Текст книги "История России. Киевский период. Начало IX – конец XII века"

Война продолжалась еще года три. Очень вероятно, что опасность, которой подвергались со стороны воинственного и сильного русского князя греческие города в Тавриде, каковы Херсон, Сугдея и прочие, заставили греков предложить мир, который и был наконец заключен в 944 году.

Игорев договор с греками, в сущности, есть подтверждение Олеговых договоров. Но в нем мы встречаем некоторые новые условия и новые указания, бросающие свет как на взаимное отношение русов к грекам, так и на современное состояние самой Руси.

Во-первых, русский князь и его бояре по-прежнему отправляют в Грецию сколько хотят кораблей с послами и гостями; но прежде достаточно было, чтобы послы показали свои золотые печати, а гости – серебряные; теперь же они обязаны иметь от своего князя грамоту с обозначением, сколько он отправил кораблей. Эта грамота должна служить доказательством, что русь пришла с мирными намерениями, для торговли, а не для убийства и грабежа. Если караван придет без княжьей грамоты, греки задерживают русов под стражею, пока не перешлются с князем; а в случае сопротивления могут их убивать. Условие это дает понимать, что действительно бывали подобные столкновения, которые вели за собою месть со стороны русов, и греки желали обеспечить себя на будущее время. Далее русские торговцы все купленные ими паволоки обязаны показывать греческому чиновнику, и он кладет на них клейма; они не имеют права покупать те паволоки, которые стоят дороже 50 золотников. (Последнее ограничение, впрочем, существовало для всех иностранцев.) Затем идут статьи о взаимной выдаче беглых рабов и преступников, о наказании воров и убийц, о выкупе пленных. Греки выкупают у руси своих пленных по 10 золотников за юношу и девицу, по 8 – за человека средних лет и по 5 – за людей старого и детского возраста; Русь выкупает у греков своих пленных товарищей также по 10 золотников.

В Игоревом договоре встречаем новую и важную статью о Корсунской области и черных болгарах. Русский князь обязывается не нападать на Корсунь и другие греческие города в Тавриде и не только не воевать их самому, но и не пускать на них черных болгар. Черными, как известно, назывались те болгары, которые оставались еще в стране, откуда вышли болгары дунайские, то есть на нижней Кубани и в восточной части Крыма. Олегов договор еще не упоминает о черных болгарах и Корсунской стране, хотя русы, по всем признакам, уже в то время владели берегами Киммерийского Боспора, где занимали города Корчев и Тмутаракань. Очевидно, предприимчивый Игорь успел распространить русское господство в этом краю и подчинить себе почти всех таврических болгар; после чего русы угрожали уже самому Корсуню и соседним греческим городам. Кроме того, русь по этому договору обязывалась не обижать тех корсунских греков, которые приходили в Днепровское устье для рыбной ловли; а сама она не должна зимовать в этих местах, но с наступлением осени возвращаться домой. Очевидно, около Днепровского лимана в те времена еще существовали остатки греческих поселений.

Другое весьма важное свидетельство Игорева договора, которого нет в Олеговом, – это указание на крещеную Русь. Так, в случае бегства раба от русских к грекам он должен быть выдан назад владельцу. Если же он не отыщется, то русские, как христиане, так и некрещеные, должны дать присягу, каждый по своей вере, в том, что раб действительно убежал к грекам, и тогда за каждого раба владелец получает условленную плату, то есть по две паволоки. Наконец, самый договор, по условию, должен быть подтвержден присягою, как со стороны греков, так и русских.

По заключении мира цари греческие присягнули в присутствии русских послов; а потом послы греческие прибыли в Киев, чтобы свидетельствовать присягу Игоря, его бояр и дружины. Для этого князь с языческой русью взошел на холм, где стоял идол Перуна. Здесь она положила свои щиты, мечи, золотые обручи (шейные) и, по обычаю своему, произносила следующую клятву: «Если помыслим разрушить мир с греками, то да не имеем помощи от бога нашего Перуна, да не ущитимся щитами нашими, да будем посечены собственными мечами или погибнем от стрел и от иного оружия своего и да будем рабами в сем веке и в будущем». А крещеная русь присягала в соборном храме Илии над честным крестом; она клялась, что в случае нарушения мира пусть получит возмездие от Бога Вседержителя и осуждена будет на погибель в сем веке и в будущем.

Мирный договор заключался на вечные времена или, как выражается грамота, «доколе сияет солнце и стоит мир». После того Игорь одарил греческих послов, чем был богат, то есть мехами, невольниками, воском, и отпустил их. А греческие цари дарили русских послов, конечно, золотыми деньгами, дорогими паволоками и прочими произведениями византийской промышленности. Свидетельству Игорева договора о том, что значительная часть Руси была уже крещена, совершенно соответствует свидетельство Константина Багрянородного. В своем сочинении «Об обрядах византийского двора» он описывает торжественный прием послов эмира Тарсийского и говорит, что в числе наемной дворцовой стражи при этом находились крещеные русы, которые были вооружены щитами и мечами и держали в руках знамена.

Договор Игорев, так же как и Олегов, сохранил нам имена русских послов, которые на этот раз были довольно многочисленны. Главою посольства был Ивор, представитель великого князя Игоря. Затем встречаем особых послов: от Игорева сына Святослава (Вуефаст), от супруги Игоря Ольги (Искусеви), от племянника Игорева, также Игоря (Слуды), от другого его племянника Акуна (Прастен). Кроме Ольги, видим послов и от других княгинь, вероятно родственниц Игоревых, именно от Предславы (Каницар) и Сфандры, жены какого-то Улеба (Шихберн). Затем идут послы от других князей и знатных людей русских: Владислава, Турда, Фаста, Свирька, Войка, Аминода, Берга и прочих. В числе послов встречаются и некоторые гости, или купцы (Адун, Ингивлад, Гомол, Моны, Гунастр, Алдан и пр.), как представители от «всех людей русской земли», а в особенности, конечно, от русских торговцев, для которых главным образом и был важен заключенный договор. Последним упоминается «бирич» Синько.

Договоры Олега и Игоря заставляют нас предполагать, что в Русской земле уже в те времена господствовало деление на уделы между членами княжеского рода и что князья русские подчинялись старшему из них, сидевшему на Киевском столе. Впрочем, в числе этих князей, может быть, встречаются и такие, которые не принадлежали собственно к роду киевского великого князя, а были потомками местных родов, признававшими над собою его верховенство. В таком случае у киевских князей, конечно, существовало стремление при первом удобном случае посадить на место этих вассальных владетелей кого-либо из своих родичей, в чем главным образом и состояло объединение славяно-русской земли. Уделы давались не только князьям, но и княгиням. Так, по словам летописи нашей, супруга Игоря Ольга получила себе в удел Вышгород, расположенный верстах в двенадцати выше Киева на правом возвышенном берегу Днепра.

Те же договоры указывают и на тесную связь русского князя с его дружиною. Между тем как с греческой стороны присягают одни цари, облеченные неограниченною властью, с русской стороны вместе с князем присягают и его мужи, то есть его «дружина». Очевидно, без нее князь не может делать никакого важного дела, не может принять на себя никакого обязательства, касающегося целой русской земли. Рядом с дружиною мы видим в Игоревом договоре и земское начало: в заключении мира участвуют и купцы, хотя ясной границы между военным и торговым сословием в то время не существовало; торговцы при случае обращались в воинов, и наоборот; однако означенные купцы, отправленные из разных городов русских, все-таки могут считаться представителями уже более земского, нежели дружинного начала.

Обязанности подчиненных племен киевскому князю, конечно, выражались данью, которую они ему платили; князь за то давал им суд и расправу и защищал от нападения соседних народов. Эти взаимные отношения представляли первобытный вид того государственного порядка, который развивался впоследствии на Русской земле. По словам Константина Багрянородного («Об управлении империей»), с наступлением зимы в ноябре месяце князья русские, в сопровождении своих дружин, отправлялись из Киева в земли древлян, дреговичей, кривичей, северян, угличей и прочих подвластных славян. Там они проводили зиму, собирая дань, творя суд и расправу между жителями. Это пребывание их называлось тогда полюдьем. В апреле месяце, когда Днепр освобождался ото льда и плавание становилось свободным, русские дружинники спускали свои ладьи, нагруженные разными произведениями областей, по Припяти, Днепру и Десне в Киев, и здесь приготовляли судовой караван для отправки в Византию. Кроме названных Константином племен, обитавших по обе стороны верхнего и среднего Днепра, владения Руси при Игоре простирались с одной стороны на юго-восток до Кавказа и Таврических гор, на что указывает статья его договора относительно Корсуня и черных болгар, а с другой – они достигали на севере до берегов Волхова, о чем свидетельствует Константин, говоря, что при жизни Игоря в Новгороде княжил сын его Святослав; ясно, что этот город он получил себе в удел от отца.

Во время одного из упомянутых выше полюдий погиб знаменитый Игорь. По словам русской летописи, этот смелый, предприимчивый князь сделал оплошность. Пребывая в земле древлян на Волыни, он отправил в Киев большую часть своей дружины с собранной данью; а сам остался с небольшим числом людей и продолжал производить поборы, не обращая внимания на враждебное расположение туземцев. Тогда жители города Коростеня собрались под начальством своего князя Мала, напали на Игоря и убили его. А один византийский историк (Лев Диакон) сообщает, что древляне варварски умертвили великого князя: они привязали его к верхушкам двух нагнутых друг к другу деревьев, а потом пустили их, и он был разорван⁵.

Возмущение древлян не могло остаться безнаказанным со стороны могущественного племени русов; а убиение великого князя требовало кровной мести со стороны его родственников. Летописец украшает эту месть баснословными сказаниями. Но достоверно то, что сын и преемник Игоря на Киевском столе Святослав вместе со своей матерью Ольгой усмирил древлян, взял и сжег город Коростень, главное гнездо возмущения: часть его населения по обычаю того времени была обращена в рабство и разделена между князем и его дружиною. Жители Коростеня были обложены еще более тяжкими поборами, чем прежде. Две трети этих поборов определены на Киев, то есть великому князю и его мужам; а одна треть на Вышгород, то есть матери Святослава и ее дружине; ибо княгини русские также имели свои дружины. После усмирения древлян отиравлена была тризна по Игорю на самой его могиле. Если погребение знатного русина сопровождалось такими обрядами, какие описал Ибн Фадлан, то понятно, какою торжественностью и пышностью обставлялась тризна по великому князю. На могилу Игоря прибыла вся дружина Святослава и его матери; местные жители должны были наварить потребное количество крепкого меду. Многие пленные древляне принесены были в жертву богам и погребены вокруг Игоревой могилы; а над нею насыпан обширный курган. Затем совершились поминальное торжество и воинственные игры в честь покойного согласные обычаям и обрядам языческой Руси.

Вдова Игоря Ольга является первой крещеной княгиней на Руси. Ее муж при всей своей воинственности, очевидно, отличался веротерпимостью, и вера христианская при нем сделала большие успехи в среде русского племени. Да иначе не могло и быть при деятельных, постоянных сношениях с Византией, которая всегда усердно заботилась о проповеди между народами кавказскими, черноморскими и другими, соседними с империей. Кроме религиозного усердия, одушевлявшего греческих проповедников, христианство служило наилучшим средством смягчить нравы варварских народов, ослабить их опустошительные набеги на греческие области и еще крепче подчинить их греческому влиянию.

Греки не упускали удобного случая действовать на воображение язычников красотою храмов и дворцов, великолепием богослужения и другими сторонами своей богатой гражданственности. Так, они любили показывать послам варварских князей замечательные здания своей столицы, особенно большой императорский дворец с его роскошными залами и галереями и чудный храм Святой Софии, блиставший своими разноцветными мозаиками. Многие из тех русов, которые приезжали в Константинополь по торговым делам или служили в императорских войсках, конечно, поддавались обаянию христианства и греческой образованности и принимали крещение; а воротясь в отечество, убеждали к тому же и своих близких. Рассказы послов и гостей о богатствах и чудесах греческой столицы и подарки, привозимые оттуда, в свою очередь вызывали и в других стремление побывать в этом чудном городе. Между варварскими вождями уже издавна встречаются примеры таких киязей, которые для принятия крещения отправлялись в Царьград, и здесь сам император был их восприемником; а высшие греческие сановники воспринимали бояр и их жен. Богато оделенные подарками, а иногда и титулом патриция, новокрещеные князья возвращались в свою землю и ревностно принимались за распространение и утверждение новой религии. Таково, например, было крещение двух болгарских князей, приходивших из Тавриды в Царьград, одного при Юстиниане I, другого при Ираклии; первый из них за свою ревность к христианству был убит возмутившимися язычниками. Распространение новой религии усилилось между русами в особенности с тех пор, как они утвердились в земле таврических, или черных, болгар, часть которых, живя в соседстве с Корсунем, уже давно исповедовала греческую веру.

Была ли Ольга окрещена уже в Киеве и отправилась в Константинополь собственно поклониться цареградским святыням, получить благословение от патриарха и знаки внимания от императоров Константина и его сына Романа, или она, подобно упомянутым князьям черных болгар, желала принять крещение из рук самого патриарха и иметь своим восприемником императора, – в точности неизвестно. Первое предположение вероятнее, и тем более, что в числе ее спутников мы находим священника Григория. Как бы то ни было, в 957 году Ольга совершила на кораблях путешествие в Константинополь; ее сопровождала большая свита, в числе которой находились послы от Киевского и других русских князей.

Когда русская княгиня вступила в Золотой Рог, то ее, по-видимому, подвергли всем обычным порядкам, существовавшим в Византии для кораблей, приходивших из Руси, то есть свидетельству княжеских грамот и печатей, переписке людей, груза и тому подобное, и только по выполнении всех правил позволили ей сойти на берег. Вообще Ольге пришлось долго ждать, прежде чем она была допущена к императорскому двору. Константин VII Багрянородный известен своей склонностью к мирной семейной жизни и к занятиям книжным. Он известен также своими стараниями соблюдать во всей точности многочисленные обряды, которыми отличался двор Восточной Римской империи и которые почитались необходимою принадлежностью императорского величия. Он написал даже особое большое сочинение «Об обрядах Византийского двора». В этом обряднике Константин следующим образом описывает торжественный прием русской княгини Ольги.

Сентября 9-го, в среду, княгиня прибыла во дворец; за нею следовали сопровождавшие ее родственницы, знатные русские боярыни, послы русских князей, ее собственные мужи и русские гости. Княгиню остановили на том месте, где логофет (канцлер) обыкновенно вопрошает иностранных послов, допущенных к императорскому приему. Здесь она удостоилась видеть самого императора, восседавшего на троне и окруженного придворными чинами. Затем длинным рядом великолепных покоев провели ее в портик той части дворца, который назывался Августеон, где она могла присесть на несколько минут. После того ее ввели в так называемую Юстинианову палату, чтобы представить императрице. В этой палате находилось возвышение, покрытое пурпуровыми тканями, а на нем «трон императора Феофила» и золотое седалище. На троне восседала императрица; подле нее на золотом седалище поместилась ее невестка, то есть супруга молодого императора Романа. По бокам их стояли чины императрицы, а далее ее придворные женщины, разделенные по степеням их знатности. Когда назначенный для того сановник приветствовал Ольгу от имени императрицы, княгиню и ее свиту отвели опять в особый покой, где позволили присесть. А императрица между тем удалилась в свое отделение. Когда сюда пришел император со своими детьми и внуками, то позвали и княгиню, и тут только она получила позволение сесть в его присутствии и говорить с ним сколько угодно.

В тот же день происходил торжественный обед в Юстиниановой палате. Обе императрицы опять сидели на том же возвышении. Когда ввели сюда русских боярынь, они сделали низкий поклон; но русская княгиня только слегка наклонила голову. Ее посадили в некотором расстоянии от трона за тем столом, за которым сидело первое отделение византийских дам (так называемые зосты). Во время стола певчие пели стихотворения, сочиненные в честь императорского дома, а придворные плясуны увеселяли присутствующих своим искусством. В то же время в Золотой палате был другой стол, за которым обедала мужская часть Ольгиной свиты, то есть ее племянник, священник Григорий, переводчик, послы Святослава и других русских князей, а также русские гости. Всем им раздали в подарок золотые и серебряные монеты, смотря по степени их значения. После обеда императорское семейство вместе с Ольгою из Юстиниановой палаты перешло в другой покой, где приготовлены были разные сласти, разложенные на блюдах, украшенных драгоценными камнями. На подобном же блюде поднесли русской княгине в подарок 500 миллиарезий, шести ее ближним боярыням – по 20, а восемнадцати другим – по 8 каждой.

18 октября, в воскресенье, устроен был другой пир для русов в Золотой палате, на котором присутствовал сам император. А русскую княгиню угощали в палате Святого Павла, где присутствовала императрица со своими детьми и невесткою. На этот раз Ольге поднесли 200 миллиарезий и несколько сот опять раздали ее свите.

Вот все, что сообщает нам Константин Багрянородный о приеме Ольги. По всем признакам она не вполне осталась довольна этим приемом. Она должна была испытать все высокомерие византийского правительства и пройти все степени придворных церемоний, которыми византийский двор ясно давал понять великое расстояние, отделявшее княгиню северных варваров от царствующего дома великолепной Византии. Не могли ее, конечно, удовлетворить и десятка два или три червонцев, поднесенных ей взамен дорогих мехов и других товаров, которые она привезла в подарок императорскому двору. По словам того же Константинова обрядника, незадолго до приезда Ольги византийский двор с теми же церемониями чествовал послов одного незначительного арабского эмира; причем послы и их свита получили в подарок большее количество червонцев, чем русская княгиня и ее спутники. А подобное обстоятельство, конечно, не осталось неизвестным для русов.

Может быть, не без связи с некоторым недовольством, которое Ольга возымела против византийского правительства, состоялось посольство, отправленное ею к императору Отгону I. Слава этого знаменитого государя, конечно, достигла в то время и до берегов Днепра. Западные летописцы повествуют, что в 959 году послы русской княгини Елены (христианское имя Ольги) прибыли к Отгону и просили у него епископа и священников для своего народа. Император отправил к ним монаха Адальберта; но последний вскоре воротился, будучи прогнан язычниками и потеряв убитыми некоторых своих спутников. В этом известии, очевидно, скрывается какое-либо недоразумение. Может быть, цель русского посольства была отчасти политическая, отчасти религиозная; а немецкий император спешил воспользоваться случаем, чтобы подчинить католицизму возникавшую русскую церковь. С помощью церкви он, конечно, думал утвердить немецкое влияние и у восточных славян подобно тому, как оно утверждалось у западных. Вот с каких пор начались попытки латинской церкви подчинить себе Россию и оторвать ее от духовного единения с Византией⁶.

Ольга употребляла, конечно, все усилия склонить к принятию крещения своего сына Святослава; но тщетно. Религая христианская, проповедующая мир и любовь, была не по нраву молодому воинственному князю; он мечтал только о битвах и завоеваниях. Летописец говорит, что Святослав совершал свои походы налегке и ходил быстро, подобно барсу. Он не тащил за собой обоза, не брал ни шатра, ни посуды; спал на конском потнике, с седлом в головах; мяса не варил в котлах, а, изрезав на куски конину, зверину или говядину, пек на угольях и ел. Такова была и вся его дружина. Усмирив древлян, Святослав обратился против другого славянского племени, вятичей, обитавших на верхней Оке и дотоле не плативших дани русским князьям. Но подчинение этого племени удалось окончить только преемникам Святослава.

Для его неукротимой отваги представилось широкое поле на востоке в борьбе с народами, обитавшими на Волге и в странах прикавказских. Там еще стояла сильная Хазарская держава, с которою русы вели значительную торговлю, а иногда вступали в жестокую борьбу. Причиной столкновения, во-первых, служили владения в Тавриде и на Тамани. Киевская Русь успела уже освободить большую часть живших там черных болгар от хазарского владычества и основать особое русское княжество, известное под именем Тмутаракани. Но на Таврическом полуострове продолжали еще существовать вассальные хазарские владения; а со стороны Кавказа Тмутараканская Русь терпела от набегов касожских, или кабардинских, князей, которые также считались вассалами верховного хазарского кагана, жившего в Итиле. Во-вторых, Русь, проживавшая в этом городе и приходившая сюда для торговли, по всей вероятности, терпела иногда разные обиды и притеснения, за которые она всегда готова была платить кровавым возмездием. Наконец, хазарская твердыня Саркел на Дону и сам столичный город Итиль на Волге препятствовали Руси пробираться на своих судах в Каспийское море и грабить его юго-западные прибрежья, изобильные богатыми городами и селениями. После похода Руси в Каспийское море в 913 году восточные писатели упоминают о другом подобном походе в 944 году. На этот раз Русь из Каспийского моря вошла в реку Куру, захватила и разграбила город Берду, считавшийся в то время одним из богатейших городов Арабского халифата. Но из этого похода так же, как из первого, только немногим русам удалось воротиться в отечество.

Святослав вступил в упорную борьбу с хазарами и победил их. Он взял и разорил Саркел, или Белую Вежу, как его называет наша летопись. Он победил также хищные племена касогов и ясов (алан) и тем упрочил с этой стороны существование русской Тмутаракани. С разорением Саркела для Руси открылся свободный путь из Дона в Волгу, которые разделены небольшим волоком, и она не замедлила нанести решительные удары враждебным ей государствам, Болгарскому и Хазарскому. По известиям восточных писателей (приблизительно в 968 г.), русы по Волге поднялись до столицы камских болгар и сильно разорили этот торговый город. Потом они спустились вниз по реке, опустошили страну буртасов (мордвы) и напали на Итиль, обширную и богатую столицу хазарских каганов. Большая часть ее жителей разбежалась уже при первом известии о приближении Руси. Ограбив Итиль, Русь берегом Каспийского моря достигла другого богатого хазарского города, Семендера (близ Тарку), который был столицею особого князя, зависимого от верховного кагана и также исповедующего иудейскую религию. Этот город обиловал мечетями, церквами и синагогами, так как здесь жили вместе христиане, мусульмане и евреи; одних виноградников он имел до 4000. Русь разграбила и разорила его, подобно Булгару и Итилю. Долго после того на востоке со страхом и ужасом вспоминали о нашествии свирепого, неукротимого народа русов. Хазарской державе этой войной нанесен был такой сильный удар, что уже она не могла более оправиться и снова стать грозной для своих соседей.

Около того времени на Балканском полустрове случились обстоятельства, которые отвлекли внимание Руси от Волги и Каспийского моря на Дунай и Черное.

Высоко поднялось могущество Болгарского государства во время знаменитого царя Симеона, который распространил его пределы на запад и юг и едва не овладел самою Византией. Но после его смерти могущество это оказалось непрочно. Вожди дунайских болгар не успели сплотить воедино южных, или балканских, славян так, как это совершили князья русские по отношению к славянам восточным. Главным препятствием тому послужило слишком близкое соседство Византии с ее искусной, дальновидной политикой. За принятием греческой религии последовало быстрое пересаждение в Болгарию и греческой образованности. Но вместе с тем внесены были и некоторые начала разложения. Излишнее подражание византийской роскоши со стороны высших классов и заимствование многих византийских порядков часто вызывали народное неудовольствие. Особенно сильное противодействие возникло со стороны народных верований и обычаев против греческого клира, водворившегося посреди болгар. Противодействие это выразилось в известной ереси богомилов, которая породила многие смуты и мятежи, раздиравшие Болгарию в X веке. Византийская политика напрягала все усилия подорвать болгарскую силу, захватившую многие греческие области и не раз угрожавшую самой столице империи. Она постоянно возбуждала против Болгарии ее внутренних и внешних врагов, насылала на нее печенегов, угров и подавала помощь славянам, восстававшим против болгарского владычества, например сербам.

Сын и преемник Симеона Петр не был способен бороться с теми затруднениями, которые его окружали, и его долголетнее царствование представляет эпоху быстрого политического упадка Болгарии. Хотя он и был женат на греческой царевне, однако греческая политика вполне пользовалась его слабостью и неспособностью для своих целей. Между болгарским царем Петром и византийским императором Никифором Фокой возникли неудовольствия: по одним известиям, из-за дани, которую будто бы болгарский царь потребовал от Византии, а по другим – из-за угров, которых болгары пропускали через свои земли, позволяя им врываться в пределы империи. Никифор, занятый делами на Востоке, прибег к обычной византийской политике: вооружать соседние варварские народы друг против друга, таким образом ослаблять их и отклонять от замыслов против империи. В 967 году он поручил патрицию Калокиру, сыну херсонского наместника, вступить в переговоры с русским князем Святославом и склонить его к нападению на дунайских болгар. Надобно полагать, что Святослав находился тогда в своих таврических владениях, то есть по соседству с Херсоном. Переговоры, подкрепленные со стороны греков значительным количеством золота и разными льстивыми обещаниями, увенчались полным успехом. Князь призвал к оружию храброе русское юношество и в следующем 968 году с сильною ратью вступил на своих ладьях в Дунай. Тщетно болгарское ополчение собралось на берегу этой реки и пыталось помешать высадке русов. Болгары были разбиты; затем покорены и разграблены многие другие дунайские города, в том числе Малая Преслава, или Переяславец, и сильно укрепленный Дористол. Победа досталась легко потому, что значительная часть болгар отложилась от своего царя и, вероятно, действовала заодно с соплеменною ей Русью. Старый Петр во время этих событий от огорчения получил параличный удар и умер, оставив двух сыновей, Бориса и Романа. Легкость завоевания, приятность климата, а также выгодное торговое положение Болгарии между Византией и придунайскими странами так привлекли русского князя, что он уже не желал расстаться с завоеванною землею и, если верить нашей летописи, вместо родного Киева задумал утвердить свой стол в Переяславце. «Сюда, – говорил он, – сходится все благое: от греков золото, паволоки, вина и разные овощи, от чехов и угров серебро и кони, из Руси меха, воск, мед и невольники». Поэтому весною 969 года Святослав только на короткое время отправился в Киев и со свежими силами вернулся на берега Дуная. Тогда он завладел самой столицей Болгарского царства Великой Преславой, захватил в свои руки сыновей Петра и, признавая царский титул за старшим из них, Борисом, в сущности, сделался настоящим государем Болгарии, по крайней мере ее восточной половины.

Никифор Фока с ужасом увидел свою ошибку: соседство с таким могучим и предприимчивым племенем, какова была русь, подвергало империю великим опасностям. Доходили до него также слухи и о замыслах коварного Калокира. Этот грек сумел приобрести дружбу Святослава и поощрял его желание утвердиться в Болгарии, с условием получить от него помощь для достижения византийского престола. Последнее намерение в те времена нисколько не казалось странным; ибо мятежи и перемены правителей сделали престол императорский обычною целью отважных честолюбцев, и сам Никифор достиг его незаконным путем. Он начал деятельные приготовления к войне с русами и в то же время вошел в сношения с болгарами: последние, будучи христианским народом, конечно, с неудовольствием переносили господство языческой Руси и особенно были раздражены произведенными ею разорениями и свирепствами. Между прочим, говорят, будто Святослав, завладев Филиппополем, посадил на кол до 20 000 пленных и тем навел такой страх, что заставил себе покориться и другие города. Поэтому неудивительно, что многие болгары с радостью встретили предложение Никифора общими силами воевать против Руси и по его просьбе охотно отправили в Византию двух девиц из своего царского рода, чтобы соединить их браком с сыновьями покойного греческого императора Романа II, предшественника Фоки.

Но посреди этих приготовлений Никифор Фока, снискавший себе уважение многими заслугами и строгим своим правлением, погиб жалкой смертью.

Прекрасная наружностью, но крайне испорченная нравом императрица Феофано отравила своего первого мужа Романа II, чтобы вместе со своею рукою доставить престол Никифору Фоке. Теперь она приготовила ту же участь и второму своему мужу. Из числа византийских полководцев этого времени особенно выдвигался Иоанн Цимисхий, родом армянин; а прозвание Цимисхий на армянском языке значило «Малорослый». Он приходился родственником Никифору и был его сподвижником на полях битв; но по своему смелому честолюбивому характеру возбудил против себя подозрения, лишен начальства над восточными легионами и некоторое время жил в уединении. Феофано выпросила ему позволение явиться в столицу. Никифор очень ее любил и не мог отказать ее просьбам. Но Иоанн воспользовался своим пребыванием в Константинополе для того, чтобы вместе с вероломною Феофано устроить заговор против Никифора. Она тайно ввела в свое отделение дворца вооруженных людей и скрывала их до удобного случая. В одну глухую ночь Цимисхий на лодке подплыл к дворцу со стороны моря и на веревках был поднят на кровлю Вуколеона ожидавшими его соумышленниками. Он немедленно ворвался с ними в царскую спальню и бесчеловечно умертвил спящего Никифора. Цимисхий был провозглашен императором; но Феофано ошиблась в своих расчетах: первым делом нового императора была ссылка ее на один из островов Мраморного моря.