Текст книги "Охота на охотников"

Мужик, однако, попался бессердечный. На потраченное Иванцом время ему было плевать. Он просто поднял пистолет и прострелил жадному директору руку, в которой тот сжимал кейс.

3

Я наблюдал за происходящим посредством бокового зеркала. Можно было, конечно, для лучшего обзора, и голову повернуть, но после первого же выстрела меня как-то заклинило. От неожиданности. И вертеть головой не хотелось. Хотелось прикинуться ветошкой и не отсвечивать. А в салоне это было гораздо проще сделать, чем, скажем, выбравшись на тротуар с целью прикрыть грудью своего новоиспеченного шефа (до которого мне, честно говоря, и дела не было).

Вчерашним вечером я как-то лихо и окончательно умудрился убедить себя в том, что, раз Иванец самолично ездит собирать деньги, значит он целиком уверен в собственной безопасности. Значит, ему ничего не грозит. А вместе с ним и мне. Тем более, когда рядом два таких мордоворота, как Ферзь с Коконом. Но подлый мужичонка со «Стечкиным» в одно мгновение разрушил все иллюзии.

Каким-то образом у меня даже мысли не возникло о том, что неожиданная атака мужика может закончиться ничем. В смысле – постреляет и отвалит. Не знаю, может, действительно третий глаз открылся, – тот самый, что в будущее смотрит, – только я отчетливо понимал, что произойдет в каждое следующее мгновение. И совсем не удивлялся, когда это действительно происходило.

Потому и сидел, окаменевший. Наблюдая, как сначала Ферзь, получивший свои две пули, сумел-таки засунуть руку под мышку – за пистолетом, – но, не закончив движения, осыпался в салон, расположив верхнюю часть туловища на заднем сиденье, а ногами оставшись снаружи; затем Кокон, тоже угостившись инъекцией свинца, вытащил-таки пистолет, но, лишившись остатка сил, выронил оружие и упал, придавив своего мертвого напарника дверью. После чего сполз на пятую точку и завалился набок.

А затем дар предвидения покинул меня. События начали развиваться с потрясающей быстротой, и возникло навязчивое ощущение, что я просматриваю фильм в ускоренном режиме. И по-прежнему не возникало желания выбраться из машины и попробовать себя в качестве актера.

Прострелив Иванцу руку, мужик выхватил у него кейс и скачками помчался вниз по улице. Ускакал, впрочем, недалеко – метрах в двадцати пяти-тридцати его поджидала красная «тойота-целика», в которую он и запрыгнул. Машина пыхнула дымом – видимо, дизелек, причем сильно уставший, – взвизгнула покрышками и исчезла за поворотом.

И только тут меня отпустило. Я шумно выдохнул воздух – которого, как оказалось, успел наглотаться, что бык помоев, – и не очень уверенно вылез из машины.

Иванец сидел на тротуаре, обнимая простреленное предплечье, и круглыми изумленными глазами таращился туда, где только что скрылся красный автомобиль с грабителем.

Я присел рядом с ним на корточки и осторожно спросил:

– Рана серьезная?

– Сука! – Иванец перевел взгляд ошарашенных глаз на меня. – Не, ты видал?! Он в меня выстрелил! Сука!

Несколько коротких фраз, больше похожих на выкрики истерички – и у него открылись шлюзы. Не только речевые – все. Дядька, похоже, наконец полностью осознал, что с ним произошло. И впал в панику. Я, надо сказать, вполне понимал дядькины чувства – только что при нем завалили двух охранников, ранили его самого, да еще и отобрали два с половиной миллиона американских денег. Для полноты картины не хватало только контрольного изнасилования в голову, но даже имевшегося набора Иванцу вполне хватило, чтобы перейти на визг:

– Что ты стоишь?! – завопил он на меня. – Звони ментам! В «скорую» звони! Ты что, не видишь – меня подстрелили?! Я же кровью изойду!

Я не стал ему отвечать. Неадекватен мужчинка в данный момент, все равно нормального диалога с ним не составишь. Просто поднялся, достал из «Крузака» аптечку и наложил ему жгут повыше локтя.

– Все, – сообщил я. – Не изойдешь. Кровью, по крайней мере.

Пока я возился с его рукой, Иванец молчал. А после моей фразы снова начал верещать:

– Хрена ты мне эту веревку притулил? Ты мусорам звони, бабки уходят!

– Ты чего нервный такой? – удивился я. – Ты радуйся, что он совсем тебя на смерть не пристрелил. Как Ферзя и Кокона.

– Вызывай ментов!

– Да как я их вызову?! – взорвался я. – Телепатией, что ли?

Иванец залез здоровой рукой в нагрудный карман и, вынув оттуда трубку мобильного, сунул мне.

Я послушно набрал сакральные «ноль два», но вместо ласкового милицейского приветствия услышал якобы женский голос робота, который сообщил, что номер не существует. Я парнишка настойчивый, я набрал еще раз. С тем же успехом. Засунув трубку Иванцу в карман, я пожал плечами:

– Извини. С мобилы милиция не вызывается.

– Идиот! – он даже не подумал снизить тон. Как визжал, так и продолжал визжать. И ведь, что характерно, связки выдерживали, не рвались. Двужильный, не иначе. – Нужно набирать девять-ноль-два или два ноля-два, я не помню!

– А я тем более, – отрезал я. – У меня вообще никогда мобилы не было. Так что сам вызывай, если тебе приспичило.

Что я, в конце концов, МЧС какое-нибудь? Ну, ладно – первую помощь оказал, потому что это святое. К тому же я относительно неплохо умею ее оказывать – для водилы, разумеется. Но разгадывать шарады вроде «Как вызвать ментов по мобильнику?» я не нанимался. Пусть Шойгу приезжает и разгадывает, если Иванцу так хочется. А с меня взятки гладки. Я свой гражданский долг выполнил. А то дай волю – так еще и психологическую реабилитацию директору заставят проводить. Нет уж. Водиле – водительское, остальное – по другим адресам.

Я поднялся, достал сигареты и закурил. Иванец зло застонал, снова вынул телефон и принялся тыкать куда-то большим пальцем здоровой руки. Рука была левой, ему было неудобно, но он продолжал настойчиво давить на кнопки.

Некоторое время я наблюдал за ним, даже не без сочувствия, потом сказал:

– Успокойся, Федорыч. Ментов однозначно уже кто-то вызвал. Машины ездят, дома жилые кругом. А если не вызвали – давай я к этим твоим угольщикам спущусь, у них же должен быть стационарный телефон? Со стационарного я умею.

Машины, кстати, действительно ездили. И мне было даже удивительно – отчего это вокруг еще не собралась толпа любопытствующих. Обычно зеваки косяком слетаются на место происшествия, когда опасность миновала и осталось самое вкусненькое – кровь и трупы. Причем слетаются быстро и в больших количествах. Не иначе, как кто-то заранее предупреждает их о своих планах и они бродят вокруг в ожидании зрелища, до поры, до времени оставаясь невидимыми. Я, кстати, уже сколько раз наблюдал сей феномен. А, учитывая, что одного из зевак – конопатого и лопоухого, которого ни с кем не спутаешь – я видел в толпе любопытствующих как минимум четырежды, и он мне, натурально, примелькался, то имею основание утверждать, что большая часть зевак есть контингент постоянный. И информацию им явно кто-то сливает. На зависть журналистам.

Однако сейчас рядом не было никого из этих назойливых персонажей. Да и проезжающие не очень спешили поинтересоваться, что произошло. Скорее всего, мощная туша «Лэнд Круизера» скрывала от них большую часть пейзажа. А из жилых многоэтажек, коих в округе было пять штук, выстрелы вряд ли услышали – все-таки, нападающий присобачил на «Стечкин» глушитель. Разглядеть же из окна, что случилось, можно было только при очень хорошем зрении. Выходит, о том, что кто-то, скорее всего, уже вызвал милицию, я ляпнул в основном для успокоения раненного. Ну и, слегка, себя самого. Зато мое предложение сходить к угольщикам на предмет воспользоваться их телефоном было вполне серьезным.

Жаль только, что откликнуться на него Иванец не успел, лишив меня, таким образом, возможности в будущем похвалиться, что я тоже принимал в происшествии более или менее деятельное участие.

Милицию никто не вызывал, даже более – вызывать ее не пришлось. Она сама приехала. Противно заверещав колодками, позади «Крузака» остановился Уазик патрульно-постового цвета. Выбравшийся из машины парнишка лет двадцати трех осмотрел место происшествия, после чего почесал кепку и сказал:

– Нихера себе!

По этому пункту я был с ним полностью солидарен. А потому отбросил окурок и кивнул:

– Вызывай бригаду, командир. И «скорую». Видишь, директора не добили.

Иванец зло зыркнул на меня из положения «сидя», а молодой мент, сняв с пояса рацию, затараторил в нее:

– Второй, второй, я семнадцатый. Тут на Толбухина, пять перестрелка… Была. Два, кажется, трупа, один раненый. Понял?

– Понял, – прокрякала рация. – Высылаю группу.

– Докторов вызови! – поспешно добавил мент.

– Хорошо. Там сейчас тихо?

– Да.

– Все, парни выезжают. Отбой.

Ментик вернул рацию на пояс, наклонился к Кокону и принялся изучать его. Занимался этим минуты две, после чего выпрямился и авторитетно сообщил мне:

– Этот – готов.

– Уверен? – я внимательно посмотрел на него.

– А я что – жмуриков не видел? – обиделся парнишка. Не по-детски обиделся. Типа, ты что – мне, бывалому волку, на слово не веришь? Да я Крым и Рым прошел, самолеты плевками сбивал, у врага все ракетное топливо в одиночку вылакал!

– А ты у него вот здесь щупал? – я потрогал себя за шею, где яремная вена.

– Да ты что? Я покойников трогать боюсь!

Я вздохнул и отвернулся. Кроме растопыренных до предела пальцев и отсутствия мозгов в голове, за душой у парнишки нихрена не было. Славная, славная патрульно-постовая служба! Кстати, интересно, а почему он один? Пэпээсники обычно по одному не то, что не ездят, но даже не ходят. А этот все один да один. Маньяк в погонах, что ли?

На последний вопрос ответа долго ждать не пришлось. Хлопнула дверь Уазика и чей-то веселый голос поинтересовался:

– Что здесь, Олежек? Что-то серьезное?

Я обернулся. Молодой мент как раз изучал характер ранений у Ферзя, насколько это позволяла полупридавленная телом Кокона дверь. А подле Уазика стоял его соратник – лет на десять постарше и очень довольный жизнью. Рот до ушей, глаза красные. Видимо, тормознули где-то наркомана и скурили всю его коноплю.

Обведя своими красными глазами место битвы, мент подвел резюме:

– О, мля! А тут совсем все серьезно! Ты группу вызвал? Ты это, Олежек, ты тут оставайся, а мы сваливаем. А то сейчас опера приедут, спалят нас. А у меня и так последнее китайское предупреждение. Впаяют несоответствие, и пойду я вагоны грузить. Больше-то ничего делать не умею. Ты нас не сдавай, слышишь? Если что – мы погнали бандитов преследовать. Договорились?

– Да езжай уже! – не оборачиваясь, раздраженно проворчал молодой. И едва слышно добавил: – Наркоша хренов.

Уазик противно поскрипел кузовом, выруливая на дорогу, и умчался куда угодно, только не преследовать бандитов. Ментик поднял на меня глаза, ткнул пальцем в Ферзя и сказал, правда, уже не так уверенно, как в случае с Коконом:

– Этот тоже готов.

– Тоже шею проверял? – ухмыльнулся я. Тот смутился. – Да ладно тебе. Оба мертвые. Если сразу не померли, то потом кровью захлебнулись. Вон, у обоих легкие пробиты.

Сообразив, что я и в мыслях не держу издеваться над ним, парнишка вздохнул с облегчением и перенес внимание на Иванца.

Тот все так же сидел на асфальте, обняв руку, и хмуро смотрел в какую-то одному ему известную точку.

– Это вы ему перевязку делали? – спросил меня ментик. Я кивнул, но поправил:

– Это не перевязка. Это жгут. Он боялся кровью изойти. Теперь может не бояться.

Ментик присел перед раненным на корточки и задал самый ожидаемый и самый идиотский вопрос:

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, мля! – ехидно отозвался Иванец. И, сфокусировав взгляд на ментике, поинтересовался: – А как бы ты себя чувствовал, если бы у тебя два с половиной лимона баксов сперли, да еще и в руку при этом ранили?

– Хорошо, что в руку, – озвученная сумма заставила паренька поперхнуться, но с панталыку не сбила. – Могли ведь вообще убить. Как охранников. А рука – это ничего. Рука заживет.

– Да он мне в грудь целился! – раздраженно заорал Иванец. – Я рукой прикрыться успел! А то лежал бы сейчас, как они…

Я удивился. В грудь целился? Этого нюанса я не приметил. Хотя – очень может быть. Какой резон мужичку оставлять в живых свидетеля двух убийств и одного ограбления, если он уже встал на путь мокрушника? Меня-то убийца, понятное дело, в суматохе мог и не заметить, а вот Иванца просто обязан был валить.

Прибыла спецгруппа и перехватила бразды правления в свои руки. Сперва немного поприставали к своему сослуживцу на предмет: ты куда, такой-сякой, соратников по наряду дел? Услышав, что те помчались за бандитами, подобрели лицом и переключились на меня и на Иванца. Вернее, сперва даже больше на Иванца, который наконец поднялся с тротуара и даже штаны отряхнул. Мне был адресован лишь один вопрос, зато самый первый:

– Что здесь произошло? – спросил невысокий крепыш с лицом деревянного истукана – таким же грубым и незатейливо исполненным.

– Не знаю, – я пожал плечами и повел рукой по сторонам. Мол, сами смотрите и разбирайтесь.

Крепыш так и сделал – обернулся и посмотрел. И принялся разбираться.

– Ты кто? – спросил он у Иванца.

– Иванец, – проворчал тот.

– Тот самый? – с налетом удивления уточнил крепыш.

– Тот самый, – голос у директора был не очень довольный. Я понял, что он далеко не в первый раз пересекается с милицией. И его знакомство с органами было совсем не шапочным. Впрочем, чему удивляться? Сразу было видно, из какой среды вышел человек.

А крепыш заржал. Весело так, заразительно. От души. Видно было, что случившееся его изрядно позабавило.

– Что посеешь, то и пожнешь, а, уважаемый? – и он хлопнул директора по плечу. Раненной руки. Директор сказал «Ай!», но возмущаться не захотел.

И началось. Пытали его, немножко – меня, фотографировали, рисовали мелом на асфальте, а потом приехала «скорая», забравшая Иванца и одного из оперов, которому было поручено продолжать опрашивать потерпевшего при любых обстоятельствах. Даже в больнице и даже под капельницей.

Крепыш отдал кому-то распоряжение оставаться за старшего, подошел ко мне и интимным жестом взял под локоть:

– А ты – водитель?

– Ну да, – кивнул я и осторожно отнял руку. Не люблю, когда за разные личные места щупают. Особенно мужики. Особенно менты.

– Все видел, что здесь произошло?

– В зеркало. У меня, по ходу, очко сыграло, – признался я. – Сам от себя не ожидал. Боялся пошевелиться. Зато живой.

– Нападавшего запомнил?

– В общих чертах. Зеркало искажает.

– Понятно. Поехали в отделение, там пообщаемся. А то я сдуру что-то куртку не взял. Холодно.

И он, обойдя «Крузак», устроился на пассажирском сиденье. Мне ничего не оставалось делать, как занять водительское.

По дороге в отделение крепыш продолжал гаденько подхихикивать. Я долго терпел это непотребство, но потом не выдержал:

– Слушай, командир, ты чего ржешь? Там два трупака, а ты ржешь. Ты со мной поделись, я тоже хочу.

Он искоса посмотрел на меня. Может быть, ему мой тон не понравился, а может, просто не хотел разглашать веселую информацию, а пользоваться ей в одиночку. Но, поразмыслив, все-таки сказал:

– Ты знаешь, кто твой босс?

– Иванец Сергей Федорович, – поделился я. – Генеральный директор и бла-бла-бла. И что?

– Ты местный?

– Ну да, – я насторожился. Не самый традиционный для мента вопрос. Обычно таким гопники в подворотнях балуются. Если бы опер сейчас сказал: «Слышь, мужик, закурить есть?», я бы не удивился. Но он воздержался, объяснив лишь:

– Тогда ты должен помнить, что это за гусь. Он в свое время на «железке» привокзалку держал. Слышал?

– Чего-то ты путаешь, – уверенно возразил я. – Его ваши еще в девяносто седьмом пристрелили. Я это точно знаю, потому что я все девяностые в третьем таксопарке отпахал, а отстойник у нас был как раз у железнодорожного вокзала. Так что не тренди.

– А я не трендю, – хмыкнул крепыш-опер. – Много вас таких, информированных. И каждый бегает, пузыри носом надувает. В девяносто седьмом Иванца пристрелили, да. Только младшего. А старший ушел.

– Врешь ты все, – я не сдавался. – Вы же тогда такую операцию провернули – привокзалка месяц о ней гудела. Всю группировку расколошматили, все сели. А главарь ушел?

– Ну, ушел! – крепыш слегка разозлился. – И не такая уж крутая операция была. Потому что у него и группировка-то так себе, восемь человек основного состава. Отморозки одни, правда…

4

Странно, но дневное происшествие не особо смутило мою чувствительную душу. Наверное, потому, что напрямую оно меня не коснулось. Нельзя же назвать касательством два часа, проведенные в отделении милиции, где крепыш долго и нудно выведывал, что мне известно – при том, что известно мне было не так уж много, и вся эта бодяга вполне себе втискивалась в двадцатиминутные рамки.

Короче, сидя вечером дома перед телевизором, я отнюдь не терзался кошмарными воспоминаниями о перестрелке, свидетелем которой умудрился стать, но решал куда более насущную проблему – идти завтра на работу или нет. Потому что, ежели Сергей Федорович Иванец придумает слегка отлежаться в больнице, подлечивая свою руку и расшатанные нервы, то и мне, как его личному водителю, делать в конторе нечего. Распоряжений относительно того, что в отсутствие директора я должен буду обслуживать кого-то другого, он не давал. Более того, ежели Иванец в больнице, то и просыпаться завтра ни свет, ни заря, чтобы забрать его из дома, ни к чему. И я пожурил себя за то, что не догадался прояснить этот момент у Танюшки сразу по возвращении из отделения. Уж она-то точно должна быть в курсе подобных нюансов. Как всякая уважающая себя секретарша… Пардон, офис-менеджер. Но в тот момент девушка сразу насела на меня, выясняя детали происшествия, и через полчаса я думал уже только о том, как побыстрее слинять из офиса. Секретарша, несмотря на всю свою сексуальную привлекательность, умудрилась надоесть мне хуже горькой редьки. О каком выяснении рабочих моментов могла идти речь?!

Вздохнув, я вырубил телек и приготовился отходить ко сну, решив, что, коли сам прошляпил момент истины, то в любом случае завтра нужно будет проснуться и подогнать машину к дому Иванца. Поедет он или не поедет – дело десятое.

Потом в голову пришло, что я все-таки существо дикое, отсталое и по дороге от обезьяны до человека мне еще топать и топать. Как я мог сразу не вспомнить о визитке Иванца, на которой, среди прочей информации, значился и номер его мобильника? Извинение было только одно – что сам я мобильника никогда не имел. Неплохая отмазка. Но даже при этом никак не удавалось избавиться от чувства досады – а куда подевалась ваша хваленая сообразительность, Михал Семеныч? Свойство, благодаря которому вы, особо не напрягаясь, пережили бурные девяностые и докатились до того, что недавно отметили тридцатишестилетие? Стареете, Михал Семеныч, стареете…

«Цыц!» – сказал я внутреннему голосу и, выбравшись из постели, побрел в прихожую. Поковырявшись в кармане куртки и достав директорскую визитку, я набрал номер и принялся ждать. Часы показывали половину одиннадцатого вечера, и мне было чрезвычайно стыдно беспокоить человека в столь поздний час, но, поскольку своя рубашка ближе к телу, я успешно заборол это глупое чувство.

Иванец долго не брал трубку. Минуты две. Упрямый, сволочь. Но я оказался еще упрямее. Он таки сдался, прорычав далеко не самым приветливым тоном:

– Да! Это кто?

– Это Мешковский, – сообщил я, не вполне, впрочем, уверенный, что за три дня он сумел выучить мою фамилию. Как-никак, он – начальник, я – дурак. Согласно субординации, фамилию учить должен был я. И не свою, а его. Свою я и так знал.

– Ты ничего не попутал? Мог бы часа в три ночи позвонить. Не, а че? – совсем уж неприветливо сказал директор.

Я скрипнул зубами. Тон, мягко говоря, не внушал оптимизма. Утешало одно – не пришлось объяснять, кто я и что я. Сам вспомнил. Или по голосу определил?

– Уточнить хочу. Вам машину завтра подавать?

– Сам как думаешь?

Это было уже конкретное хамство, и я не выдержал:

– А я вообще не думаю. Мне по рангу не положено. Я рулю машиной, а вы – конторой. Поэтому я буду думать, когда буду рулить машиной, а вы – все остальное время, хорошо? Подавать машину?

– Да! – рявкнул он и отключился.

Господин директор явно пребывал не в самом хорошем расположении духа. Понять его, конечно, можно, но у меня почему-то не было желания это делать. Я совсем не Лев Толстой, и когда меня бьют с левой, я предпочитаю ответить с правой, а совсем не подставлять другую щеку. Когда на меня начинают рычать, я начинаю огрызаться. А чего? У нас в джунглях все так делают.

Повесив трубку и недобрым взглядом напугав ее – будто это был сам Иванец, – я развернулся и пошел было в опочивальню на предмет снова попытаться отойти ко сну, но телефон мстительно зазвонил. Пришлось вернуться и снова взяться за него.

– Мешковского Михаила Семеновича я могу услышать? – я-то думал, что это Иванец перезванивает, поскольку одумался и решил завтра на работу не выходить, ан нет. Голос был незнакомый.

– А Мешковский Михаил Семенович слушает, – заверил я.

– Это вас из Советского РОВД беспокоят, следователь Зуев, – сказал голос. – Мне передали дело о сегодняшнем нападении на вашего директора. Хотелось бы встретиться и поговорить на эту тему.

– На тему того, что вам передали дело? – удивился я. – А мое мнение может что-то изменить?

– Вы мне нужны, как свидетель! – ледяным тоном сказала трубка. – И давайте обойдемся без плоских шуток. Уже поздно, я домой хочу.

Я подрастерялся. Можно подумать, я приклеил штаны товарища следователя к служебной табуретке, и теперь из-за меня он не может попасть домой к жене и детям, хоть и стремится к ним всей душой.

– Ну, так езжайте! – посоветовал я.

– Вы сами в отделение придете, или мне повестку выписывать?! – Зуев перешел на рык. Кошмар какой-то. Вечер явно не задался. Сперва Иванец на мне злость срывал, теперь вот неизвестный следователь Зуев сподобился. Может, с аурой чего-то не то? Чакры засорились? Где у нас в городе мастерская по чистке чакр? Обязательно на днях наведаюсь.

– Я приду, не вопрос, – я попытался задобрить его. – Мне прямо сейчас выдвигаться?

– Послушайте, Михаил Семенович, – проговорил Зуев нарочито-ласковым голосом, от которого сразу становилось понятно – самый максимум ласки, на который я могу рассчитывать с его стороны, это пуля в лоб из табельного оружия, чтобы долго не мучаться. – Я серьезный человек и занимаюсь серьезными делами. Мне ваша клоунада ни к чему. Если вы действительно готовы явиться без повестки, то соблаговолите прибыть завтра в районе одиннадцати утра в здание Советского райотдела, кабинет двадцать один. Знаете, где это?

– Здание знаю. Кабинет пошукаю – найду.

– Значит, я вас жду?

– Заметано.

Не самый приятный разговор на ночь глядя. Но я был всего лишь свидетелем, и никаких поводов для беспокойства не видел. Ну, попытают меня еще раз. Повторю Зуеву все то же, что говорил крепышу. От меня не убудет. На счет «поговорить» я никогда против не был. А тут даже потерянное время, скорее всего, Иванец компенсирует в денежном эквиваленте. Во-первых, по большому счету, ехать в отделение мне придется из-за него. А во-вторых, и стараться я буду для него – чтобы поскорее нашли его денежку. Хотя… В кейсе ведь был черный нал, так что директор вполне мог не рассказать ментам всей правды – опасаясь утечки информации и, как возможное следствие, неадекватной реакции со стороны налоговых служб. Впрочем, вряд ли. Просто так взять и подарить кому-то два с половиной миллиона баксов – это не в его стиле. Не в стиле крутого братка из лихих девяностых. Соврет, что просто взял в долг у хороших знакомых – и хрен, докажешь, что это не так. Тем более что успел брякнуть о деньгах молодому пэпээснику. Шок и недержание речи в любом случае уже сыграли с ним нехорошую шутку.

На следующее утро Иванец был хмур и неразговорчив. Не то, что накануне. Даже угрюмее, чем в предыдущие пару дней. Сел в машину, захлопнул за собой дверь и коротко бросил:

– В контору!

Я хотел спросить, почему не по девочкам – погода ласковая, возраст еще позволяет, – но передумал. Для девочек нужны денежки, а денежки – тю-тю. Сделали вчера ноги, влекомые мужичком со «Стечкиным». Вряд ли стоило напоминать об этом Иванцу – он и без меня еще не забыл. А если забыл, то вспоминал каждый раз, глядя на простреленную руку.

Пришлось ехать в полной тишине. Директор насупился и о чем-то сильно задумался. Так сильно, что слышно было, как мысли со стуком от черепной коробки отскакивают.

– Федорыч, а, Федорыч? – я попытался вернуть его к жизни.

– Чего? – он хмуро зыркнул на меня посредством зеркала.

– Мне сегодня в одиннадцать отлучиться надо будет. Понимаешь, вчера вечером следак позвонил, которому дело о нападении передали. Сказал, что хочет со мной беседу составить.

– Я в курсе, – кивнул Иванец. – Я вчера с ним уже составил беседу. Надо – значит, отлучайся.

Вот и весь разговор. Не очень много для получаса езды от его дома до офиса.

В конторе царил траур. Ферзь с Коконом были не местные, Иванец нанял их в охранном агентстве «Звезда», но произошло это давным-давно, так что они вполне успели сродниться с коллективом «Технопарка», стали своими. Даже не смотря на свою неразговорчивость и постоянное сидение в каптерке. Но ведь порой и до ветру выскакивали, и даже, когда-никогда, слово ответное роняли. В общем, к амбалам привыкли. А теперь их не стало. И эта двойная смерть если не потрясла народ, то вогнала в самое мрачное расположение духа – точно.

Танюшка опять долго и упорно допытывалась, как все произошло, чем напрочь испортила мне вкусовые ощущения – кофе себе я хоть и заварил, но пить не стал. Снова в деталях пришлось рассказывать о том, что видел, и мне это стало уже надоедать – впереди маячил следователь Зуев, а значит, беседа с секретаршей была лишь легкой разминкой. Если дело и дальше так пойдет, то к концу жизни самой мускулистой моей деталью станет язык, а не то, о чем я всегда мечтал.

Между тем секретарша оказалась слегка разочарована минимумом кровавых подробностей и тем, что я не совершил никаких героических подвигов, поэтому продолжала приставать, пытаясь вытянуть из меня что-нибудь новое, погорячее. Возможно, за эти несколько дней я таки довел ее до состояния, когда обо мне начинают грезить в эротических снах, хотя прежде она довольно удачно не подавала вида. Зато теперь старалась вовсю, не веря, что герой ее ночных фантазий никак себя не проявил в столь замечательном приключении.

Мне не хотелось совсем уж ее разочаровывать, а потому я всячески тянул время, жонглируя увертками и недомолвками, а в десять часов показал язык и сообщил, что меня ждет следователь. Если ей хочется новых подробностей – пусть попристает к Иванцу, который видел все то же, что и я, и даже немножко больше. А еще лучше – приходит вечером ко мне домой. С прицелом остаться на ночь, конечно. Танюшка швырнула в меня скатанным в шарик листом бумаги и обиженно надула губки, но задерживать не посмела. Вряд ли потому, что так на нее подействовало упоминание о постели. Скорее магическое слово «следователь» оказало свое благотворное влияние.

Отыскать двадцать первый кабинет в здании Советского РОВД было делом плевым. И Зуев меня уже ждал, хоть я и прибыл на пятнадцать минут раньше обозначенного времени.

Высокий, спортивный, самоуверенный. Наверняка физподготовку всегда на «ура» сдавал. Пятьдесят раз – от пола на кулаках, тридцать раз – на перекладине, полтора центнера от груди, кросс – быстрее, чем Бен Джонсон стометровку бегал… В общем, образец для подражания. Но одет был не по форме. Даже странно.

– Следователь Зуев? – спросил я, нарисовавшись в кабинете.

– А вы – Мешковский? – спросил он в ответ. Я кивнул. – Что ж, прекрасно. Примерно так я вас себе и представлял. Присаживайтесь.

Я хрюкнул от удивления. В мозгу возникла кошмарная картинка – лежит под одеялом следователь Зуев в полном неглиже, и представляет себе меня, представляет… Сначала правой рукой, а потом, когда правая устает – левой… Мороз по коже.

Решив, что с таким впечатлительным мужчиной надо быть поосторожнее, я подкрался к стулу, что стоял перед его столом, и сел с краешку. На тот случай, чтобы побыстрее сорваться, если ему опять придет в голову представлять меня себе.

– Чего это вы такой напряженный? – Зуев, копавшийся в каких-то бумагах, что громоздились на краю стола, подозрительно скосил на меня левый глаз.

– Ментов боюсь, – честно ответил я. – С детства боюсь.

– Начнем с того, что не ментов, а сотрудников милиции, – наставительно сказал Зуев и вытащил наконец искомую папку. – А ко мне вы можете обращаться совсем просто – Олег Анатольевич. Договорились?

– А я тоже просто Михаил Семенович! – обрадовался я. – Бывают же совпадения!

– Ну да, ну да, – рассеянно проговорил Зуев, копаясь уже непосредственно в папке. – Совпадения… – Он вынул какую-то бумажку и принялся читать, время от времени поглядывая на меня поверх листка: – Мешковский, Михаил Семенович… Анкетные данные опустим… Пять раз привлекался в качестве свидетеля, три раза – обвиняемого, оправдан. Дважды направлялся на лечение в психиатрические учреждения, отбыл, выпущен… Хм, какой идиот это писал? Ладно. Довольно богатая биография, а, Мешковский?

– Так время-то какое было? – я пожал плечами. – Кругом беспредел. А я еще и таксистом работал. Зона риска. Между прочим, прошу заметить, по всем моментам признан невиновным, а из дурки меня выперли, как симулянта. А к чему вы эту бумажку зачитали?

– Да так, – Зуев тоже пожал плечами. – Чтобы яснее стало, с кем дело имею. И чтобы вы поняли, что я о вас все знаю. Ну что ж, Михаил Семенович, расскажите, если не сложно, что же там вчера произошло. В деталях, будьте любезны.

Я еще раз повторил то, что видел. Следователь меня внимательно выслушал, не перебивая и время от времени чиркая что-то на обычном листке, потом хитро прищурился и спросил:

– Что же это получается? Вы, ранее неоднократно привлекавшийся за буйный нрав, во время этой заварушки так испугались, что даже пошевелиться не могли?

– Не испугался, а растерялся, – поправил я. – Старею, наверное. А вообще, что я, по-вашему, должен был делать? С голыми руками лететь выручать Иванца? Которого знаю без году неделя и который мне не кум, не сват и не брат? Он, между нами, мне вообще не нравится. Это, конечно, не повод бросать его на верную смерть, только и свою жизнь ради такой личности отдавать глупо, согласитесь?

– Не знаю, не знаю, – загадочно протянул Зуев. – Не срастается у меня что-то. Нехарактерное для вас поведение, вот что странно. Зато шеф ваш, вам несимпатичный, говорит, что это, скорее всего, именно вы навели на него грабителя.

Я хотел было упасть со стула от удивления, но даже на это сил у меня не хватило. Единственное, что я смог – это проблеять: