Текст книги "Санаторий (слова и предметы)"

Водворение в комнате

«Санаторишко-то захудалый, – говорил Таль, пока они с Влошичем шли по длинному коридору, разыскивая Германа Осиповича. – Чего только нас сюда понесло! Посмотри, какие стены!» С этими словами он отковырнул от стены кусок штукатурки величиной с ладонь и хлопнул им Влошича по плечу. Тот закашлялся от попавшей ему в нос известковой пыли. «Запасись терпением, – сказал Влошич. – Тебе здесь еще понравится». «С чего ты это взял?» – «Я на это надеюсь». «Если не понравится, ты мне поплатишься за это», – сказал Таль.

В этот момент, не успел Влошич высказать свое удивлением этими словами, они увидели толстяка, с которыми разговаривали у ворот «Вешнего дня». «Послушайте, милейший! – окликнул его Таль. – Будьте добры, удалите из нашего номера старую женщину!» «Почему я?» – спросил, оборачиваясь, толстяк. «Вы же представились администратором, вот и приведите наш номер в божеский вид. Даю вам пять минут, а не то, честное слово, я тут вам все разнесу в пух и прах!» – Таль уже не на шутку рассвирепел. «Да я никакой не администратор, я представился им только для того, чтобы избавить беднягу Германа Осиповича от ваших домогательств, – сказал толстяк. – Однако вы, как видно, вовсе не утихомирились, а наоборот, только разорались еще больше. До чего же трудно с вами, отдыхающими! Лучше уж вам сразу уехать отсюда, чем так терроризировать персонал». «Каких еще домогательств?» – опешил Таль. «Все вас не устраивает и все вы чего-то требуете от Германа Осиповича, – объяснил толстяк. – Просто как дурак, честное слово!» «Вот я тебе по роже съезжу, будешь знать тогда, кто тут дурак!» – пригрозил ему Таль. «Вы еще смеете мне угрожать?» – налился кровью толстяк. Тут Таль, действительно, ударил его по лицу, на котором остался огромный баклажанного цвета след от кулака, похожий на вмятину в гнилом фрукте. «Надо же, пропечатались все костяшки», – удовлетворенно сказал Таль. Толстяк заверещал, и, повизгивая, как поросенок, скрылся.

Тут на шум явился, наконец-то, сам Герман Осипович. Мы забыли сразу сказать, что был человек двухметрового роста, с крупным лицом, на котором все черты казались по меньшей мере в полтора раза преувеличенными, и костлявыми оттопыренными ушами. Эти уши, круглые, большие, как лопухи, при ходьбе его даже покачивались, и это выглядело до того нелепо, что Таль с Влошичем залились хохотом. Они чуть животы себе не надорвали. «Выселите из нашего номера старуху!» – повторил ему Таль свое первоначальное требование. «Если вам это нужно, сами и выселяйте!» – сказал Герман Осипович. «Давайте нам тогда другую комнату», – сказал Таль. «Свободных нет, – сказал тот. – В других еще большие сложности». «Тогда идемте с нами выселять старуху!» – сказал Таль. На этот раз Герман Осипович вздохом выразил свое согласие.

Многого добиться Талю, впрочем, не удалось, потому что Герман Осипович так и не пошевелил даже пальцем: он только присутствовал при процессе выселения. Рядом с ним стоял Влошич, в то время, как Таль вытаскивал в коридор вещи несчастной Иеремии. Та забилась в угол и закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Таль вынес ее вместе с последним чемоданом. «Изверги!» – прокомментировал эти действия Герман Осипович. «Изверг – вы, а не я, – сказал Таль, вручая ему старуху. – Берите ее и селите в своей собственной квартире, пока не найдете другого решения». С этими словами он втолкнул в номер Влошича, вошел туда сам, захлопнул дверь и запер ее на ключ.

Черненко и обрезанная комната

«Ну и дрянные же здесь номера! – воскликнул Таль. – Ни тебе телевизора, ни отдельного санузла. Вообще ничего нет, только какие-то койки тюремные. Спасибо хоть на том, что их две». «На чем же мы будем спать? – спросил у него Влошич. – Постельное белье тут осталось от старухи». «На нем и будем, если ты не раздобудешь другого, – сердито сказал ему Таль. – Я и так достаточно сделал для того, чтобы мы могли здесь устроиться». Влошич было фыркнул, но тут Таль принялся расхаживать по комнате, так угрожающе пыхтя и сжимая кулаки, что он предпочел промолчать.

Помещение, и правда, было не ахти. Во-первых, очень тесное – настолько, что высота его превышала и длину, и ширину, а потолки тут были низкие. Во-вторых, в нем действительно не имелось вообще никакой мебели кроме двух коек. В-третьих, не было даже обоев: стены вместо этого замазали странным красноватым раствором, и казалось, что они состоят из сырого мяса. В помещении стоял почему-то неприятный холод, хотя на улице была теплынь; Таль попробовал было открыть окно, но оно, все в трещинах, перекошенное, заклинило. Оно было разделено на четыре части, но только в одной из них было вставлено стекло: вторую закрывал какой-то кусок пластмассы, а третью и четвертую – номер газеты «Известия» от 12 марта 1985 года. «Много внимания уделял Константин Устинович Черненко последовательному проведению курса на совершенствование развитого социализма, – прочитал на листе газеты Таль. – На решение крупных задач экономического и социального развития, повышение благосостояния и культуры советского народа, на дальнейший подъем творческой активности масс, улучшение идеологической работы, укрепление дисциплины, законности и порядка». «Вот дела, ты только посмотри! – сказал Таль Влошичу. – Это же Черненко умер!» «Что? – опешил Влошич. – Что за чушь ты несешь?» «Да я говорю, что Черненко умер, тут старая газета, посмотри», – тянул его за рукав Таль. «Ты лучше скажи, кто будет спать на койке под углом», – отмахнулся от него Влошич.

Дело в том, что комната эта была угловая, под скатом крыши, и одна из ее стен шла углом, косо нависая над одной из кроватей. Это очень взволновало Влошича. «Ты и будешь», – сказал ему Таль. «Нет, не хочу! – испуганно сказал Влошич. – У меня боязнь: что, если на меня опрокинется потолок?» «На тебя он, значит, может опрокинуться, а на меня нет? – спросил его Таль. – Нет уж, дружище, ты меня затащил в эту отвратительную дыру, а мне приходится за тебя все делать, так я по крайней мере буду спать на хорошей кровати». «Но она ничем не лучше, – жалобно сказал Влошич. – Просто у меня есть боязнь, а у тебя нет, вот и уступи мне, пожалуйста». «Ни за что! – отрезал Таль. – Сам эту кашу заварил, сам ее и расхлебывай!» Влошичу оставалось только, понурившись, покориться.

Оговорки Таля

«Давай теперь осмотрим санаторий, узнаем, есть ли здесь какой-то распорядок дня, может быть, прогуляемся по окрестностям», – сказал Влошичу Таль, с одной стороны примирительно, но с другой – давая понять, что поблажек не будет. «Никуда я не пойду, – обиженно ответил Влошич. – Раз ты так со мной обращаешься, иди один». – «Вот и пойду!»

Таль вышел в коридор, с грохотом захлопнув дверь – желая показать свое недовольство поведением приятеля. К его удивлению, Иеремия все еще сидела в коридоре у двери, точнее, она даже разлеглась на своих вещах, которые так и были в беспорядке разбросаны по полу. «Вы все еще здесь?» – спросил Таль таким тоном, будто приказывал ей немедленно убираться. «Ползучий негодяй, а вы – мерзавец!» – злобно прошипела ему в ответ Иеремия. «Ползучий?» – не понял Таль. – «Да, Герман Осипович Ползучий». – «Это у вас ругательство такое?» – «Нет, это его фамилия». «А, – сказал Таль. – Это понятно, и все-таки незачем вам тут лежать вы проход загораживаете». «А я вот так и буду тут лежать, пока не умру, – заявила Иеремия. – Я вам объявляю голодовку». «Да пожалуйста, мне-то что», – сказал Таль и ушел.

Он отправился искать Германа Осиповича, чтобы узнать у него время обеда и все порядки в санатории: от нервотрепки у него не на шутку разыгрался аппетит. Однако администратор снова как сквозь землю провалился. Более того, Талю по пути не встретилось ни единой живой души, хотя из номеров раздавались подозрительные вздохи, охи и хриплый кашель. Этот кашель даже преследовал Таля: как только он подходил к очередной двери, обитатель комнаты разражался внутри душераздирающей «очередью», которая затем, словно рикошетом, передавалась в следующий номер. Скоро уже зашелся весь коридор; впечатление было такое, что вокруг Таля собралась целая свора собак, захлебывающихся лаем, готовых наброситься на него и разорвать на части. «Зоопарк какой-то! – подумал, перепугавшись, Таль. – Вдруг там действительно не люди, а псы? Еще повыскакивают, накинутся – полетят клочки по закоулочкам! Впрочем, даже если там все-таки люди, этот их „концерт“ представляет для меня не меньшую опасность – ведь они, значит, все чем-то больны, я могу заразиться от них и умереть. Надо будет взять это на заметку и держаться особняком».

Между тем, Таля раздражало до бешенства, что он никак не может найти администратора. Здание санатория – старинный двухэтажный дом с одной колонной и треугольными окнами – было совсем небольшим, а отыскать тут что-либо оказалось очень трудно. Герман Осипович запропастился, как иголка в стоге сена. Коридоры, конечно, тут не могли быть очень длинными, зато они были извилистыми, и Таль совсем растерялся. Помимо прочего, его сбивал с толку еще и непрекращающийся кашель из номеров.

Услышав с лестницы, ведущей в подвал, грохот и позвякивание, Таль решил, что найдет там сантехника или рабочего, у которого можно будет хоть что-то узнать, и спустился. К его удивлению, именно там он обнаружил неуловимого Германа Осиповича: тот, вооружившись гаечным ключом, ковырял что-то в большом металлическом баке. Администратор, стоя на четвереньках, просунул голову под трубу, а рядом с ним расположилась в кресле грузная дама лет пятидесяти. Она вышивала, строго поглядывая на Германа Осиповича.

«А эту гадюку ползучую вы так и не убрали от моей двери!» – громко закричал Таль, обрадованный, что наконец-то добрался до администратора. Тот от неожиданности дернулся, больно ударился головой о трубу, затем, потирая ушибленную макушку, поднялся на ноги и отряхнулся. Женщина в кресле подняла глаза и устремила на Таля подозрительный взгляд. «Вы что же это, обзываете меня?» – спросил, побледнев и крепко сжав в руках гаечный ключ, Герман Осипович. «Пока нет, – сказал Таль, – я просто требую убрать эту дрянь». «Но моя жена не носит мою фамилию, ее фамилия – Македонская», – с достоинством сказал администратор. «Я говорю не про нее, а про ту мерзкую старуху у меня под дверью», – сказал Таль. Только тут он вспомнил, что «Ползучий» – это фамилия Германа Осиповича; судя по всему, это слово запало ему в голову после разговора с Иеремией, вот он и употребил этот эпитет, забыв о его другом значении. Теперь собеседники поняли друг друга, но жене Германа Осиповича, очевидно, крайне не понравилось, что муж отнес выражение «гадюка ползучая» на ее счет; она даже побагровела от ярости.

«Никто вам не будет ее убирать! – гаркнула она. – Сами пошевелитесь и уберете! Ишь ты, шустрый какой, сам нагадил, а сваливает все на нас». «Нет уж, простите, я тут вовсе ни при чем, – настойчиво сказал Таль. – Вы обязаны были предоставить мне с другом свободную комнату». «Нет уж, это вы нас извините, а только проваливайте», – сказала жена Германа Осиповича и указала Талю на дверь. «Подождите, подождите! – замахал руками Герман Осипович, которого встревожило такое развитие разговора. – Мы с этим потом разберемся, а вы зачем пришли?» «За этим и пришел, – сказал Таль. – И если вы сегодня же эту гадину ползучую не уберете, вам несдобровать!» Он нарочно еще раз употребил это выражение, чтобы показать, что не боится даже жены администратора, не то что его самого. «Разберемся», – неопределенно сказал Герман Осипович. «А еще когда у вас здесь обед, и какие вообще порядки?» – спросил Таль. «А у нас обеда нет, – развел руками Герман Осипович. – Сами поедите, что хотите, есть только буфет, но он платный. А порядков тоже никаких нет, но есть только обходной лист, который вы должны заполнить». «И как же я его заполню?» – спросил Таль. «Вы его возьмете, отметитесь у нашей охраны, у меня здесь сразу же, еще в буфете и в медпункте», – сказал Герман Осипович. «Это зачем?» – осторожно спросил Таль. «У меня – регистрация, в охране – чтобы делов не натворили, а в медпункте – чтобы удостоверить, что они с себя снимают всякую ответственность за ваше здоровье», – сказал Герман Осипович. «Вот еще новости! – воскликнул Таль. – Зачем же тогда медпункт, если они снимают ответственность?» «А он затем и нужен, чтобы к нам претензий не было, – объяснил Герман Осипович. – В нем и врача-то нет, правда, они могут его вызвать, но не обязаны этого делать. Медпункт у нас для того, чтобы оформлять этот отказ от ответственности». «Но как же это! – воскликнул Таль, вспомнив душераздирающи хриплый кашель в коридоре. – Ведь у вас здесь содержится много больных!» «В том-то и дело, – сказал Герман Осипович. – Мы же пансионат, а не больница. Они вот болеют, случается, что и умирают, мы не хотим проблем себе из-за этого нажить». «Ну и порядочки же здесь у вас!» – изумился Таль. Он был возмущен до глубины души, но так растерялся, что не знал, как это выразить. Его очень смущал и грозный взгляд жены Ползучего: видно было, что эта могучая баба, хотя и тиранит мужа, но очень помогает ему в трудных ситуациях с клиентами. Он вероятно, для этого-то ее и завел. «Ладно, давайте ваш обходной лист, а там посмотрим», – сказал Таль, почувствовал, что сейчас у него не хватит сил воевать с этой парой. «Пожалуйте за мной», – сказал Ползучий. Они проследовали вглубь подвала; Герман Осипович щелкнул выключателем и загорелась подвешенная к потолку лампочка. Выяснилось, что она висела прямо перед лицом Таля – в темноте тот этого не разглядел; она включилась так неожиданно и ярко, что он отшатнулся и еще почти полминуты, ослепленный вспышкой, ничего не видел.

Прямо в подвале стоял письменный стол, на котором Герман Осипович сейчас разложил документы; он уже достал обходной лист, поставил отметку о регистрации и печать. Выяснилось, что он и является директором «Вешнего дня», а главным бухгалтером была его жена, которой он тут же подобострастно поднес бумагу. «Это что же, ваша контора расположена прямо в подвале?» – не понял Таль. «Да, – объяснил Ползучий. – Дело в том, что здесь часто бывают неполадки с отоплением и водоснабжением, приходится заниматься починкой – что я и делал, когда вы пришли. Поэтому мы решили заниматься делопроизводством прямо здесь – так я быстрее успеваю среагировать, например, на протечку. Коммуникации очень старые, износились, бывает, что выключается свет. Я поневоле и электрик, и сантехник, зато и зарплату получаю сразу за несколько должностей» «Но вы же сами директор и распределяете деньги», – заметил Таль. «Нет, – объяснил Герман Осипович. – Деньги распределяет жена, она и платит мне зарплату» «Ах, вот оно что!» – сказал злорадно Таль и ушел.

Злоключения Таля с обходным листом

«И зачем только я ввязался в эту затею с санаторием? – думал Таль, рассеянно разглядывая выданный ему обходной лист. – Я здесь прямо как арестант какой-то, а не отдыхающий, даже противно». Он успел трижды пожалеть, что поддался на уговоры Влошича, тем более, что тот теперь устранился от решения всех стоящих на их пути проблем, предоставив Талю бороться с трудностями в одиночку. «И все-таки, я и его заставлю заняться делами», – подумал Таль.

Прежде всего по обходному листу он решил отметиться у охранников: самое неприятное – объяснение в медпункте, где он решил обязательно добиться права на бесплатное лечение – лучше было отложить напоследок. К счастью, Герман Осипович подробно объяснил Талю, где что находится на территории пансионата, и тот уже начинал немного ориентироваться здесь.

Приблизившись к воротам «Вешнего дня», Таль с удивлением понял, что оркестр, который репетировал, когда они с Влошичем прибыли в «Вешний день», состоял как раз из сотрудников охраны. В старом фургоне без колес, где они были вынуждены ютиться, как рабочие стройки во временном городке, висели на стенах музыкальные инструменты и листы с нотами. Сейчас охранники обедали: усевшись за круглым столом, они хлебали щи из огромной общей миски, залезая туда деревянными ложками. Чтобы было удобнее есть, они расстегнули свои рубахи и выпятили животы. «Здорово!» – сказал им Таль, войдя в фургон, однако за стуком ложек и хлюпаньем его не расслышали. Таль хотел было подойти к столу и похлопать по плечу своего знакомого толстяка, чтобы привлечь к себе внимание, но потом как-то оробел, подумал, что невежливо отрывать людей от еды, и остался стоять в дверях.

Наевшись, некоторые из охранников принялись звонко хлопать себя по животам; другие, играя, кидались друг в друга вареной капустой, третьи, стуча ложками, требовали добавки. Поднялся невообразимый гам. Таль чувствовал себя не в своей тарелке; обалдев от шума и возни, он думал уже зайти попозже, как вдруг на него обратили внимание. «А, это вы! – недружелюбно крикнул ему знакомый толстяк. – Никак натворили чего-нибудь и явились с повинной?» «Что за бредовые выдумки! – возмутился Таль. – Я пришел с обходным листом». «Ах, вот оно что, ну смотрите у меня, – погрозил ему пальцем толстяк. – Будете обижать Германа Осиповича или Александру Филипповну – так вас вздуем, что живого места не останется! Она нам уже жаловалась, да велела пока повременить; вот если еще будут от вас неприятности – тут уже вздуем!» «Что еще за Александра Филипповна? – спросил неприятно удивленный этими словами Таль. – И с какой стати вы мне угрожаете – я же тут гость, в конце концов». «Разве вы не знаете? – спросил толстяк. – Александра Филипповна – жена Германа Осиповича Ползучего» «А, гадина ползучая!» – сказал с усмешкой Таль. Охранники были так поражены этой дерзостью, что разом прекратили свои шалости и застыли с открытыми ртами и ложками в руках. «Советую вам так не шутить, – сказал Талю, с трудом сохраняя спокойствие, толстяк. – А то это может очень плохо для вас кончиться, настолько плохо, что вы себе даже не представляете» «А вы дурака не валяйте!» – грубо ответил Таль, суя ему в нос обходной лист. Толстяк взял лист своими жирными, в супе, руками, тщательно прочитал его, словно подозревая здесь какой-то обман, отошел вглубь фургона и вернулся с какими-то бумагами. «Подпишите вот здесь», – сказал он Талю. Тот еще более подозрительно оглядел принесенные бумаги. «Что это вы мне притащили! – сказал Таль. – Первое – обязательство соблюдать правила внутреннего распорядка, „не буянить“, „не шуметь“ и „слушаться сотрудников пансионата“ под угрозой денежного штрафа, а второе – подтверждение, что „администрация пансионата никакой ответственности за мою безопасность на территории учреждения не несет“! Ну, знаете, это уже неслыханная наглость». «Такие правила», – сказал толстяк. «Так не пойдет, – сказал Таль. – Во-первых, никаких правил внутреннего распорядка вашего учреждения я не видел, мне их никто не показывал». «А их в письменном виде и нет, – перебил его толстяк. – Суть в том, чтобы не создавать нам проблем и не мешать, сидите себе тихо, отдыхайте. А если будете буянить там, скандалить, как сегодня, – штраф. Это естественно, потому что надо же беречь нервы директора и его жены, вы их так и одолеваете своими претензиями». «Во-вторых, – продолжил, демонстративно не обратив внимания на эти слова, Таль, – я не арестант, чтобы тут кого-то „во всем слушаться“. Здесь не написано, что понимается под „не буянить“ и „не шуметь“, мало ли за что вы захотите меня штрафовать? И, наконец, именно вы, как охрана, несете полную ответственность за мою безопасность в санатории». «Если вас что-то не устраивает, уезжайте», – сказал толстяк, как будто не слышал слов Таля. – «Нет, я заплатил деньги и имею право здесь остаться». – «Заплатив деньги, вы автоматически согласились со всеми нашими правилами; поздно предъявлять претензии, если вам что-то не нравится. Надо было заранее навести справки, как у нас все тут устроено. А сейчас делайте, что я вам говорю». «Еще чего!» – с этими словами взбешенный Таль выдрал из рук толстяка обходной лист и вышел из фургончика.

Отказ от отказа от питания

«Час от часу не легче! – сердито думал Таль, направляясь к зданию санатория. – Нет, уж я ни в коем случае не буду подписывать всю эту их дребедень. Если что-то подписывать, то только на моих условиях! Я заставлю их обращаться со мной по-человечески, они все еще пожалеют, что так со мной обошлись! Какая-то шайка проходимцев, а не администрация дома отдыха, честное слово!» Между тем, ему интересно было, зачем в обходной лист включен еще и пункт «буфет». «Наверняка и здесь тоже какое-то безобразие, но все-таки хотя бы из интереса проверю», – подумал он.

В буфете, к своему удивлению, он встретил Александру Филипповну, которая жевала бутерброды с красной рыбой, отправляя их себе в рот прямо с витрины. «Как, вы и здесь тоже!» – невольно вырвалось у Таля. «Да, а что, вас и это не устраивает? – бросила на него злобный взгляд Александра Филипповна. – Всюду вы суете свое вонючее рыло, особенно туда, куда не просят. Что ж, если угодно знать, да, я заведующая буфетом» «А вы не ругайтесь! – с вызовом сказал ей Таль. – Вы все еще поплатитесь за издевательства над клиентами, которые вы себе тут позволяете! Я вам покажу! За путевку в ваш санаторий я выложил целую свою месячную зарплату, вы за эти деньги должны на задних лапках передо мной ходить, а вы такое себе позволяете! Нет, это просто уму непостижимо. Я вас выведу на чистую воду» «А вы не угрожайте, а то вас отсюда вышвырнут пинком под зад, – сказала в своей отвратительной манере Александра Филипповна. – Сюда чего приперлись, жрать?» «Нет, я с обходным листом», – ответил, с трудом сдерживая ярость, Таль, хотя на самом деле у него от голода уже живот болел. «Ах, вот оно что, – сказала Александра Филипповна. – Тогда вот вам, берите!» «Как, опять отказ!» – воскликнул Таль, прочтя поданную ему бумагу. Действительно это был отказ от бесплатного питания. «Да, – уже спокойно сказала Александра Федоровна. – К сожалению, по статусу всем отдыхающим в нашем учреждении положено бесплатное питание, медицинское обслуживание и услуги охраны. А поскольку, по нашему мнению, это излишне, мы всем нашим гостям даем на подпись такие бумаги». «Ну, знаете, вы сами сейчас открыто признались, что нарушаете закон, – уверенно сказал Таль. – Если вы меня не обеспечите всем, чем положено, я попросту вас засужу». «Тогда убирайтесь на все четыре стороны», – с этими словами Александра Филипповна, проглотив целиком, не жуя, последний бутерброд, принялась лакомиться шоколадом и запустила кофейную машину, чтобы запить свой обед.