Текст книги "Мы к Вам приедем (сборник)"
Автор книги: Дмитрий Лекух
Жанр: Контркультура, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Я остываю.
Логика, думаю, в его словах имеется. К тому же, кто-кто, а эти – никогда от своего не отступятся.
А Жору и вправду жалко…
– Тогда давайте на такси, – ворчу, – а то со мной Жора больше никогда в жизни разговаривать не будет…
Все облегченно вздыхают, Гарри угощает меня щепоткой кокаина.
– Взбодрись, – вздыхает, – слегонца. Тебе сейчас, бедолаге, сначала через весь город пылить в дребезжащей «шестерке», скорее всего. А потом с билетами суетится. И знаешь что? Давай-ка я тебе еще баксов триста одолжу, в Москве отдашь. Вдруг билетов в эконом-класс не будет? А перед любимой девушкой этим оправдываться – это как теплую водку пить с похмелья. Вроде и надо, и никуда не денешься, а противно. Я знаю, что говорю, уже семь лет как женат. Двоих доченек мне родила, умница…
Ни фига себе, думаю.
Если б мне кто сказал, что у отмороженного по жизни Гарри Мажора может быть столько нежности в голосе.
И про дочек он мне никогда почему-то не рассказывал.
Вот такие вот дела, соображаю.
Похоже, что они меня уже своим считают.
Приняли, так сказать.
Ну, насчет Али я пока что не уверен, конечно, а вот Гарри – кажется, принял.
Здорово.
Вынюхал кокаин, взял, с благодарностью, триста баксов.
Действительно, думаю, мало ли что…
…Так оно, кстати, и получилось.
В Москву пришлось лететь как олигарху, в бизнес-классе.
В обычный «эконом» мест не было даже на листе ожидания.
Как бы я и вправду потом Лиде в глаза-то смотрел?
Глава 9
Москва. Первая игра с «Зенитом». Чемпионат России
…Так или иначе, вечером двадцатого апреля я уже был в Москве.
Поздоровался с собирающимися в длинную забугорную командировку родителями, принял с наслаждением душ, быстренько перекусил маминой курицей и заперся в своей старой «детской» комнате.
Вроде как – устал после перелета.
На самом деле просто подумать надо было.
Включил комп, воткнул в музыкальный центр сидишку с медленным эсид-джазом, завалился на старенькую кушетку, закинув руки за голову.
Лежу, думаю.
А мысли, как назло, никакие в голову не лезут, вот и приходится стены рассматривать.
Полки с книгами, половину из которых собирался, да так и не прочитал.
Постеры с Цымбаларем, Цоем и Дэвидом Гэханом.
Старые фэнзины «Ультрас Ньюс», стопкой на огромном «дедовом» письменном столе, рядом с компьютером.
Старый телек и новехонький музыкальный центр.
Ингина фотография с гонки, притаившаяся среди книг.
Она там очень красивая, злая, раскрасневшаяся, в черной кожаной «косухе» и черной бейсболке на фоне белоснежного «Ская».
Слили гонку тогда…
По моей глупости, как сейчас помню…
Фотку теперь надо убрать, кстати, неправильно это.
Хоть и хорошая фотография, но, похоже, – этот этап в моей жизни миновал.
И, если честно, гордиться им у меня вряд ли получится…
…А кстати, интересно, что бы подумал Али, окажись он, так, чисто случайно, в этой комнате?
Ну, насчет фотографии собственной жены на самом почетном месте – понятно, что бы подумал.
Я о другом.
Понял бы он что-нибудь обо мне?
Наверное, понял бы.
Даже – наверняка…
…С этими мыслями – я и уснул…
Так в результате и не раздевшись, и ни о чем не подумав…
А наутро проснулся, позавтракал на скорую руку маминой яичницей с беконом (она мне, кстати, сказала, что они с отцом и мелкой улетают сразу же после майских праздников, дом для них в Испании фирма уже сняла, будут рады, если я приеду летом хотя бы ненадолго) и отправился к дому Али забирать машину.
Там-то я с Ингой, естественно, и столкнулся.
Стоит перед подъездом: высокая, стройная, стильная, темные волосы по плечам рассыпаны, а водитель с Глебовой фирмы – я его немного знаю – ей чемодан в багажник служебной машины грузить помогает.
Грустная какая-то.
И как всегда – очень красивая.
– Привет, – говорю.
– А, – замечает меня, – и тебе приветики. А ты уже вернулся, что ли?
– Угу, – улыбаюсь, – я же только на футбол ездил, это твой муж прямо оттуда еще и на рыбалку свалил. А я – сразу в Москву…
Она неожиданно мрачнеет.
– Да пошел он, – тянет сквозь зубы, – со своими рыбалками и «выездами». Обещал вместе со мной в Германию поехать, у меня там друзья нас вдвоем уже три года ждут. И каждый раз вдруг: «Извини, дорогая, планы изменились, тебе придется слетать одной». Вот и лечу одна, как дура, обидно – сил нет…
– Ну, – неожиданно для себя вступаюсь за Али, – он же не просто так, Инг, он же по бизнесу на эту рыбалку помчал, с банкирами знакомыми, сама понимаешь…
– Да насрать я, – свирепеет, – хотела на его бизнес! И на все остальное! Бизнес, ага! Можно подумать, я не знаю, что денег, которые он уже заработал, нам до старости не прожечь! Даже если очень захочется! В игры он свои играет, а не в бизнес, что я, совсем дура что ли…
Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за плечи. Она плачет.
– Ну что ты, – говорю, – Инга. Ну что ты? Ну да, он большой мальчик и играет в большие игры. Вот такой вот он уж уродился, другим не будет. Да и нужен он тебе самой-то другим, не таким?
Она отворачивается.
Успокаивается, аккуратно, чтобы не повредить макияж, промокает глаза белой бумажной салфеткой.
– Да я все понимаю, – вздыхает, – Данька. И сама себе каждый раз то же самое говорю. Просто устала. Очень. Мне ведь уже тридцать пять, мальчик. И я с каждым годом – не молодею…
Проводил ее до машины, усадил на переднее сиденье рядом с водителем.
Она помахала мне рукой и уехала, а я уселся на скамейке во дворике, вынул пачку сигарет и закурил.
Надо же, думаю.
Тридцать пять лет, оказывается.
А я-то думал – ей лет двадцать семь, от силы.
Ну – двадцать девять.
Выглядит-то она вообще почти как моя ровесница, но – понятно, что старше, – по тому, как говорит, как держит себя уверенно, по всему.
Но чтобы – тридцать пять?!
Повезло Али.
Хотел бы я, чтобы Лида в таком возрасте так же выглядела…..
Порода!
Хотя, наверное, справедливости ради, и деньги Али – которые она тут вот только что хаяла – тоже свою роль в этой ее молодости сыграли.
Ага.
Какая бы порода не была, а женская ухоженность не породой достигается.
А исключительно шершавыми зелеными бумажками с портретами чужих мертвых президентов. Которые и идут на оплату самых лучших в Москве косметологов, массажистов и прочей женской хрени, в которой я, к сожалению или к счастью, совсем не разбираюсь,
Не без этого…
…А вот это, кстати, – уже тебе самому, Дэн, на заметку.
Чтобы выводы делал.
И – запоминал.
Хочешь, чтобы Лида так же в тридцать пять лет выглядела, говоришь?
Значит, придется и зарабатывать… гкхм… тоже адекватно…
Получится ли?
А куда я на фиг денусь, если – и надо, и хочется!
Я кто, в конце концов, по этой жизни – реальный парняга или, как это там, – тварь дрожащая?
Как там Али говорил в свое время, а я случайно подслушал?
Он тогда с Гарри разговаривал.
Первое, типа, и самое главное, – это понять, что ты хочешь.
Потом второе – правильно поставить перед собой задачу.
А, типа, добиваться ее решения уже намного легче, чем первые два пункта.
Не знаю, не знаю…
Да и говорил он это совсем по другому поводу…
Да неважно.
Разберусь.
Время, пока что, слава Богу, имеется…
…Кстати, о времени…
Сколько там до пяти часов осталось, в аэропорт-то успею?
Еще как!
Даже домой заскочить пообедать получится, с родаками поплотнее пообщаться.
А то улетят скоро, неудобно.
Надо, кстати, наверное, не только Лиде, но и маме цветов заехать купить, думаю. А потом сажусь в машину и ржу, как подорваный, понимая, что, кажется, наконец-то взрослею…
…Мамина реакция на цветы меня даже не удивила.
Поразила.
И напугала.
А еще лишний раз показала мне, что я что-то делаю неправильно в этой запутанной жизни.
Ну казалось бы, – чего тут особенного, маме цветы подарить?
Если, разумеется, это будет не как в моем случае, когда – первый раз в жизни без повода.
А просто потому, что так захотелось.
А что?
Али, вон, вообще, если в гости куда-то идет, так всегда спрашивает: будет ли дома хозяйка, кто она, как выглядит, какие вкусы?
После чего что-то гоняет в своей далеко не самой дурной башне и велит водителю останавливаться у ближайшей цветочной палатки.
Говорит, что, типа, ему просто нравится людям приятное делать, особенно, когда для него это «приятное» ни фига не обременительно.
А у Инги так вообще вся квартира цветами всегда заставлена, хоть и живут они с Глебом уже Бог знает сколько лет вместе.
…А тут человек, до этого беззаботно хлопотавший по кухне, даже вроде как напевавший что-то, – вдруг бледнеет как полотно, хватается за сердце, кое-как сползает на стул и плачет беспомощно.
– Что-то плохое случилось? – спрашивает.
– Да нет.
Я ничего, честно говоря, не понимаю, но отвечаю предельно честно.
Правда, недоуменно пожимая при этом плечами.
Искренне, заметьте.
– Просто захотелось тебе цветы подарить. У меня знакомая сегодня из Лондона прилетает, я ей букет покупал. И вот почему-то решил, что тебе тоже будет приятно…
Мама опускает голову на руки, продолжает плакать и верить мне явно не собирается ни под каким соусом.
Прямо бесовщина какая-то.
…Вот я и стою – дурак дураком.
И понимаю, какая же я, на самом деле, сволочь, оказывается…
…Да и отец мой тоже, наверное…
Мама ведь у меня – чуть постарше Али.
Ему вроде тридцать восемь уже, ей – всего сорок один недавно исполнился.
А если их рядом со мной где-нибудь в кафе за столик посадить, то Глеб будет выглядеть исключительно моим старшим приятелем, ну, чуть повзрослее меня, конечно, но не так уж и сильно.
А отнюдь не маминым ровесником.
…Про Ингу в этой ситуации я даже и говорить не хочу…
Она по внешнему виду маме в дочери годится.
И почему, думаю, так получается-то?
Наверное, тут не только в деньгах дело – отец, вон, в принципе, тоже неплохо зарабатывает.
Весьма.
Не так, как Али, конечно, но уж точно никак не меньше Мажора.
А сколько, кстати, самому Мажору-то лет?
Две дочки у него вроде?
Начальник управления, считай, топ-менеджер крупного столичного банка?
Блин!
Да он же Ингин ровесник, они ж как-то на пати обсуждали, что одного знака по восточному гороскопу!
Просто я тогда не знал, что Инге – тридцать пять лет…
О, Господи…
Я прислоняюсь спиной к холодильнику и медленно сползаю жопой на холодный кафельный пол родительской кухни. Купленные в палатке кустовые гвоздики поникшим веником ложатся между кроссовками.
…Я плачу́ вместе с мамой, но совершенно о разных с ней вещах…
Мама с отцом – ровесники, отец даже моложе на год, ему сорок.
Али – тридцать восемь.
Гарри и Инге – тридцать пять.
Гарри до сих пор стоит в фестлайне, вовсю мутит акции, планирует околофутбольные беспорядки.
Они с Али и другими парнями так жгут по ночным клубам и на террасе, что стены, полы и потолки трясутся.
Их любят друзья и боятся враги.
…А потом, на следующий день, вечером, кто после работы, кто – после занятий в институте, мы с ними встречаемся на площадке и полтора часа гоняем в футбол, толкаясь, пихаясь и лупя друг друга по голеностопам так, что кости трещат. И самым большим грехом в команде считается убирать ноги от стыков.
О возрасте там как-то никто и не думает.
Ага.
Не успеешь задуматься – снесут на фиг.
Затопчут.
Нет, Али иногда, безусловно, кокетничает.
Типа, – старый стал совсем.
Одышка, типа, замучила.
Но все понимают, что это кокетство, и ржут, как подорванные…
А их тогдашняя драка в пабе?
…Я на секунду представил на месте Али своего отца…
…Нет.
Не хочется…
…А Инга гоняет в самой успешной стрит-рейсерской команде Москвы, участвует в нелегальных ночных гонках, ездит на полулегальные драговые «схватки» в Питер, Красноярск и Нижний Новгород, каждый год мотается на чемпионат Европы по драг-рейсингу, зажигает танц-пол на вечеринах, слушает ганста-рэп и отлично танцует рок-н-ролл.
Интересно, какую музыку слушает в машине моя мама?
В нее, в Ингу, безнадежно и – ведь совсем недавно! – влюблялся я сам, чьи – старые и совсем не понимающие ни меня, ни моих вкусов и интересов – родители всего на пять лет старше ее и на два года старше ее мужа, моего друга, с которым мне интересно и прикольно!
Мне!
Который сбегает из дому или с дачи всякий раз, когда к родакам приезжают их друзья, такие же как они – старые, скучные и неинтересные…
Которые, при всем при том, как я сейчас понимаю, в принципе, – все ровесники Али – и почти ровесники Гарри Мажора!
Звиздец…
…Я просто не знаю, почему это все так…
…Я понимаю, что вообще ничего не знаю и ничего не понимаю…
…Встаю, аккуратно кладу цветы рядом с раковиной, целую маму в мокрую щеку и иду умываться.
Надо ехать в Шереметьево, встречать Лиду.
Время уже поджимает.
Так, кстати, и не пообедал, блин…
Ничего.
По дороге что-нибудь в закусочной перехвачу…
Или в самом Шарике, если время будет.
А нет, – так и ерунда.
Прорвемся на фиг…
В первый раз, что ли?
Самое главное – Лида прилетает…
…И я клянусь себе, что никогда – никогда! – не позволю Лиде становится такой, как моя мама, в ее вечном переднике и с лучиками морщин.
А себе таким, как мой отец, в его неизменных серых костюмах и полосатых, туго завязанных галстуках…
Клянусь!
И, насвистывая, сбегаю вниз по лестнице, во двор, к машине.
На улице необычно для середины апреля тепло, солнечно и безветренно.
Снег давно уже стаял, даже лужи просохли, и на сухом асфальте вечные девочки рисуют мелом свои вечные «классики».
Хорошо бы такая погода простояла хотя бы до послезавтра. Послезавтра у нас – важнейшая игра с «Зенитом», вторым по «заклятости» клубом-вражиной после самих коней.
Ты извини, Лида.
Но если день рождения твоего папы приходится как раз на двадцать третье число, то тебе, кажется, придется туда идти без меня…
Вот такие-то дела, красотка…
Прыгаю в тачку, поворачиваю ключ зажигания, врубаю «Bloodhound Gang» и выруливаю в сторону Ленинградки…
…Лида вылетела из таможенной зоны запыхавшаяся, раскрасневшаяся и жутко недовольная.
Объятья Родины, блин.
Сначала сорок минут в душной прокуренной очереди на паспортный контроль, потом тусклые тюремные глаза пограничников, потом еще полчаса в ожидании багажа, потом невозможность взять тележку без оплаты «услуг» носильщика, чтобы этот самый багаж самостоятельно вывезти.
За границей от этих реалий как-то подозрительно быстро отвыкаешь, по себе знаю…
А ей в этот раз пришлось много чего везти: подарки, зимние вещи, книг целую кучу, уже не нужных больше в Лондоне.
Несколько сумок набралось, довольно объемистых.
Приняла цветы, чмокнула в щеку, потащила к выходу.
За нами, как привязанный, тащился «оплаченный» носильщик с совершенно гнусной жирной рожей. Подвез тележку к машине, перегружать вещи в багажник напрочь отказался, зато затянул песню о чаевых, типа, «у нас так принято, перед девушкой не позорься».
Я посмотрел на него как на конявого перед дерби, он заткнулся и растворился в воздухе.
Мы поехали.
Лида первое время, правда, только дулась и смотрела в окно, но потом ничего, оттаяла. А день рождения у ее папы, как оказалось, на наше общее счастье приходится на двадцать второе, а не на двадцать третье.
А потом я перетащил вещи в ее квартиру, пообщался, пока она принимала душ, с ее мамой, попил с ними с обеими чаю, проводил маму до дверей и, как-то неожиданно и очень естественно, остался у нее ночевать.
Просто позвонил родителям, сказал, что останусь у ребят, а потом мы уедем к приятелю за город на дачу.
И все.
Я вообще-то, конечно, как-то не совсем так представлял себе свою первую ночь с любимой девушкой.
Ну там, типа, – шампанское, вопли, сопли, безумие.
А вот ни фига подобного!
Все было очень тихо, радостно, светло, но – почему-то очень и очень спокойно и естественно.
А потом она, замученная перелетом и всем остальным, уснула, а я завернулся в полотенце и долго курил на балконе, и мне почему-то совсем не было холодно…
…С утра меня разбудил звонок дребезжащего на прикроватной тумбочке телефона. Я, сдуру и спросонья, схватился за трубку, совершенно почему-то забыв, где я нахожусь и кто может мне вообще звонить по этому номеру.
– Да, – говорю, – слушаю.
– Доброе утро, Данила, – отзывается трубка голосом Лидиного папы, – а Лида еще спит?
– Угу, спит, – мямлю, – и вам доброго утра, Андрей Евгеньевич.
– Ну тогда не буди ее, – вздыхает, – пусть отдохнет ребенок. А как проснется, пусть мне позвонит, нужно с ней кое-что уточнить по сегодняшнему вечеру, хорошо?
– Хорошо, – бледнею, соображая, наконец, в какую подставу вляпался.
– Вот и отлично, – говорит, – всего доброго.
– До свиданья, – выдавливаю и опасливо поглядываю на сопящую на соседней подушке Лиду.
Не проснулась, интересно?
А какая, блин, думаю, разница.
Все равно рассказывать придется…
Ой, только бы не убила.
И – ведь будет права, такое палево…
…Однако, когда я за завтраком рассказал Лиде о случившемся, она только плечиками пожала и засмеялась.
– Вот и хорошо, – говорит, – зато не надо ничего придумывать, как им преподнести, что мы какое-то время собрались вместе пожить. И если подойдем друг-другу, то это время может стать неопределенно долгим…
– Умеете вы, – вздыхаю завистливо, – финансисты из хороших семей, эдак заковыристо выражаться. И при этом – очень точно формулируете…
Она хохочет.
– Да уж, не то, что вы, журналисты-словоблуды. Мне, может, вчера хотелось от тебя услышать, как ты меня сильно любишь, а ты вместо этого только пыхтел и краской заливался…
– Это я сдерживался, – хмыкаю, – на сегодня речи берег.
– Ну так расскажи, – заигрывает.
– И расскажу! – смеюсь.
…И, кстати, – рассказал.
Но об этом уже вам знать – совсем не обязательно…
…День рождения ее отца я, между прочим, выдержал просто как солдат, обязанный стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Компания ее родаков оказалась точной копией компании моих.
Ну может, чуть постарше и потоньше, а так – все то же самое.
Надо ее, думаю, с Али познакомить, с Гарри, с Депешем.
С Ингой, в конце концов.
Чтобы она могла понять, что все может быть совсем по-другому и что к сорока годам вовсе не обязательно становится тем, что почему-то принято называть «взрослым человеком».
Потому что я для себя уже все решил.
А значит, ей придется принять это мое решение.
Или уйти.
Как бы это не было больно для нас обоих…
…На следующее утро после дня рождения я уселся за ее компьютер, написал материал в газету, загрузил на си-ди элистинские фотографии, а потом отвез все это в редакцию и поехал к парням «разминаться» перед футболом.
Лида все поняла и не возражала.
Она, по ее словам, слишком долго прожила в Англии, чтобы понимать, что девушка против футбола возражать не должна ни в ком случае.
– Себе, – говорит, – дороже. У меня подружка, Сандра, из-за этого дела с бой-френдом рассталась, а у них уже к свадьбе все шло. Оба из хороших семей, красивые. Но когда она вопрос ребром поставила, что ему дороже, он долго мучился, но выбрал все-таки «Челси»…
Ну и правильно, думаю.
Я бы, наверное, – тоже «Спартак» выбрал.
При такой-то дурной постановке вопроса особенно.
Но говорить об этом Лиде, естественно, не стал…
А вот на футбол идти вместе со мной она наотрез отказалась.
– У каждого, – качает головой, – должна быть только его, исключительно его и никого больше, территория. И переться на эту территорию только потому, что ты любишь человека, который этой территорией владеет – праздное занятие. Так что, – иди, болей, пей пиво, дерись. Только береги себя, ты теперь не только себе самому нужен…
В общем, – поцеловал ее и поехал.
Правда, одним поцелуем, конечно, не обошлось. Но это, опять-таки, – наше с ней исключительно личное дело.
Наше.
Личное.
Отвалите…
…Другая фигня, что это «личное дело» у меня, похоже, просто на лбу было написано, когда я к парням в паб приехал.
И почему у счастливого человека всегда такие глупые и сложные щщи?
Надо бы как-нибудь потом разобраться…
…А играли мы безобразно и сгоняли очередную тусклую ничейку, 1:1. Судья, конечно, тот еще маргинал оказался, но и самим свои моменты надо тоже реализовывать.
Просто беда какая-то со «Спартаком» в этом году. Хотя какие-то проблески того, Романцевского, стиля, все-таки вроде как начали проявляться.
Может, еще все и наладится?
А с Питером нам уже следующую игру через неделю играть.
На выезде.
Правда, молодежным составом на Кубок Федерации, но – какая разница.
Выезд в Питер – это всегда праздник.
При любых обстоятельствах…
Глава 10
Санкт-Петербург. Зенит. Кубок Лиги. Четвертьфинал
Лиду в Лондон я проводил утром двадцать пятого апреля, после чего полдня прослонялся по столице, совершенно не зная, куда себя деть и как стереть глупое и недоумевающее выражение со своего собственного лица.
То в жар, то в холод колбасило, причем по полной.
И вроде – вон оно, счастье, ехидное и взаимное, с постоянной легкой улыбкой на чуть полноватых губах и с нестерпимо зелеными, мерцающими таинственной глубиной глазами.
И – нет его, в Лондон улетело, а я тут остался.
Но вроде, – а какая разница, где она сейчас, здесь или в съемной квартире недалеко от Гайд-парка, если у нас все хорошо, если она меня любит, и мы по-любому очень и очень скоро встретимся?
Либо она ко мне прилетит, либо я сам не выдержу.
Забью болт на все дела, включая «золотой выезд», и улечу к ней, в столицу Соединенного Королевства.
Так, сходу, без стакана и не разберешься…
Даже Никитос, о страданиях ближнего своего по жизни не слишком-то сильно заморачивающийся, поинтересовался при случайной встрече, с чего бы это я на таких сложных щщах рассекаю.
А то и погода вроде нормальная, и пиво, которым мы угостились в палатке рядом с Патриаршими прудами, вкусное, а у меня на репе «то говно, то карамелька».
Я промолчал.
Все равно не поймет, а бить его, дурака, вроде как бы и не за что.
Перевел разговор на предстоящий выезд в Питер, он туда с моей прежней фирмой собрался.
С Мажоровыми бойцами.
Ну не со всеми, разумеется.
С молодежным составом.
По-любому, думаю, какой-нибудь околофутбол мутить будут, обмороки.
Пусть и игра полутоварищеская, и основа выезжать в этот раз туда совершенно не собирается. И так «бомжей» по всей первопрестольной погоняли перед прошлой игрой по полной маме, им, уродам этим питерским, – надолго запомнится.
Рассказывали потом, сволочи.
Хвастались.
Да так, что я чуть на слюну не изошел.
Как они, – бомжары эти поганые, – только, говорят, не шифровались, – все одно вычислили и отдуплили по полной программе.
И правильно, ибо – не фиг…
Мы – «Спартак», а вы – говно.
По-любому…
…Но эти-то волки – все одно найдут, где в Питере беспорядки устроить.
Поплясать, так сказать, слегонца на бомжатских косточках.
Жалко, что меня и близко не подпустят, потому как – так лидер решил.
Хотя, – что я жалуюсь-то?
Гарри же мне предоставлял возможность выбора, так?
Так.
И выбрал – я сам.
Значит, все вопросы – сюда, ко мне самому, к моей личной воле, к моему личному решению, к моей личной репутации.
И не фиг поскуливать…
…На Ленинградский вокзал отправлялись из культового «Подвала» Толика Герцына.
Степаша уговорил, они с Толяном – друзья, да и мы сильно не возражали.
Там, в «По», правильная публика собирается, и, хоть мы с ними почему-то не слишком часто по жизни пересекаемся, – абсолютно наша.
Прям, как Гарри сказал, – однояйцевые близнецы какие-то.
Надо будет туда, к ним, почаще понаведываться, благо – зовут.
А когда уважаемые люди зовут, – грех отказывать…
…Короче, в поезд садились уже под таким «шофе», что проводница поначалу в вагон пускать отказывалась.
А потом Али дал ей сто долларов, и она сразу подобрела.
Устроились в купе, достали Степашину сумку с провиантом, Мажор пробку скрутил у беленькой, и не успели мы выйти на перрон покурить, как поезд тронулся. Пришлось долбануть по второй, потом по третьей и идти курить в тамбур, где тоже было не скучно.
Один из полузнакомых парней из «Подвала», ехавших в соседнем купе, уже забил и пустил по кругу прямо в тамбуре косячок, и они вовсю спорили об эстетике Ницше, о «человекобоге и богочеловеке» и об «опошлении» Ницше «гением, блять, серости» Адольфом Гитлером.
Али с ходу азартно включился в спор, а мы с Гарри добили сигареты и пошли в купе к некурящему Степаше.
От марихуаны, кстати, вся наша компания наотрез отказалась.
Али и Мажор из наркоты юзали исключительно «первый», а я чувствовал, что уже и так нахожусь в состоянии «легкого говнеца», и решил не усугублять.
Пришли в купе, хлопнули по рюмашке, стали слушать бесконечные Степашины истории.
Хорошо…
…Через минут сорок к нам в купе вернулся злой, встрепанный и какой-то слегка потерявшийся Али.
Хлопнул, ни с кем не чокнувшись, рюмку, уставился в окно.
– Что-то случилось? – спрашиваю.
– Угу, – отвечает и тут же наливает себе вторую. – Ты представляешь, переспорили, гады! Во волки выросли, долбануться можно…
– А это плохо? – интересуюсь.
– Почему плохо? – удивленно поднимает бровь. – Просто неожиданно…
Посмотрел на нас троих, извинился, налил всем.
Смеемся.
– Что, – спрашивает Гарри, – не ожидал?
– А то, – фыркает в ответ Али. – Интеллектуалы хреновы. И ведь что самое страшное, блин, – никаких авторитетов не признают, волчары. Таких даже бить бесполезно, либо убеждать, либо – сразу убивать…
– Можно подумать, – поднимает на него мутноватый пьяненький взгляд Степаша, – тебя самого по другим чертежам собирали. Ага. Сколько лет мы уже с тобой знакомы-то, чудо олигархическое? Много? Ну вот тогда – пей и не пизди…
– Да я что, – немного смущается Глеб, – возражаю, что ли? Просто немного непривычно, когда тебя вчерашние щенки мордой по столу возят. И, блин, что самое обидное – вполне по делу…
– Ну вот тогда – и пей! – требует Степа, протягивая в его сторону пластиковый стаканчик с водкой.
– А я что делаю? – удивляется Али. – Доклад по разрядке международной напряженности что ль готовлю?!
Чокается со всеми и одним глотком отправляет водку строго по назначению.
Потом оглядывает собравшихся, вздыхает и поворачивается в мою сторону.
– Слышь, – говорит, – студент, дверь закрой на замок, пожалуйста.
Жму плечами, не понимая зачем, но просьбу выполняю.
А что?
Мне не сложно…
…Глеб еще раз вздыхает, оглядывая заставленный водкой и заваленный Степашиными закусками небольшой купейный столик, лезет к себе в сумку, достает оттуда компакт «Cure», а из кармана небольшой серебряный портсигар.
Насыпает на компакт порошок, растирает кредиткой, раскатывает три длинных жирных дорожки.
– Тебе, – строго смотрит на Степашу, – не предлагаю, а нам с парнями взбодрится, по ходу, нужно. А то даже у меня легкий мутнячок в мозгах, что уж тут о молодом-то говорить…
– Да я, – мелко трясет головой Степаша, – и не претендую. Если мне на мой спирт еще и ваш «бодрячок» наложить, то тут пиздец всему вагону придет. Однозначно. А то, может, и всему выезду…
– Ну, – вздыхает Али, – вагону кирдык, кажется, по-любому намечается. Больше трети состава – злющее мясо едет. И пьяное – уже сейчас в говно-говнище. Мы, в принципе, с парнями из «По» уже проводнице еще дополнительного бабла занесли, так что, по идее, с ее стороны вызов ОМОНа вроде как не намечается. Но кроме нее и нас тут еще и «гражданские» пассажиры присутствуют…..
И начинает заботливо сворачивать в трубочку стоевровую купюру.
– Более правильная валюта, – поясняет. – Доллар все-таки пошершавее чутка. Про наши деньги – вообще молчу, технологии каменного века.
– Если б наши деньги только по качеству доп-девайса для нюханья кокса не прокатывали, – вздыхает банкир Гарри, принимая у Али компашку с порошком, – это бы, старый, полбеды было. А технологии у нас пока еще даже не каменные, а самые что ни на есть деревянные…
Втягивает дорожку в два приема, сначала правой, а потом левой ноздрей, закидывает голову вверх, потом бережно протягивает мне «Greatest Hits» самой великой британской группы конца восьмидесятых годов прошлого века и продолжает.
– До сих пор не могу понять, как при таких запасах нефти и газа да еще при таких на них ценах у нас до сих пор такая говенная валюта…
– Да хрен его знает, – жмет плечами Али. – Я не финансист, в отличие от тебя, в конце-то концов. Лучше скажи, как стафф?
– Вроде, – кивает Гарри, – ничего. Но еще не прочувствовал…
Я подражаю Мажору и тоже справляюсь со своей дорогой в два приема.
Али чуть презрительно морщится и втягивает свою долю одной, правой, ноздрей. После чего стирает пальцем с компашки остатки порошка и втирает в десны.
– Хрена себе «ничего», – удивленно смотрит на Гарри. – У меня аж всю челюсть через секунду заморозило.
Гарри жмет плечами и улыбается. Я почти на физическом уровне ощущаю, как отступает алкоголь и у меня яснеет в башке. Или, думаю, это всего лишь самовнушение?
Где-то за окнами стучат колеса и проносятся гигантские безмолвные пространства России.
Али и Гарри насыпают себе еще по одной, а я извиняюсь и иду курить в тамбур.
На этот раз он пуст, и это опять-таки – очень и очень хорошо.
Мне кажется, что я наконец-то начинаю чуть-чуть разбираться в механизме воздействия кокаина…
Не знаю, как у других, а у меня он слегка очищает мозг и плюс помогает более тонко чувствовать.
Собеседника, компанию, просто мир вокруг.
Неважно.
Вот, к примеру, обратил ли бы я в какой другой ситуации внимание на то, как красиво мерцает огонек зажженной сигареты при отражении в стекле полутемного тамбура девятого вагона скорого поезда Москва – Санкт-Петербург?
Вряд ли бы, думаю.
А сейчас я это отлично понимаю, и мне от этого хорошо.
Я докуриваю сигарету и просто смотрю в темный прямоугольник окна. Очень громко, как всегда бывает в тамбуре, стучат колеса по стыкам. Говорят, что в Европе такого стука нет, у них другая технология укладки путей, и там нет зазоров между рельсами, вот и стучать не по чему.
С одной стороны, это, наверное, здорово, а с другой, – что это за поездка в поезде без стука колес, к которому привыкаешь и который совсем не мешает, а, наоборот, убаюкивает?
Не знаю, не знаю…
Как иногда говорит мой отец на даче, когда собирается со своими пожарить шашлычка под водочку: «Главное в пьянке это не напитки, а антураж».
Согласен, наверное…
Вот, казалось бы, какая смешная деталь, этот самый стук колес.
А без него уже и поезд как бы не поезд.
Я прислоняюсь лбом к холодному темному стеклу и лезу в пачку за следующей сигаретой.
За окном стремительно мелькают редкие огни: какие-то фонари, иногда переезды, иногда – какие-то странные, убогие даже в ночи, пристанционные домики.
Тоска, конечно, на самом-то деле.
А – хорошо.
Я вздыхаю, докуриваю сигарету и иду возвращаться в купе, к парням.
Там светло, там смех, там не так страшно жить, и Степаша, небось, опять рассказывает свою очередную историю…
…Действительность, однако, превзошла все мои ожидания.
В купе было не только тепло и смех, там сидело еще человек восемь гостей.
Это помимо троих хозяев.
Просто как кильки в бочке.
Еще человека четыре стояло полукругом в коридоре.
Заглядываю внутрь – так и есть: Доу, Деспер, Депеш, Егор, Никитос, Игги, Шальке, Крупа, Бак, Олигарх, Мосфильмовский, Макс Стаканов, еще кто-то смутно знакомый.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?