Текст книги "Метро 2033"

Через несколько минут и его вопль, разорвавший глухую тягостную тишину проклятого туннеля, и отзвуки его шагов разом оборвались. Не затихли постепенно, а смолкли в одно мгновение, будто кто-то выключил звук, даже эхо умерло сразу, и вновь воцарилось безмолвие. Это было так странно, так непривычно для человеческого слуха и разума, что воображение еще пыталось заполнить этот разрыв, и, казалось, еще слышен был где-то вдалеке крик. Но все понимали, что это только чудилось.

– Шакалья стая безошибочно чувствует больного, дружок, – промолвил Хан, и Артем чуть не отшатнулся, заметив в его глазах блуждающие хищные огни. – Больной – обуза для стаи и угроза ее здоровью. Поэтому стая загрызет больного. Раздерет его в клочья. В кло-чья, – повторил он, словно смакуя сказанное.

– Но это же не шакалы, – нашел наконец в себе смелость возразить Артем, вдруг начиная верить, что он действительно имеет дело с реинкарнацией Чингис Хана. – Ведь это люди!

– А что прикажешь делать? – парировал Хан. – Деградация. Медицина у нас на шакальем уровне. И гуманности в нас столько же. Посему…

Артему знал, что возразить на это, однако спорить с единственным покровителем на этой дикой станции было бы не совсем уместно. Хан же, подождав возражений, наверное, решил, что Артем сдался, и перевел разговор на другую тему.

– А теперь, пока среди наших друзей царит такое оживление по поводу распространения инфекционных заболеваний и способов борьбы с ними, мы должны ковать железо. Иначе они могут не решиться на переход еще долгие недели. А тут, как знать, может, удастся проскочить.

Люди у костра возбужденно обсуждали случившееся. Все были напряжены и растеряны, призрачная тень страшной опасности накрыла их, и теперь они пытались решить, что же делать дальше, но мысли их, как подопытные мыши в лабиринте, кружились на месте, беспомощно тыкались в тупики, бессмысленно метались взад-вперед, не в силах отыскать выхода.

– Наши друзья весьма близки к панике, – довольно прокомментировал Хан, улыбаясь краешком губ и весело глядя на Артема. – Кроме того, они подозревают, что только что линчевали невинного, а такой поступок не стимулирует рационального мышления. Сейчас мы имеем дело не с коллективом, а со стаей. Отличное ментальное состояние для манипуляции психикой! Обстоятельства складываются как нельзя лучше.

От его торжествующего вида Артему опять стало не по себе. Он попробовал улыбнуться в ответ, – в конце концов, Хан хотел помочь ему, – но вышло жалко и неубедительно.

– Главное теперь – авторитет. Сила. Стая уважает силу, а не логические аргументы, – кивнув, добавил Хан. – Стой и смотри. Не далее чем через день ты сможешь продолжить путь, – и с этими словами, сделав несколько широких шагов, он вклинился в толпу.

– Здесь нельзя оставаться! – загремел его голос, и говор в толпе сразу затих.

Люди с настороженным любопытством прислушивались к его словам. Хан использовал свой могучий, почти гипнотический дар убеждения. С первыми же словами острое чувство опасности, нависшей над каждым, кто осмелится остаться на станции после произошедшего, захлестнуло Артема.

– Он заразил здесь весь воздух! Подыши мы им еще немного, и нам конец. Бациллы тут повсюду, и мы обязательно подцепим эту дрянь, стоит остаться здесь еще хоть чуть-чуть. Передо́хнем, как крысы, и будем гнить прямо посреди зала, на земле. Сюда никто не проберется, чтобы помочь нам, нечего и надеяться! Рассчитывать мы можем только на себя. Надо поскорее уходить с этой чертовой станции, где все кишит микробами. Если мы выйдем сейчас, все вместе, прорваться через тот туннель будет совсем несложно. Но надо делать это немедленно!

Люди согласно зашумели. Большинство из них не могло, как и Артем, противостоять колоссальной силе убеждения Хана. Вслед за его словами Артем послушно переживал все те состояния и чувства, которые были заложены в них: ощущение угрозы, страх, панику, безысходность, затем слабую надежду, которая росла по мере того, как Хан продолжал говорить о выходе из положения, который он предлагал.

– Сколько вас?

Сразу несколько людей принялись пересчитывать собравшихся. Помимо Хана с Артемом, у костра было восемь человек.

– Значит, ждать нечего! Нас уже десять, мы сможем пройти! – заявил Хан и, не давая людям прийти в себя, продолжил: – Собирайте вещи, не позднее чем через час мы должны выйти!.. Быстрее, назад к костру, бери ты тоже свои пожитки, – прошептал Артему Хан, утягивая его за собой к их маленькому лагерю. – Главное, не дать им опомниться. Если мы промедлим, они начнут сомневаться, стоит ли им уходить отсюда к Чистым Прудам. Некоторые из них вообще шли в другую сторону, другие просто живут на этом полустанке, и им просто некуда податься. Придется мне, видимо, довести тебя до Китай-Города, иначе, боюсь, в туннеле они потеряют свою целеустремленность или вообще забудут, куда и зачем идут.

Быстро покидав в свой рюкзак приглянувшееся имущество Бурбона, пока Хан сворачивал свой брезент и тушил костер, Артем искоса наблюдал за происходящим на другом конце зала. Люди, вначале оживленно копошившиеся, собирая свой скарб, двигались все менее бодро и слаженно. Вот кто-то присел у огня, другой побрел зачем-то к центру платформы, а вот двое сошлись вместе и заговорили о чем-то. Начиная уже соображать, что к чему, Артем дернул Хана за рукав.

– Они там общаются, – предупредил он.

– Увы, общение с себе подобными – неотъемлемая черта человеческих существ, – отозвался Хан. – И даже если их воля подавлена, а сами они, в сущности, загипнотизированы, они все равно тяготеют к общению. Человек – существо социальное, и тут ничего не поделаешь. Во всех других случаях я покорно принял бы любое человеческое проявление как божий замысел или как неизбежный результат эволюционного развития, в зависимости от того, с кем я беседую. Однако в данном случае такой ход мышления вреден. Мы должны вмешаться, мой юный друг, и направить их мысли в нужное русло, – резюмировал он, взваливая на спину свой огромный походный тюк.

Костер погас, и плотная, почти осязаемая тьма сдавила их со всех сторон. Достав из кармана подаренный фонарик, Артем сжал его рукоятку. Внутри устройства что-то зажужжало, и лампочка ожила. Неровный, мерцающий свет брызнул из нее.

– Давай, давай, жми еще, не бойся, – подбодрил его Хан, – он может работать и получше.

Когда они подошли к остальным, несвежие туннельные сквозняки успели уже выветрить из голов у тех уверенность в правоте Хана. Вперед выступил тот самый крепыш с бородой, который до этого занимался санитарно-эпидемиологическим контролем.

– Послушай, браток, – небрежно обратился он к спутнику Артема.

Даже не глядя на него, Артем кожей почувствовал, как электризуется атмосфера вокруг Хана. Судя по всему, панибратство приводило того в бешенство. Изо всех людей, с которыми Артем был знаком до сих пор, меньше всего он хотел бы увидеть взбешенным Хана. Оставался, правда, еще Охотник, но он показался Артему настолько хладнокровным и уравновешенным, что представить его в гневе было просто невозможно. Он, наверное, и убивал с тем выражением на лице, с каким другие чистят грибы или заваривают чай.

– Мы тут посовещались и вот думаем… – продолжал коренастый, – что-то ты пургу гонишь. Мне, например, вовсе несподручно к Китай-Городу идти. Вон и товарищи против. Так ведь, Семеныч? – обратился он за поддержкой к толпе. Оттуда кто-то поддакнул, правда, пока довольно робко. – Мы вообще к Проспекту шли, к Ганзе, пока там дрянь в туннелях не началась. Вот переждем и дальше двинем. И ничего здесь с нами не станет. Вещи мы его сожгли, а про воздух ты нам мозги не конопать, это ж не легочная чума. Если мы заразились, так уже заразились, делать нечего. Заразу в большое метро нести нельзя. Только, скорее всего, нету никакой заразы, так что шел бы ты, браток, со своими предложениями!.. – все более развязно рассуждал бородатый.

От такого напора Артем немного опешил. Но, украдкой взглянув на своего спутника, он почувствовал, что коренастому сейчас не поздоровится. В глазах Хана вновь пылало оранжевое адское пламя, исходили от него такая звериная злость и такая сила, что Артема пробил озноб, и волосы на голове начали подниматься дыбом, захотелось оскалиться и зарычать.

– Что же ты его сгубил, если никакой заразы не было? – вкрадчиво, нарочито мягким голосом спросил Хан.

– А для профилактики! – нагло глядя и поигрывая желваками, ответил коренастый.

– Нет, дружок, это не медицина. Это уголовщина. По какому праву ты его так?

– Ты меня дружком не называй, я тебе не собачка, понял? – ощетинясь, огрызнулся бородач. – По какому праву я его? А по праву сильного! Слышал о таком? И ты особенно здесь не это… А то мы сейчас и тебя, и молокососа твоего порвем! Для профилактики. Понял?! – и уже знакомым Артему движением он расстегнул жилет и положил руку на кобуру.

На этот раз Хан уже не успел остановить Артема, и бородатый уставился в ствол его автомата быстрее, чем успел расстегнуть кобуру. Артем тяжело дышал и слушал, как бьется его сердце, в висках стучала кровь, и никакие разумные мысли в голову не шли. Он знал только одно: если бородатый скажет еще что-нибудь или его рука продолжит свой путь к рукояти пистолета, он немедленно нажмет на спусковой крючок. Артем не хотел подохнуть, как тот мужичок: он не даст стае растерзать себя.

Бородач застыл на месте и не делал никаких движений, зло поблескивая темными глазами. И тут произошло нечто непонятное. Хан, безучастно стоявший до этого в стороне, вдруг сделал большой шаг вперед, разом оказавшись лицом к лицу с обидчиком и, заглянув ему в глаза, негромко сказал:

– Прекрати. Ты подчинишься мне. Или умрешь.

Грозный взгляд бородача померк, его руки бессильно, словно плети, повисли вдоль тела – так неестественно, что Артем не сомневался: если на него что-то и подействовало, то не автомат, а слова Хана.

– Никогда не рассуждай о праве сильного. Ты слишком слаб для этого, – сказал Хан и вернулся к Артему, к удивлению того, не делая даже попытки разоружить врага.

Коренастый неподвижно стоял на месте, растерянно оглядываясь по сторонам. Гомон смолк, и люди ждали, что Хан скажет дальше. Контроль над ситуацией был восстановлен.

– Будем считать, что дискуссии окончены и консенсус достигнут. Выходим через пятнадцать минут, – обернувшись к Артему, он сказал: – Ты говоришь, люди? Нет, друг мой, это звери. Это шакалья стая. Они собирались нас порвать. И порвали бы. Но одного они не учли. Они-то шакалы, но я – волк. И есть станции, где меня знают только под этим именем.

Артем молчал, пораженный увиденным, наконец понимая, кого Хан так ему напоминал.

– Но и ты – волчонок, – спустя минуту добавил тот, не оборачиваясь, и в его голосе Артему почудились неожиданно теплые нотки.

Глава 7
Ханство тьмы

Он действительно был абсолютно пустым и чистым, этот туннель. Сухой пол, приятный ветерок, веющий в лицо, ни одной крысы, никаких подозрительных ответвлений и зияющих чернотой штолен, всего лишь несколько запертых боковых дверей в служебные помещения, – в этом туннеле, пожалуй, можно было бы жить не хуже, чем на любой из станций. Больше того, это совершенно неестественное спокойствие и чистота не только не настораживали, но мигом развеивали все те опасения, с которыми люди сюда попадали. Легенды о пропавших здесь начинали казаться глупыми выдумками, и Артем уже засомневался, происходила ли наяву дикая сцена с несчастным, которого приняли за чумного, или только пригрезилась ему, пока он дремал на куске брезента перед костром бродячего философа.

Они с Ханом замыкали шествие, поскольку тот опасался, что люди начнут отставать по одному, и тогда, по его словам, до Китай-Города не дойдет никто. Теперь он мягко шагал рядом с Артемом, спокойный, будто ничего и не случилось, и резкие морщины, прорезавшие было его лицо во время стычки на Сухаревской, разгладились. Буря улеглась, и перед Артемом снова был мудрый и сдержанный Хан, а не рассвирепевший матерый волк. Однако обратное превращение не заняло бы и минуты, Артем чувствовал это.

Понимая, что следующая возможность приподнять завесу над некоторыми из тайн метро ему представится не скоро, если представится вообще, он просто не смог удержаться от вопроса:

– А вы понимаете, что происходит в этом туннеле?

– Этого не знает никто, в том числе и я, – нехотя отозвался Хан. – Да, есть вещи, о которых даже мне неведомо ровным счетом ничего. Единственное, что я могу тебе сказать, – это бездна. Беседуя с собой, я называю это место черной дырой… Ты, верно, никогда не видел звезд? Говоришь, видел однажды? И что-нибудь знаешь про космос? Так вот, гибнущая звезда может обратиться такой дырой, если, погаснув, она под действием собственного неимоверно мощного притяжения начнет пожирать сама себя, втягивая вещество с поверхности внутрь, к своему центру становясь все меньше размером, но все плотнее и тяжелее. И чем плотнее она становится, тем больше возрастает сила ее тяготения. Этот процесс необратим и подобен снежной лавине: с усилением тяготения все возрастающее количество вещества стремительнее и стремительнее будет увлекаться к сердцу этого монстра. На определенной стадии его мощь достигнет таких размеров, что он будет втягивать в себя своих соседей, всю материю, находящуюся в пределах его влияния, и, наконец, даже световые волны. Исполинская сила позволит ему пожирать лучи других солнц, и пространство вокруг него будет мертво и черно – ничто, попавшее в его владения, не в силах уже будет вырваться оттуда. Это звезда тьмы, черное солнце, распространяющее вокруг себя лишь холод и мрак, – он затих, прислушиваясь к разговорам впереди идущих.

– Но как все это связано с туннелем? – не выдержал Артем после пятиминутного молчания.

– Ты знаешь, я обладаю даром предвидения. Мне удается иногда заглянуть в будущее, в прошлое или же переместиться мысленно в другие места. Бывает, что-то неясно, скрыто от меня, к примеру, я не могу пока узнать, чем кончится твой поход, и вообще твое будущее для меня загадка. Такое ощущение, словно смотришь сквозь мутную воду и ничего не можешь разобрать. Но когда я пытаюсь проникнуть взором в происходящее здесь или постичь природу этого места – передо мной лишь чернота, луч моей мысли не возвращается из абсолютной тьмы этого туннеля. Оттого я называю его черной дырой, когда беседую сам с собой. Вот и все, что я могу тебе о нем рассказать, – он умолк, но спустя еще несколько мгновений неразборчиво добавил: – И это из-за него я здесь.

– Так вам не известно, почему временами туннель совершенно безопасен, а иногда проглатывает идущих? И почему одиноких путников?

– Мне известно об этом не больше, чем тебе, хотя вот уже третий год как я пытаюсь разгадать эти тайны. Все тщетно.

Эхо далеко разносило их шаги. Воздух здесь был какой-то прозрачный, дышалось на удивление легко, темнота не казалась пугающей. И даже слова Хана не настораживали и не волновали, так что Артему подумалось, что спутник его был так мрачен не из-за тайн и опасностей этого туннеля, а из-за бесплодности своих поисков. Его озабоченность показалась Артему надуманной и даже смешной. Вот же этот перегон, никакой угрозы он не представляет, прямой, пустой… В голове у него заиграла даже какая-то бодрая мелодия и, видимо, прорвалась наружу незаметно для него самого, потому что Хан вдруг глянул на него насмешливо и спросил:

– Ну что, весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да?

– Ага! – радостно согласился Артем.

И так ему легко и свободно сделалось на душе оттого, что Хан смог понять его настроение и тоже проникся им… Что и он тоже идет теперь и улыбается, а не хмурится своим тяжким мыслям, что и он теперь верит этому туннелю…

– А вот прикрой глаза, дай я тебя за руку возьму, чтоб не споткнулся… Видишь что-нибудь? – заинтересованно спросил Хан, мягко сжимая запястье Артема.

– Нет, ничего не вижу, только немного света от фонариков сквозь веки, – послушно зажмурившись, немного разочарованно сказал Артем, и вдруг тихо вскрикнул.

– Вот, пробрало! – удовлетворенно отметил Хан. – Красиво, да?

– Потрясающе… Это как тогда… Нет потолка, и все синее такое… Боже мой, красота какая! И как дышится-то!

– Это, дружок, небо. Любопытно, правда? Если тут глаза под настроение закрыть и расслабиться, его многие видят. Странно, конечно, что и говорить… Даже те, кто и на поверхности-то не бывал никогда. И ощущение такое, будто наверх попал… Еще до.

– А вы? Вы это видите? – не желая раскрывать глаз, блаженно спросил Артем.

– Нет, – помрачнел Хан. – Все почти видят, а я нет. Только густую, яркую такую черноту вокруг туннеля, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Чернота сверху, снизу, по бокам, и только ниточка света тянется вдоль туннеля, и за нее мы и держимся, когда идем по лабиринту. Может, я слеп. А может, слепы все остальные. Ладно, открывай глаза, я не поводырь и не собираюсь вести тебя за руку до Китай-Города, – он отпустил запястье Артема.

Артем пытался и дальше идти, зажмурившись, но запнулся о шпалу и чуть не полетел на землю со всей поклажей. После этого он нехотя поднял веки и долго еще шел молча, глупо улыбаясь.

– Что это было? – спросил он наконец.

– Фантазии. Грезы. Настроение. Все вместе, – отозвался Хан. – Но это так переменчиво. Это не твое настроение и не твои грезы. Нас здесь много, и пока ничего не случится, но это настроение может быть совсем другим, и ты это еще почувствуешь. Гляди-ка, мы уже выходим на Тургеневскую! Быстро же мы добрались. Но останавливаться на ней ни в коем случае нельзя, даже для привала. Люди наверняка будут просить передохнуть, но не все чувствуют туннель. Большинство из них не ощущает даже того, что доступно тебе. Нам надо идти дальше, хотя теперь это будет все тяжелее.

Они ступили на станцию. Светлый мрамор, которым были облицованы стены, почти не отличался от того, что покрывал Проспект Мира и Сухаревскую, но там стены и потолок были так сильно закопчены и засалены, что камня было почти не разглядеть. Тут же он представал во всей своей красе, и трудно было им не залюбоваться. Люди ушли отсюда так давно, что никаких следов их пребывания тут не сохранилось. Станция была в удивительно хорошем состоянии, словно ее никогда не заливало водой и она не знала пожаров, и если бы не кромешная темнота и слой пыли на полу, скамьях и стенах, можно было бы подумать, что на нее вот-вот хлынет поток пассажиров или, оповестив ожидающих мелодичным сигналом, въедет поезд. За все эти годы на ней почти ничего не переменилось. Еще отчим рассказывал ему об этом с недоумением и благоговением.

Колонн на Тургеневской не было. Низкие арки были вырублены в мраморной толще стен через большие промежутки. Фонарям каравана недоставало мощи, чтобы рассеять мглу зала и осветить противоположную стену, поэтому создавалось впечатление, что за этими арками нет совсем ничего, только черная пустота, как будто стоишь на самом краю Вселенной, у обрыва, за которым кончается мироздание.

Они миновали станцию довольно быстро, и, вопреки опасениям Хана, никто не изъявил желания остановиться на привал. Люди выглядели обеспокоенными и говорили все больше о том, что надо как можно быстрее двигаться дальше, к обитаемым местам.

– Чувствуешь, настроение меняется… – подняв палец вверх, словно пытаясь определить направление ветра, тихо отметил Хан. – Нам действительно надо идти быстрее, они чувствуют это шкурой не хуже меня с моей мистикой. Но что-то мешает мне продолжать наш путь. Подожди здесь недолго…

Он бережно достал из внутреннего кармана карту, которую называл Путеводителем и, приказав остальным не двигаться с места, потушил зачем-то свой фонарь, сделал несколько длинных мягких шагов и канул во тьму.

Когда он отошел, от группки стоявших впереди людей отделился один, и, медленно, будто через силу, приблизившись к Артему, сказал так робко, что тот вначале не узнал даже коренастого бородатого наглеца, угрожавшего им на Сухаревской:

– Послушай, парень, нехорошо это, что мы здесь стоим. Скажи ему, боимся мы. Нас, конечно, много, но всякое бывает… Проклят этот туннель, и станция эта проклята. Скажи ему, идти надо. Слышишь? Скажи ему… Пожалуйста, – и, отведя взгляд, заспешил обратно.

Это его последнее «пожалуйста» встряхнуло Артема, нехорошо удивило его. Сделав несколько шагов вперед, чтобы быть ближе к группе и слышать общие разговоры, он понял вдруг, что от прежнего его радостного настроения не осталось и следа.

В голове, где маленький оркестрик только что играл бравурные марши, теперь было удручающе пусто и тихо, только слышались отголоски ветра, уныло подвывающего в лежащих впереди туннелях. Артем затих. Все его существо замерло, тягостно ожидая чего-то, предчувствуя какие-то неотвратимые перемены. И не зря. Через долю мгновения будто незримая тень пронеслась стремительно над ним, и стало отчего-то холодно и очень неуютно, его покинуло то ощущение спокойствия и уверенности, которое безраздельно властвовало над ним, когда они вступали в туннель. Тут Артем и вспомнил слова Хана о том, что это не его настроение, не его радость, и не от него зависит перемена состояния. Он нервно зашарил лучиком вокруг себя: на него навалилось гнетущее ощущение чьего-то присутствия. Тускло вспыхивал запыленный белый мрамор, и плотная черная завеса за арками не отступала, несмотря на панические метания луча, отчего иллюзия того, что за арками этими мир заканчивается, усиливалась. Не выдержав, Артем чуть не бегом бросился к остальным.

– Иди к нам, иди, пацан, – сказал ему кто-то, чьего лица он не разглядел. Они, видно, тоже старались экономить батареи. – Не бойся. Ты человек, и мы человеки. Когда такое творится, человеки должны заодно быть. Ты тоже чуешь?..

Артем охотно признался, что витает в воздухе нечто, и с удовольствием, от страха делаясь непривычно болтливым, принялся обсуждать с людьми из каравана свои переживания, но его мысли при этом постоянно возвращались к тому, куда подевался Хан, почему уже больше десяти минут от него ни слуху, ни духу. Он ведь сам прекрасно знал и Артему говорил, что нельзя в этих туннелях поодиночке, только вместе надо, в этом спасение. Как же он от них отделился, как осмелился бросить вызов негласному закону этого места? Неужели попросту забыл о нем или, может, понадеялся на волчье свое чутье? В первое Артему как-то не верилось, ведь обмолвился же Хан, что три года своей жизни потратил на изучение, на наблюдения за этим странным местом. А ведь и одного раза достаточно, чтобы запомнить единственное правило: не разделяться, чтобы до озноба, до холодного пота бояться вступить в туннель одному.

Но не успел еще Артем обдумать, что же могло случиться с его покровителем там, впереди, как тот бесшумно возник рядом с ним, и люди оживились.

– Они не хотят больше стоять здесь. Им страшно. Пойдемте скорее дальше, – попросил Артем. – Я тоже чувствую здесь что-то…

– Им еще не страшно, – уверил его Хан, оглядываясь назад, и Артему почудилось, что его твердый хрипловатый голос дрогнул, когда тот продолжил: – И тебе неведом еще страх, так что не стоит сотрясать воздуха зря. Страшно мне. И запомни, я не бросаюсь такими словами. Мне страшно, потому что я окунулся во мрак за станцией. Путеводитель не дал мне сделать следующего шага, иначе я бы неминуемо сгинул. Мы не можем идти дальше. Там кроется нечто… Но там темно, мой взор не проникает вглубь, и я не знаю, что именно поджидает нас там. Смотри! – быстрым движением он поднес к глазам карту, – видишь? Да посвети же сюда! Смотри на перегон отсюда к Китай-Городу! Неужели ничего не замечаешь?

Артем всматривался в крошечный отрезок на схеме так напряженно, что у него заболели глаза. Он не мог различить ничего необычного, но признаться в этом Хану не нашел смелости.

– Слепец! Неужто ты ничего не видишь? Да он весь черный! Это смерть! – прошептал Хан и отдернул карту.

Артем уставился на него с опаской. Хан снова казался ему безумцем. Вспоминалась услышанная от Женьки байка про человека, осмелившегося ступить в туннели в одиночку, про то, что он все-таки выжил, но от испуга сошел с ума. Не могло ли это произойти и с Ханом?

– Но и возвращаться уже нельзя! – шептал Хан. – Нам удалось пройти в момент благостного настроения. Но теперь там клубится тьма и грядет буря. Единственное, что мы можем сделать сейчас – пойти вперед, но не по этому туннелю, а по параллельному. Может, он пока свободен. Эй! – крикнул он, обращаясь к остальным. – Вы правы! Мы должны двигаться дальше. Но мы не сможем идти по этому пути. Там, впереди, гибель.

– Так как же мы тогда пойдем? – недоуменно спросил кто-то из людей.

– Перейти через станцию и идти по параллельному туннелю – вот что мы должны сделать. И как можно скорее!

– Э, нет! – заартачился неожиданно один из группы. – Это ж всем известно, что по обратному туннелю идти, если свой свободен, дурная примета, к смерти! Не пойдем мы по левому!

В поддержку раздалось несколько голосов. Группа топталась на месте.

– О чем это он? – удивленно спросил Хана Артем.

– Видимо, туземный фольклор, – недовольно поморщился тот. – Дьявол! Совершенно нет времени их переубеждать, да и сил уже не хватает… Послушайте! – обратился он к ним. – Я иду параллельным. Тот, кто верит мне, может ступать со мной. С остальными я прощаюсь. Навсегда. Пошли! – бросил он Артему и, забросив сперва свой рюкзак, тяжело подтянувшись на руках, взобрался на край платформы.

Артем замер в нерешительности. С одной стороны, то, что Хан знал об этих туннелях и вообще о метро, выходило за рамки человеческого понимания, и на него, казалось, можно положиться. С другой, не было ли это непреложным законом проклятых туннелей – идти наибольшим количеством народа, потому что только так можно надеяться на успех?

– Ну, что же ты? Тяжело? Давай руку! – Хан протянул ему ладонь сверху, опустившись на одно колено.

Артему очень не хотелось сейчас встречаться с ним взглядом, он опасался заметить в нем прежние искры безумия, мелькавшие время от времени и так пугавшие его каждый раз. Понимает ли Хан, на что идет, бросая вызов не только всем людям в этой группе, но и природе туннелей? Достаточно ли он постиг и чувствует эту природу? Указанный им отрезок на схеме линий, на Путеводителе, не был черным. Артем был готов поклясться, что он был блекло-оранжевым, как и вся остальная линия. Но вот вопрос: кто слеп на самом деле?

– Ну же! Что ты мешкаешь? Ты что, не понимаешь, промедление убивает нас! Руку! Черт тебя побери, давай руку! – уже кричал Хан, но Артем медленно, мелкими шажками отходил от платформы, все так же уставившись в пол, все дальше от Хана, все ближе к роптавшей группе.

– Давай, пацан, пошли с нами, нечего с этим жлобом якшаться, целее будешь! – послышалось оттуда.

– Глупец! Ты же сгинешь со всеми ними! Если тебе наплевать на свою жизнь, подумай хотя бы о своей миссии! – летели им наперекор слова Хана.

Артем осмелился наконец поднять голову и упереться взглядом в его расширенные зрачки, но даже гаснущего уголька сумасшествия не было заметно в них, только отчаяние и смертельная усталость.

Засомневавшись, он остановился, но в этот момент чья-то рука легла на его плечо и мягко потянула его за собой.

– Пошли! Пусть подыхает один, он-то хочет еще и тебя за собой в могилу утащить! – услышал Артем. Смысл слов доходил до него тяжело, соображалось туго, и, посопротивлявшись мгновение, он дал увлечь себя за остальными.

Группа снялась с места и двинулась вперед, в черноту южного туннеля. Они шли удивительно медленно, как бы преодолевая сопротивление некой плотной среды, будто двигались в воде.

И тогда Хан, неожиданно легко оторвавшись от земли, стремительным броском очутился на путях, в два скачка покрыл расстояние, на которое они успели отойти, одним жестким ударом сбил с ног человека, державшего Артема, схватил его самого поперек туловища и рванул назад. Артему все происходящее казалось странно замедленным. Прыжок Хана он наблюдал через плечо с немым удивлением, его полет растянулся для него на долгие секунды. С тем же тупым недоумением он увидел, как усатый мужчина в брезентовой куртке, мягко державший его за плечо, уводя за группой, тяжко валится наземь.

Но с того момента, как Хан перехватил его, время снова убыстрилось, и реакция других на происшедшее, когда они оборачивались на звук удара, показалась ему почти молниеносной. Они уже делали первые шаги к Хану, поднимая стволы ружей, а тот боком мягко отходил назад, одной рукой прижимая к себе все еще находящегося в прострации Артема, держа его позади себя и прикрывая своим телом. В вытянутой вперед руке Хана чуть покачивался тускло поблескивавший новенький Артемов автомат.

– Уходите, – хрипло произнес Хан. – Я не вижу смысла убивать вас, все равно вы умрете меньше чем через час. Оставьте нас. Уходите, – говорил он, шаг за шагом отступая к центру станции, пока фигуры застывших в нерешительности людей не превратились в смутные силуэты и не начали сливаться с темнотой.

Послышалась какая-то возня, наверное, поднимали с земли усатого, нокаутированного Ханом, и группа стала продвигаться ко входу в южный туннель – решили не связываться. Лишь тогда Хан опустил автомат и резко приказал Артему подниматься на платформу.

– Еще немного, и мне надоест спасать тебя, мой юный друг, – с нескрываемым раздражением процедил он.

Артем покорно полез наверх, Хан последовал за ним. Подобрав свои тюки, он шагнул в черный проем, потянув за собой Артема.

Зал на Тургеневской был совсем недлинный. Слева – тупик, мраморная стена, а с другой стороны его отсекала, насколько видно было в свете фонарей, заслонка из гофрированного железа. Чуть пожелтевший от времени мрамор покрывал всю станцию, только три широкие арки, ведущие к лестницам перехода на бывшие Чистые Пруды, переименованные потом красными в Кировскую, были замурованы грубыми серыми бетонными блоками. Станция была совершенно пуста, на полу не валялось ни одного предмета, не видно было следов человека, не заметно ни крыс, ни тараканов. Пока Артем оглядывался по сторонам, ему вспомнился разговор с Бурбоном, утверждавшим, что крыс опасаться нечего, а вот если крыс нет, значит, дело неладно.

Взяв его за плечо, Хан скорым шагом пересек зал, причем Артем даже через куртку ощутил, что рука Хана подрагивает, словно его бьет озноб. Когда они опустили свою поклажу на край платформы, готовясь спрыгнуть на пути, в спины им вдруг ударил несильный луч, и Артем снова удивился скорости, с которой его спутник отреагировал на опасность. Спустя короткое мгновенье Хан лежал уже, распластавшись на полу и держа на прицеле источник света. Фонарь был не очень сильный, но светил прямо в глаза, и трудно было определить, кто пустился за ними в погоню. С небольшим запозданием мешком свалился на пол и Артем. Ползком добравшись до рюкзаков, он принялся отстегивать от одного из них свое старое оружие. Пусть было оно громоздким и неудобным, но зато безупречно проделывало дыры калибра 7.62, и мало кому удавалось продолжать функционировать с такими отверстиями в организме.