечтательные воспоминания, уже по второму кругу бубня про отвратительный нежный паштетик. Юриник вдруг начал закатывать глаза, а Коршан всё продолжал рассказ глумливого гурмана:

– Будто тающий во рту фарш, а сверху всё окроплено юшкой, в некоторых местах даже начала образовываться аппетитная нежная корочка! Такой вкуснотищи я ни до, ни после не едал. Это всё равно, что очутиться в серёдке ароматного мясного пирога. Это ж самое удовольствие, когда с кровью… А у самого лося мясо было, что ни говори, не ахти, немного жестковато! Вот если бы его чуток выдержать в укромном тёпленьком местечке, то тогда оно стало бы помягче. Да и запашок такой приятный появился бы. Жаль, некогда было ждать, питаюсь постоянно впопыхах, всё работа, работа, я ж на ней прямо сгораю без остатка, горю живьём синим пламенем!

Ну, прилетел я в деревню сытый, довольный, на душе у меня, естественно, играет райская музыка, и не мудрено! Праздник ведь у меня, можно сказать! Только малость не рассчитал, темно уже было, потому приземлился я прямиком в сточную яму! Ну, знаете, в яму с очень дурно пахнущей жижицей. Да, пахло так… я бы даже сказал, не пахло, а смердело. Я подозреваю, между нами, гм, девочками, что это была отстойная яма. Так вместо того, чтобы пожалеть меня, поддержать по-товарищески и помочь, это басурманово отродье, эта гнусная моль, Корнезар, насмехаться надо мной удумал! Издевался, как над желторотым птенцом, ядри его в коромысло. Он-то, рукопомоечник и лишенец, сразу скнокал, чем это я давеча ливеровался! Потешался так, что его самого рвать начало, да ещё так сильно, у-у! Я просто диву давался, насилу успел отпрыгнуть в сторону, а то б он обязательно замарал меня, всего бы так и перепачкал! До чего же невоспитанный оказался, клюв ему в дышло! Неотесанный! А кому, скажите на милость, приятно оказаться выпачканным в блевонтине? Разве есть такие? Покажите-ка мне хоть одного такого человека, и я выклюю ему глаза и печень, и почки тоже! Но Корнезар! Мне никогда не приходилось видеть, чтобы человека так выворачивало наизнанку. Ему показалось мало высмеять меня, так он ещё посмел не пустить меня в дом! Меня, получившего тяжелейшую душевную травму, психологический, так сказать, надлом! По его вине и страдал я, несчастный, между прочим! А потом он, вдобавок, ещё и Джорджиусу всё рассказал. Представляете? О, каков проходимец… нахал… живодёр… У-у-у!

Мы и сами уже были близки к тогдашнему состоянию Корнезара. Завтрак был окончательно и бесповоротно испорчен, впрочем, так же, как и вчерашний ужин! Умеет Коршан нагнать тоску на желудок, или этот изощрённый гурман специально всё нам именно сейчас рассказывает? Просто не наелся ещё и хочет полакомиться вкуснятинкой! Бедняге Юринику уже подкатило, но он самоотверженно боролся… уже и позеленел весь, но мужественно терпел и не поддавался!

А ворон так увлёкся своим пламенным рассказом, что ничего не замечал, он снова жил воскресшими воспоминаниями, ему чуть не до слёз стало жаль себя! Действительно, Корнезар, каков душегубец, взял, да и испортил ему такой знатный вечерок! Расчувствовавшийся Коршан продолжил свой душещипательный рассказ, который, как ни странно, вовсе нас не растрогал:

– А я, униженный и осмеянный, временно потерявший способность летать не столько из-за того, что слегка переел, сколько из-за слипшихся и потому отяжелевших перьев, ковылял по пустой, тёмной дороге в поисках хотя бы какого-нибудь, пусть даже самого завалящегося водоёма, чтобы слегка ополоснуться и почистить пёрышки. Между прочим, я тогда был так беззащитен, что представлял лёгкую добычу для хищников, например, кошек! Но даже они, видимо, чувствовали моё неподдельное горе, мою искреннюю обиду и не трогали меня. Я видел, как они из жалости и соболезнования обходили меня стороной, понимающе скрываясь в кустах при одном только моём приближении! Я их за это зауважал! Вот это душа-а… вот это размах, вот это ширище!

Коршан так расчувствовался, так растрогался, что слёзы уже готовы были хлынуть потоком из его глаз. Нам же почти удалось справиться с тошнотой, и только несчастный Юриник всё ещё резко выделялся на общем фоне жёлто-зелёным цветом лица с выражением великомученика, сосредоточенного на своих страданиях.

Коршан же продолжал неутомимо вещать, но уже менее эмоционально, нежели прежде, видимо, и у него потихоньку отлегла от сердца всколыхнувшаяся обида:

– И неизвестно, сколько мне пришлось бы обречённо скитаться, если бы не чудо – началась гроза и я, быстренько ополоснувшись под струями ливня, спрятался до утра под старым заброшенным сараем. Сиротливо забился там в самый дальний угол и страдал всю ночь. А, между прочим, ночи там холодные и промозглые! Корнезару-то хорошо было, он коварно отобрал у меня кров и мою долю тепла, подлец. За ночь я весь продрог до косточек, буквально окоченел, но ещё больше меня терзала обида – этот неблагодарный смерд не протянул мне руку помощи! Мне-е-е, который всегда… у-у-у!

Расстроенный Коршан, словно старый и многоопытный мазохист, ещё долго бы мог терзать себя, причитать, жаловаться и всхлипывать, вызывая у нас тем самым множественный рвотный рефлекс, если бы не новый человек, неожиданно вошедший в обеденный зал. Он-то и спас нас от чрезмерно затянувшихся излияний никчемного обжоры.

* * *