Текст книги "Коллекционер"

И еще тут были люди – около десятка, мужчины и женщины, все молодые, не старше тридцати.

– Всем внимание! – объявил Дитрих, хотя обитатели палатки уже и так с любопытством таращились на Соловьева. – Это наш новый брат, звать… Как твое имя?

– Олег.

– С этого момента он – один из нас, – продолжил староста как ни в чем не бывало. – Вот твоя койка и твой экземпляр Доктрины Цада, которую ты должен чтить и знать наизусть…

Главный религиозный труд, порожденный умами святош Центрума, толщиной не уступал Библии, и до сего момента Олег заглядывал в него всего пару раз, да и то именно заглядывал, исключительно из любопытства.

– Это – твои братья и сестры, твоя новая семья, ты обязан их любить и почитать. – Дитрих шпарил как по писаному, и ясно было, что он повторяет заученную инструкцию. – Запоминай, кого как зовут…

Вскоре стало ясно, что выходцев с Земли в палатке больше нет.

Олегу в память запал высоченный смуглый парень, откликавшийся на Арама, и светловолосая девушка по имени Ингера, бросившая на новичка взгляд насмешливый и вместе с тем заинтересованный. Остальных он, честно говоря, запомнил плохо – слишком уж много впечатлений и новой информации получил за последние несколько часов, и мозг начал «перегреваться»…

– Теперь о правилах внутреннего распорядка, которые ты должен выполнять беспрекословно. – Дитрих не останавливался, он говорил размеренно и монотонно. – Первое…

Вскоре стало ясно, что Олег угодил вовсе не на «курорт», а в некую помесь армейской учебки и семинарии: строжайшее расписание, утренний и вечерний молебны, по восемь-десять часов занятий каждый день, беспрекословное подчинение старшим, за проступок – наказание вплоть до битья кнутом и карцера.

– Э… я все усвоил, – сказал он, когда староста закончил.

– Вот и хорошо. – Радости в голосе Дитриха не было. – А теперь всем разойтись. Отбой через пятнадцать минут. И так сегодня задержались…

Кого же и для чего готовит отец Риччи в лагере, что спрятан в мире под фальшивой радугой? Стрельбы, молитвы, а может быть, еще взрывное дело и основы сбора разведывательной информации?

На койке, доставшейся Олегу, обнаружилось махровое полотенце, комплект одежды, начиная от нижнего белья и заканчивая чем-то вроде военной формы без знаков различия, в которой здесь щеголяли все. У одной из ножек стояли тяжелые ботинки.

Занимавшая соседнее место Ингера, не скрывая любопытства, смотрела, как Соловьев меряет призванные лишить его индивидуальности шмотки – все оказалось рассчитано на более крупного мужчину, но в целом подошло, даже ботинки не особенно болтались.

– Красааавец, – протянула она с откровенной издевкой.

Олег промолчал.

– Ну, ты и попал, друг, – продолжила девушка, изучая его синими глазищами. – Понятно, что ты явился сюда не по своей воле… Ведь так?

Говорила она по-цадски с мягким акцентом: ясно, что этот язык для нее не родной, но что именно это за акцент, Олег пока разобраться не мог, ни разу с таким не сталкивался.

– Возможно… – осторожно ответил он. – Случайно все вышло.

Ингера заулыбалась, показав ровные белые зубы.

Фигура у нее была отличная, но не как у кинозвезды или манекенщицы, а скорее как у спортсменки – плечи широкие, руки хоть и тонкие, но видно, что сильные, ноги длинные, а талия вряд ли больше канонических шестидесяти сантиметров. Выглядела она красивой и опасной, точно ядовитая змея.

– Не хочешь рассказать? – спросила девушка, нагибаясь вперед, так что в вырезе майки колыхнулась налитая грудь.

И тут Олег понял, откуда у нее может быть такой акцент.

– Зачем это? – спросил он по-сургански. – Ты готовить материал для исповедь?

Язык этот он знал плохо, практиковал мало, в стране со столицей в Танголе почти не бывал.

Уроженка Сургана, очутившаяся в Цаде, – вещь невероятная, это все равно что негр из какой-нибудь Центрально-Африканской Республики, перебравшийся на ПМЖ в Таджикистан.

– Что? – Ингера отшатнулась, веселье из ее глаз исчезло, его сменили подозрительность и страх. – Откуда ты?.. Неужели ты?.. Но ты же не из детей Сургана?

Она напряглась, сгорбилась, точно готовясь к прыжку, сжала кулаки.

– Нет. – Олег покачал головой. – Но я могу говорить по-твоему… по-вашему… Хорошо не очень, но могу.

– Да, я вижу, что не очень. – Девушка расслабилась, и на лицо ее вернулась улыбка. – Потом поболтаем, а сейчас ложись, а то Дитрих, староста наш ненаглядный, вот-вот лампу погасит…

И она без тени смущения принялась расстегивать ремень.

Олег улегся, натянул на себя колючее, неудобное одеяло, хотел еще разок обдумать свое положение, то, что надо будет сделать… Но накопившаяся усталость придавила его к кровати, и он провалился в сон со скоростью упавшего в пике самолета, поплыл на мягких черных волнах.

– Подъем! – гаркнули, как показалось, в самое ухо.

Олег сел на койке и вытаращил глаза. Полог был откинут, внутрь проникал клин ярко-желтого света, и в нем стоял Дитрих, облаченный в майку и трусы – бугрятся мышцы плеч и груди, светлые глаза вытаращены, агрессивно дыбится ярко-рыжий «ежик».

– На молебен! Быстро! Пять минут на все дела! – рявкнул он.

Соседи Олега уже сбрасывали одеяла.

Сам он в армии не служил, лишь проходил сборы на военной кафедре, но было это адски давно, и он успел отвыкнуть от подобных «упражнений» – застелить кровать и одеться за то время, пока горит зажженная спичка, рысцой сбегать в туалет, позевывая и стараясь не задремать на ходу.

И помчаться дальше, туда, куда устремились все обитатели лагеря…

Деревянная «эстрада», которую разглядел вчера в сумерках, оказалась молельней – навес, под ним кафедра для проповедника, а стенка за ней украшена священными изображениям: неизбежное Око в центре, рисунки, изображающие Восемь Грехов и Восемь Добродетелей, улыбающиеся физиономии святых и пророков всякого толка, нарисованных по одному и группами.

Пришлось встать на колени, руки сложить перед грудью, а голову склонить.

– Мир вам, возлюбленные дети! – объявил возникший за кафедрой отец Риччи. – Поприветствуем же новый день, посвященный упорному труду во славу святой матери нашей церкви…

Темой проповеди он выбрал Второе Грехопадение, случившееся уже на людской памяти, закончившееся победой над «ратями ересиаршими» и низвержением всей их мерзкой кодлы прямиком в ад. Инквизитор рассказывал с такими подробностями, словно лично помогал тогда святому воинству.

Олег быстро сообразил, в какие моменты нужно издавать ритуальное восклицание «Ахой!», после чего заскучал и принялся исподтишка оглядываться: лица у «однокашников» сосредоточенные, вон плямкает губищами Арам, вон истово осеняет себя знаком Ока малорослая деваха с рыжей косой, вон двое парней аж дрожат в непритворном экстазе. Никто не перешептывается, не зевает, на отца Риччи глядят как на родного папу.

В задних рядах молятся парни с оружием, судя по всему – охранники, из числа которых и та парочка, что обнаружила и захватила вчера Соловьева. Но точно так же стоят на коленях, повторяют те же слова, что и другие, и не похоже, что они присматривают за «студентами». Никто не помешает, если он вот прямо сейчас подскочит и рванет к зарослям…

Но нет, окрестности лагеря патрулируют не на случай того, что кто-нибудь вздумает дать деру, – бежать в конечном итоге некуда, домой не вернешься, как ни старайся. Скорее всего дозор устроен против местных хищников или разумных аборигенов, если таковые имеются.

– Ахой! Мир вам! – произнес отец Риччи в последний раз, и слушатели начали подниматься с колен.

За молебном последовала пробежка, и тут Олегу пришлось совсем тяжело – физическими упражнениям он, честно говоря, пренебрегал, поскольку никогда не толстел, вот уже лет двадцать весил чуть больше семидесяти.

Обратно в лагерь прибежал весь мокрый от пота, с языком на плече, да еще и опоздал на завтрак. Едва успел дойти до столовой, взяться за ложку и воткнуть ее в горку рассыпчатой кукурузной каши с мясом, как Дитрих гаркнул, что со жратвой покончено и что пора отправляться на занятия.

Два часа потратили на то, что именовалось «практической теологией». Занимались в одном из учебных классов, а точнее – под навесом, где стояли длинные столы и вокруг них лавки, и то, и другое сколочено из досок, причем довольно небрежно. Другие такие же «помещения» располагались по соседству, как и небольшой плац, и он мог видеть, что делают обитатели иных палаток.

Кто-то отрабатывал приемы рукопашного боя – девчонки и парни валились в пыль, перекатывались и вскакивали, на одежде темнели пятна пота. Кто-то собирал и разбирал пистолеты – блестели разложенные на чистых тряпицах детали, стояли бутылки со смазкой, слышалось клацанье затворов.

Остальные занимались вещами более теоретическими…

Вел теологию собрат отца Риччи по Ордену Взыскующих Истины, по годам старший, по чину, как понял Олег, младший. На новичка он особого внимания не обращал, и так ясно, что тот пока мало чего понимает, зато остальных до седьмого пота гонял по Доктрине Цада, заставляя произносить наизусть и толковать разные отрывки. Напоследок же сказал Соловьеву:

– А ты, сын мой, должен заниматься вдвойне яростно, ибо незнание есть преступление для того, кто посвятил себя духовной брани, надел латы сверкающие и взял меч обоюдоострый…

– Да, отец мой, – покорно сказал Олег и поймал ехидный взгляд Ингеры.

Следующие два часа занимались предметом, который он менее всего ожидал тут встретить… английским языком! Из обитателей одной с ним палатки более-менее сносно говорил один лишь Дитрих, остальные, несмотря на усилия преподавателя, с трудом могли связать пару слов:

– I have… a table… Table are… is big.[5]5
  У меня есть стол… Стол большой… (ломан. англ.)


[Закрыть]

Обед, после обеда небольшой перерыв, и его можно провести на койке.

Олег честно взял Доктрину Цада и принялся читать с самого начала – нет, он не собирался вникать в эту религиозную белиберду, просто маскировался, старался вести себя так, как от него ждут все, начиная от соседей по палатке и заканчивая преподавателями и самим отцом Риччи.

– Если тебе что-то неясно, то ты имеешь право обратиться с вопросом к братьям, – пояснил Дитрих, проходивший мимо койки Олега.

– Да, хорошо… – отозвался тот. – Э… я не очень понял, для чего нас тут готовят?

Глаза старосты фанатично сверкнули.

– Чтобы нести слово истины по всему миру и за его границы, просвещать заблудшие души, извлекать их из тенет мрака, излечивать от заблуждений и обращать к свету! – выпалил он на одном дыхании.

Так это что, выходит, всего лишь курсы миссионеров?

Ничего удивительного в этом вроде не было, Цад поощрял активную проповедь по всему Центруму. В Лирморе существовала основанная века назад семинария, где священники учили языки других стран и народов, готовились к трудным и опасным путешествиям. Орден Ищущих Веры рассылал эмиссаров, открывал приюты для сирот и школы от Хеленгара до Аламеи и даже в более дальних землях…

Зачем создавать еще одну семинарию и прятать ее в другом мире?

Судя по английскому языку, собранных здесь людей готовили для отправки на Землю… Но высшие иерархи церкви никогда не говорили, что необходимо принести слово божье в иные вселенные. И зачем миссионерам умение стрелять?

– Запросто, спасибо, – проговорил Олег и вновь уткнулся в книжку.

Перерыв закончился слишком быстро, и пришлось тащиться на семинар по диспутологии… Провел его сам отец Риччи и сделал это, как не смог не отметить Соловьев, блестяще – два часа пролетели как один миг, а под конец он сообразил, что даже узнал кое-что новое и интересное.

Из седого инквизитора вышел бы отличный бизнес-тренер со склонностью к жестким методикам.

– Неплохо, сын мой, неплохо, – сказал отец Риччи напоследок и даже улыбнулся. – Старайся, ибо, как сказано в Книге Откровения, «пот ваш есть роса на губах Создателя». Понимаешь?

– Конечно, отец, – отозвался Олег и вслед за остальными потащился на рукопашный бой.

Тут пришлось несладко, хотя его поставили в пару с тощенькой смешливой брюнеткой по имени Люция.

– Какой ты неловкий, – сказала она, с невинной легкостью бросив его через бедро.

– Ну, так это всего лишь мой первый день, – отозвался Олег, поднимаясь на ноги. – Вы-то сколько тренируетесь?

Люция наморщила лобик:

– Десять дней…

Судя по выговору, происходила она из южных, не особенно богатых кварталов Лирмора.

– И как… уф… ты… уф… тут оказалась? – Олег вновь полетел наземь, и в этот раз все сошло менее удачно, он болезненно приложился копчиком, так что боль стегнула по спине до затылка.

– Ну… хм… тут хорошо платят, а у меня мама и двое младших… – сказала Люция, и тут же лицо ее изменилось, точно закаменело, и даже голос стал другим, вибрирующим то ли от страха, то ли от злости. – Нет, на самом деле я рада послужить нашему святейшему королю и нашей славной родине… И мы должны нести слово истины всюду, куда отправит нас длань матери-церкви…

Искренности хватило на несколько первых слов, дальше пошла голая пропаганда.

Но и то хлеб – хотя бы стало понятно, что в учебный лагерь люди попадают не только по принуждению, как Олег, но и по доброй воле, как эта девочка или тот же Дитрих, удивительный пример того, что можно стать фанатичным последователем религии, возникшей в чужом для тебя мире.

– Ты, тощий! – рявкнул подошедший вплотную инструктор, плотный и лысый, ростом как баскетбольный центровой. – Так ты и ребенка не одолеешь… Смотри-ка сюда!

Олег раз за разом падал, пытался в свою очередь сделать хоть что-то с Люцией, и один раз у него даже получилось. Вокруг топтались и пыхтели другие «студенты», доносились ругательства, кряхтение и глухие удары, восклицания боли и радости.

Ингеру, как это ни странно выглядело, поставили в пару к Араму.

Но вскоре Олег сообразил почему – девушка двигалась вроде бы так же неуклюже, как и остальные, но в нужный момент всегда ускорялась, и самое важное движение получалось у нее плавно и быстро; падала она так, чтобы ни в коем случае не навредить себе, а громадного напарника роняла с небрежным изяществом, наводившим на мысль, что рукопашный бой для нее не внове.

Непонятно почему, но она прятала свое умение. Хотя если уж Соловьев его заметил, то инструктор и подавно…

– Ладно, достаточно, – сказал он в тот момент, когда Люция в очередной раз провела удачный прием, и только тут Олег сообразил, что вымотан до предела, в голове гудит, мышцы ноют, а местное солнце, маленькое, но куда горячее земного, ушло за деревья на западе…

День пролетел, как спешащая к птенцам ласточка.

В принципе он узнал достаточно, чтобы понять, где оказался, – под небом с газовым гигантом и его кольцами расположилось нечто вроде тренировочной базы для подготовки фанатиков, способных как проповедовать Доктрину Цада, так и убивать, и шпионить ради нее.

Королевская церковь, похоже, задумала расширить религиозную экспансию за счет примыкающих к Центруму «лепестков», в первую очередь Земли, самого развитого среди них. Решила сделать все так, чтобы не привлечь внимания Пограничной стражи, и для этого учебный лагерь спрятали: с одной стороны, он в нескольких километрах от Лирмора, а с другой – его почти невозможно отыскать.

Денег и прочих ресурсов святоши не пожалели, нашли талантливого проводника, способного проделать «дырку» в этот мир. А затем привязали его к себе подкупом, шантажом или еще как, чтобы иметь возможность открыть проход в любой момент.

Отсюда и следы в дюнах – лагерь нужно снабжать, причем регулярно…

Если остаться тут еще на день, на второй, на третий, то вряд ли выяснишь что-то новое, только одуреешь и устанешь еще больше… Можно уйти, но для начала нужно разузнать, куда дели «компас», и постараться его вернуть.

После занятий по рукопашному бою пришлось тащиться на вечернюю службу…

Ее, в отличие от утренней, провели на ногах, и напоминала она не проповедь, а молебен в православном или католическом храме – отец Риччи вырядился в желто-фиолетовое облачение и высокую шапку, вооружился палкой с золоченым диском на конце.

Олег стоял, сложив руки на груди, как и остальные, и даже восклицал «Ахой!», но благочестивого подъема в душе не ощущал. Ноги дрожали от усталости, мускулы спины и плеч ломило, хотелось спать, а от голода подводило живот.

Служба, к счастью, оказалась короткой, а за ней последовал ужин.

– Вечер сегодня свободный, – объявил Дитрих, когда с едой оказалось покончено. – Но ты, – он посмотрел на Олега сурово, – не забывай, что ты должен продвигаться в освоении Доктрины Цада.

Кому же еще, как не старосте, следить, чтобы новый брат не терял времени даром?

– Но помыться-то хоть можно? – спросил Олег. – Душ тут есть?

Купальни располагались на берегу реки – выстроенные в ряд кабинки, наполовину на суше, наполовину в воде, стены щелястые, чтобы проветривалось, в углу лавка для вещей, на полке кусок грубого мыла, не сказать чтобы комфортно или даже особенно удобно, но для бойцов религиозного фронта в самый раз.

Пришлось выстоять очередь, и из купальни Олег вышел уже в сумерках.

Сутки здесь, судя по ощущениям, были немного короче, чем на Земле или в Центруме.

Небо потемнело, в нем осталась переливаться разными цветами колоссальная «радуга». Из-за горизонта выдвинулся край газового гиганта, желто-бежевый, точно подсвеченное закатом облако.

Олег так устал, что в первый момент сбился с пути, пошел не к своей палатке.

Обнаружил, что ушагал не туда, только около молельни, а когда развернулся, дорогу ему загородили.

– Ну что, поговорим, друг-проводник? – сказала Ингера низким, грудным голосом, и от его звуков у Олега заныли зубы.

* * *

Зубы заныли так, что он едва не подавился. Поспешно отставил стакан, да так и остался сидеть с приоткрытым ртом, с капающими слюнями и вытаращенными глазами, выжидая, пока не пройдет мерзкое ощущение…

Для сегодняшнего эксперимента Олег купил водку, и, похоже, нарвался на паленую.

– Ну и хрень… – выдавил он, вытер рот рукавом и потянулся к столу, где лежала закуска – соленые огурцы из присланной матерью с оказией банки и ломти серой, «бумажной» колбасы.

А ведь деваться некуда, надо накачаться так же, как в тот вечер в походе…

С того дня, когда он, сам не зная как, открыл «дырку» в параллельный мир, прошло больше полугода… Тогда мужики, назвавшиеся пограничниками, более-менее растолковали Олегу что к чему, поставили на правом запястье татуировку в виде кружочка и велели приходить еще, если он надумает так или иначе связать судьбу с Центрумом.

Вернули его домой они сами, для чего тому, что постарше, по имени Борис, пришлось встать в хитрую каратистскую стойку, да еще и руками помахать… Младший, откликавшийся на Толика, матюгнулся, открылась «дырка», белесая, почти прозрачная, и Олег, пройдя через нее, очутился в Сокольниках, прямо в центре парка, в густых и мокрых зарослях.

Кое-как добрался до общаги через пол-Москвы, не попавшись в руки милиции, но на следующий день все же пришлось с ней, родимой, общаться, улаживать недоразумение. Хмельные одногруппники пусть не сразу, но все-таки заметили, что Соловьев пропал, найти его не смогли и подняли панику.

С трудом, но удалось отговориться – на пьяную голову убрел в лес, уснул где-то в чащобе, на первой электричке уехал в Москву; простите, люди добрые, перебрал, больше так не буду, честное комсомольское.

О том, что на самом деле с ним произошло, Олег не рассказал никому. Слишком хорошо понимал, что ему никто не поверит, что родственники или друзья решат – выделывается студент, придумывает чепуху в духе братьев Стругацких, чтобы внимание к себе привлечь.

Желания сходить в Центрум еще раз не возникало долго.

Но где-то с месяц назад Олег решил, что надо попробовать, что раз есть у него способность открывать «дырки» из мира в мир, то глупо ее не развивать, оставить все как есть… Как ее он будет использовать и будет ли использовать вообще, пока не решил, для начала надо убедиться, что случившееся дождливой майской ночью не было сном.

Дождался дня, когда Санек, сосед по комнате, уехал на выходные к родителям в Тверь. Купил бутылку, протащил ее в общагу так, чтобы никто из соседей не заметил, да еще и дверь запер и свет погасил, чтобы никому не пришло в голову заглянуть «на огонек»…

Затем постарался вспомнить инструкции Бориса. Тот говорил, что каждый может открыть «дырку» в одном особом, конкретном психологическом состоянии – одному надо разозлиться, другому, наоборот, успокоиться до почти полной отключки, третьему – испугаться или впасть в крайнюю степень смущения, когда только сквозь землю, и никак иначе.

Олегу повезло уродиться «пьяным» проводником. А это значит, что нужно надраться до той же степени, что и тогда, в походе, вспомнить те не самые приятные эмоции, которые испытывал, уходя от костра за дровами…

– Это мы запросто, – пробормотал он, закусив огурцом и пытаясь вызвать все то же самое: гнев на приятелей, раздражение по поводу дождя и дурацкой затеи с выездом на природу.

Но нет, одного стакана мало… он не так пьян, как был тогда.

Олег поднял бутылку, набулькал еще примерно грамм сто, набрался храбрости и выпил, а точнее, вылил мерзкую жидкость в горло. Волна тошноты ударила обратно из желудка, так что пришлось зажмуриться, смаргивая выступившие слезы и отгоняя желание выскочить в коридор. Если что, то до туалета метров тридцать, можно не добежать. Опозоришься на всю общагу – и как жмот, пьющий в одиночку, и как обладатель слабого желудка.

– Ничего-ничего… – прошептал Олег, словно уговаривая себя, и открыл глаза.

Комната слегка покачивалась, в окно светил фонарь, видно было, как на его фоне раскачиваются ветки, в стекла мягкими снежными лапами тыркалась первая метель наступившей зимы.

Ну вот, кажется, что созрел.

Он напрягся изо всех сил, желая, чтобы в полумраке открылось радужное отверстие… Но ничего не произошло, лишь затошнило опять, на этот раз, к счастью, намного слабее…

Ах да, он же тогда стоял!

Подняться Олегу удалось со второй попытки, он едва не упал, схватился за угол стола… Подумал, что неплохо бы сейчас прогуляться к девчонкам из двести третьей, там такая первачка заселилась… хотя нет, у него же есть дело, он не просто так тут выпивает!

Сосредоточился, даже сделал движение руками, размахивая воображаемым топором, – может быть, в нем все дело, в нем ключик, что откроет дверь в иную реальность?

Так, надо взять что-нибудь, чтобы ощущать тяжесть… вот, веник!

Но с веником вышло ничуть не лучше, чем без него, «дырка» открываться не пожелала.

– Черт, – сказал Олег, усаживаясь обратно. – Неужели еще пить?

От одной мысли о жидкости, что плескалась в бутылке, начинало мутить.

С тяжким вздохом нацедил примерно треть стакана и выпил словно горькое лекарство. Закусил на этот раз колбасой, а затем вылил себе на голову литр воды из заранее приготовленной банки.

Вдруг ему для переноса нужно быть мокрым? Ведь тогда шел дождь?

И вновь ничего не получилось…

Неужели тащиться к соседям-геологам, просить у них топор или нечто похожее?.. Или отправиться в душ, где намочить себя как следует, а по дороге заглянуть к коменданту, чтобы поругаться и прийти в нужное состояние?..

Ну, уж нет, это на крайний случай…

Но вот сходить отлить очень даже можно, а то и нужно, иначе какое там продолжение эксперимента?

– Запросто, – с преувеличенной бодростью сказал Олег, после чего снова встал.

Но ноги подвели хозяина, подогнулись совсем не в нужный момент, его повело в сторону. Запнулся о лежавшую на полу гирю Санька и коленкой врезался прямиком в угол стола.

Боль оказалась такой острой, что Олег на миг потерялся, где он и кто.

Но когда сознание вернулось, он не поверил собственным глазам – в самом центре комнаты над потертым ковром цвета болотной жижи висел, переливаясь всеми цветами радуги, круг света диаметром в два метра.

Ого, получилось!

Издав нечленораздельный, но полный радости вопль, он бросился прямиком в «дырку»… Тело сдавило, будто его смяли великанские руки, и он упал на четвереньки, приземлился на каменистую, твердую почву.

В параллельном мире было не так жарко, как в прошлый раз, а вокруг лежала не пустыня, а горы. Иззубренные вершины, кое-где покрытые белыми пятнами снега, уходили в низкие, стремительно мчащиеся облака, и ветер пронизывал до костей.

– Кайшон? – сказал кто-то тихим, словно бы детским голосом.

Повернувшись, Олег обнаружил, что слева от него расположился крупный валун, а на его вершине сидит животное вроде крупной обезьяны, нечто среднее между мартышкой и шимпанзе. Так, либо эта тварь может говорить, либо…

– Кайшон? – повторила обезьяна, осторожно приподнимаясь. – Астчок?

Сомнений не осталось – мохнатое существо произносило членораздельные звуки, и они, может быть, даже имели смысл.

– Ты кто? – спросил Олег, сам понимая, что несет ерунду, но будучи не в силах остановиться. – Куда я вообще попал? Это Центрум или гора Килиманджаро в Африке?

Обезьяна спрыгнула с валуна и рванула прочь, вверх по склону, а Соловьева все же вырвало, прямиком под ноги.

Утерев рот, сумел подняться, кое-как оглядеться – если на севере сплошь горы, то на юге виднеется равнина, а на самом горизонте даже что-то вроде города, вон и трубы заводские дымят, такие же, как в родном СССР.

Нет, все же это не Африка, а Клондал или еще какая из соседних стран.

Хотелось возликовать, запрыгать с поднятыми руками, но сил на подобное не было. Тошнило, во рту стоял мерзкий привкус сивухи, а ноги просто-напросто подламывались.

«Ничего, если я пять минут полежу», – решил Олег.

Валун, на котором сидела обезьяна, пригодится, чтобы спрятаться за ним от ветра… Камни, конечно, не перины пуховые, но сойдут, чтобы слегка передохнуть и прийти в себя…

Закрыл глаза, а когда открыл – вокруг было темно.

Голова разламывалась, хотелось пить, завывал ветер, в вышине моргали необычайно яркие звезды.

– Что… – начал Олег, пытаясь сообразить, где он, и воспоминания ударили его точно кувалдой: он же в Центруме, сумел открыть сюда «дырку», а вот остатки водки захватить не догадался… чтобы вернуться, ему снова нужно оказаться в стельку пьяным! Вот идиот!

От собственной глупости он застонал. Неужели придется искать пограничников, рассказывать, кто он и как тут оказался? Убеждать, чтобы ему поверили и не решили, что перед ними притворяющийся идиотом контрабандист?

О нет…

Плохо соображая, что делает, Олег изо всех сил шарахнул себя кулаком по лбу. Между ушей зазвенело, в недрах живота проснулась тошнота, зато во тьме раскрылся круг радужного свечения.

Но как, он же трезв? Или похмелье тоже годится?

Но над этим можно поразмыслить потом!

Олег вскочил на ноги, шатаясь, рванулся к «дырке», пролетел через нее и второй раз за сутки врезался в тот же стол… Но не обратил на это внимания, чуть не заплакал от радости, без сил повалился на собственную кровать и отрубился повторно, ничуть не хуже, чем в первый раз.

Снилась ему высохшая, неприглядная степь, пучки жесткой пожелтевшей травы, островки кустарника с колючими ветками и почти без листьев и пылающее в белесом небе солнце Центрума.