Текст книги "Холуй и императоры. Вне жанров и без героев"

Во второй раз день стоял вовсе не суматошный. Я пообещал ей поставить новый сарайчик и пришел посмотреть, какой материал для этого имеется. К моему удивлению, у нее в запасе оказались неплохо сохранившиеся брусья и доски, вполне пригодные для каркаса. Нашлись шалевки для боковин и кровли, а в ржавой баночке гвозди. Я принес недостающие инструменты, тотчас принявшись за работу. Возле места, отведенного под застройку, наливались кочаны ранней капусты и метелились кустики щавеля. Ограда участка плотная – зайчонку не проскочить.

Времени лишнего ни минуты, но хотелось не уступить той добротности, что уже прижилась здесь. Хозяйка допалывала грядку, выставив загорелые икры на солнце. Я копал её лопатой ямы для брусьев, которые можно было использовать вместо столбиков. Они из осины, называемой в научных книгах дрожащим тополем. Листва, круглая, как монета, дрожит даже без ветра, пугая мелких птах. Древесина прочная и не боится влаги. Осина – мать подосиновиков и лисичек – любит влажные места, и это пристрастие закалило дерево. Я вкапываю столбики и думаю о том, что они способны пережить хозяйку. Кровлю сделал с необходимым для стока воды наклоном. Шалевок хватило и для обшивки боковин. Когда я накрыл сарайчик, оказалось, что осталась еще уйма материала, мне пришлось помочь его складировать. Но, проходя в тот день много раз через калитку, я опять-таки не обратил на нее никакого внимания. Мысли были заняты сарайчиком да время от времени я поглядывал в сторону хозяйки. Порой хотелось спросить о постройке её мнение, чтоб она не пеняла потом на качество. Она увлечённо воевала с сорняками и, казалось, ничего окрест не видела. А потом похвалила меня и сказала спасибо. Я опять прошёл через калитку, и кажется, распахнулась лишь одна створка. Подумал тогда: широки врата, ведущие в погибель. Ныне вижу, что калитка скорее напоминает ворота. Тройка, конечно, в них не пройдёт – на одной лошади можно проехать, если распахнуть обе створки.

Земля, на которой я сидел, каким-то чудом сохраняла среди жары прохладу, и мне захотелось прилечь. Сказалась физическая усталость и предшествующая ей нервотрепка. Я прилег на бок и тотчас забылся чистым, хотя и неспокойным сном. Снилась мне магистраль, такой, какой я её только что видел. Но странное дело: кто-то словно сгруппировал потоки машин. В одну сторону шли BMW разных моделей, включая легендарный автомобиль 6-й серии с четырехдверным купе. Следом – Volkswagen Jetta бежевого цвета, знаменитый четырехдверный Mercedes-Benz. Им наступал на пятки, сигналя, джип Toyota. Уверенно мчались Mitsubishi с причудливым трехугольником, в который ухитрились вместить три красных ромба, приземистый Ford Mondeo, Audi с четырьмя дружески обнявшимися кольцами и неизвестно откуда взявшийся пикап-афроамериканец Hummer. В другую сторону, рядом со мной, нескончаемо перли Волги, Газели, Нивы, Автолайны, Валдаи, Баргузины, Жигули, Москвичи, УАЗы – работяги с двумя ведущими мостами и даже задрипанные Запорожцы, словно очнувшиеся от многовековой спячки динозаврики. Вдруг остановились возле меня не первой свежести Жигули. Я заметил: машина попадала в аварии, ее чинили, и снова она с прежней настырностью колесила по просёлкам и магистралям. Дверца распахнулась – с водительского сиденья передо мной предстала женщина, которую я когда-то безответно любил.

– Привет, – сказала она. – Как твоё ничего?

– Привет. А твоё как?

– Кручусь-верчусь белкой в колесе.

– Почему не муж за рулём?

– Приказал долго жить. Пьянка доконала. А твоя половина?

– Вкалывает, как и ты. Про любовницу не будешь спрашивать?

Тут стали бешено сигналить водители. И она торопливо бросила:

– Ведьму успокоит лишь осиновый кол. Прощай!

Села в машину, поток понес ее дальше. «Спасибо, что разбудила», – успел сказать я во сне и проснулся. Перед глазами та же двустворчатая калитка, а с трассы донесся непрерывный сигнал. Так сигналит, тормозя, шофер, если дорогу перебегает симпатичный пес, которого жалко сбивать.

Глава четвёртая

Полвторого пополудни. Проспал я не так много, и все-таки отдых взбодрил меня. Сон я постарался забыть, так как в нем была какая-то заноза, которую – я чувствовал это – сегодня мне не удастся вынуть. Сухарь, съеденный в пути, лишь усмирил на время голод. Подойдя к огороду, я выбрал подходящий кабачок, потом принес из домика лопату, кастрюлю и нож. Выкопал два куста ранней картошки. Оказалось семь небольших клубней. С меня достаточно. Кожура молодая, соскабливается легко. С кабачком сложнее, он уже успел заматереть. Мой перочинный ножик – единственный помощник на даче. Я не забываю натачивать его. Лезвие три сантиметра длиной. По этой причине затвердевший кабачок им почти невозможно очистить, но я уже приноровился. Хочешь жить – умей вертеться, хочешь есть – учись стряпать. Да не только стряпать. Здесь вообще лучше держать ухо востро. Мне однажды попалось ведро, в котором гулял ветер: оно вдоль и поперёк изрешечено пулями. Машины по вечерам приезжают не всегда для отдыха.

Я удалил из кабачка семена, разложил их на газете сушиться – для нового урожая. Кабачок нарезал в кастрюлю мелкими дольками. Так лучше, они быстрей пустят сок. Помыл еще раз клубни, разрезал на несколько частей. Нашелся у меня кусочек солёной свинины. С ним блюдо получается вкуснее, наваристее, а главное, еду не приходится солить. Осталось водрузить кастрюлю на два кирпича, вросших в землю параллельно друг другу. Когда-то они были красные, теперь прокоптились до черноты. Им предстояло пройти новый обжиг, для чего я пошел собирать дрова. За ближайшим леском никто не смотрит, деревья в нем рождаются и умирают сами собой. Если бы я не сжигал сушняк, от него здесь уже не было бы проходу. Меня он как топливо очень даже устраивал. Примитивная печка принимала такие дровишки доброжелательно. Еда готовилась быстро. Кирпичи возле углей долго сохраняли тепло, что важно для меня по вечерам.

Смысл моей стряпни был не в варке, а в тушении. Сначала я разжёг между кирпичами огонь, усилил его толстыми сухими ветками и, чтоб не транжирить время, стал окучивать ботву. Тяпка у меня давнишняя, режущее лезвие источено так, будто обгрызли крысы. Я приспособился взрывать землю её боком – получалось недурно. Острый край легко входил в почву – влажную, прибитую недавно дождём. Окучишь – чуткий стебель выпустит новые корни, усилит питание, растолстеет. Клубни тоже будут пузатые: яблоко от яблони далеко не упадёт. Немного поработал, вижу: огонь ослабевает. Я подбросил дровишек, и опять продолжаю окучивать. Смотрю, а между кирпичами образовалась горка красных углей, вздрагивающих от ветра. Это то, что мне нужно. Ставлю кастрюлю на огонь. Теперь от нее нельзя отходить ни на минуту. Воды я не добавлял. Кабачок пускает сок постепенно. Помешиваю ложкой, чтоб не подгорел. Наконец, кабачковый сок составляет треть варева – это тот момент, когда надо поменять местами компоненты. Картошка должна быть внизу, в кипящем соке, а кабачки – сверху. Почему это важный момент? Дело ясное: время готовности блюда должно быть одинаково, кабачки не должны полностью развариться и превратиться в кашицу. Добавляю три зубчика мелко нарезанного чеснока, перемешиваю последний раз – блюдо готово. Первая удача нынешнего дня.

Поднимаю глаза – и что же? Неподалёку от меня стоит невысокого роста человек, как две капли воды похожий на того, которого каждый день упоминают в интернете и показывают по телевизору. Вот это да! Я-то надеялся, что тут колдую над жратвой в одиночестве, даже про себя что-то бормотал. А он стоял и смотрел, ну и слушал, конечно. Не будет же он уши затыкать из-за такого лопуха, как я.

– Вы президент? – спросил я, готовый поверить, что мой недавний сон продолжается.

– Двойник, – ответил он и рассмеялся. – Одному президенту везде не поспеть.

Двойник – это другая опера, только станет ли двойник сам разоблачать себя? Он почувствовал, что надо как-то объяснить свое появление здесь.

– Секьюрити доложил, что вдоль шоссе копошатся огородники. Я пошел проверить.

– Ну, так гостем будьте, господин исполняющий обязанности президента.

Я показал рукой на место возле костра. И тут пришлось удивиться во второй раз: двойник президента согласился. У меня-то и посуды никакой. Я ел обычно прямо из кастрюли. Одна столовая ложка и одна чайная. Теперь малышка выручила меня. Столовую я предложил двойнику, а чайную оставил себе. Мы сели подальше от костра, так как возле углей и дымно, и жарко.

– Выпить не желаете? – спросил я исполняющего обязанности.

Он в ответ промолчал, я расценил это как согласие. Скорее всего, двойник дал понять мне, что выпить не прочь: смотря что пить. Разве может у огородника быть приемлемый для него напиток? Мне пришлось опять побывать в домике – я вынес оттуда бутылку домашней настойки.

– Бормотуха, – сказал он разочарованно.

– Не совсем, – уверил я.

У меня лишь один складной стаканчик из пластмассы, долгожитель среди вещей. Я налил в него до краев сто пятьдесят граммов. Пусть не думает, что мне жалко напитка. Поколебавшись с полминуты, исполняющий обязанности президента выпил. Не поморщившись, словно пил обыкновенный яблочный сок, хотя первое впечатление в сем случае обманчиво.

– Закусывайте.

Протянул двойнику ложку. Внешне это вылитый президент. Точь-в-точь, как у него, сидел в обтяжку на плечах костюм. Улыбка стопроцентно такая, какую я видел в телевизоре и на мониторе. Но одно смутило меня, пока он ел. У него нет переднего зуба: для двойника облом. Если человека специально готовили на главную роль, то стоматологический лоск – в авангарде забот. Многие, не обращая внимания на то, как одет президент, пялят глаза на его лицо, а когда улыбается, – на зубы, и знают передние наперечёт до мелких подробностей. Может, двойник лютовал в драке и ему не повезло: наткнулся на чей-то кулак, хотя подобный цирк маловероятен. Человека номер один берегут, похожих на него людей – тоже. Впрочем, есть ли мне дело до зубов какого-то там двойника?

Я видел, как настойка начала действовать. Лицо исполняющего обязанности покраснело от волос на лбу до шеи.

– Ну и напиточек! Как ты сварганил?

Он перешел на свойское «ты», я не обиделся: у него статус все-таки повыше моего.

– Ничего особенного. Сок плодов яблони-дички. Чтобы снизить кислотность, его разбавляют водой. На литр сока пол-литра воды. А я вместо воды вбухал березового сока. Исходная крепость после брожения удвоилась.

– Во как! Великое – просто, – рассмеялся он. – Наливай еще по стопарю.

Опять выпил полный, себе я налил в общий стакан пятьдесят граммов.

– Что так мало?

– Уйма забот, и завтра – на работу.

Я выпил, подумав о том, что сегодня буду корячиться на огороде до ночи.

Прошла на свой участок соседка, как будто и не посмотрев в нашу сторону.

– Здравствуйте! – крикнул я ей, но она не обернулась: наверное, не расслышала.

– Трахнуть бы, – сказал двойник.

Я не стал уверять: старовата для утех, а просто пожал плечами, что можно было расценить так: трахни – исполняющему обязанности президента многое позволено.

– Налей-ка мне еще стаканчик.

Я налил до краев: посуда (моя стеклянная бутылка, в частности) любит пустоту.

Двойник выпил, крякнув на сей раз от удовольствия. Отрезал ему половинку сваренного куска свинины.

– А почему вы тут не пользуетесь дачной амнистией?

Спрашивал, уплетая сало с картошкой. Я думал: лыка не вяжет, а настроился на деловую волну.

– Шут его знает. Это лебедь, рак и щука. У кого-то деньжат нет. Кому-то волокита поперёк горла. Межевание и бумаги – та же телега. Не смажешь оси солидолом – не поедешь. Времени лишнего нет. За бумажками надо походить по конторам, сами не прилетят. Напряг на шею. И еще: если человек не собирается продавать свой участок – на хрена ему бумаги?

Он помолчал некоторое время, пока я уплетал кабачок с картошкой, а потом заметил:

– Если оформить, то дети и внуки будут как у Христа за пазухой. Сейчас земля дорогая – еще дороже станет.

Я не собирался с ним спорить: ему при власти видней, хотя мне казалось, что земля приносит лишь тому радость, кто вкалывает на ней.

– Никогда не думал, что из кабачков да картошки можно вкуснятину состряпать.

– Это потому, что на свежем воздухе всё вкуснее, чем дома, – пояснил я. – Да и в собственном соку тушение всегда предпочтительней. У нас ведь как обычно? Жена спешит на работу, воды нальет в кастрюлю, чтоб не пригорало. Получается пшик.

Он согласился кивком головы и показал на стакан. В бутылке еще оставалось, я плеснул ему граммов сто. Прежде чем выпить, он спросил:

– А почему у тебя домик такой невзрачный? Глянь – коттеджи стоят!

Двойник не спеша опорожнил стакан, на этот раз закусывать не стал. Я налил в стакан оставшуюся, как двойник сказал, бормотуху и залпом выпил.

– Коттедж миллионы жрет, откуда они у меня? Его наёмники строят, неизвестно, сколько простоит. А я своими руками сложил, домик меня устраивает.

Ничего не ответил, обратившись с ложкой к кастрюле и доедая кабачки. Между тем, я посмотрел его глазами на свою дачу и увидел всё убожество по сравнению с роскошными особняками. В нем не было даже света, не говоря уже о газе и канализации. Не зависть, а обида заговорила во мне. Исполняющий обязанности сравнил меня с толстосумами, которые и гвоздя-то забить не умеют. И тогда я рассказал ему все.

КРЫША

Все началось с того, что кто-то выбросил в лесок кровельное железо. Перекрыл, видать, крышу новым, а старое выбросил за ненадобностью. Это случилось невдалеке от моего участка, и я решил: кровельное железо, даже покорёженное и перекрученное, мне пригодится. Летним днём, в жару, я перетащил его к себе, избавив тем самым лесок от хлама. С меня сошло сто потов, но я убежден, что именно тогда появилась основа для домика. Надо было куда-то прятать сельхозинвентарь. Надо где-то и самому прятаться от зноя и дождя. Кое-что я припас раньше. А тут началась реконструкция дороги. Первым делом стали разрушать все старое. Повергли столбы с рекламными щитами, свезли в кучу и приготовили к уничтожению. Несколько мне удалось спасти. Помощников не было. Я до самого вечера таскал длинные, тяжелые щиты к своему участку. Они, в основном, квадратные. Приспособился кантовать их на наиболее сложных отрезках пути, перекатывая с одного ребра на другое. Основные препятствия представляла трасса. Вдоль нее я катил толстые фанерные листы. Затем по траве тащил щит, схватив его за острый угол. Изредка устраивал передышки. Поздним вечером материал, оставшийся при дороге, люди в оранжевых куртках сжигали, наполняя окрестные ложбины едким дымом, а меня – сожалением о гибели строительной древесины.

Спилили телеграфные столбы, сняли с них изоляторы. Просмоленное дерево пахло трудом и потом. Пришлось попотеть и мне. Несколько черных, будто жители экваториальной Африки, столбов оказались на моем участке, но чего мне это стоило! Солнце весь долгий день жгло землю. Столбы валялись, где попало, порой на человеческих испражнениях. Надо было преодолеть себя, стать выше своего унижения и работать, засучив рукава, зная, что какому-то бездельнику недалеко от тебя строят хоромы за неизвестно откуда взявшиеся у него деньги. Я кантовал столбы с помощью березового кола. Просуну его под столб и поднимаю. При удаче продвинусь вперед на метр-полтора. И начинаю снова. Где попадался бугорок, там удавалось скатить с него столб метра на два. Остальные черныши были сожжены, как какой-нибудь хворост. Возле обновляемой трассы не стало старья. Деревянные столбы тут же заменили высокими железобетонными.

От проволоки валялись большие катушки. Чтоб их легче сжигать, дорожники разобрали каждую на три части. Две части – массивные деревянные катки. Они-то мне и нужны больше всего. Но катки – это не столбы: не подсунешь кол, не станешь кантовать. Пришлось поднимать в одиночку и катить медленно, осторожно, опасаясь каждую минуту, что он может упасть на тебя. Несколько катков мне удалось присоединить к заготовкам. Все это приходилось делать урывками, в редкое свободное время. Бывало, приду на участок, а возле него груды древесной золы: рабочие жгли катки и еще Бог знает что. Я выбирал из этих кострищ гвозди, выпрямлял их и складывал в банки из-под краски. Знал, что понадобится много гвоздей.

В лесу, откуда притащил кровельное железо, мне попалась решётка от радиатора. Редкая по прочности жесть. Я принес её к своему участку, чему впоследствии был рад.

Кто-то выбросил за обочину покореженный трехметровый лист нержавейки. Он, изначально волнистый, предназначался для кровли. Его использовали в ограждении, о чем говорили отверстия от гвоздей. Главная трудность в том, что лист валялся на противоположной от меня стороне дороги. В километре от участка. Это вторая сложность, которую предстояло преодолеть своими ногами. Ну и еще один момент был, чисто психологический. Тащить лист можно лишь по обочине шоссе – значит, меня будут видеть из своих машин сотни, если не тысячи, людей. Не зазорно ли учителю заниматься таким крохоборством? Мои коллеги в большинстве своём имели приличные дачи, степенно ездили туда в выходные дни на автомобилях. Кто-то из них, вполне вероятно, узнает меня из окошка либо увидит сквозь лобовое стекло. Что ж, разница между нами огромная. Они выращивают в основном цветы и любуются ими, а я забочусь о хлебе насущном.

Робинзонада продолжалась. В полдень тащил вдоль трассы нагретый солнцем лист металла. Рабочие здесь не успели ничего разворошить. Дорога еще не стала магистралью. Машины в обе стороны шли так плотно, что между ними и мухе не пролететь. Никто, казалось, не обращает на тебя внимания. У каждого собственные заботы, впереди – сложнейший участок, шоссе с перекрестком. Протащу метров сто – передышка. Потом еще метров сто – опять отдых. Железо скрежещет по тротуару, и этот звук для меня поглощает все другие. Только его и слышу, хочу, чтоб он как можно скорей прекратился. Не думаю о том, как мне перебраться через стаи авто на другую сторону дороги. Если не перелететь по воздуху, то это вообще невозможно. Вытру пот, отдохну, и опять принимаюсь за дело. Вдруг слышу: что-то на шоссе изменилось. Хвост последнего автомобиля исчез – новые не появлялись. Я остановился передохнуть и увидел там, откуда начал путь с листом, машины автоинспекторов. Это означало, что движение перекрыто, и вот-вот может появиться кортеж президента. Схватив нержавейку, я кое-как перетащил ее на противоположную сторону. Надеялся при возможности перебраться в мгновение ока. Не тут-то было. Сказалась усталость, а также то, что лист всей массой лег на асфальт. Непросто преодолеть трение. А на вожделенной стороне нельзя отдыхать ни минуты. Я подошел к краю насыпи и пустил с нее лист вниз по траве. Услышал вскоре за спиной вой сирен и бешеную скорость машин. Но трасса меня уже не интересовала. Я приближался с листом к своему участку.

В выходной на следующей неделе мне удалось распрямить этот лист. Действовал, прежде всего, своим весом и ногами, а уж потом молотком и пассатижами. Нержавейка не приняла первозданный вид, однако превратилась в лист, пригодный для повторного использования. Попутно пришлось распрямлять и кровельное железо, перекрученное в самые причудливые, отнюдь не геометрические фигуры. Оно оказалось более мягким и выпрямлялось сравнительно легко. В этот же день мне удалось найти несколько досок, которые выбросили по простой причине: один конец расщепляла глубокая трещина. Но они были новые и издавали терпкий еловый запах. Собрал я также дощечки, что применялись для скрепления катков. Таким образом, мой стройматериал рос с каждым днём.

А больше всего порадовала иная находка. Рабочие, реконструируя шоссе, сдвигали старую подушку и стелили новую. Под основание её они клали волокнистый материал необычной прочности. Мягкий, миллиметров семь толщиной, он не пропускал воду. Внешне напоминал стекловату, только более растягивающийся и не рвущийся. Дорожники выбросили этот кусок, потому что он применялся для накрывания техники в дождь. Грязный. Пришлось отмывать его водой и мылом. Зато я понял, что теперь у меня есть крыша. Кто только не мечтает о ней! Одним она нужна над головой для защиты от непогоды, другие крышуют свой бизнес, чтобы защититься от вымогателей. Я желал самого простого: чтоб вода не текла мне за воротник.

Случились кряду три выходных дня. Единицу нумерологический гороскоп трактует как наиболее независимое, прямолинейное из всех чисел, награждающее человека организаторскими способностями и стремлением к лидерству. Согласно Библии, Господь в первый день отделил свет от тьмы и назвал свет днем, а тьму – ночью.

Я с раннего утра принялся за работу, сделал необходимые разметки. Исходя из имеющегося у меня материала, я мог быстро построить помещение площадью девять квадратных метров. Это меня вполне устраивало. Начал выкапывать глубокие ямы, так как именно просмоленные столбы должны стать несущими конструкции. Они оказались неодинаковой длины. Чтоб их уравнять, приходилось копать ямы на разную глубину. Самые мощные столбы я решил поставить по углам. Для них выкопал четыре ямы. Поставить их – труднейшая задача первого выходного дня. Представьте: приподнять такую тяжесть настолько, чтоб другой конец вошел в углубление. А потом еще нужно засыпать, утрамбовать. Засыпать только землёй бесполезно: столб станет ходить ходуном. Надо набросать в яму камней, причем таких, которые не боятся влаги. Это полевой шпат или куски красного кирпича. Полевой шпат не просто отыскать. Красного кирпича навалом. Обожженный в печи, он способен выдержать любую влажность – значит, будет надёжно держать столб. Я бросал в яму битый кирпич, а потом утрамбовывал его ломом и засыпал землей. Работал без перерыва на обед, поэтому мне удалось поставить за день, помимо угловых, еще четыре промежуточных. Неплохой итог, хотя я с ног валился от усталости. Вырисовывалось реальное дело, а не сбор утильсырья. Число 2, по гороскопу, – наиболее мягкое из всех чисел, дающее силу для движения вперед. Во второй день творенья Господь создал свод и назвал его небом. А мне предстояли земляные работы. Я выкопал ямы внутри помещения, чтобы установить там приземистые дубовые столбики для настила пола. Их копал на разную глубину. Один столбик длинней – другой короче. Выравнивая, отпилить их сложнее, чем выкопать для длинного яму поглубже: дуб не любит пилу, да и она опасается дуба. Копаю, землю выбрасываю вон. Для того чтобы засыпать столбики, ее требуется совсем немного. Сил у меня явно меньше, чем вчера, когда работал после длительного перерыва и всё представлялось несложным. А тут что? Поставишь столбик – высоковат. Приходится вытаскивать, снова копать и заново ставить. Развернуться особенно негде, вчерашние столбы торчат. И все-таки к полудню мне удалось вкопать столбики для пола. Отдохнув, перекусив хлебом с колбасой и огурцом, я приступил к ответственной и более тонкой работе. Предстояло соединить все восемь столбов сверху досками. Лестницу ставить нельзя, она тяжелая и неизбежно накренила бы столб. А мне необходимо сшить каждый перпендикулярно земле. Столбы высокие. Возле моей стройки валялся крепкий ящик, который я собирался разбить и получить из него дощечки. Он выручил меня. Я поставил его на пенёк внутри будущего помещения, дотянулся с гвоздем и молотком до верхушки столба. Гвоздь у меня новый, такой, какой требуется, чтоб пришить четырехсантиметровую доску к столбу. Забиты восемь двадцаток – скреплены восемь узлов. У меня еще оставалось время, и я вновь переключился на земляные работы. Прокопал из домика неглубокую яму, положил в нее длинную керамическую трубу под наклоном – для будущего умывальника. День закончился на мысли о небольшом удобстве, которое я устрою себе в новом жилье.

Цифра три мне всегда нравилась больше предшествующих. По гороскопу она означает нравственность, совесть. Это созидательное, вдохновляющее число, приносящее удачу. По Библии Бог создал в третий день сушу и растительность; может, и мне удастся создать свой зеленый уголок.

С утра пораньше проходила мимо соседка, вместо приветствия сказала «Бог в помощь», а я поинтересовался, какова у нее картошка.

– Хороша будет, если дождик пойдет.

– Ну, нет, дождь для меня – незваный гость.

– По телевизору не обещали, – успокоила она, направляясь к себе неторопливой походкой. Золотая женщина, подумал я. О детях своих рассказала, о муже – ни слова. Может, погиб в горячей точке, тяжело вспоминать.

В первой половине третьего дня надо было сделать обвязку, для которой я намеривался использовать катки. Установив к двум столбам один большой и тяжелый, я ставил рядом другой, поменьше. Получались они не впритирку друг к другу, зато между ними не было дыр. Я прибил двадцатками эти колеса к столбам. И так со всех четырех сторон. Примеривал, присматривался, затем прибивал. Матёрые столбы вкопаны прочно, обвязка им под стать. Теперь можно лезть наверх.

Вершина стройки – каркас крыши, к которому я приступил в полдень без перерыва на обед. Одному сбивать его на высоте все равно что лаптем щи хлебать. И при этом, допустив оплошность либо потеряв равновесие, можно свалиться вверх тормашками. Не исключена возможность диспропорции, так как некому посоветовать со стороны. Это я хорошо понимал, но выбора не было. Один в поле – тоже воин по большому счету. Я приступил к делу. Помню, насколько трудно давался мне наверху каждый шаг. На первых порах не за что было взяться рукой, гвозди – в губах, молоток – за поясом. Из двух брусьев я устанавливал в фасадной части основание для стропил. Сначала наживил на столб один брус снизу, затем – другой. Потом мне предстояло двадцатками сбить с обеих сторон верхние части брусьев. Само собой, для этой цели мне пришлось приподниматься на цыпочки. Когда я забил один гвоздь, брусья приобрели некоторую устойчивость. Мне уже не приходилось их поддерживать. Я забил гвозди до конца у основания брусьев, опять приподнялся на цыпочки и скрепил сверху брусья еще одним гвоздем. Работа требовала точности: нельзя было загнуть гвоздь, потому что впоследствии он неизбежно стал бы помехой. Брусья одинаковой длины. Я сохранял уверенность в том, что пропорции кровли не нарушены. Между двумя брусьями установил толстую и широкую обаполу, прибил ее сперва снизу, а затем сверху к брусьям. Приходилось использовать только новые гвозди, хотя они все наперечёт. Цены на этот стройматериал становились мне все более не по карману. А еще предстояло установить для кровли две такие же связки из брусьев. Весь мой запас двадцаток должен был уйти. Помнится, я именно тогда задумался, почему при своей зарплате не могу запастись новыми гвоздями. Вокруг кипело лихорадочное строительство, каждый торопился закончить до зимы, а некоторые – до первого дождя. Не нужно особой наблюдательности для того, чтобы разглядеть: эти стройки не испытывали нужды ни в гвоздях, ни в чем бы то ни было. Рынок ориентировался на них. А что касается бедолаг, то какое ему дело до них? Товар явно на полках не залеживался.

Возвращалась домой к обеду соседка, и я спросил ее, не получился ли у меня перекос; она сказала, что вроде бы все ровно, и добавила как будто про себя:

– Ох, крутые у нас ребятки, ох крутые!

Не знаю, какой смысл придавала она этим словам. Я предположил, что кто-то выкопал у нее несколько кустов ранней картошки. Такое, во всяком случае, случалось в прошлом. Женщина уходила по тропинке, неодобрительно покачивая головой, а я между тем прилаживал к столбу вторую связку для кровли. Два бруса похожи на предыдущие как две капли воды. Прибить их к столбу на одинаковом расстоянии от края. Ввиду удачной фасадной состыковки я надеялся на удачу и на этот раз. Для меня важно, чтоб крыша была высокой, чтобы я мог ходить на чердаке в полный рост. Я накрепко сбил брусья, установил в качестве опоры обаполу, закрепил ее сверху и снизу. Тут с сожалением заметил, что неровность выбранного мной места для домика привела к тому, что фасад крыши получился выше, чем задняя ее часть. Все четыре использованных бруса имели абсолютно одинаковую длину. Гвозди надёжно сшивали их – это тоже немаловажно. Попытка изменить что-то обернулась бы новой канителью – канителиться некогда. Я продолжал строить по намеченному плану. При помощи тонкого бруса я соединил сверху мою конструкцию, скрепив брус гвоздями с обаполами. Теперь появилась дополнительная опора, я мог держаться за этот брус рукой. Предстояло установить третью опору для стропил – посередине, прибив ее к столбам и верхнему брусу. На это ушло совсем немного времени. Мне не терпелось закончить до вечера со стропилами. Времени оставалось в обрез. Задержало меня то, что горбыли, намеченные мной для стропил, находились внизу. Пришлось слезть, затащить их наверх да заодно пополнить запас гвоздей. Не утерпел, подкрепился внизу малиной. Урожай хороший. Свисали к земле крупные, сочные ягоды. Они утолили голод и жажду. Теперь я без опаски прислонял металлическую лестницу, сваренную из арматуры, к домику: он легко выдерживал и ее, и мой вес. Я прибил каждый горбыль поочерёдно к трём брусьям. Горбыли мной окорены с надеждой на их долговечность в качестве стропил. Когда я, уходя, осмотрел стройку, то домик произвел на меня впечатление широко шагавшего богатыря.

Стропила – последнее, что я сделал на одном дыхании, радуясь при мысли о добротном месте для отдыха и инвентаря. До сих пор даже лопату и грабли приходилось прятать в кустах, не будучи уверенным в том, что завтра они окажутся там, где я их оставил. Энтузиазм подогревал меня, наращивал силу мышц, увеличивал точность каждого удара молотка. Оглядываясь назад, удивляюсь тому, насколько обычное житейское соображение может определять жизнь человека. Это ведь не какая-то возвышенная идея, а повседневная мелочь, казалось бы. И что же? Я думал о ней чаще, чем о других делах и старался поскорее прийти к финишу. Но до финиша ещё далеко, и это сдерживало мой пыл. Когда не видишь конца-краю, то поневоле возникают сомнения: правильно ли идешь? Реконструируемая трасса уже прошагала мимо моего участка, скрывшись за поворотом. Я все не мог выбраться на дачу. Другие дела казались важнее, они касались куска хлеба насущного, а земля пока, кроме ягод, ничего предложить не могла.

Таким образом, четвертый день наступил после длительного перерыва и запомнился он мне надолго. По гороскопу четыре означает психическую и эмоциональную устойчивость. Дословно в нем говорится следующее: «4 – принцип высшего порядка. Принцип существования материи (огня, воды, земли, воздуха и т. д.), принцип стабильности, тэтрада у Пифагора, наиболее практичное из всех чисел. Человеку даёт здравомыслие и удачу в деятельности, связанной с улучшением порядка, системы, правил, а также честность, искренность, веру и упорство. Негатив – склонность к лени, тугодумие, нетерпение и противоречивость». Я хотел достичь практического результата, быть деятельным и упорным – с этой стороны число 4 симпатично, как помидор на кусте. Что касается негативных сторон четвёрки, то мне оставалось надеяться: в пасмурный день они не сочтут нужным просыпаться. Господь создал в четвертый день творенья солнце и луну, и вот этих творений Господних на небе не было: луны – в силу того, что ее увела с собой ночь, а солнца потому, что глаза его скрывала вата облаков. Начнёт моросить дождик – у меня ни крыши, ни стен. И все-таки я понадеялся на ветер. Он мог разогнать легкие облачка. Выложил все инструменты, среди которых важнейший на этот раз – ножовка.