Текст книги "Тайна двух реликвий"

5. Про тягу к путешествиям

Главное решение Одинцов принял в парке у Смольного даже быстрее, чем за семь вздохов. Он ещё продолжал говорить с Евой, но в голове уже сложился план ближайших действий. Первая задача потребовала некоторой возни со смартфоном; следующим пунктом программы был звонок Сергеичу.

– Мои на даче, – ответил тот, имея в виду жену с внуками, – а я всё там же. Щи в котле, каравай на столе, водка в морозилке… Жду.

Одинцов собрался ночевать у Сергеича не только потому, что снять номер в приличной гостинице было проблемой. Старый друг Варакса, похохатывая, часто повторял еврейскую мудрость: если проблему можно решить деньгами, это не проблема – это расходы.

По работе в музее Михайловского замка Одинцов знал, что Петербург принимает за лето миллионов шесть туристов. Но так было раньше, а с нынешней весны, когда мир узнал о найденном Ковчеге Завета, в город повалили совсем уже немыслимые толпы со всего света.

Ковчег никому не показывали; замок охраняли надёжнее, чем Кремль, и новых достопримечательностей на берегах Невы не появилось, но место силы неудержимо влекло людей само по себе. Номера в гостиницах от люксовых пяти звёзд до скромных двух, продавленные койки в хостелах и общежитиях, комнаты даже в спальных районах Петербурга и тесные каюты на десятках теплоходов, ошвартованных вдоль набережных, были забронированы подчистую…

…и всё же Одинцов нашёл бы, где переночевать. Но поехал он именно к Сергеичу.

Седоусый отставной подполковник управлял сетью автомастерских под лаконичным названием «47», которая принадлежала погибшему Вараксе. Бизнес был давний, хорошо налаженный, а первыми сотрудниками Вараксы когда-то стали демобилизованные подчинённые и близкие коллеги. Многие из них, как Варакса с Одинцовым, прошли подготовку в КУОС. Аббревиатура обозначала Курсы усовершенствования офицерского состава, а за невзрачной расшифровкой скрывалась школа, где тренировали диверсантов. Собирали со всей страны лучших – и делали лучшими из лучших.

В сверхжёсткую программу подготовки входили боевые единоборства, владение всеми видами оружия и вождение всех видов транспорта; разведка и партизанская война, альпинизм и дайвинг, выживание в экстремальных ситуациях, психология, криминалистика и многое-многое другое. У каждого выпускника в послужном списке числился не один десяток изощрённых спецопераций по всему миру.

Клиенты мастерских считали название «47» намёком на сорок седьмой регион России: так на автомобильных номерах обозначается Ленинградская область. Но Варакса имел в виду старинную японскую легенду про сорок семь ронинов – самураев без господина, которые сумели объединиться и защитить свою честь.

Такими же брошенными на произвол судьбы оказались и офицеры элитного спецназа, когда рухнул Советский Союз. Кто-то подался в наёмники, кто-то в бандиты… Многие из тех, для кого честь и присяга были не пустым звуком, пришли к Вараксе – в его первую мастерскую «47». Заработка вполне хватало на поддержание штанов и на прокорм семьям. Боевых навыков авторемонтники не растеряли, поэтому лихие люди быстро научились обходить их стороной. Вскоре Варакса открыл вторую мастерскую, за ней появилась третья, и со временем по городу и области выросла целая сеть, которая процветала по сию пору.

На службе Сергеич был заместителем Вараксы. Ту же позицию он сохранял в бизнесе. Теперь, после гибели Вараксы, сеть «47» по его завещанию должна была перейти частью к Одинцову и частью – к Сергеичу с командой из самой первой мастерской. Разногласий не возникло. Гнилой народ рядом с Вараксой не приживался: братство, много раз проверенное огнём и кровью, благополучно прошло проверку деньгами.

Правда, услышав от Евы про смерть Салтаханова, Одинцов поймал себя на грешной мысли, что с беднягой поквитался Сергеич или кто-то из ронинов. Как-никак Салтаханов был косвенным виновником смерти Вараксы. Но мстителям не имело смысла ждать несколько месяцев, а потом убивать его именно в квартире Одинцова. Версия выглядела хлипкой и рассыпалась окончательно, когда Одинцов осмотрел труп.

Учёба в КУОС осталась далеко в прошлом, но и тогдашней подготовки хватило, чтобы понять: Салтаханов убит не случайно, а намеренно. В него стреляли ядовитым дротиком-шприцем, и яд был быстродействующим. Одинцов припомнил сакситоксин, популярный в ЦРУ. Когда-то пилотам американских самолётов-шпионов U-2 выдавали капсулу, спрятанную в серебряном долларе. Летальная доза – доли микрограмма. Действует почти мгновенно, экспертизой не определяется. Впрочем, наука не стоит на месте: это мог быть и фторацетат, и что-нибудь более хитрое. Есть яды, которые парализуют дыхание, и человек при полном сознании умирает от удушья в считаные секунды. Похоже, именно так погиб Салтаханов: выпученные глаза, перекошенный рот, скрюченные пальцы…

…а для Одинцова это значило, что Сергеич и ронины к убийству непричастны. Слишком уж экзотический способ. Они бы казнили виновника смерти своего командира гораздо проще.

Сергеич встретил Одинцова холостяцким столом, из морозилки появилась обещанная бутылка. Первую стопку выпили со свиданьицем; после небольшого перерывчика махнули вторую за здоровье и третью – не чокаясь – за тех, кого уже нет на свете. После ритуала Сергеич сказал:

– Ну, не томи. Чего тебя ночами носит? Я думал, ты с красоткой своей у Вараксы загораешь…

– Есть проблемы кое-какие.

– Проблемы? – Сергеич тут же вспомнил присказку погибшего командира, и Одинцов повторил:

– Проблемы, проблемы. Деньгами не решить. Хотя деньги тоже понадобятся. Расходы будут.

– Не вопрос, – откликнулся Сергеич, наливая по четвёртой. – Какие вводные?

Одинцов закурил и взглядом указал на стопку:

– Тормози, завтра день тяжёлый. Это последняя.

Они с Сергеичем были не из доморощенных грамотеев, которые вместо «последняя» говорят «крайняя». Российские боевые офицеры знают: есть крайняя необходимость и крайняя плоть, есть крайний случай и Крайний Север, но стопка, после которой ты остановишься, – именно последняя. Точка.

– Мне нужна сумка-сосиска, – сказал Одинцов. – У тебя была, я помню. Безымянная карта Visa нужна. Корпоративная сгодится. За счётом надо будет следить и подбрасывать денег, если что. Наличными долларов семьсот в мелких купюрах. Это всё чем раньше, тем лучше. И по готовности меня до Москвы машиной добросить.

– Машина твоя или?..

– Или. Мою отогнать в Ладогу. И мобильник туда отвезти. Пусть на зарядке включённый стоит. Дом проверить и закрыть нормально. Двери, ставни… Продукты забрать, чтоб не протухли, пока меня не будет. Хотя лучше, чтобы там недельку пожил кто-то из твоих бойцов. Найдёшь двоих понадёжнее?

Сергеич разгладил седые усы.

– У меня все надёжные. А Ева как же?

– Она в отъезде.

– Тэ-экс… Кот из дома – мыши в пляс? Или ты за ней в Штаты собрался?

Одинцов с удивлением взглянул на Сергеича. Неуклюжее на слух, но железобетонное правило гласит: подробности любой операции доводятся до личного состава в части, их касающейся. Каждый знает только то, что ему положено, и уж точно не проявляет излишнего любопытства. Сергеич выдержал взгляд.

– Не надо на меня так смотреть, – сказал он. – Серьёзные дела в одиночку не делаются. Варакса доигрался, и ты доиграешься. У тебя же вроде всё в порядке было. Что вдруг стряслось?

– Ничего особенного. Будем здоровы! – Одинцов чокнулся со стопкой Сергеича, стоявшей на столе, и залпом выпил. – Я же в отпуске. Захотелось на Кубу слетать.

– Угу. На золотой пляж Варадеро. В брóнике, срочно, без визы, без следов, и чтобы все думали, что ты в Ладоге…

Сумка-сосиска, которую помянул Одинцов, получила название за форму. С виду ничего особенного, но её кевларовые стенки быстро превращались в лёгкий бронежилет со вставными керамическими пластинами. Достаточно, чтобы защитить от ножа и даже пистолетной пули. Неприметная сумка и пластины, упакованные среди прочих дорожных вещей, у пограничников подозрений не вызывали. А облегающая защита, которая незаметна под одеждой, иногда бывает очень кстати.

Корпоративная кредитка не позволяет проследить конкретного плательщика. Имея некоторый запас наличных, можно не обращаться лишний раз к банкомату и не маячить перед камерой слежения. Наличные доллары, само собой, наводят на мысль о Штатах. И карта Visa в Америке удобнее: рубли с неё сразу переводятся в доллары, хотя и по грабительскому курсу российских банков. А карта Master – для Европы: если с неё платить долларами, это двойные комиссионные и двойной грабёж, потому что сперва банк сам у себя за рубли покупает евро и потом уже за евро покупает доллары.

Продукты в холодильнике, наскоро закрытый дом в Ладоге – это признаки мгновенно принятого решения. Одинцов, отправляясь в город, ещё не предполагал, что сутки спустя улетит за границу и, похоже, надолго. Тому, кто станет следить за ним по перемещениям телефона между сотовыми станциями, включённый телефон будет исправно сигналить, что хозяин по-прежнему отдыхает на Волхове.

Если в староладожском доме поселится кто-то из людей Сергеича, это позволит выиграть ещё минимум сутки-двое: на звонок или даже приезд незваных гостей всегда можно ответить, что Одинцов отправился рыбачить – вот и машина его здесь! – а мобильник дома оставил. С кредитки недолго купить новый телефон и новый номер на чужое имя.

Ещё один признак срочности – вылет регулярным рейсом из Москвы. Есть чартеры из Петербурга, но их почти всегда задерживают, а то и вовсе отменяют. К тому же чартер по пути садится в Мюнхене, Мадриде или Париже: стыковки там часов по шесть, и путешествие до Кубы может занять больше полутора суток. А прямой рейс надёжен, отправляется по расписанию и прибывает на место вдвое быстрее.

Куба – это ближайшая к Штатам страна, куда россиянин может прилететь без визы. Но там вряд ли нужен бронежилет. Значит, Куба – не конечный пункт маршрута. Одинцов собрался туда срочно; из Петербурга он хочет попасть прямо в московский аэропорт к самолёту, и попасть не другим самолётом или поездом, которых полно, а домчаться по скоростной магистрали на машине, чтобы опять-таки следов не оставить…

Словом, серьёзные намерения Одинцова были для Сергеича очевидны.

– Шерлок Холмс хренов, – дружелюбно сказал ему Одинцов. – Если появятся новые вводные, сообщу. А пока что есть, то есть.

Сергеич не ошибся: Одинцов задумал вслед за Евой попасть в Штаты и готов был нарушить подписку о невыезде. В конце концов, его ни в чём не обвиняют, он всего лишь свидетель. Неприятности, связанные с нарушением, вряд ли будут серьёзными – по крайней мере, на первых порах. А вот Еве угрожала опасность вне зависимости от того, успел её бывший муж скачать базу данных с флешки или нет. Российская полиция достать Еву не сможет, но убийцы Салтаханова – не простые бандиты и вряд ли остановятся, пока не уничтожат опасную свидетельницу. Значит, надо быть рядом с Евой; повидаться с её бывшим, выяснить, чем так важны документы на флешке, и понять, как вывести Еву из-под удара.

Борис интересовал Одинцова только в той степени, в которой от него зависела судьба Евы, а вот насчёт Мунина тоже предстояло что-то придумать. Весенние приключения с Ковчегом показали: если дело касается двоих из их троицы – значит, оно касается и третьего. Причём историк сам на днях накаркал неприятности себе, а может, им всем.

Мунин прикатил в Старую Ладогу перед отправкой в Англию, разнежился на солнышке у мангала и за шашлыком под красное вино пустился в рассуждения.

– Чем глубже я копаю тему Ковчега Завета, – говорил он, – тем яснее понимаю, что мы толком ничего не выяснили.

– Как это? – От удивления Одинцов перестал насаживать мясо на шампуры и уставился на Мунина, который продолжал:

– А так. Найти мы его, конечно, нашли, путь от Иерусалима до Петербурга более-менее проследили, но это верхушка айсберга. Самое начало. Теперь надо разбираться в деталях.

– Есть кому разбираться, – проворчал Одинцов, возвращаясь к мясу. – Точно не нашего ума дело. Полгорода экспертов собралось, и ещё полмира на ушах стоит… Разберутся. Я тебе так скажу. У нас троих была задача, и мы её выполнили от и до. Ковчег теперь в Михайловском замке, а мы свободны. Есть правило: закончил дело, отчитался по результатам – и выбрасывай из головы. Если бы я все свои операции продолжал в уме крутить, давно рехнулся бы.

Мунин язвительно усмехнулся:

– Непохоже, чтобы вы про Эфиопию забыли. У Псурцева в бункере оч-чень обстоятельный рассказ получился! И как вы полевого командира ликвидировали, и как БМП угоняли, и как с Вараксой познакомились, и дальше…

– Я не сказал, что надо забыть. Я сказал – выбросить из головы и не мусолить. А в бункере от моего рассказа многое зависело, – напомнил Одинцов. – В том числе твоя жизнь, между прочим. Про ту операцию все всё знали. Даже если бы я что-то забыл, напомнили бы. И то, что в Эфиопии случилось, – из ряда вон, поэтому в памяти крепко сидело. Ты диссертацию пишешь? Вот и пиши. А я с Ковчегом закончил… Мы закончили. Да, моя хорошая?

Одинцов обернулся за поддержкой к Еве, которая живописно изогнулась в шезлонге с бокалом в руке. Но Ева неожиданно заняла сторону Мунина и сказала:

– Он прав. Пока вопросов больше, чем ответов.

– Вот-вот! – обрадовался историк. – С нами в госпитале был дядька один с афáзией Брóка – помните?

Одинцов снова проворчал:

– В госпитале меня как-то больше мои болячки интересовали. Охота была голову забивать… афазия… Ты про того мужика, который пулю в лоб схлопотал? – Он пояснил для Евы: – Лежал там один везунчик подстреленный. То ли из Сирии, то ли из Центральной Африки привезли… Живой остался, но ребусами разговаривал.

– Точно, ребусами, – сказал Мунин. – А почему? Я у врачей спросил. Оказывается, в мозгу, как раз в лобной доле, есть двигательный речевой центр. Называется – центр Брока. Если этот центр повреждён, у человека распадается грамматика. То есть он говорить может, но путает время и падежи, тормозит, забывает слова, начинает искать другие… ну, синонимы какие-нибудь, чтобы смысл сохранить… Опять путается и в результате тормозит ещё больше. Это и есть афазия.

Одинцов уложил шампуры с мясом над жаркими углями – плотно, один к одному, – и вытащил из пачки сигарету.

– Родное сердце, – прикуривая от мангала, сказал он Мунину, – сделай милость, не надо меня путать. У нас у всех… особенно у вас двоих, с лобными долями всё в порядке. И я, хоть убей, не пойму, зачем старое ворошить. Пей вино, ешь мясо, загорай… Соревнуйся вон с Евой!

Ева потянулась лоснящимся бронзовым телом и лениво предупредила:

– У нас в Штатах тебя взяли бы в тюрьму за расизм. Нельзя шутить про цвет кожи.

– У вас в Штатах ещё недавно негров линчевали, – огрызнулся Одинцов. – Ну хорошо, афроамериканцев, какая разница?.. И законы у вас дурацкие. Потому что негр – это чёрный человек, и ничего обидного в слове нет. И кожу твою я люблю больше всех на свете. А разговоры медицинские терпеть не могу.

Мунин подлил себе вина и сказал миролюбиво:

– Про медицину я для примера. Мы, пока искали Ковчег, вели себя, как тот мужик с афазией. Что-то местами переставляли, чему-то замену искали… тыкались, пыкали-мыкали… С грехом пополам нащупали что-то похожее на то, что должно было быть. Повезло. Теперь надо вглубь копать.

– Ты прав! – снова поддержала его Ева, переходя на английский. – Мне биологи на одном проекте рассказывали про интересный эксперимент. Смотри`те. Человек хранит в памяти сотню тысяч слов. Большой словарь, да? Вот такой! – Она растопырила длинные тонкие пальцы, показывая толщину словаря. – А нужное слово мы в нём находим за миллисекунды. Почему так быстро? Неужели успеваем каждый раз перебрать весь словарь? Так вот, учёные выяснили, что за смыслы слов отвечают те же зоны мозга, что и за действия…

Ева грациозно выскользнула из шезлонга; пересела к столу, за которым устроился Мунин, и продолжала, глядя на Одинцова:

– Смыслы заранее рассортированы в голове, чтобы искать было удобнее. Ты уже знаешь, где лежит то, что тебе нужно… О’кей, какого цвета трава?

– Зелёного, – глянув на лужайку и пытаясь уловить подвох, осторожно сказал Одинцов.

– Зелёного, конечно! Ты ответил быстро, потому что смысл слова «зелёный» хранится в той же части мозга, благодаря которой ты видишь цвет. А смысл глагола бежать хранится в зоне, которая управляет работой ног.

– И я о том же, – встрял довольный Мунин. – Что касается Ковчега, некоторые смыслы мы нашли. Теперь осталось понять, с какими действиями они связаны. Чтобы не случайно угадывать, а точно знать.

Хитроумные Мунин и Ева прекрасно понимали друг друга. Одинцов по-прежнему изумлялся полёту мысли своих компаньонов, но тогда, несколько дней назад, он не придал значения случайному разговору. Мало ли о чём болтают приятели за бутылочкой красного вина и сочным шашлыком! А теперь выяснялось, что у событий недавнего прошлого действительно есть скрытые смыслы, которые связаны с действиями…

…и ещё как связаны! Салтаханов убит, Ева перепугана и вынуждена бежать на другой край земли, а сам Одинцов стремительно наживает себе проблемы с российской полицией и ещё много с кем. Потому что манёвры неизвестного противника заставляют его действовать не только в ответ, но и на упреждение.

Наволочка, которую выдал Сергеич, пахла свежевыглаженным бельём. Одинцов глубоко вдохнул запах, напоминающий детство, намотал чётки Вараксы на запястье, как браслет, и вскоре крепко заснул.

6. Про привет из прошлого

Для того, чтобы скучать в Лондоне, надо быть по меньшей мере Оскаром Уайльдом из Ирландии…

…а Мунин был Муниным из России, и Лондон стал первым заграничным городом, куда молодой историк прилетел по приглашению Фонда кросс-культурных связей на целую неделю. Организаторы не оставили ему времени на скуку и втиснули в программу всё, что смогли.

Мунин мечтал побродить по городу и без спешки своими глазами увидеть Тауэр, здание Парламента, Вестминстерское аббатство, Трафальгарскую площадь с колонной Нельсона и прочие достопримечательности, которые известны любому российскому школьнику из курса английского языка. Но красотам британской столицы отводилась только часть последнего, седьмого дня, – на вечер которого были назначены прощальный ужин в компании руководителей Фонда и вылет обратно в Петербург. А до тех пор историку предстояло разрываться между выступлением в Лондонском Королевском обществе, лекциями, пресс-конференциями, большим интервью телеканалу ВВС и участием в популярном шоу. В программу входили закрытые мероприятия для деловой и культурной элиты. Наконец, директор-распорядитель Фонда доверительно сообщил:

– Летом Её Величество с супругом, как всегда, отдыхают в Шотландии. Есть вероятность, что вас пригласят для неофициальной встречи. Тогда мы с вами, конечно, слетаем на денёк в королевское имение Балморал. Это всего шестьсот миль к северу от Лондона.

Правда, приглашения не последовало, и перекраивать программу не пришлось, но когда из Петербурга позвонил Одинцов, у Мунина уже голова шла крýгом.

– Сегодня только двадцать второе, а я не знаю, как ещё три дня протянуть, – пожаловался он. – Всё галопом, до сих пор города толком не видел и язык стёр. С утра до ночи бла-бла-бла…

– А что ты хотел? Ты теперь звезда, привыкай! – посоветовал Одинцов и просил обязательно сообщить, если планы Мунина изменятся. – Я тут… хм… сюрприз кое-какой готовлю, и дело у меня к тебе есть… пока не срочное… Короче говоря, звони, когда назад соберёшься. И будь здоров, самое главное!

Историк в самом деле постепенно привыкал к роли звезды. Когда был найден Ковчег Завета, именно Мунину выпала честь сообщить об этом всему человечеству – Urbi et Orbi. Он превратился в знаменитость и на бесчисленных публичных выступлениях рассказывал, как удалось проникнуть вглубь истории современной цивилизации чуть ли не на три тысячи лет, раскрыть тайну трёх российских государей и найти Ковчег. С коллегами-учёными, конечно, разговор был особый, но у обывателей вскоре сложилось впечатление, что это Мунин лично проник в историю, раскрыл тайну и нашёл святыню.

Компаньонов такое положение дел вполне устраивало. Ева благоразумно держалась в тени, а о заслугах Одинцова и вовсе знали только члены международной комиссии, которая расследовала события, связанные с Ковчегом. Причём знали далеко не всё, и расследование продолжалось.

Мунин не кривил душой, уверяя Одинцова, что тайна Ковчега Завета до конца не раскрыта. Конечно, ему хотелось выглядеть всезнайкой – к удовольствию публики, но чем больше узнавал историк, тем больше становилось того, что ещё только предстояло узнать. Хорошо сказал то ли Сократ, то ли Демокрит: «Чем больше я знаю, тем лучше я понимаю, что ничего не знаю». И вспомнить слова древних мудрецов Мунину пришлось уже на следующий день после звонка Одинцова.

Двадцать третьего июля Мунин выступал с лекцией в Британской библиотеке. Тысячи любопытных желали взглянуть на того, кто сумел найти Ковчег Завета и даже прикасался к нему. Ради такого случая огромный центральный двор знаменитого здания возле вокзала Сент-Панкрас превратили в подобие концертной площадки. Мунин стоял за кафедрой с микрофонами на небольшой сцене и вещал с дружелюбной улыбкой:

– Я знаю, что в Британскую библиотеку может зайти кто угодно, даже иностранец, и даже гость из России вроде меня. Однако, по всей видимости, сегодня здесь собрались большей частью местные жители, и обращаться я буду в первую очередь к англичанам.

Перед Муниным пестрела огромная толпа; он говорил по-русски, а виртуозный синхронист из Министерства иностранных дел тут же переводил сказанное на английский, и мощные акустические системы доносили речь до слушателей в самых дальних уголках площадки.

– За время поисков Ковчега Завета для меня и моих коллег стала особенно очевидной близость между нашими странами, – говорил Мунин. – Близость не столько географическая, сколько духовная и историческая. Судите сами. Название «Англия» впервые письменно упомянуто в девятом веке. Оно происходит от имени народа, который переселился сюда с полуострова Ангельн, с востока Ютландии. Русь – это старое название России. Оно происходит от имени народа русь, который в том же девятом веке начал осваивать северо-запад моей страны. А откуда пришёл этот народ?

Видеокамеры транслировали изображение историка на экраны, укреплённые по красному кирпичу высоких стен вокруг двора. Мунин оглядел толпу и продолжал:

– Предводителем руси был Рюрик Ютландский. А Ютландия, как вы наверняка знаете, лежит между двумя морями: Северным и Балтийским. То есть первыми англичанами стали земляки и кровные родственники Рюрика. Они двигались из Ютландии на запад, через Северное море, и добрались до Британских островов. А Рюрик тем временем совершил переход на восток, через Балтику. Могу добавить, что Ангельн сегодня – это федеральная земля Шлезвиг-Гольштейн в Германии. В тысяча семьсот шестьдесят втором году герцог Гольштейна воцарился в России под именем Петра Третьего. Он был женат на германской принцессе, будущей императрице Екатерине Второй. Их сын стал императором Павлом, дети Павла – императорами Александром Первым и Николаем Первым, и так далее. Поэтому многие специалисты полагают, что российскую императорскую династию Романовых правильнее называть Гольштейн-Готторп-Романовыми.

Дальше Мунин говорил о том, что уже в десятом веке Этельстан Славный принял титул первого короля англичан. А на Руси ещё шестьсот лет не было единого монарха, и только великий князь Иван Четвёртый Васильевич по прозванию Иван Грозный стал первым русским царём.

– В этом качестве, как всем нам хорошо известно, царь Иван сватался к английской королеве Елизавете Тюдор, – говорил Мунин. – И если вспомнить, что Иван Грозный происходил из рода Рюрика Ютландского, его желание породниться с владычицей Англии выглядит вполне логичным.

Историк упомянул, что в то же время Иван был родственником последних императоров Византии. Его помазали на царство по древнему византийскому обычаю, который происходил от намного более древнего иудейского ритуала: в Ветхом Завете помазание означало волю Всевышнего.

– Царь Иван считал себя в полном смысле слова помазанником Божьим, – говорил Мунин. – Этим он принципиально отличался от других европейских монархов. Русский царь имел право написать польскому королю Стефану Баторию… – Мунин по обыкновению прикрыл глаза, вытаскивая из феноменальной памяти дословный текст. – «Мы государствуем от великого Рюрика семьсот семнадцать лет, а ты со вчерашнего дня на таком великом государстве, тебя первого из твоего рода по Божьей милости избрали народы и сословия королевства Польского, и посадили тебя на эти государства управлять ими, а не владеть ими».

Мунин открыл глаза и снова обвёл взглядом многотысячную толпу слушателей.

– Попробуйте почувствовать то, что чувствовал царь Иван, – сказал он. – Попробуйте почувствовать разницу между управляющим и владельцем. Разницу между выборным королём и тем, кому власть дана свыше. Понятно ведь, что между ними непреодолимая дистанция!..

После выступления для Мунина устроили экскурсию по закоулкам библиотечного здания, куда не допускали простых смертных. Компанию гостю из России в путешествии к сокровищам составили глава Фонда кросс-культурных связей, переводчик и несколько сопровождающих.

Они посмотрели на самую древнюю в мире печатную книгу-свиток «Алмазная сутра», где почти тысячу двести лет назад китайские мудрецы описали чувства и мысли Будды. Мунина привела в восторг ровесница «Сутры» – единственная сохранившаяся рукопись древнего англосаксонского эпоса «Беовульф». Великий воин, заглавный герой поэмы, навёл историка на мысль о подарке для Одинцова. Мунин спросил у милой седовласой директрисы библиотеки, есть ли возможность купить факсимильное издание «Беовульфа».

– Мы вам его подарим от Британской библиотеки, – с любезным кивком ответила директриса и призналась: – А я думала, что вас уже ничем не удивишь. Ведь вы держали в руках Ковчег Завета со скрижалями…

Она вздохнула с профессиональной завистью, но насчёт диковинок очевидно слукавила, поскольку вслед за «Беовульфом» в особом хранилище гостям был показан древний пергамент, испещрённый письменами.

– Это Синайский кодекс, – торжественно объявила директриса, – старейший в мире перевод Библии на греческий язык, ему тысяча шестьсот лет. Здесь Новый Завет целиком и Ветхий Завет почти полностью. Текст прекрасно сохранился, он ещё не искажён переводчиками и переписчиками последующих веков. С его помощью учёные восстанавливают библейские стихи в исходном виде… За это сокровище мы не устаём благодарить вашу страну.

Коротко стриженная седая голова директрисы снова склонилась в сторону Мунина. Женщина рассказала, как император Александр Второй после долгих переговоров за девять тысяч рублей золотом выкупил кодекс у монахов мужского монастыря святой Екатерины на Синае.

– А в тысяча девятьсот тридцать третьем году советское правительство продало его Британскому музею. – Улыбка директрисы сделалась несколько саркастической, и в голосе продолжала звенеть гордость: – Русские запросили за Синайский кодекс сто тысяч фунтов, сегодня это больше пяти миллионов. Наши музейщики собрали всю сумму за один день.

Теперь уже пришёл черёд Мунина вздыхать, и директор Фонда примирительно сказал ему:

– Вы сами упомянули многовековые связи между Россией и Англией. Отношения наших стран всегда были сложными, но в какой большой семье родственники живут просто?.. Я не знаю, какие ещё сюрпризы приготовила уважаемая хозяйка, но полагаю, она обязательно покажет вам ещё один раритет. Это библия интереснейшего человека, известного в России под фамилией Ульянов.

– В России он скорее известен под псевдонимом Ленин, и для меня действительно сюрприз, что у него была Библия, – ответил Мунин.

Он представил себе знаменитого большевика, который сейчас лежит в Мавзолее на Красной площади в Москве, а в начале двадцатого века действительно жил в Лондоне и устраивал съезды своих единомышленников. С образом гонителя попов и безбожника Библия никак не сочеталась.

Директор Фонда кашлянул в кулак и переглянулся с библиотечной директрисой, которая сказала:

– Прошу прощения, мистер Мунин. Мой коллега недостаточно корректно выразился. Речь о другом Ульянове. Вы так увлечённо рассказывали об Иване Грозном, и он сыграл такую важную роль в ваших поисках Ковчега Завета, что я действительно хотела показать вам Библию, которую царь Иван подарил Джерому Горсею…

Кровь бросилась в голову Мунина, и он покраснел, как школьник. Вот они, Сократ с Демокритом! Чем больше я знаю, тем меньше я знаю… Вот он, Соломон-Екклесиаст, который предупреждал, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, умножает скорбь!

Мунин перемудрил – и стоял с пунцовыми щеками: ему пришло время скорбеть. Позор, позор! После разговора про советскую власть и Россию фамилия Ульянов самым естественным образом напомнила историку про Ленина. Хотя в разговоре об Иване Грозном единственной ассоциацией был бы именно Джером Горсей. Молодой историк хлопнул себя по лбу и попытался улыбнуться:

– Чёрт возьми, ну конечно!

Заглаживая промах, он вывалил своим спутникам всё, что знал про англичанина. Джером на русский лад – это Ерёма; имя его отца Уильяма Горсея москвичи тоже упростили – он стал Ульяном, и гость из Англии в результате оказался Еремеем Ульяновым.

Горсей-Ульянов провёл в Москве семнадцать лет. Сперва он занимался торговлей, но позже был отправлен Иваном Грозным с тайной дипломатической миссией в Лондон к Елизавете Тюдор. От королевы посланец вернулся в статусе придворного дипломата, провёл у московитов несколько лет – и опять поехал в Лондон, с поручением уже от следующего русского царя, Фёдора Ивановича. В следующий раз Горсей-Ульянов проник из Англии в Россию нелегально, чудом избежал казни, был выслан, а потом снова прибыл в Москву законным путём – как британский посол – и в конце концов удостоился посвящения в рыцари…

– Ваш соотечественник оказал моей стране неоценимую услугу, – восторженно говорил Мунин. – Его записки о России феноменальны… Да что там, они гениальны! Это же настоящий подвиг – двадцать лет писать книгу! Это уму непостижимо… И какую книгу! Любой, поверьте моему слову, – любой, кому нужны сведения об Иване Грозном, его сыне царе Фёдоре и о Борисе Годунове, обязательно пользуется записками Горсея. И я пользовался. Хоть про государственное устройство, хоть про политическую борьбу, хоть про взаимоотношения с Англией – всё оттуда. Другого такого источника просто нет.

Директор Фонда покивал: