Текст книги "Святитель Филипп Московский. Вехи русской православной истории"

3. Сретение

От белокаменного града,

Сквозь ласковый осенний день

Стремглав несется кавалькада

Под шепот русских деревень.

Желтеют убранные нивы,

Приятный ветер холодит

Чело, взвевает плащ игриво

И остужает жар ланит.

То мчится светлый князь Димитрий

С дружиной ближней в славный скит:

Там Богом данный власти скипетр

Он словом правды освятит.

Под дробь копыт, мельканье сосен

Тускнеет, съежившись, беда,

И мысль Димитрия уносит

В не столь далекие года.

Перед кончиною святитель,

Призвав Димитрия, просил

Почтить Троицыну обитель –

Оплот духовных русских сил.

Где светлый гений Провиденья –

Игумен Сергий – врачевал

Людские души в час сомненья

И кающихся привечал

С любовью: сирых ли, убогих,

Мужей ли, жен, в сукнах, в шелках,

Бояр, купцов, монахов строгих –

И сеял в душах Божий страх.

Явились долгие беседы

С Алексием: о том, что день

Страды грядет. Минуют беды,

И благодати Божьей сень

Сойдет на русские равнины,

Укроет веси и поля.

Тогда навек ярмо отринет

Святая русская земля.

И милостью Небес согрета,

Русь разорвет кольцо мытарств

И укротит державным светом

Сонм неприязных государств.

Князь был в сомненьях и тревоге

За люд простой, за княжий стол,

Но с думой светлою о Боге,

Склонившись, в келию вошел.

Там при свечах под образами,

Сосредоточенно молясь,

Стоял с закрытыми глазами

Безмолвный Сергий. Светлый князь

Приблизился, перекрестился,

И в двух шагах от старца сам

Теплом молитвенным омылся,

Воззвав беззвучно к Небесам.

Привычное окончив бденье,

Игумен повернул свой лик

К Димитрию без удивленья –

Он нужды знал земных владык,

Заботы люда знал простого

И первым разговор почал:

«Присядем, княже. Молви слово,

Поведай мне свою печаль».

На миг молчанье воцарилось,

И молвил тихо светлый князь:

« И Божий гнев, и Божью милость

Я знал, пред Богом не таясь;

Отдохновенья и покоя

От мне назначенных трудов

Не чаял – воевал и строил,

Сбирая Русь с младых годов.

То были, отче, испытанья,

Да нынче – сущая беда:

Вспомин Батыева преданья,

Преддверье Божьего суда.

Мамай собрал тьму тем. Согласья

Не ищет он – идет казнить.

Без милосердья, без участья…

Открой же, отче, как мне быть?

Литва опять идет войною

С Мамаем лютым заодно;

Не все князья, к тому ж, за мною –

Как с темных дней поведено.

В сю злую пору, ох, как ясен

Мне резвых тверичей резон.

А плач рязанцев? Смысл их басен?

Спасет ли их от лиха он?

И Нижний Новгород сподвигнуть

Не дал Господь в святой поход –

Не всяк в бою рискнет погибнуть,

Вкушая рабства горький плод.

Печалясь, каюсь, святый отче:

Хотел мошной я мир купить,

Да узурпатор знать не хочет

О выходе – идет губить.

По думе, не по наущенью,

На неудачливом торгу,

Чтоб избежать опустошенья,

Я откуп обещал врагу.

Не гнев в груди моей клокочет,

Жжет боль. Вести ли рати встречь

Иль ждать покорно? Святый отче,

Как Русь от гибели сберечь?»

Тогда ответствовал мудрейший,

И речь его была проста:

Спасенье от напасти злейшей

В трудах и вере во Христа.

Уже провидя все и зная,

Десницей легкой осенил,

Димитрия приободряя,

И взор далече устремил.

«Увы, страх порубежных княжеств,

Как сон поруганных невест:

Им слаще ханской длани тяжесть,

Чем власть Москвы. Но с нами крест.

Рязанский край досель в руинах –

Послед Мамаевой резни,

И Нижний пуст наполовину

Набегом. Боже сохрани!

Тверского ж князя зависть гложет

За стол владимирский. Знать, он

С тобою примириться сможет,

Лишь силой правды укорен.

А то, что мир хотел с Мамаем

Без крови, княже, сторговать –

Не грех: твою мы сметку знаем.

О том не будем горевать.

Бог так судил, что выбор этот

Уряжен, князь, не от тебя.

Исполнись отчичей заветом –

Архангелы с небес трубят,

Зовут на бой без промедленья.

Уйми недужных мыслей грусть,

Воюй врагов без сожаленья –

И ты спасешь Святую Русь.

Будь светел мыслию живою –

В сем мире краток наш постой –

Будь чист пред Господом душою,

И свято веруй в Крест Святой.

Иди навстречу супостату

Тебе назначенным путем,

И тать свою получит плату

Сполна. Мужайся. Знай о том».

Провидец встал и крест широкий

На князя твердо положил –

Бестрепетный и одинокий –

И к расставанью пригласил:

«За тем, чтоб тяжкий гнет решенья

Нетленьем вечности скрепить,

Прими мое благословенье.

Да не прервется жизни нить.

Пора дел чудных и великих

Грядет, – сказал, – Господь наш свят!»

И опочил на княжьем лике

Святого старца мудрый взгляд:

«В молитве строгой вдохновенных

И дерзких в праведном бою

Возьми сих иноков смиренных

В дружину ближнюю свою».

По зову брянские бояре

И слуги Господа теперь

Ослябя с Пересветом в паре

Протиснулись с почтеньем в дверь.

За сим Димитрий просветленный

Поцеловал сухую длань

Провидца, умиротворенный,

Приуготовленный на брань.

Призвав двух иноков достойных,

Покинул старца светлый князь.

Через плечо надел спокойно

Меча златую перевязь.

Сомнений не было оттоле,

Его судьба предрешена:

Пусть судит Бог на бранном поле,

Коль не судила мир мошна.

В сей день дружина причастилась

Святых спасительных Даров

И обрела Господню милость –

Иной, нетленной, жизни кров.

4. Праздник Рождества Пресвятой Богородицы

Туман над полем Куликовым

Струился медленной рекой,

Рассвет секирою багровой

Ощупывал ночной покой.

Еще дремало все, и стыло,

И ждало первого луча…

Все ждало Божьего светила

И взмаха княжьего меча.

Стремясь сквозь сон тягучей бездны

Холопства, стыд и страх поправ,

Течет тугой поток железный

Вливаясь в горло переправ.

За Дон, за Дон стремятся вои,

В простор, где грозный враг не спит,

Где им расстаться с головою,

Быть может, вскоре предстоит.

А к небесам молитва плавно

Текла: верша свой истый труд,

Весь причт молился православный

И с ним весь православный люд.

Когда огромное светило

Короновало окоем

И амальгамой окатило

Простор и все, что стыло в нем,

Туман рассеялся. Незримо

Витал над полем Божий Дух,

И грозный миг неотвратимый

Был близок. Напрягая слух,

Стояли рати. Ветер влажный

Блуждал меж сомкнутых рядов.

Две силы встретились, и каждый

Разить был недруга готов.

Вдоль войск гарцующие кони

Носили статных удальцов,

И виден был как на ладони

Неустрашимый строй бойцов.

Решимость воев, их горенье

К победе видел светлый князь,

И, обретая вдохновенье,

Вскричал, душой возвеселясь:

«Обрушим меч наш справедливый

На нечестивый пьедестал!

Воспрянем, братья! День счастливый,

День очищения настал!

Так зачерпнем же полной чашей

Отваги. Справим торжество

Святой Царицы веры нашей,

Восславим Девы Рождество!

Придем к своей благой награде –

Иной исход в сей день негож:

Коль победим – то Бога ради,

Поляжем – ради Бога тож».

Вот Челубей-мурза, кирасой

Сверкнув, отъехал. Пересвет,

Укрытый только черной рясой,

Коня ему пустил вослед.

Вот, разойдясь на сто саженей,

Навстречь друг другу понеслись

И… пали оба. Крик смятенный

Двух войск вознесся, было, ввысь

И смолк. И взмах меча желанный

Постановил на поле власть

Жнеца с косою окаянной

И сеча злая началась.

……………………………….

Когда на поле Куликовом

Почил недвижный свет луны,

Казалось, гнет, ярмо, оковы –

Все с русской сброшено спины.

Единственное, что осталось,

Пространство праведной страды:

Небес смертельная усталость

Над полем сломленной беды,

Веселая решимость мертвых

И радость скорбная живых,

Кровавый пот ладоней стертых

И лютой сечи страшный жмых.

Отсюда Русь несет поныне

В зените Дмитриевых грез

Простые истины-святыни:

НАРОД! ОТЕЧЕСТВО! ХРИСТОС!

31 октября 2005 года

Из цикла «Человек»

На заре

В моих глазах – упрямая тоска.

Я, крадучись, дошел до края леса

И в степь гляжу. Земля моя плоска,

А воздух чист и не имеет веса.

Так вот какой он, край моей земли…

Что там за ним?.. Молчит чужое поле.

Встает заря. Краснеют ковыли,

Но одиноко дикое приволье.

Копье до боли судорожно сжав,

Я сделал шаг… и, к травам припадая,

Сглотнул слюну. Язык мой стал шершав,

И кровь вскипела в жилах молодая.

Как я посмел? Что скажут старики?

Там леса нет. Там мир необитаем.

Нет. Дальше мне нельзя… Там нет реки…

Так что же там за тем небесным краем??

Я распрямился. Отступил назад.

Но кремневый направил наконечник

В чужую даль, где облака висят

Над краем мира вольно и беспечно.

Я знать не знал, что в той чужой дали,

Встав в полный рост, на лес глядит пытливо

Подобный мне. Безмолвны ковыли,

И рядом конь потряхивает гривой.

Заря растет, чиста и высока.

В чужих глазах мерцает опасенье.

И наша встреча, видимо, близка.

Но я – в лесу. А он – в недоуменье.

Гунны

Где гуннов тьмы крушили с гиком

Вальяжность сонной маяты,

К утру взошли на поле диком

Псалмы поющие цветы.

И растворяясь в свете белом,

На поле пролитая кровь

Кричала криком оголтелым…

И снова был закат багров.

Номад суровые кочевья

За солнцем вслед на край земли

Текли дорогой многодневья,

И реки крови вслед текли.

И мне казалось, что в кибитке,

Меж двух огромнейших колес,

В очередной своей попытке,

Я в колее кровавой рос.

И это было мне привычно…

И, вскоре, встав на стремена,

Я с перекошенным обличьем

Крушил чужие времена.

И ветер выл от страшной боли,

Срывая в ярости слепой,

Цветы, поющие на поле –

Чужой истерзанный покой.

Спустилась ночь, а с ней затишье.

Притих усталый гуннов стан.

Лишь вдалеке гремит, чуть слышен,

Чужой тревоги барабан.

Похлебки взбалтывая жижу

В котле над жарким очагом,

Я утра жду. И бой предвижу

С объятым ужасом врагом.

Итальянский берег. Море.

Синяя вода.

Я расстанусь с ними вскоре,

Улечу туда,

Где под серыми дождями

Колея блестит,

Где шершавыми ветвями

Липа шевелит.

Где ветра гуляют в поле

В шапках набекрень,

Не дивясь печальной доле

Мокрых деревень.

Где речушка терпеливо

Гладит берега;

Где сойдут к утру на нивы

Чистые снега.

Где тебя увижу снова,

Молча обниму…

И не надобно иного

Сердцу моему.