Текст книги "Истребитель магов"

Дмитрий КАЗАКОВ
ИСТРЕБИТЕЛЬ МАГОВ

Его глаза – подземные озера,

Покинутые царские чертоги.

Отмечен знаком высшего позора,

Он никогда не говорит о Боге.

Его уста – пурпуровая рана

От лезвия, пропитанного ядом.

Печальные, сомкнувшиеся рано,

Они зовут к непознанным усладам.

В его душе столетние обиды,

В его душе печали без названья.

На все сады Мадонны и Киприды

Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,

И нежен цвет его атласной кожи.

Он может улыбаться и смеяться,

Но плакать… плакать больше он не может.

Николай Гумилев

Глава 1
НА ЮГ

Огромная бурая туша выметнулась из-за кустов. Затрещали ветви, Гуннар ощутил ужас, представив, что сейчас произойдет. Хрустнут кости, алая кровь брызнет на серый предвесенний снег…

Дурные предчувствия одолевали его с самого начала пути.

И вот не повезло – наткнулись на шатуна.

Но гибкая юношеская фигурка проскочила меж огромных когтистых лап. Медведь раздраженно взревел, крутанулся на месте, пытаясь зацепить верткую добычу.

Рогатина ударила с быстротой молнии. Гуннар видел, как её острие обманчиво легко коснулось лба зверя и мгновенно отпрянуло, словно устыдившись свершенного…

Косолапый зарычал; кровь потекла ему в глаза, мешая видеть. Громадная туша слепо двинулась вперед. Тяжеленные лапы месили воздух, чтобы смять, уничтожить обидчика.

Раздался хряск, какой бывает, когда тупое лезвие входит в живую плоть. Затем медведь как-то сразу накренился и рухнул. А человек стоял рядом с ним.

Гуннар сглотнул. Только в этот момент пришла мысль, что мог бы и помочь воспитаннику.

К лицу прихлынула кровь, захотелось потереть его руками. Но Гуннар знал, что это не поможет: стыд не уйдет. «Старею, – подумал он с неожиданной обреченностью. – Пятьдесят лет уже…»

Ноги передвигать было трудно, словно они превратились в каменные, наст издевательски скрипел при каждом шаге.

Когда подошел, в нос ударил тяжелый медвежий запах. Вблизи было видно, как тяжело зверь пережил зиму. Ребра почти прорвали вытершуюся шкуру, шерсть свалялась.

– Жалко, рогатина сломалась. – Юноша, стоявший рядом с поверженным зверем, поднял взгляд.

В малахитовых глазах его не было и следа боевой горячки, и дыхание было ровным. Словно не он только что победил исполинского хищника, на которого обычно ходят не в одиночку и с собаками.

Юноша сражался, как и жил, – спокойно. Без гнева, ярости или злобы.

Иногда Гуннар пугался своего воспитанника, несмотря на его молодость. Вот и сейчас он невольно содрогнулся под ледяным взглядом, в котором если и захочешь угадать, что прячется, то не сможешь.

– Нашел о чем беспокоиться, – проговорил Гуннар, преодолевая неловкость. – Рогатину новую сделаем. А ты молодец… Извини уж, что я не успел.

– Ничего, – ответил Харальд и принялся деловито свежевать тушу. Мяса и жира с шатуна не возьмешь, но шкуру можно пристроить куда-нибудь, а из клыков и когтей получаются хорошие украшения.

* * *

День стоял погожий, солнце старалось изо всех сил, готовясь к близкой весне. Подморозило, наст держал хорошо, преследовать оленя было легко. Не медведь являлся сегодня целью охотников.

Когда мир впереди оборвался гигантским оврагом, Гуннар невольно вздохнул. Много лет не был он в окрестностях Бурливого озера. И вот – занесло. В погоне за зверем не выбираешь направлений. Грациозный олень замер на краю обрыва, тяжко поводя боками, в глазах его плескался страх.

– Можно я? – Харальд смотрел просительно, и Гуннар не смог отказать воспитаннику.

– Давай.

Заскрипела тетива, на миг юноша застыл, словно превратившись в статую лучника. Солнце играло на светлых, точно посеребренных волосах, ветер перебирал падающие до плеч пряди.

Раздался хлопок, и олень, высоко подпрыгнув, рухнул.

– Попал, – сказал Харальд, опуская лук. Его лицо осветилось торжеством. И не зря. Вернуться в юрту с мясом – величайшая доблесть для охотника. А медведь – так, баловство…

* * *

Когда красавец-олень превратился в груду окровавленной плоти, а лучшие куски мяса перекочевали в заплечные мешки, Харальд спросил, указывая на обрыв:

– А что там? Бурливое озеро?

Гуннар боялся этого вопроса, боялся и ждал.

– Да, – ответил он, глядя на замерзшую поверхность, сверкающую на солнце кристаллами льда. – Это оно.

– И там был остров, куда ходил отец? – Теперь воспитанник смотрел прямо на Гуннара.

– Был, – сказал тот, а про себя подумал: «Вот бабы! Растрепали все!» – Остров был, а на нем храм… Но, как сам видишь, сейчас ни того, ни другого.

– Жаль. – Взгляд Харальда был чист и ясен, будто солнечный луч.

– Что жаль?

– Что храма нет, – пожал плечами юноша. – Я бы туда пошел, как и отец. Ведь он вернулся оттуда другим?

Гуннар дернулся как от удара. Про себя вовсю клял оленя, выбравшего самое неудачное направление для бегства.

– То, за чем он ходил туда, превратило его в нелюдя, – устало проговорил Гуннар. – И я очень рад, что пятнадцать лет назад храм на острове сгинул с лица земли.

– Я знаю эту историю, – прервал воспитателя юноша. – Глубокой осенью земля содрогнулась, словно недра её пронзила нестерпимая боль, и с севера до становища донесся жуткий вой. А через неделю охотники обнаружили, что острова более нет.

– Так что оставь эти мысли! – уже строго сказал Гуннар. – И не старайся идти по стопам отца. Я думаю, он бы этого не одобрил…

– Я не собираюсь идти по его стопам, – пожал плечами Харальд, и на лице его появилось выражение крайнего упрямства. – Я просто хочу больше о нем узнать…

Юноша пробормотал ещё что-то, но Гуннар решил не переспрашивать. Сказал лишь:

– Ну что, пойдем?

Воспитанник кивнул.

Всю дорогу до становища молчали.

* * *

Пришла весна, а с ней День Предков – главный праздник племени.

Позади тяжелые зимние месяцы, жестокие морозы и свирепые снегопады, когда целыми днями нельзя выйти из юрты. Впереди – теплое время и обильная охота. Как ни вознести благодарность пращурам, которые помогли дожить, дотерпеть, послали зверя на рогатины охотников, а рыбу – в сети?

Харальд с нетерпением ждал праздника. Посвящение в мужчины он прошел пять зим назад, в тринадцатилетнем возрасте, но каждый День Предков с тех пор встречал, словно мальчик, которому ещё только предстоит стать полноправным членом племени.

С вечера над селением, перекрывая привычные запахи, поплыл дурманящий аромат мухоморной настойки – любимого напитка предков, который, если верить колдуну, позволяет людям нид на день стать зверями, при этом выплеснуть из себя все худшее, животное, что есть в них, чтобы затем год жить спокойно…

Харальд настойку не любил и пил её мало. Больше для вида.

Утро явилось на небосклон в праздничной розовой одежде, отороченной белым мехом облаков. К тому моменту, когда одеяние это стало бирюзовым, мужчины племени в ближнем лесу подготовились к тому, чтобы воплотить духов предков.

Харальду достался костюм, украшенный рысьей мордой и раскидистыми оленьими рогами. Рога были тяжелы, приходилось напрягать шею, чтобы голова не клонилась вперед.

Попробуй потанцуй в таком наряде! А ведь придется.

Когда представление закончилось, Харальд был мокрым от пота. Оставалось утешать себя тем, что остальным приходится не лучше.

Забрав из становища мальчиков, которым сегодня предстоит стать мужчинами, предки-ряженые с визгом и воплями умчались в лес. Предстояла самая интересная для Харальда часть праздника – испытания молодняка.

Он снял маску, и почти сразу к юноше приблизился Елам, ставший вождем пять лет назад, после смерти Завулона, деда Харальда. Лицо вождя, настоящего великана, было мрачным, а в темных, глубоко посаженных глазах тлела нерешительность.

– Харальд, – сказал он. – Ты взрослый мужчина, и я… я не могу запретить тебе присутствовать на испытаниях. Но лучше бы тебе уйти.

– Почему? – Как ни странно, Харальд совсем не удивился. Лишь внутри шевельнулось что-то, подозрительно похожее на обиду.

– Мальчики… Они боятся тебя, – развел ручищами Елам. – Сам понимаешь…

– Не понимаю, – сказал Харальд жестко, и вождь дернулся, словно его стегнули плетью. – Но уйду, если просит вождь!

Он развернулся и зашагал к становищу. Снег противно визжал под ногами. Шумел в верхушках деревьев ветер, слышались позади голоса Гуннара и Елама. Наверняка воспитатель просил за воспитанника.

Но Харальд не обернулся. Он ушел. И сделал это сам, И теперь не вернется, пообещай ему за это хоть все сокровища мира.

* * *

От костров тянуло жареным мясом. Над становищем разносились нестройные вопли и хохот. Племя отмечало День Предков. Приближался вечер, наступило время мухоморной настойки. Кто уже лежал, сраженный дурманящим напитком, кого рвало, но большая часть нид продолжали праздновать, свято веруя, что в этот день вместе с ними пируют духи.

Харальд сидел в одиночестве у своей юрты. Сегодня впервые ему захотелось напиться, провалиться в пахнущий мухоморами дурман и забыть нанесенную обиду. А ведь раньше он не знал, что это такое обижаться.

Раздался шорох, из-за соседней юрты появился Мадай. Колдун племени был спокоен и сосредоточен, словно во время важного обряда, а в больших глазах его, похожих на лосиные, было какое-то странное выражение. Будто Мадай шел на охоту, на встречу с опасным хищником.

Харальд хотел было встать, чтобы поприветствовать старшего, но колдун махнул рукой.

– Сиди, – сказал. – Я лучше сам сяду.

Мадай бесшумно примостился рядом с юношей.

– Что, обидно? – Вопрос прозвучал неожиданно, и ответил на него Харальд совсем не так, как хотел вначале – уверенным отрицанием.

– Почему они так? – вырвалось у него. – Почему? Ведь в предыдущие годы никто меня не боялся…

– Все просто, – колдун шумно вздохнул. – Те, кто становился мужчинами ранее, они все знали тебя. Вы вместе играли и взрослели. Но выросли новые мальчики, которые знают тебя не очень хорошо. Зато они все слышали рассказы о…

– Моем отце, – Харальд посмотрел на собеседника. Тот был мрачен, на переносице пролегла глубокая складка. – Вы ведь знали его?

– Да, – кивнул Мадай. – Очень немного.

– И много ли правды в россказнях, которыми женщины запугивают ребятню по вечерам? – Вопрос прозвучал неожиданно горько, Харальд устыдился собственных чувств. Но колдун не обратил на переживания собеседника внимания.

– Достаточно, – ответил он серьезно. – Он был колдун. Много сильнее, чем я, и он осмелился взять то, что лежало когда-то в храме.

– И превратился в чудовище?

– Я бы не стал так говорить! – ответил Мадай твердо. – Но он… внушал страх. Ведь эта… вещь, что он взял в храме, она губительна для людей…

– И мать мою он околдовал? – Харальд закусил губу, пытаясь сохранить на лице спокойное выражение.

– Нет, – колдун снова вздохнул, гулко, словно большая собака. – Это выдумки.

– Но это не важно для большинства из них. – Юноша показал в сторону костров, откуда доносились дикие вопли. – Они верят в страшные истории, и из-за них меня боятся и не любят.

– Есть такое. – Мадай задумчиво почесал кончик носа.

– Но ведь вы-то знаете, что я никогда не стану таким, как отец! – Слова, которые Харальд хотел произнести с жаром, получились плоскими и холодными, словно речные камни. – Что у меня нет колдовских способностей!

– Это правда. – Колдун посмотрел на Харальда, в темных глазах его было смущение. – И я не раз говорил об этом. Но они все равно боятся. Ты для них – сын чужака, южанина, страшного колдуна, и, значит, сам наполовину чужак и колдун…

– И что же делать?

– Не знаю, – тихо ответил Мадай. – Гуннар рассказал мне о вашем разговоре во время охоты. Тебе так хочется знать о судьбе отца?

– Да. – Ответ прозвучал достаточно твердо.

– Тогда я дам тебе совет, – колдун хмуро усмехнулся. – Такой, за который меня впору отдать на съедение росомахе. Иди на юг, туда, где живут другие люди. Там ты найдешь ответ.

– А разве, – Харальд ощутил, что голос его ломается, словно льдина под лучами весеннего солнца, – это возможно?

– Покинуть племя? – вопросом ответил Мадай. – Это не поощряется, но тебя, я думаю, отпустят. Ведь смог же уйти твой отец, а до него – ещё один человек. Путь на юг труден и опасен, но он существует.

Колдун замолчал, стало слышно, как где-то далеко в лесу, на западе, воет волк. К его голосу присоединились другие, и песня волчьей стаи странным образом сплелась с той, что пели у костров люди нид.

– Да, – сказал Харальд твердо. – Я сам думал об этом, но боялся. Спасибо за совет.

– Не благодари. – Колдун устало улыбнулся и поднялся. – Возможно, пройдет время, и ты проклянешь меня за него.

* * *

Угольки мягко потрескивали, от очага шел приятный, расслабляющий аромат. Мадай, ожидая прихода гостей, бросил на угли пучок сухой травы, чей дым «отгоняет злые помыслы.

А гости были уже здесь. Колдун знал, что, когда молодой Харальд объявит о желании уйти из племени, за советом обязательно придут к нему, знающемуся с миром духов…

И они пришли.

Хмурый, насупленный Елам. Вождь, сильнейший из мужчин племени. Несмотря на туповатый вид, хитрый, как матерый лис. Сейчас он мрачен. Ему принимать решение.

Колдун и старейшины могут лишь советовать.

Гуннар, ерзающий так, словно ему в седалище воткнулась острая ветка. В темных глазах чужака, ставшего за полтора десятка лет жизни в племени своим, – беспокойство. Это понятно. Харальд для него что сын. Старший и самый любимый.

И виновник встречи. Взгляд зеленых глаз обманчиво мягкий. Лицо ещё почти детское, но через черты юнца проглядывает будущий мужчина. Сидит неподвижно, словно рысь в засаде. Почти не моргает.

– Что скажут духи, колдун? – Могучий голос Елама заполняет юрту. Кажется, что ему тесно под низкими сводами. – Я не хочу терять лучшего из молодых охотников! Он прекрасно стреляет из лука, опытен в рыболовстве и промысле зверей. От него будут здоровые и сильные дети! Но он хочет уйти… Его отец не из нид, и желание юноши вполне понятно. Что скажут духи, колдун?

– Я спрошу. – Мадай слушал внимательно. Хотя он и знал все подробности, но сейчас через него внимают духи, неосязаемые существа, могучие, несмотря на бестелесность. Им открыто будущее, они должны сказать, что ждет юного Харальда в будущем. – Только выйдем из юрты.

Снаружи был вечер. Солнце, огромный оранжевый шар, распороло брюхо об острые вершины сосен, и на землю стекала его светящаяся кровь. Закатный свет резал глаза.

Мадай привычно наклонился, очертил посохом круг. Просители боязливо жались у юрты. Жилище колдуна расположено на некотором отдалении от остального становища, просто так сюда не приходят. Духи не любят, чтобы любопытные наблюдали за их делами.

Он приготовился к обычному долгому ритуалу, когда тело становится чужим, а устами начинает говорить существо, пришедшее из Нижнего мира – обиталища свирепых духов. Даже плеснул на снег из баклажки заранее заготовленной крови. В заговоренном сосуде она не сворачивалась несколько дней.

Но не успел он начать читать заклинание, открывающее вход в Нижний мир, как что-то пошло не так. Очерченный круг вспыхнул багровым. Мадай знал, что это видит только он – обычным людям истинная картина происходящего недоступна; изумленный крик колдун сдержал с трудом.

Багровое пламя поднялось выше, он ощутил, что горит сам. Попытался двинуться с места, но не смог. Тело словно одеревенело, ноги превратились в корни, руки – в ветви. Мадай мог лишь слегка колыхать ими.

Почти сразу в членах появилась боль. Колени заныли словно от старческой болезни, клубок огня поселился в животе, что-то грызущее очутилось в голове. И что самое противное – заныли зубы. Все сразу.

Он никогда не слышал о таком, и учитель, многомудрый Фарра, ничего не рассказывал. Колдуну оставалось лишь корчиться от боли и слушать, что за слова говорит за него кто-то чужой, его губами, но незнакомым пронзительным голосом.

– Путь на юг открыт для тебя, юный Харальд! – были слова. – Иди и найдешь там судьбу свою. Любого, кто осмелится противиться, настигнет кара!

Юноша, забыв, видимо, о том, что с ним беседует дух, рванулся вперед.

– А отец? Узнаю ли я о нем? – крикнул он, когда Гуннар ухватил воспитанника за руку, удерживая от неразумного шага.

– Иди и все узнаешь, юный Харальд, – сказал голос, а затем чужак в теле колдуна рассмеялся. Про себя, но так, что Мадая затрясло и едва не вырвало.

И чужое присутствие исчезло. Призрачное пламя погасло, боль сгинула, словно её и не было. Колдун рухнул на колени, пытаясь не потерять сознание. Ткнулся лицом в восхитительно холодный и шершавый снег.

Внутри дотлевал страх. Настоящий животный ужас.

Кто-то подхватил Мадая под руки, помог подняться.

– Спасибо, – прохрипел колдун, обнаружив, что его поддерживает Гуннар.

– Не за что, – ответил тот.

Подскочил Харальд, вдвоем они помогли Мадаю доковылять до юрты. Там он жадно ухватился за сосуд с водой. Руки колдуна тряслись. Холодные струйки текли по подбородку, щекотали грудь. Но ему было все равно.

– Воля духов явлена! – торжественно возвестил Елам, когда сосуд с водой вернулся на место. – Харальд имеет право покинуть племя. Но семя его должно остаться с нами!

– Что? – Юноша вскинулся, глаза его сверкнули.

– Спокойнее, – сказал Мадай, морщась от чужеродных отголосков в своей речи. – Тебе придется некоторое время пожить с одной из молодых вдов, по выбору вождя. Когда станет ясно, что она беременна, ты будешь свободен.

– Ладно. – Харальд решительно кивнул, но лицо его потемнело.

– Но вы кое о чем забыли, – неожиданно вступил в разговор Гуннар. – Мальчик, – при этом слове воспитанник дернулся, но смолчал, – не знает того, как живут люди на юге. Не умеет вести себя в городе, не ведает, кто такие родовитые.

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался вождь, хмуря брови.

– Я пойду с ним.

Мадай усмехнулся про себя. Он ожидал такого поворота событий. А вот Елам, похоже, нет.

– То есть как? – спросил он, удивленно морщась. – У тебя жена, дети! Ты не сможешь уйти!

– Смогу, – сказал Гуннар, и губы его сложились в кривую ухмылку. – У меня долг перед… отцом этого юноши, и теперь я вижу неплохой способ его отдать.

– Что за долг? – поинтересовался вождь.

– Вот он знает. – Гуннар показал на Мадая. – Харальд… старший, он исцелил мою жену от бесплодия.

– Да, – кивнул колдун на вопросительный взгляд вождя. – Было.

– Тогда быть по сему, – прогудел Елам и поднялся. Взгляд его, обращенный на Харальда, был полон сожаления, – Как только выполнишь долг перед племенем, можешь уходить.

* * *

Уходить оказалось неожиданно тяжело. Харальд и сам не осознавал, насколько привык к племени, к запаху прогорклого жира и шкур, постоянно витающему над становищем, к знакомому лучше собственной ладони лесу вокруг, к серебристым водам озера. И когда пришло время прощаться, все это вцепилось в него тысячами невидимых рук и держит. Крепче самых сильных пут…

Гуннару тоже пришлось непросто. Его спор с женой продолжался два дня, к согласию супруги так и не пришли. Взглянув на лицо спутника, Харальд промолчал. В мрачном сосредоточении они решительно зашагали на юго-запад.

Каждый шаг давался с таким трудом, словно Харальд без лыж преодолевал сугроб в человеческий рост. Когда путники отошли от становища на несколько верст, юноша остановился на миг и сказал:

– Я ещё вернусь сюда! Обязательно!

Гуннар промолчал.

А когда они остановились на ночлег под старой сосной, иголки которой от времени покрылись белесым налетом, осознание невозвратной потери нахлынуло с новой силой. И тогда Харальд – в первый раз после посвящения в мужчины – заплакал. Ему бьшо невыносимо стыдно, он давился слезами и пытался сдержать их.

Но ничего не получалось.

Потрескивал равнодушно костер, шумели сочувственно деревья, и молчал, словно камень, Гуннар. Понимал, что помочь воспитаннику сейчас не сможет ничем. Каждый проживает свою боль в одиночестве.

* * *

Горы воздвиглись впереди и начали расти, грозя проткнуть заснеженными вершинами голубой пузырь неба. Гуннар хмурился, пытаясь вспомнить дорогу, которой шел почти двадцать лет назад. Зверье в этих безлюдных местах бродило непуганое, и путникам довелось увидеть редкого гигантского оленя, рога которого в размахе превосходят человеческий рост.

Когда Харальд, не утерпев, взялся за лук, олень одним прыжком скрылся меж деревьев. Только колыхнулись сосновые ветки, да закружилась, опадая, хвоя…

Но чем выше поднимались путники, тем меньше становилось живности. Почти исчезли деревья, люди оказались в царстве камней, сером, молчаливом и холодном.

Около одной из осыпей Гуннар некоторое время стоял с мрачным выражением на лице, что-то бормоча себе под нос. Харальду удалось только разобрать слова «Иаред» и «как жаль».

А затем они пошли дальше. Туда, где кроме камней есть ещё снег и лед.

Они шли и шли. Между гигантских стен, которые неожиданно заканчивались высоченными обрывами, мимо холодных водопадов и ледников, древних, как само время. Путь был извилист, а ночами они не могли развести огня, чтобы согреться, – не было топлива.

Весна здесь, наверху, почти не чувствовалась.

Но зато когда за очередным перевалом открылось далеко на юге, внизу, зеленое пространство леса, Харальд ощутил такую сильную, незамутненную радость, что едва сдержал крик.

– Дошли, – просто сказал Гуннар, и на губах его появилась блеклая, как первый мартовский цветок, улыбка..

* * *

Место для привала нашли на берегу маленького ручья, с легкомысленным журчанием бегущего куда-то на юг. В кронах деревьев возились и орали деловитые птицы.

Охота оказалась удачной. На костре подрумянивался, распространяя аппетитный аромат, жирный тетерев. Харальд, глядя на него, только слюнки глотал.

Портил благостную картину Гуннар. Мрачный, как ненастная ночь, он беспокойно ходил вокруг костра. Словно хотел найти что-то потерянное или мучила его зубная боль.

Но, с другой стороны, хочется ему ходить, так пусть и ходит.

– Неспокойно мне, – сказал наконец старший из путешественников, останавливаясь около воспитанника. В темных глазах бывшего наемника плескалась тревога.

– А в чем дело? – спросил Харальд, поворачивая птицу так, чтобы мясо не подгорело.

– Да плохие это места, – вздохнул Гуннар, усаживаясь. – Стихийные существа тут шалят иногда…

– Кто?

– Духи, если по-вашему.

Харальд невольно отметил про себя оговорку «по-вашему».

– И что, это опасно? – поинтересовался он.

– Еще как, – кивнул Гуннар. – Когда мы шли к нид, на север, то в этих местах, чуть южнее, погиб мой друг. Хегни Весельчак. Его убил исполин. Порождение земли.

– Исполин? – Харальд словно покатал на языке новое, странное слово, пробуя его на вкус. – А что он… Кто он такой?

– На этот вопрос смог бы ответить только маг, – развел руками Гуннар. – Эй, эй, пора птичку снимать!

Харальд поспешил спасать ужин.

Ночь, вопреки опасениям, прошла спокойно, и утром путники, позавтракав остатками тетерева, двинулись в дорогу. Преодолели широкую котловину, заросшую светлым, до боли в глазах, березняком.

А когда взобрались на невысокий холм конической формы, в лицо людям неожиданно пахнуло холодом…

Харальд не успел испугаться, лишь смутно удивился – откуда посреди леса водопад? Стена бликующей воды падала прямо из воздуха и обрывалась, не доходя примерно аршина до земли. Не было слышно плеска, и даже птичье пение куда-то подевалось.

– Отходим, – тихо, одними губами, проговорил Гуннар. – Может, он нас не заметил.

Юноша послушно шагнул назад, но с висящим в воздухе лоскутом воды произошла странная метаморфоза. Прозрачная до сих пор поверхность замутилась, заколебалась словно под сильным ветром. На миг через жидкость проступили очертания искаженного яростью лица.

Огромная капля с хлюпаньем упала на землю. Но не впиталась, как можно было ожидать, а потекла вверх по склону, словно блестящий исполинский слизняк. За странной тварью оставался след выдранной с корнями травы.

– Бежим! – крикнул Гуннар, и крик, словно удар, сорвал юношу с места.

Они помчались, не разбирая дороги. Хрустели под ногами ветви, воздух овевал разгоряченные лица, в ноздри забирался запах молодой березовой листвы, сильный до тошноты…

Они бежали долго.

Когда ноги отказались служить, а в груди появился мерзкий хрип, Харальд остановился. Ухватился за подвернувшееся дерево и нашел силы обернуться. Преследователь, вытянувшись огромной змеей, неторопливо тек за беглецами и, несмотря на видимую неспешность, почти не отстал.

– Вперед, – прохрипел Гуннар, дергая воспитанника за рукав.

– Нам не уйти, – ответил тот почти спокойно.

Водяной поток, двигающийся целенаправленно и разумно, внушал чудовищный ужас. Харальд ощутил, что его преследует сила, от которой невозможно укрыться, которой невозможно противостоять.

Он готов был броситься навстречу странному существу, лишь бы покончить с воцарившимся внутри страхом. Но ноги отказались слушаться, а мысли спутались.

И тут в голове прозвучал голос. Тихий, но такой, что не услышать его было просто невозможно…

Харальд слушал этот голос, прижавшись спиной к дереву и глядя разучившимися моргать глазами на подползающую, маслянисто блестящую ленту.

«Готов ли ты встретить врага лицом к лицу? – спросил голос. – Или предпочитаешь корчиться от страха, готовясь к смерти?»

Харальд хотел ответить, что да, да, хочу встретить лицом к лицу!

Но сжатое судорогой горло не повиновалось, силы нашлись только на то, чтобы сделать совершенно бессмысленный кивок. Но тот, кто говорил изнутри, понял ответ.

«Тогда иди и сражайся!» – сказал тихий голос и пропал, растворился в хаосе обычных мыслей. Но и беспорядок куда-то исчез. Все стало вдруг ясно и понятно. Ужас сгинул, будто туман под ветром, тело вновь повиновалось хозяину.

Харальд рассмеялся каким-то не своим, булькающим смехом, поудобнее перехватил рогатину и шагнул вперед. Навстречу врагу. А тот был уже близко, не далее чем в двух саженях.

За спиной сдавленно ахнул Гуннар. Но Харальду было не до него.

Он готовился к сражению. Пусть к недолгому, бессмысленному, которое закончится неотвратимым поражением и смертью. Ему было все равно.

Поток остановился, не дойдя до человека какого-то шага. По блестящей поверхности, сквозь которую была видна земля, пробежала рябь, похожая на дрожь неуверенности.

– Ну! – крикнул Харальд отчаянно. – Чего встал? Иди сюда! Я жду! Или струсил?

Раздалось мощное хлюпанье, словно громадная лягушка оторвала пузо от мокрой земли, и жидкое существо начало поднимать переднюю часть, будто змея – голову.

Огромное полупрозрачное тело нависло над Харальд ом, но он уже не боялся.

Совсем.

Это не было бесстрашием или безумием. Нет. Он просто почувствовал вдруг, что нападающая тварь бессильна против него и не сможет причинить вреда.

Из горла вновь вырвался чужой, клекочущий хохот.

Харальд шагнул вперед, занося рогатину для удара.

Его обдало брызгами, когда водяной столб рухнул назад и с плеском ударился о землю. С непостижимой быстротой странное создание впиталось в почву и исчезло. О том, что оно вообще было, напоминал только хорошо видимый в траве след.

– Он испугался тебя, – прошептал потрясенно Гуннар за спиной, а Харальд стоял и слушал, как смеется чужой голос внутри. Негромко и беззлобно.

Когда хохот утих, юноша нашел силы спросить:

– Кто это был?

– Водянец, – проговорил Гуннар мрачно – Стихийное существо.

– Магическая тварь, которая может лишь убивать, – неожиданно для себя сказал Харальд. – Жаль, что я не смог уничтожить его.

– Боюсь, что это невозможно. – Гуннар попробовал засмеяться, но вышло лишь какое-то сдавленное курлыканье. Устыдившись его, старший из путников смущенно закашлялся.

– Ладно, чего стоять, – прочистив горло, сказал он. – Пойдем. Нам ещё до населенных мест топать и топать.

– Идем, – легко согласился Харальд.

* * *

Гуннар чувствовал себя очень неуютно. Встреча с водянцом, хоть и закончилась благополучно, выбила бывшего наемника из душевного равновесия. В голове, как мальки на мелководье, теснились вопросы: почему стихийное создание испугалось Харальда? Из-за чего он вдруг пошел на врага? Что за жемчужный ореол вспыхнул на мгновение вокруг юноши?

Ответов не было, и Гуннар шел мрачный и насупленный.

Хорошо, хоть магические существа им более не попадались.

На второй день после встречи с водянцом путешественники вышли к развалинам деревни. Крепко сложенные срубы сопротивлялись разрушению, но крыши рухнули, окна темнели провалами недобрых глаз, огороды пышно заросли сорняками.

– Почему жители ушли отсюда? – спросил Харальд, глядя на Гуннара. Тот лишь пожал плечами.

– Не могу понять, – сказал недоуменно. – Следов разрушения нет, значит, не нападение тому причиной. Пожара или иной стихийной напасти тоже вроде не было… Непонятное место. И не нравится мне здесь. Пойдем-ка быстрее отсюда!

Они обошли мертвую деревню, словно зачумленную, и только когда остовы домов и сиротливо торчащий колодезный журавль скрылись из виду, Гуннар вздохнул с облегчением.

Еще два дня, и путешественники наткнулись на дорогу, идущую с запада на восток, параллельно горам. Колея была торная, видно было, что дорогой часто пользуются. Гуннар радостно вздохнул, ощущая приближение населенных мест, а Харальд спросил с искренним изумлением:

– Что это?

– Дорога, – с улыбкой ответил Гуннар, вспомнив, что воспитанник в жизни ничего подобного не видел. – По ней ездят на повозках. Это следы от колес. В общем, сам увидишь.

– Хорошо, – с облегчением протянул юноша. – А то я думал, что это след от ещё какой твари. Вроде той, что мы встретили севернее…

– Нет, – усмехнулся Гуннар. – Стихийные существа попадаются только вблизи гор. Здесь их быть не должно.

Направились на восток. Насколько Гуннар помнил, перевал, который они прошли, лежит западнее Бабиля, а именно там, в свободном городе, имеет смысл в первую очередь искать следы мага по имени Харальд.

В деревне, маленькой и бедной, оказались через несколько верст. Встретила она путников ароматом навоза и брехом тощих и лохматых шавок. Таверны тут не оказалось, но Гуннар достал деньги, которые пролежали без дела почти двадцать лет, и постучал в калитку одного из домов.

После непродолжительного торга хозяйка принесла кувшин молока и каравай черного хлеба. Гуннар вдохнул давно забытый аромат и понял, что ужасно соскучился по южной пище.

– Что это? – спросил Харальд, получив кусок хлеба. Разглядывал он его с немалым удивлением.

– Это вкусно, ешь, – сказал Гуннар. Слова его прозвучали нечетко из-за набитого рта, но воспитанник понял все правильно и с осторожностью вонзил зубы в бурую ноздреватую поверхность.

– Как это называется? – спросил он, когда с едой было покончено.

– Хлеб, – ответил Гуннар, улыбаясь. – А жидкость, что так тебе понравилась, – молоко.

– Вкусно, – протянул Харальд. – Здорово тут, за горами…

Гуннар усмехнулся.

– Спасибо, почтенная хозяйка, – сказал он, отдавая опустевший сосуд.

– Не за что, – ответила женщина. – На здоровье.