Текст книги "Возвращение"

Глава 1
Кротовка – Трасса

 
Вся наша жизнь похожа на обычный город,
В одном Районе всегда праздник, а в другом есть повод,
Есть повод посмотреть правде в глаза,
Погрузиться в тьму, где вместо солнца гроза.
 

«Город» (Look Inside)

Ох, е-ешеньки… как спать-то хочется!

А что, очень приятно просыпаться с такими-то мыслями? Вот-вот, и я думаю, что не очень. И как быть? Да все очень просто, нужно порадоваться причине, из-за которой организм натужно орет о том, что он, дескать, хочет еще подрыхнуть. Ну да, эгоистичные позывы так и просят не вылезать из-под одеяла, и чего ж, слушаться, что ли, их? Тем более что причина, по которой хочется спать… хм, да это, как мне кажется, самая лучшая из всех причинных причин.

Вот она, лежит рядом, раскинув по мягкой ткани свои длинные волосы, которые так и хочется пропустить через пальцы, чтобы ощутить всю их шелковистую мягкость. И ведь, зараза, уже тоже не спит, лежит и смотрит своими серо-голубыми ласковыми глазами. Вот как у нее это получается, скажите мне?!! Я еле-еле встаю, а она уже довольно улыбается своей сказочной улыбкой, так, что все плохие мысли улетают в сторону. Дела-а-а, брат Пикассо, видать – стареешь, не иначе.

Все, милая моя, встаю, иначе знаю я тебя… чуть отодвинешь в сторону одеяло, так, чтобы на свет божий показался бархатный шоколад бедра с такой любимой родинкой, и все… И вот не надо, слышишь, вот не надо еще и потягиваться по-кошачьи, ну, пожалуйста…

– Новая жизнь, новая жизнь!!! – Хриплый и давно родной голос певца, ушедшего за облака задолго до миллениума, и чьи песни, наверное, никогда не потеряют своей актуальности и сейчас, в жизни, ставшей совершенно другой, хотя… так ли это на самом деле?

Вверх-вниз, вверх-вниз, маятником, на сжатых кулаках. Телу нельзя давать расслабляться, иначе сами не заметите, как оно станет дряблым и рыхлым. Пусть и медленно, но верно, уж поверьте. Оно надо? Пра-а-аильно, товарищ старший лейтенант, оно нам ва-а-аще не нужно. А потому – отжимания, пресс и прочие радости жизни. Как известно: только кач приблизит нас к увольнению в запас. А нам до запаса еще служить и служить, и звезд на погоны хочется хотя бы столько же, сколько и у моей красоты, которая сейчас на кухне чем-то слегка грохочет и еле слышно, под нос, ругается. И еще говорит мне, что я сумасшедший и с вещами разговариваю.

Ну да, разговариваю, правда, так, чтобы никто не слышал и не видел. А можно не верить в то, что у моего АК-103УМ нет души? Если он неоднократно спасал там, где только чудо могло помочь? Не клинил даже после ползания на брюхе в Топи или Дельте? То-то и оно, что все возможно. Верят же, вернее, верили, краснокожие великие воины навроде Чингачгука в то, что у всего есть свой маниту? Ну вот я, может, тоже верю в то, что у некоторых вещей оно есть. У оружия-то точно. И по барабану мне, что там кто-то про это скажет. Завтракать? Иду уже, иду…

Сегодня среда, а значит, задачи командиром будут нарезаны серьезные. Если в понедельник, в основном, все планируется исходя из опыта и наработок разведки, то в среду все встает на свои места. Графики перехода групп рейдеров-бандосов, передвижения лояльных парней, лишь чуть нарушающих лицензии, активность Измененных банд – все это в среду становится ясным и понятным. Ну, в основном, ведь исключения тоже бывают.

Сколько уже работаю в команде быстрого реагирования? Почти год, почти целый год. Все-таки не смог поступить по-другому, никак не смог. Зарекался не ходить в Район, да, видно, не смогу без этого больше. А вот с рейдерством все же сумел распрощаться, ведь то, что мне предложили, оказалось выгоднее. Многие меня осудили, это точно, и зря. Да и выгода была не в том, что можно измерить материально, и уж тем более не в денежном эквиваленте.

Мы, оперативники и спасатели, закрываем те бреши, что постоянно возникают в Периметре, а не каратели из внешней безопасности, которые занимаются «зачисткой» неблагонадежных элементов из рейдерской среды. Никто из нас никогда не станет стрелять в бродягу лишь потому, что тот зашел за какой-то там километр. Наше дело свинец, как говорили персонажи одной старой книжки и понимали это совершенно так же, как понимаю и я. Уничтожить группу Измененных, решивших прорваться в населенные пункты и поживиться там чем-нибудь. Или в случае явной неразумности – просто пожрать от пуза. Принять в несколько стволов «пуритан», так сильно любящих делать вылазки в сторону лагерей научников. Выдернуть тех самых ученых из какой-нибудь задницы вроде Колымы, куда они полезли из-за собственной неуемной любознательности. Вот это мы запросто. А вот специально отлавливать рейдеров… это не к нам, это вам вон в ту сторону, где на щите кто-то шибко умный архангела изобразил. Тоже мне, спасители человечества, мать их за ногу.

Интересная штука получается на самом-то деле. Когда год назад мы с сестрой еле-еле выкарабкались из Радостного, оставив под ним своего друга, братьев по оружию и совсем юную девушку из ФСБ, что тогда было главным? Спасти Скопу, и больше ничего. То, что нас подобрали спецназовцы и по какому-то желанию своего командира доставили к тому, о котором ходило столько легенд, было чудом. Танат вытянул ее с того света, смог залатать и надолго оставил у себя, погрузив в глубокий сон. Мне тогда ничего не оставалось, как тоже приходить в себя, изредка прогуливаться по окрестностям и общаться с этим странным типом, про которого раньше только слышал.

Разговоры были странными и неожиданными. Мужчина с темными провалами глаз, три раза в день осматривавший Скопу, мог, казалось, говорить бесконечно. О том, что происходит в городе, о новых фильмах и том, что творится в Северной Америке. О российском футболе и об Измененных, о рейдерах и о политике, о Большой земле и Окраине. Ему все было интересно, и на все находилась своя, иногда казавшаяся мне абсолютно неожиданной точка зрения. Чего, например, стоила мысль о том, что големы являются не просто ходячими полоумными танками, а входят как составляющая в сложный механизм защиты Района от нарушителей границ? И если разобраться, подумав логически, то в чем-то он был прав. Нельзя было не признать, что иногда действия этих лязгающих металлом агрессивных и полубезумных здоровяков явно носили четкий и направленный характер.

После того как ему стало ясно, что Скопа выживет, Танат стал иногда пропадать. Один раз ушел даже на полные сутки, вернувшись с рюкзаком, в котором были необходимые, закончившиеся у нас медикаменты. Нельзя сказать, что в его отсутствие мне было не по себе, но когда он появился, то беспокойство за сестру стало намного меньше. Странное создание, оказавшееся намного более человечным, чем большинство нормальных с виду людей. Ничего из того, что было обычным для меня, не было чуждым и ему. Прекрасно помню один из последних вечеров, перед тем как мы со Скопой ушли. Это потом до меня дошло, что в течение почти двух с половиной недель здесь никто не появлялся. И только тогда по спине пробежал холодок легкого страха из-за того, что все-таки Танат не был рядовым обитателем Района, а вел себя с нами так, как будто знал всю жизнь.

Мы сидели на небольшой веранде его дома. Танат не был неприхотливым в быту, несмотря на то что в Районе понятие «комфорт» – весьма относительно. Не знаю, откуда он смог их притащить, но мы втроем сидели в креслах-качалках. Он любил хорошее спиртное, и сейчас вот мы пили «Баллантайн», настоящий шотландский скольки-то-там-летний самогон из графства Дамбартон, вприкуску с копченой натуральной кониной. Адская смесь, надо сказать, но тогда она оказалась самым тем, что было нужно. Да и были мы не на светском рауте, а в бывшем Радостном. Вечер уже вступил в свои законные права, темнело, наконец-то рассеялись низкие тучи и стали видны такие редкие здесь звезды.

Район… странное место, появившееся вместо моего города. И я люблю его, несмотря на то что это уже совсем не то место, которое помню с детства. А возможность поговорить с тем, кто живет здесь, постоянно мелькая в разговорах рейдерской братии как одна из центральных фольклорных фигур… это круто до невероятности.

– Да что ты, Скопа, прям-таки видела бэньши? – Танат заливисто хохотнул. – Не верю.

– Чего эт ты мне не веришь?!! – как обычно начала кипятиться Скопа, затягиваясь сигаретой. Думал, что, может, бросит после двух недель лежки без сознания, да куда там… – С какого перепуга мне тебе врать?

– Ну, я ж не сказал, что ты врешь… скорее, веришь в то, что видела. Эту девушку увидеть и остаться в живых? Уволь, уважаемая пациентка, но так не бывает. Кэт показывается только тому, кто уже не жилец на этом свете.

– А почему Кэт? – Меня это очень заинтересовало. После сфинкса, которого или которую мы смогли уничтожить в подземелье, в бэньши невозможно было не верить. – Ты и с ней знаком?

– Можно сказать, что присутствовал при ее втором рождении. – Танат откинулся на спинку своей качалки. – Почему, почему… потому что Катя ее звали. Тогда, в прошлой жизни, совсем еще недавно. М-да…

– Ты ведь с самого начала здесь? – Скопа хитро посмотрела на нашего хозяина. – С самой Волны?

Танат покосился на нее и усмехнулся:

– И что тебе интересно, неуемная ты натура? Еле оклемалась, а уже навострила уши и пытаешься вытащить из меня что-нибудь, что потом поможет?

– Ну а как еще, учитывая, кто ты есть такой? – Скопа улыбнулась ему в ответ настолько ласково и нежно, насколько смогла. А при желании она улыбалась так, что куда там профессиональным фотомоделям. – Так можно вопросы-то позадавать?

Я покосился на нее, пытавшуюся нахально вытянуть хотя бы что-то из Таната, и не стал вмешиваться. Скорее всего, получится узнать лишь то, что ему захочется рассказать, и не больше. Сам я смысла в этом не видел, мне куда больше хотелось сидеть, расслабившись, попивать себе янтарное высококалорийное пойло и думать о том, что делать дальше.

Что ждет нас, когда мы выйдем на Большую землю, вот что действительно интересно. Скопа, еще не полностью оправившаяся после страшного ранения, уже начала, судя по всему, строить какие-то планы на будущие рейды. Что же, ее вполне можно понять… натура она действительно неуемная и безумно любит то, чем мы занимаемся. И даже то, что произошло, не смогло сломать эту странную любовь. Хотя а чего тут странного? Наша жизнь, полная адреналина, постоянной опасности и необходимости выживания здесь, мне самому очень нравилась. Глупо, конечно, но что поделаешь, если так вот устроен человек, что сам тянется к тому, что является запретным. А ведь последний наш рейд, казалось бы, должен был убить это желание, да не тут-то было.

А ведь сколько мы потеряли там, в Радостном… Настя, лейтенант ФСБ, которая так и осталась где-то в самой глубине подземелий. Ее напарник Лешка, погибший так глупо и так жестоко. Валий и Антон, которые пошли с нами и помогли выжить, оставшись там, в темноте коридоров. И Большой… наш Большой, давший нам один из последних шансов, после того как мы вместе завалили сфинкса. Там, там, под многими метрами земли, стали и бетона, один против десятков ожесточенных фанатиков…

Только-только оклемавшись, сестра сразу начала рваться назад, чтобы… а вот что «чтобы»? На это никто из нас не смог бы ответить. Рассудком я давно смирился с тем, что все, никого из них мы наверняка больше не увидим, но вот сердце, которому это не объяснишь, не молчало. И только слова Таната, которые он произнес, вернувшись из одной из своих отлучек, заставили нас принять жестокую правду такой, как она есть. Если насчет Насти он не был точно уверен, то вот насчет Большого сомневаться не приходилось: «пуритане» достали его. Он не сдался им живым, и сейчас тело нашего друга находилось у них. Как охотничий трофей, вот сраные ублюдки…

Я не стал говорить Скопе ничего про свои мысли, потому что знал: они ее не обрадуют. А мысли постоянно крутились возле одного и того же: может, хватит? Сколько можно еще продолжать эту гонку за артефактами, которая в результате не закончится ничем хорошим. Ведь все равно в итоге мы придем к одному концу и сдохнем где-нибудь у Площади, или в Топи, или на Колыме. Невозможно постоянно играть с судьбой, испытывая на прочность самих себя, что и доказал наш последний рейд. Но вот смогу ли оставить Район?! Не знаю, не знаю… это тяжело, на самом-то деле.

В какой-то момент я понял, что Танат, который автоматически отвечал настырной Скопе, внимательно смотрит на меня своими глубокими антрацитово-черными буркалами. Потом он совсем замолчал, и через какое-то время моя сестра, поняв, что что-то пошло не так, успокоилась. Забралась в кресло с ногами, завернувшись в черно-красный плед, обиженно нахохлилась и закурила очередную сигарету.

– Ты не уйдешь, Пикассо. – Танат чуть грустно улыбнулся. – Можешь попробовать, но уйти не сможешь. И дело даже не в том, что Район нужен тебе как воздух. Это ты нужен городу, хотя понять и принять это будет нелегко.

– Что? – Я недоуменно уставился на него, ставшего в этот момент тем, кем он и был – Измененным, бывшим мне, человеку, чужим. – Что-то то ли я туплю, то ли лыжи совсем без смазки…

– Да все ты понимаешь, рейдер. – Танат усмехнулся. – Каждый из вас, оказавшийся здесь, обречен с самого начала. Но кто из вас останется обычным охотником за легкой добычей, а кто сможет сделать что-то стоящее… этого никто не сможет сказать точно. Пока не придет время действовать.

– Вы про что это, а? – Скопа, недовольно поблескивающая на нас глазищами, решила вмешаться. – Слышь чего, брат, а прояснить?

Я чуть помолчал, прежде чем ответить ей. Достал сигарету из пачки, покрутил в пальцах, понюхав сладковатый аромат, тоже закурил…

– Хочу завязать, вот что. – В стремительно накатывающейся темноте ее лицо было не очень хорошо видно, но все же стало заметно, как оно вытянулось, напрягаясь в гримасе недоумения. – И тебе советую над этим подумать, сестра.

– С дуба рухнул? – Скопа выматерилась. – Какого хрена ты мне тут пургу какую-то гонишь, а? И что ты делать будешь, уедешь назад, начнешь снова покупать-продавать?

– Ну, не знаю… – На самом деле ни разу не задумывался над тем, что делать, если прекращать ходить в Район. Почему-то казалось, что все образуется само собой. – Можно подумать, тем более что средства вроде как есть…

– Знаешь что… – Она встала, откинув плед. – А не пошел бы ты в жопу со своими такими правильными мыслями, а? Не хочу про это говорить сейчас, вот чего, спать пойду!

И пошла к двери, медленно и аккуратно, придерживаясь за перила веранды. Было слышно, как, ругаясь под нос, она добралась до своей комнаты. Хлоп, и мы остались вдвоем с Измененным, сидевшим напротив меня. Глядевшим на меня своими бездонными зенками и с улыбкой Чеширского кота на абсолютно невозмутимом лице.

– Она поймет, только не сейчас. Не переживай, она простит и поймет.

– Я знаю. Просто сейчас она больше всего на свете хочет отомстить за друзей, это понятно… – На душе неожиданно стало очень противно, как будто предал ее. – И не захочет принять мое решение спокойно. Но что делать?

– Ладно, что тут ломать голову над тем, что разрешится в любом случае? – Танат легко поднялся. – Спать пора идти, завтра будет сложный день.

– Почему?

– Будет, и все тут. – Он повернулся в сторону города, откуда донеслась частая стрельба. – Все повторяется, постоянно одно и то же. Там, кстати, сейчас как раз развлекается Кэт. Я чувствую, когда эта девочка выходит на охоту, иногда стараюсь помешать ей. Хотя это редко получается, с нашим хозяином и его волей мне не сладить…

– С кем? – А вот это уже действительно интересно. Мало того, что бэньши существует, так у нее еще есть хозяин?!

– С кем надо, – неожиданно отрезал Танат. – Пикассо…

– Что?

– Помни, что я сказал тебе про Район. Ты ему нужен, так же как и твоя сестра…

Что оставалось сказать на такое? Вот и я тогда не смог ничего ни спросить, ни ответить. И до сих пор мучаюсь над тем, что хотел сказать этим Измененный.

Через неделю мы ушли. Скопа, все еще дувшаяся на меня, шла хорошо, последствия ранения практически не сказывались. За нами пришел тот самый Следопыт, на деле оказавшийся вовсе даже Егерем. Он провел нас по абсолютно незнакомой мне тропе, которая вывела к старой заправке, от которой в сторону Кротовки уходил сохранившийся асфальт дорожного покрытия. Блокпосты Периметра остались позади, и до дома мы добрались без приключений.

Что сказать… Было нелегко. Когда находишься в Районе, то постоянное напряжение нервов не дает тебе окунаться в переживания с той глубиной, с которой бы хотелось. А вот вернувшись – откат, полученный от них, зачастую превосходит все мыслимые ожидания. Этот раз исключением также не стал, скорее, наоборот.

Несколько дней подряд мы просто пили в «Солянке», начав спускать то, что успели заработать за несколько месяцев. Сдобный, который все прекрасно понимал, в результате запретил брать с нас деньги и подрядил двух своих вышибал контролировать тот момент, когда нас со Скопой начинало нести, и отправлять наши практически бездыханные тела домой. Нас никто не пытался задирать, понимая, что сейчас это будет чревато. Те самые Бек с Жаном, с которыми мы так и не успели подраться перед последним выходом в Радостный, прониклись этим вообще по самое не хочу. Они постоянно находились рядом и как-то раз даже самолично набили морды каким-то туристам, решившим пристать к Скопе. В общем – все нас жалели и старались накрыть волной любви и понимания.

Пить нам наконец надоело, тем более что как ни старайся, а залить эту боль и потерю ничем не удавалось. На какое-то время я вообще зарылся в себя, стараясь лишний раз не выходить из квартиры. Скопа отходила так же мучительно, но более агрессивно. Придя в себя после заливаний спиртосодержащих, она отправилась в Район с Соколом, несмотря на то что я просил ее этого не делать. Но она не стала слушать, заупрямившись и наорав на меня, а я… я не смог отправиться с ней.

Что-то надломилось внутри, что-то очень важное. Каждую ночь я выходил на улицу и смотрел на розовое небо над Радостным, и мне хотелось оказаться там. Вновь ощутить пронизывающий ветер, постоянно дующий у Черты, почувствовать запах сгоревшего пороха и как отдает в плечо стреляющий АК. Увидеть перед собой врага, без разницы, умеющего думать или нет. Пройтись тенью вдоль самых опасных мест, чувствуя, как пробегает по нервам редкая позорная дрожь. Вернуться… но нет. Дни шли, Скопа возвращалась, бросала на пол трофеи, а в стиралку грязные, пропитанные потом и кровью вещи. Залезала под душ, а потом садилась в кресло напротив, закутавшись в старый халат, дымила сигаретами и рассказывала, рассказывала. Ее не отпускало, в ней полыхали злоба и ненависть, и в каждом рейде она отстреливала хотя бы по одному «пуританину», против которых объявила форменный крестовый поход. В скором времени с ней стала ходить лишь команда Сокола, считавшего нас даже больше чем простыми друзьями. Остальные, включая явно влюбленного в нее Лебедя, рисковать не хотели. Воевать с «серыми» в Районе было сущим самоубийством. Но она хотя бы пыталась что-то делать, а вот я…

Потом меня вызвали в местное отделение Конторы, к офицеру, которого я никогда здесь не видел. Был долгий разговор, в котором, в основном, звучал мой монолог, лишь изредка прерываемый вопросами собеседника. Что и как произошло, что случилось с Ефремовой, с ее командиром, как там оказались пиндосы? Куча вопросов последовала после того, как я замолчал, и на многие из них ответить было невозможно. В какой-то момент хмурый и уставший человек, сидевший напротив, понял, что больше я не смогу ничего сказать, и меня отпустили. Самое удивительное, что с меня просто взяли подписку о невыезде и неразглашении… хотя что я мог разгласить? Не знаю, может, и мог бы, но наверняка никто не поверил бы в это. А когда мне выдали две пластиковые карты, которые при проверке оказались заполненными тугриками под завязку, я просто растерялся. Но возвращать их, естественно, не стал, обналичив обе и убрав деньги все еще безумствующей в очередном рейде сестры в сейф Сдобного.

Понимая, что нам с ней нельзя сейчас находиться рядом, съехал в однокомнатную квартирку. Специально подобрал ее так, чтобы окна выходили в ту сторону, где до сих пор полыхали газовые факелы моего города. И стал жить, ничего не делая, стараясь не встречаться с теми, с кем не так давно бок о бок ходил в рейды. Меня грызла тоска, поедом жрали отчаяние и стыд за то, что выдохся. И накатывало временами странное и страшное ощущение того, что, возможно, это мне нужно было остаться вместо Большого там, под городом. День за днем, они текли мимо, одинаково серые, наполненные лишь бесплодными тоской и жалостью. Маленький бар в старом мебельном гарнитуре-стенке никогда не пустовал, но разнокалиберные емкости в нем стали меняться все чаще. Было очень стыдно перед Скопой, которая, вернувшись из Радостного, сначала искала меня, а потом, ворвавшись разъяренной бурей, орала и размахивала руками. И плакала, уткнувшись в мое плечо, говоря что-то о том, что боится за меня. Это было правдой, потому что самому становилось страшно от бесконечного Дня сурка, в который я загнал себя сам.

А потом случилось чудо. Я просто слонялся по улицам этого большого поселка или маленького городка, кому как, подумывая о том, чтобы все-таки собраться с силами и уехать. Дальше оставаться здесь было невыносимо. Последняя встреча с сестрой закончилась очередной ссорой, после которой она вновь расплакалась и ушла, оставив меня наедине со стаканом и мыслями. Шел, не глядя по сторонам, задел кого-то плечом и двинулся дальше, даже не подумав извиниться, пока меня не окликнул очень красивый и чрезвычайно разъяренный женский голос. Первое, что увидел, оборачиваясь, были очень красивые и злые глаза. Второе… летящий прямо мне в лицо небольшой, но умело сжатый и уверенно направляемый кулак.

Найти ее оказалось просто, Кротовка никак не тянет на мегаполис. Сложнее было изложить майору Федеральной службы безопасности то, что хотел ей сказать порядком поистрепавшийся бывший вольный бродяга. Ну да, куда как странная ситуация, понимаю. Но я все же попробовал, хотя для этого мне пришлось приложить все свои дипломатические способности. Правда, сделать это получилось только спустя неделю, так как прийти в себя и вернуть относительно нормальный вид оказалось сложновато. Поглядев в последний раз на себя в зеркало, висевшее в небольшой ванной, проведя рукой по в кои-то веки гладко выбритой щеке, я отправился на рандеву с чудом. Можете представить уровень удивления в ее глазах?! И как ни странно, но вместе с ним мне то ли почудились, то ли я на самом деле увидел интерес и одобрение.

Бить она меня больше не пыталась, но все домогания отвергала вместе с цветами и приглашениями отправиться куда-нибудь и вместе поужинать. В конце концов, мне стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Самым наглым образом, посреди белого и рабочего дня, я вперся в ее кабинет, закрыл дверь на защелку и решил ничего не говорить. В конце-то концов – кроме порции свежих звиздюлей и нескольких суток в «обезьяннике», что могло мне грозить? Кто волков боится, тот, как известно, на «Вдову Клико» рассчитывать не должен. Да и не мог я больше, глядя на ее лицо, не попытаться… а утром следующего дня, по счастью, субботы, уже мог любоваться на нее, тихо и мирно спящую рядом.

И на какое-то время пустота отпустила, и мир вновь стал цветным. Безумный подарок судьбы, свалившийся мне на голову и ударивший кулаком в нос, оказался тем, чего, как оказалось, так долго не хватало в жизни. Простая теплота, которой не было столько лет, глаза напротив, безграничная нежность, прятавшаяся за звездами на погонах и напускной повседневной строгостью. Мы просто гуляли по небольшому парку каждый вечер, пили вино, могли молчать подолгу, сидя напротив друг друга. Счастье, которого, как я тогда думал – абсолютно не заслуживал, нашло меня само. Но было и еще кое-что.

Оставались сны. Сны, которые выгнать из головы было невозможно. Доктора, к которым я обращался, помочь ничем не могли. Каждую ночь, снова и снова, мы ходили в Район. Мы трое: я, Скопа и живой, надежный и сильный Большой. Просыпался в холодном поту, понимая, что готов кричать и рваться, бежать куда-то в бесплодной попытке помочь, догнать, спасти… не знаю, насколько бы меня хватило. Она была рядом, обнимала, прижимая к себе и мягко гладя по голове. Наверное, только это не позволило мне тогда сойти с ума, когда сны стали приходить постоянно и рассудок уже не выдерживал непрерывного боя внутри самого себя.

Она пыталась мне помогать, окружая теплом и лаской, единственным, что могла дать. И в какой-то дождливый осенний день, смотря на меня, так некстати заснувшего днем и потом вновь крутившегося маятником, предложила пойти работать в госструктуру. Я отказался. Но она попыталась снова и снова, не сдаваясь и настаивая, понимая, что только это сможет помочь. Объясняла, что создаются специальные группы спасателей, которые будут не просто патрулировать Периметр, а вытаскивать тех, кто попал в беду. Понимала, что вина, которая гложет меня, может хотя бы заснуть где-то внутри, сжаться до размеров горошины, если буду делать для других то, что не смог сделать для моего друга, моего, хоть и не по крови, брата. Мягко и настойчиво, изо дня в день, говорила, растолковывала, старалась пробить ту ледяную корку, что наросла на мне. Ей удалось, и в какой-то момент я решился, надумал, что, может быть, и стоит попробовать. Проснулся одним пасмурным осенним утром и пошел к двухэтажному кирпичному зданию на территории городка силовиков.

Обучение, короткое и жесткое. Многое было простым, кое-что сложным, но и оно подошло к концу. Через два месяца, поглаживая пальцами три полевых, шитых нитками звезды на бегунках камуфлированного костюма, я получал свой первый инструктаж в роли заместителя командира одной из групп быстрого реагирования. Через несколько часов после этого – в первый раз за многие месяцы – оказался возле Черты. Я смог, справился и вернулся все же в него, проклятый и любимый мною Район-55…

Мы таскали из-за Черты группы военных, попавших по самые помидоры, спасали репортеров и просто гражданских дураков, молодых и не очень, решивших погеройствовать и полезших за Периметр. Вытаскивали патрули вояк и перекрывали те зоны, через которые к Периметру шли Измененные. Каждый второй из нас в прошлом был рейдером, нам списали все грехи, выдав разовую индульгенцию, которую каждый из нас и оплачивал. С головой ушел в это, возвращаясь домой уставшим, голодным, но полным того непередаваемого ощущения, которое всегда дарил мне Радостный после Волны. Я снова находился там, где хотел быть, пусть и оказался с другой стороны баррикад.

Случались конфликты, которые приходилось разрешать честно, один на один. Многие рейдеры перестали здороваться, считая меня то ли предателем, то ли еще каким шакалом. Как и остальных таких же ребят, в какой-то момент решивших прекратить безудержную гонку за наживой, но так и не нашедших силы уйти от Района. Но я плевал на всю ту хрень, что мне пьяно кричали в спину. Да, было больно оттого, что не мог общаться с сестрой, которая очень остро переживала изменения в моей жизни. Но мог ли отказаться от того, что приобрел? Нет, потому что мое чудо продолжалось, и если для этого нужно было носить погоны и ловить совсем уж зарвавшихся рейдеров, то я был готов это делать.

Мой мир стал другим, и мне было хорошо от этого, и хотелось верить, что все так и останется на своих местах…

Задачи были нарезаны, и пришлось топать в техпарк, чтобы проверить те два бэтээра, что сегодня входили в состав группы как транспорт. Командир остался проверять личный состав, его экипировку и прочее. Мы доверяем друг другу, но лишний раз проверить собственное снаряжение перед боевым выходом (а у нас все такие) никому не повредит. А вот мне, как младшему по званию, досталось идти и общаться с ленивой «мазутой», которые сейчас наверняка начнут переводить стрелки друг на друга. А куда деваться, товарищ старлей? Правильно, с подводной лодки никуда не удерешь, и, значит, нужно попинать этих лентяев.

Взяли меня на самом подходе к парку, чисто и аккуратно. Никто ничего и не заметил. Практически из воздуха соткались трое архаровцев в черном, заломили руки за спину и повели на жестком захвате к небольшому фургону-«воронку». Никаких объяснений, кулаком под дых на мои попытки возмутиться и начать качать права. Руки затянули эластичными наручниками так, что и захочешь, а ничего не сможешь сделать. Везли недолго, минут пять. Когда откатилась дверь, то стало ясно, что автомобиль въехал в закрытый бокс.

Очень грубо заставили пройти в дверь в самом углу и подняться по лестнице. В кабинете с закрытыми плотными портьерами окнами сидели трое. При виде их мне стало не по себе, и было отчего. Если майор Захарчук, отвечавший за внутреннюю безопасность, был мне хорошо знаком, то двоих полкашей видел в первый раз. Было заметно, что эти двое еще те осьминоги, которым ничего не стоит распотрошить любого, вот только вопрос: на хрена им потребовалась моя скромная персона?

А ответ пришел быстро, причем вместе с вопросом, как ни парадоксально это прозвучит. Один из полковников, не заморачиваясь представлениями и нормальным обращением к целому старшему лейтенанту, выпалил в лоб, когда меня усадили на стул:

– Где можно найти Сдобного?! Живо!!!

– Чего? – Вот тут я и охренел. – Какого, на хер, Сдобного, товарищ полковник?!!

– Ты сейчас вообще подумал, прежде чем это ляпнуть? – Захарчук подошел ко мне. – Ты что думаешь, лейтенант, что надел звезды и все сразу забыли, кем ты был? Сдобный, дружбан твой закадычный, владелец кабака и барыга, по-черному толкающий стволы, артефакты и прочую хрень. Помнишь такого?

Он смотрел на меня, не моргая, зло и выжидающе. Что там было в глазах полковников, не знаю, не до того мне стало, если честно. Никогда не считал себя праведником, хорошим человеком или правильным пацаном. При знакомстве всегда предупреждал, что являюсь изрядной сволочью, скотиной и подонком. Выгораживать кого-либо, если это грозило неприятностями мне, близким и друзьям, наверное, никогда бы не стал, не знаю, не доводилось мне стучать и доказывать, что форму доклада знаю. Да и не Штирлиц я ни хрена или героический партизан там, но… Сдобный? Нет уж, чудовища в звездах, болт вам, а не то, где можно поискать моего друга. Пока смогу молчать, то ни хрена не скажу…

– В «Солянке» не пробовали посмотреть, товарищ майор? – Голос вроде не был издевательским, обычный такой был голос, но один из полкашей аж взвился: