Текст книги "Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2"

Глава 2
Учительница по растениеведению

В зал вошла высокая и худощавая женщина весьма неопределённого возраста. Ей можно было дать как тридцать лет с солидным хвостиком, так и сорок с небольшим, едва заметным обрубком. Или даже, если хорошенько подумать, то и все пятьдесят, но только после сильного перепуга. Одно можно было утверждать с уверенностью и определённо: переходный возраст и совершеннолетие у неё давно позади. Да, и такое иногда бывает! Особенно, если смотреть на подобную женщину, поддерживающую себя в хорошей физической форме не вблизи, а с некоторого расстояния! Как и получилось в данном случае. Коли человек каким-то чудным образом находит в себе силы и регулярно изнуряет свой организм как физическими, так и умственными упражнениями, следит за собой, а таких людей очень немного, тогда возраст определить на глаз бывает весьма и весьма затруднительно. А когда правда всё же вскрывается, то, как правило, бывает уже поздно, да и не суть важно. Это был именно такой случай.

У неё были тонкие правильные черты лица. Большие и выразительные тёмно-зелёные с болотным отливом глаза излучали тихий струящийся свет. Эти глаза в минуты гнева, должно быть, загорались страшным зловещим огнём и начинали метать молнии геенны огненной. Нос с небольшой, едва заметной горбинкой, лёгкий и приятный румянец на щеках. Кожа на лице и руках светлая, но не бледная, гладкая и нежная. На кистях рук просвечивались синевой витиеватые, чуть взбухшие венки. Волосы тёмные, с лёгкой серебристой проседью, собранные сзади в строгий тугой пучок. Одета она была в длинный тёмно-серый плащ свободного покроя с широкими свисающими рукавами и большим, откинутым назад капюшоном. На длинных стройных ногах высокие облегающие сапоги из плотного материала чёрного цвета на невысоком каблуке. Но, возможно, всё это лишь казалось благодаря умело подобранному покрою облачения, выставляющему все прелести в положительном свете, и умело скрывающем недостатки, коли таковые имелись. Что-то неуловимо приятное, но вместе с тем и хищное отражалось во всём её облике, некая неведомая непостижимая сила. Двигалась она грациозно и величаво, как дикая кошка перед прыжком. И весь её образ словно вопил: я занудная строгость, подкреплённая властным упорством, замешанным на изрядном ехидстве, густо приправленном отчаянным коварством. Чтобы иметь возможность вооружиться подобным букетом свойств и качеств, человеку просто необходимо обладать весьма значительными умственными способностями, что, в свою очередь, невозможно без богатого жизненного опыта. Такой мы впервые увидели нашу первую учительницу.

Вошедшая коротко кивнула головой и громко поздоровалась:

– Здравствуйте, я ваш учитель по растениеведению, зовут меня Томарана.

Голос тоже был не лишён приятности: низкий, грудной, чистый, без всякой хрипотцы.

Глядя на неё, мне подумалось, что для полноты картины не хватает большой метлы и ступы, в которой она сюда, по-видимому, и прилетела. Но, к сожалению, метлы не было, и ступы тоже. Очевидно, она пользуется каким-нибудь более практичным и современным средством передвижения.

Раздались редкие ответные приветствия. Не обращая ровным счётом никакого внимания на удивлённые и любопытные взгляды окружающих, она подошла к скатерти и, наклонившись как можно ниже, почти сложившись пополам, начала быстро шептать что-то непонятное. Если бы кто-то и находился в непосредственной близости от неё, то и тогда разобрать что-либо вряд ли представлялось возможным. Набрав целый поднос непонятных баночек и скляночек, в некоторых лишь на донышке виднелась какая-то зелёная кашица, она прошла к свободному столику недалеко от нас, по-прежнему не обращая ни на кого внимания. Расположившись, принялась неспешно, но с огромным аппетитом поглощать всевозможные блюда, преимущественно из трав, изредка запивая их разными отварами и настоями. Лишь на одной тарелке у неё лежало что-то похожее на пирог с начинкой. Наверняка начинка была тоже из травы.

Мы, как завороженные, следили за этой удивительной женщиной, в то время как она медленно и с достоинством наслаждалась завтраком.

«Наверное, вегетарианка, – подумалось мне, – борется за здоровый образ жизни. И надо заметить, что вполне успешно! Нужно будет обязательно взять рецепты для моей мамы, ей наверняка понравится!».

Довольно быстро покончив с доброй половиной блюд, растениеведка привычным движением достала откуда-то из складок своего обширного плаща длинную, слегка изогнутую, не лишённую элегантности курительную трубку и как ни в чём не бывало раскурила её. Томарана невозмутимо попыхивала потрескивающим тускло светящимся угольком и пускала клубы сизого ароматного дыма. Словно причудливый паук сидела она среди тонких струящихся нитей, свивающихся в причудливые кружева и изгибающиеся узоры. Бесспорно, некоторым женщинам идёт курить, и Томарана была из их числа. Она курила трубку, задумчиво глядя в себя. Вокруг быстро начал распространяться весьма специфический запах, явно не табака, но неприятных ощущений он не вызывал, по крайней мере, пока. Интересно, что же такое она курит, надеюсь, не сушёные мухоморы?

Вдоволь накурившись, она привычным движением выбила трубку в освободившееся после еды блюдце и спрятала её в недра складок безразмерного плаща. Затем начала опять есть и пить, периодически что-нибудь смешивая, а иногда, будто неожиданно вспомнив что-то, порывисто доставала из таинственной глубины плаща небольшую книжицу и начинала быстро-быстро перелистывать пожелтевшие страницы, бормоча что-то себе под нос. Томарана была так увлечена делами, что окружающий мир для неё не существовал. Постепенно и присутствующие перестали обращать на неё внимание, привыкли, но изредка кто-нибудь украдкой всё же поглядывал в её сторону. Очень интересно было бы узнать, есть ли у неё семья? Но как это узнаешь? Не спрашивать же, в самом деле!

Ворон первым нарушил нависшее молчание и задумчиво произнёс:

– Да-а, вот это женщина! Как в смешной детской загадке про женщин, знаете? Нет? Ну, слушайте! Что есть в каждой женщине: небольшое, тёмненькое и сморщенное?

Мы недоумённо переглянулись, раскрыв от удивления рты, а Коршан, не дожидаясь нашего ответа, невозмутимо продолжил, задумчиво закатив при этом глаза:

– В каждой женщине есть изюминка! Ну, или почти в каждой. Так вот и с Томараной: как не верти, а есть в ней какая-то изюминка! И я бы сказал, что она в ней довольно крупная! Эх, был бы я человеком, обязательно пригласил бы её на ужин при свечах, зажарили бы мы с ней кабанчика или двух барашков, а там глядишь и…

Коршан вновь мечтательно закатил глаза, но вдруг опомнился, спохватившись, и запоздало смекнул, что малость заговорился. Он успел перехватить наши недоумённые взгляды и обиженно проговорил, будто оправдываясь:

– Да ладно вам, что тут такого? И нечего переглядываться! Когда я был человеком, то очень любил общаться с женщинами! Наверное, не меньше, чем есть мясо! И женщины меня очень даже любили. Правда, врать не буду, не все! Я был мужчиной на любительниц, их от меня в дрожь бросало и немилосердно трясло от восторга и нетерпения. Так-то! А как я, бывалочи, стариной своей тряхну, да приготовлю что-нибудь вкусненькое, так просто объеденье! Как же они балдели, прямо за уши не оттянешь! Не оттянешь, как не старайся, ни за уши, ни за какие другие места! Это я вам говорю без шуток, на полном серьёзе! А может быть, когда-нибудь расскажу и поподробней, договорились? А уж после мяса они такое вытворяли! Но вам следует поскорей забыть то, что я сказал про Томарану! Это я не подумал и сдуру сболтнул лишнего. Вот когда-нибудь я вновь стану человеком и тогда обязательно закачу пир на весь мир! А если вы будете держать язык за зубами и дальше вести себя правильно, то будете на том пиру почётными гостями! Так уж и быть, угощу вас тогда парой-тройкой моих самых любимых и коронных блюд и, очень даже может быть, подкину рецептик. А эта Томарана весьма необычная женщина, разве вы сами не видите?

С ним никто и не собирался спорить по этому поводу! На самом деле, обычного в ней было мало, можно сказать даже больше, обычным и не пахло вовсе! И всё же, чем это она набивает трубку?

Теперь подал голос Юриник:

– А кто будет вести у нас другие предметы? И когда прибудут остальные учителя, ведь завтра первый день занятий, если я не ошибаюсь?

Ворон оживился, видимо, обрадовавшись тому, что мы сменили тему разговора:

– О-о, у нас свои методы преподавания! А заключаются они в том, что вы будете изучать каждый предмет по очереди, отдельно и углублённо, а не все предметы поверхностно и одновременно, как бывает обычно. В этом и состоит главное принципиальное отличие. Лекции с раннего утра и до позднего вечера, сжатый курс, день за днём один предмет, в конце экзамен для тех, кто выживет, естественно.

Мы вновь недоумённо переглянулись, а он, будто ничего не замечая, продолжал:

– После экзамена погребение несумевших его сдать, заодно и небольшой, но заслуженный отдых. В это время ничегонеделанья как раз и будет прибывать новый учитель. Отдых несколько дней, совмещённый с практикой по пройденным темам, разве это можно назвать делом? Так, баловство одно. Там ещё отсеются несколько человек. Но это никакая не беда, я вам буду помогать по мере возможности. Вы справитесь! Наверное… Может быть, даже все… Я так предполагаю. После отдыха ставшие уже привычными погребения, и только тогда начнётся новый курс. И так по кругу, сколько понадобится.

Мы, поражённые его рассказом и нашей дальнейшей перспективой, изумлённо уставились на него, а он, наглая носатая рожа, переминался с ноги на ногу, будто хотел в туалет и терпел, бесшумно трясясь от смеха. Смешно ему, видите ли, сделалось!

Немного успокоившись и смахнув крылом выступившие на бесстыжих глазах крокодильи слёзы, он сказал, восторженно и удовлетворённо всхлипывая:

– Да шучу я, шучу, но… видели бы вы свои лица… я не могу, хи-хи, хрю!

Пока мы слушали разглагольствования шутливого крылатого мешка, утыканного редкими перьями, Томарана закончила трапезу, отнесла посуду и поднос и удалилась такой же величественной поступью, как и пришла.

Нам также пора было заканчивать затянувшийся завтрак, пока он плавно не перешёл в обед и ужин. Потому-то мы последовали за Томараной, с удовольствием распрощавшись с Коршаном, который вновь остался нами очень доволен, чего нельзя было сказать о нас.

На прощание он с живым интересом осведомился:

– Разрешите полюбопытствовать, друзья мои, когда я вновь буду иметь удовольствие лицезреть вас? Когда вы соизволите явиться к обеду или ужину? Чтоб я хоть знал, сколько мне голодать придётся, с вашими-то несвоевременными походами?

На что мы скромно отвечали, дескать, сами ещё толком не знаем, как получится, но, в принципе, всё возможно, надежды терять ни в коем случае не следует. На том и распрощались.

Перво-наперво мы решили зайти в свою келью, но уже по дороге туда передумали и потому пошли сразу к выходу из Подземного города.

* * *

Глава 3
На поверхности

До люка-лепёшки мы добрались довольно быстро. Пока шли, дружно обсуждали недавние события, рассказ Коршана и Томарану, оказавшуюся на редкость небычной женщиной. С её преподаванием нам предстояло столкнуться уже завтра и при этом, по возможности, постараться выжить.

Оказавшись на месте, мы практически сразу нашли отверстие в стене под люком, аналогичное тому, куда Корнезар всовывал палку, чтобы открыть люк сверху. Мы знали, что именно нужно искать, но если бы не это обстоятельство, то неизвестно, сколько времени могло бы уйти у нас на поиск секрета, позволяющего сдвинуть люк и выйти на поверхность. На этот раз вместо корнезаровой палки отлично сгодился дормидорфов шест, с которым дед практически никогда не расставался. Носил так, на всякий случай, без особой надобности. Вот и представился подходящий случай им воспользоваться. Раздался знакомый щелчок, и Дорокорн одной рукой легко, словно пушинку, сдвинул в сторону кажущийся таким громадным каменный люк, открыв нам путь на поверхность.

В образовавшееся полукруглое отверстие тугим потоком хлынул свежий воздух с опьяняющими лесными ароматами и множеством разнообразных звуков. После замогильной тишины подземелья громогласная тишина леса просто оглушила нас: стрекот, щебет, пение и крики птиц, шум листвы, шорохи. Сам воздух, казалось, источал звук, смешанный с красками.

Один за другим мы выбрались наружу и потихоньку задвинули люк на место.

Стояло прозрачное летнее утро. Солнце ещё не пробудилось окончательно, пока только чуть приоткрыло один глаз, и потому было довольно прохладно и свежо, а в низинах виднелись клочья тающего тумана.

Мы решили спуститься к подножию холма и поставить там шалашиком несколько длинных сухих стволов поваленных деревьев. Это необходимо было сделать для того, чтобы импровизированный шалаш, как ориентир, был виден издалека. И уже с этого места двигаться только в одном направлении, дабы по возвращению не сбиться и не потерять хорошо замаскированный вход. Двигаться решили навстречу солнцу, на восток, а, следовательно, возвращаться нужно будет на запад. Как задумали, так и сделали, тем более, что небольших сосенок здесь валялось целое множество. Они лежали там и тут с облупившейся от времени и непогоды корой, сверкая светло-серыми боками плотной древесины, изъеденной, словно причудливыми узорами, ходами жуков-короедов. Сухие и лёгкие стволы одно удовольствие собирать, например, для костра, вместо того чтобы рубить растущие живые деревья, особенно, когда нужно заготовить большие запасы дров на ночь. Горит сухостой хорошо, слов нет, но быстро, а потому, если нужно поддерживать огонь как можно дольше, в костёр просто необходимо подкинуть два-три сырых поленца потолще, а уже их как следует обложить сухими дровишками. И тогда, даже если огонь и угаснет совсем, то под этими поленьями, как правило, сохранятся живые угольки, и стоит слегка раздуть их и подложить веточек, как весёлые огоньки пламени заиграют вновь, распространяя тепло и уют.

Интересно, почему здесь так много поваленных сосенок? Скорее всего, когда сосна вырастала до определённого размера и корни уже не могли удержать тяжести её кроны, она падала под воздействием своего веса. Верхний слой земли здесь хоть и был плодородным, но не был достаточно глубоким, и корням просто не за что было хорошенько зацепиться. Ведь сразу под относительно неглубоким плодородным слоем начиналась та плотная светлая порода, в которой, словно в сыре, были проделаны ходы, залы и галереи Подземного города. А так как мы сейчас находились приблизительно в верхней трети гигантской возвышенности, то и плодородный слой, естественно, неминуемо смывался вниз по склону дождями и сдувался ветрами, скапливаясь у самого подножия. Кстати, у подножия деревья росли намного крупнее и гуще.

Пока мы собирали стволы и ставили шалаш, Дорокорн успел поспорить с Юриником, как скоро мы повстречаем амекарцев или лесных людей, кого раньше, и что они нам скажут при этом хорошего.

– Да амекарцы наверняка уже сто раз, если не больше, пожалели, что ввязались в это дело! Они же смелые только, когда их много и они вооружены, а тут ведь всё наоборот, да ещё, в придачу, это не их территория. Подмоги-то ждать неоткуда! – убеждал Дорокорн маловерного друга. Но, видя весьма пессимистический настрой Юриника, недвусмысленно отображённый на лице оного, он, не удовлетворившись этими аргументами, продолжил напор с новой силой. – Наверняка они разбили где-нибудь в укромном месте лагерь и трясутся там от страха, как зайцы во время наводнения. Уж мы-то отлично знаем, как люди леса могут ужаса поднапустить, испытали это блаженство на собственной шкуре! Тут уж им, касатикам, вовсе не до охраны будет, самим штаны бы не обмочить, да ноги подобру-поздорову унести. Ну, что ты всё головой крутишь? Не так, что ли, скажешь?

– Естественно, скажу, что всё не так! Амекари знали, куда идут, а значит, имели возможность подготовиться, а иначе, коли хорошенько подумать, зачем им было соглашаться и лезть в эту авантюру, что они, враги себе? Ну, зачем?

Дорокорн тут же возразил, перебивая друга и смешно пуча глаза:

– Как зачем? А-то ты, бедненький, позабыл! А за золотом? У них же культ золота! Ну что ты, как маленький, в самом деле, Юриник? Или прикидываешься… зачем, зачем?

Юриник отпрянул в сторону, словно ударенный в грудь волной праведного гнева! Он тут же, не медля, отреагировал:

– Какую ты сейчас несёшь ахинею и околесицу! И сам ты маленький! Тебе и прикидываться для этого не надо! Только ты маленький не размерами, а тем, что помещается в голове. Прямо сущий ребёнок, ни дать ни взять – дитя несмышлёное! Ещё и распищался здесь, всю округу переполошил! Вон, посмотри, от тебя даже белки с барсуками шарахаются, только мы способны терпеть твой голосок, но чего нам это стоит!

И Юриник закатил глаза к небу и сложил руки ладонями вместе на уровне груди, а через секунду продолжил, но уже более снисходительно:

– Возьми себя в руки, успокойся, наконец! Хочешь, возьми мой носовой платочек, поиграй, а заодно и вытри носик.

Дорокорн только довольно улыбался в ответ, прекрасно понимая, что стоит ему молвить сейчас слово против, и поток юриниковых «веских» контраргументов вновь польётся на него, как из рога изобилия. Потому он лишь улыбался, скромно помалкивал и сопел себе в две дырочки.

Вскоре мы закончили с шалашом и отправились, как и было задумано, на восток. Через некоторое время Юриник, шедший первым, предостерегающе поднял левую руку вверх, а правую засунул под плащ, где у него, как известно, был арбалет.

Лес, по которому мы продвигались, был довольно редким и потому видимость превосходная. Метрах в ста пятидесяти, прямо по ходу, было заметно какое-то, пока непонятное движение, к тому же до нашего слуха долетала необычная возня и подозрительный скрежет, как будто кто-то рыл землю с мелкими камушками, скрежеща по ним железными лопатами. Развернувшись в цепь, мы осторожно стали приближаться к непонятному источнику шума.

Каково же было наше удивление, когда, подойдя поближе, мы увидели долгожданных амекарцев.

– Ну что, глупыш, значит, говоришь, они разбили лагерь в укромном месте и трясутся от страха? Хорош бы я был, если бы безоговорочно верил тебе на слово! – победоносно и заносчиво шипел неугомонный Юриник, специально для этого подойдя вплотную к удивлённому Дорокорну.

Дорокорн же, практически мгновенно оправившись, в свою очередь ехидно отвечал ему:

– Нет, не трясутся, и лагерь не разбили, ну и что из того? А разве ты не видишь, чем они занимаются? Или теперь ты станешь убеждать меня в том, что это они так отважно охраняют Подземный город?

Действительно, творилось что-то неладное. Амекарцы явно не дрожали, но и ничего не охраняли. Мы решили осторожно подкрасться поближе и попытаться разобраться что к чему.

Одни из них усердно выкапывали лунки, что-то туда засовывали и закапывали, другие рассаживали близко растущие деревья и кустарники, остальные тоже не сидели, сложа руки, делали, надо думать, что-то полезное, но нам пока было плохо видно. Чудеса, да и только! Мы сошлись в кучку для того, чтобы решить, как нам быть дальше и что делать? Дормидорф первым делом промолвил:

– Не верю своим глазам! Я, конечно, предполагал увидеть что-то не совсем обычное, но не до такой же степени! Прямо ударная бригада по озеленению леса! А озеленять лес – это уж слишком, тем более для злобных амекарцев!

Мы вполне разделяли его искреннее удивление и недоумение, но факт оставался фактом. Посовещавшись, мы решили пройти в непосредственной близости от них и посмотреть на реакцию, не съедят же они нас, а там уже будем действовать по обстановке.

Так и сделали. Амекарцы продолжали усердно трудиться на благо местной флоры и фауны, учтиво отвечая на наши настороженные приветствия кивками своих воспалённых голов, чем ещё больше поразили нас.

Мы, стараясь выглядеть простачками, праздно шатающимися от нечего делать по этим диким лесам, как ни в чём не бывало проследовали мимо них. Пусть себе думают, что мы вышли за хлебом или ищем табачный ларёк. К нашей искренней радости и вопреки ожиданиям с нами ровным счётом ничего не произошло, нас даже и не собирались останавливать, никому не пришло в голову хотя бы для вида поинтересоваться о цели нашей прогулки, и потому мы просто были вынуждены идти дальше. Не спрашивать же у них самим, в конце концов, обиженным тоном: «А не сошли ли вы с ума, чудотворцы, сажать деревья в лесу вместо охраны, охоты на животных и аналогичных тупоумных увеселений, так свойственных прогрессирующей олигофрении?».

В недоумении мы всё шли и шли вперёд. Чокнутые работяги амекарцы, понуро тыкая в землю лопатками, остались далеко позади и уже скрылись из виду, когда перед нами открылась чисто убранная полянка. Причём следы уборки носили явно свежий характер. Приятно поражала вскопанная и аккуратно разровненная земля на месте, где недавно, судя по всему, пылал огромный костёр – видны были угли, много углей вперемешку с землёй. Заботливо и по-хозяйски сложенные в виде скамеечек свежесрубленные брёвна будто приглашали присесть и отдохнуть после дальней дороги. Не меньше радовала глаз, словно причёсанная или подметенная трава вокруг – травинки чуть прижаты к земле и наклонены в одну сторону, только что не покрашены в зелёный цвет, до этого пока не дошло! Мы решили сделать здесь привал и обсудить создавшееся, не вполне понятное положение. Дормидорф, по традиции, начал первым:

– Трудно предположить, что этих невежд замучила совесть и они повсеместно, где напортили и напакостили, вдруг решили навести порядок и чистоту. Следовательно, их кто-то принудил это сделать. Заставить их могли либо силой, либо внушением на подсознательном уровне. Сила исключается, ибо столь блаженных лиц и пустых взглядов за короткое время физическим воздействием вряд ли можно добиться, для этого требуется более длительный срок.

– Да-да! – перебил Дормидорфа Дорокорн. – Я обратил внимание, они ходили, будто из-за угла пыльным мешком пришибленные.

– Вот именно, – продолжал дед. – А раз так, то легко можно предположить, что пришибли их именно лесные, которые увидели, как амекарцы, по своему обыкновению, разбушевались и разгулялись не на шутку в их лесу! А незваный гость, как известно, хуже амекарца! Когда же этот гость и есть амекарец по сути и образу мыслей, то остаётся лишь поражаться терпению и выдержке месных жителей. Лично я на их месте уже давно бы вывернул этих гостей мыслями наружу и состриг лишнее.

– А нам-то что теперь делать? – поинтересовался Юриник.

Ему тут же с язвительной улыбкой ответил Дорокорн, только и ждавший, когда этот несчастный задаст хоть какой-нибудь вопрос:

– Как это, что делать? Вот скажи мне на милость, почему ты всё время ждёшь указаний? Ну, подумай хоть разочек сам! Нам ведь нужно встретиться с лесными людьми, чтобы составить план совместных действий. Знаешь, каких именно, или напомнить?

Юриник утомлённо вздохнул, закатил глаза и медленно повернулся в сторону говорившего:

– Надоел ты мне со своими нравоучениями… ох, и допрыгаешься у меня сегодня, чует моё сердце! Вот встретимся с людьми леса, обязательно попрошу их воздействовать на тебя. Чтобы ты стал моим слугой, а ещё лучше – служанкой, тогда хоть твой звонкий голосок переделывать не придётся!

– Ладно, хватит язвить, давайте вызывать лешего или лесовика. Они должны знать, где искать лесных, – урезонил спорщиков Дормидорф.

Он встал и, отойдя немного в сторону, заговорил:

– Лесовик, явись, коль слышишь меня!

Так он повторял несколько раз, потом некоторое время ждал, потом опять повторял и ждал, повторял и ждал.

Мы, честно говоря, уже отчаялись увидеть лесовика. Жаль, конечно, но, видимо, опять придётся иметь дело со зловредным обманщиком лешим. Похоже, что и дед не желал терять надежду увидеть именно лесовика и упрямо продолжал звать его. Неожиданно налетел резкий порыв ветра, Дормидорфа аж закачало из стороны в сторону, как в песне тонкую рябину. Вокруг деда взвился вихрь из хвои, пожухлых листьев и травинок, разметав полы его плаща. Ветер так же резко стих, как и начался, и… ничего. Вопреки нашим ожиданиям никто не появился.

Дормидорф негодующе развёл руками и с сожалением проговорил:

– Я знаю, что лесовики живут очень долго. Местный самый старенький и дряхленький из них и, вполне возможно, что у него, к моему глубочайшему сожалению, неприятности со слухом, потому он и не слышит, как мы его тут даже не вызываем, а вежливо просим явиться!

Не смотря на эту маленькую хитрость ничего не изменилось, никто не появился. Но Дормидорф и виду не показал, что расстроен. Он терпеливо продолжал:

– Надо же, какая неприятность! Неужели правда? Я уже давно слышал, но не верил, думал, кто-то наговаривает на честных и трудолюбивых лесовиков. Будто в одном дальнем лесу лешие, псы шелудивые, отобрали-таки у горемычного и старенького лесовичка всю силу и огромную власть его над лесными угодьями! Отобрали, собаки, и стали сами править тем несчастным лесом!

И опять тишина. Лесовик, зла на него не хватало, упрямо не желал появляться. А Дормидорф, молодец, так же упрямо не сдавался.

После минутного молчания он заговорил вновь:

– А ещё говорили, якобы в том самом лесу произошло и вовсе невозможное: древний лесовик шустро бегает теперь у леших на посылках! И ему это даже нравится! Вот как бывает!

– Да иди ты! Ах ты, говорушка бородатая, что энто ты свистишь-то, быть того не может! Шишку покрупней тебе в ноздрю или ещё куда, сам придумай! – раздался негодующий старческий голосок. – Ну, чего ты плетёшь, неразумный? Ты, малыш, энто, ври, ври, да не завирайся! А то сейчас как возьму хворостину, да и почешу тебе спину! Отхожу вдоль и поперёк, как миленького!

Из-за берёзы вышел невысокого роста седой старичок. Потрясая от переизбытка эмоций сучковатой клюкой, он не переставал говорить. При этом борода его, которая доставала до пояса или даже ниже того, ходила ходуном. Периодически, чтобы она ему не мешала, старик привычным движением забрасывал её свободной правой рукой за левое плечо, но через мгновенье она опять вываливалась оттуда и продолжала путаться и мешать.

Лесовик, а это был именно он, распаляясь от этого ещё пуще, выпалил:

– Окстись, сынок, лешие, они токмо ж фулюганить горазды да с лешачихами куролесить, ну, ешо в прятки-догонялки играть! Вот скажи мне на милость, куды-шь им, сердешным, лесом-то править? Хто энто им, шалопутным, позволит так безобразно приступить закон? Нету у них на то никакого образования и призвания! Ну, сознайся, сынок, энто ты уж слишком загнул, по простоте душевной!

Довольный сверх всякой меры появлением лесовика, Дормидорф отвечал всё же сдержано:

– Да, действительно, слегка переборщил. Так сказать, перегнул хворостину. Нам просто необходимо с тобой поговорить, вот я и пошутил, чтобы ты скорее отозвался.

– Э-э, так вы, братцы, оказывается, шутники! Значица, изволите любить шуточки, ха-ха-ха! Одобряю! Я вас, касатики мои, теперича повеселю-у! – произнёс лесовик совершенно серьёзным, даже зловещим многообещающим тоном.

От этого мне стало как-то не по себе. Вдруг он решит, что мы очень нуждаемся в его шутках и прикажет лешим с лешачихами повеселить нас от души? А как веселятся лешие, я уже наслышан! Спасибо огромное! Мне и домового, который вечно мешает спать, вполне достаточно! Что-то не очень хочется плутать кругами по лесу до глубокой старости. Ничего весёлого в этом не нахожу!

Видя наше замешательство и, видимо, насладившись им досыта, лесовик удовлетворённо хмыкнул и сказал уже другим, потеплевшим, голосом:

– Хм, да ладно вам, я ведь тоже шуткую, вы что, касатики, шуток не понимаете, что ли? Давайте-ка лучше рассказывайте, какое у вас дело до меня, а то я щас был очень занят, играл в шахматы с Парамоном. Да, выигрывал, между прочим! А это, знаете ли, очень трудно! Эх, жаль, оторвали вы меня, а то я ему сейчас мат-то уж всенепременно бы влепил.

– А кто это, Парамон? – поинтересовался Дормидорф.

– Парамошка? А это сотник у лесных, шустрый такой малый! Ему палец в рот не клади, отгрызёт здесь же! Оттяпает за милую душу по самое не балуйся и даже не поморщится! Он таков! Это ж вам не хухры-мухры, а целый сотник, раскудрить его в пень! Сорванец ещё тот! Уж я-то его давненько знаю. Вот, бывалочи, когда он ещё сопливым мальчишкой бегал, помню, помогал строить добрым людям в одном лесном селении избушку, так… ой-ёой, я не могу, прям, как вспомню этого обормота… этого прохиндея, так потом полдня хи-хи-каю и икаю, тррр-р… и-ик!

Дормидорф, услыхав, что лесовик только что от лесных, да ещё и в хороших отношениях с их сотником, прервал его:

– А мы как раз и разыскиваем лесных людей по важному срочному делу, вот хотели у тебя спросить, ведь ты знаешь, что творится в лесу?

– Это верно, я обо всём в лесу ведаю! Хотя ты давеча и утверждал обратное, – подтвердил лесовик и продолжил. – Я-то знаю, где сейчас лесные, но вам до них ходу больше суток будет и то, коли шибко поторопитесь. Они как вчерась тутушки порядок навели, образин амекарских приголубили, сучок им в глаз, так и пошли дальше по своим житейским делам. А сюда вернутся не раньше, как дней через пять, коли, конечно, ничего непредвиденного не произойдёт. Но вы можете передать со мной любую весть для них, уж я-то всё передам в лучшем виде, будьте за энто спокойны, мне всё равно к ним нужно в шахматы отыгрываться.

Мы решили последовать совету лесовика и сделать так, как он предлагает. Дормидорф вкратце посвятил его в наши планы.

Лесовик сразу же проникся всей серьёзностью ситуации:

– Понял, ждите, я скоро, одна нога здесь, другая там! Ну, держись, Парамошка, близок твой час!

Растворившись в воздухе, он унёсся с лёгким порывом ветра.

– Вот и хорошо, что так всё получилось, а то я, было, потерял надежду его дозваться, – облегчённо вздыхая, сказал Дормидорф.

Ему тут же отвечал Юриник:

– Он там сейчас ещё и за шахматы засядет! Чего это ему отыгрываться приспичило, коли он говорил, что выигрывает? Вот ведь хвастун лесной, небось продулся там в шахматы в пух и прах! И ещё неизвестно, согласятся ли они нам помогать!

В разговор вступил Дорокорн:

– Конечно, согласятся! Ещё и благодарить будут! Вот зачем лесным, скажи на милость, терпеть у себя под боком эту шайку-лейку? К тому же, организовавшую какую-то подозрительную школу? Ты же сам видел, как они запросто расправились с амекарцами, а враги наших врагов – наши друзья!

– Видеть-то видел, но это произошло в их лесу, а спускаться в Подземный город они запросто могут и отказаться, – отвечал Юриник, глубокомысленно почёсывая затылок.