Текст книги "Стихотворение Юрия Кузнецова «Европа». Миф и символ"

Стихотворение Юрия Кузнецова «Европа». Миф и символ
Дмитрий Орлов

© Дмитрий Орлов, 2023

ISBN 978-5-0059-6081-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юрий Кузнецов

Введение

Поэтическая вселенная Юрия Кузнецова построена в основном из символов и мифов. Большая часть художественных образов имеет символическую природу, мифы встречаются не часто. Оба понятия – и символ, и миф – не имеют строгих определений, оба термина определяются описательно. Соответственно и сама тема соотношения символа и мифа чрезвычайно обширна. Кроме того, нельзя забывать, что символ и миф – однокоренные явления и четкой границы между ними нет. Из вышесказанного вытекает ни с чем не сравнимая сложность изучения той роли, которую играют символ и миф в поэзии Юрия Кузнецова, особенно во взаимодействии.

На мой взгляд, наибольший результат можно получить, поставив задачу максимально узко, сфокусировав внимание на каком-то одном стихотворении, или, даже, на части стихотворения. При таком подходе особый интерес представляет собой стихотворение «Европа», написанное в 1980 году, где присутствуют одновременно и символ, и миф.

Прежде, чем перейти к рассмотрению конструкции самого стихотворения, совершенно необходимо затронуть теорию мифа.

Сразу обозначим терминологию. «Миф», «мифология», «система мифов», «мифологическое мировоззрение», «мифологическое мышление», «мифическое пространство» и тому подобные понятия – в данной статье мы понимаем, как органические части одного большого явления, неразрывно связанные между собой. Действительно, миф не может существовать без мифологического мышления. В свою очередь мифологическое мышление неизбежно вынуждено оперировать персонифицированными образами, взятыми из мифа. И так далее.

Происхождение мифа

В безграничной теме описания мифа мы строго ограничим себя выделением двух его антиномических свойств, необходимых для рассмотрения выбранного нами стихотворения. Эти два антиномических свойства мифа мы увидим, поставив вопрос об источнике мифологии. Причем, сознательно сузим вопрос и сфокусируемся на Древней Греции.

Так откуда «есть пошла» греческая мифология? Наука, подходя к проблеме возникновения мифологии со стороны географически-культурной, рисует приблизительно следующую картину. Греческая мифология не стала бы тем, чем она стала без влияния мифологии Крита, Малой Азии и Финикии. На повторный вопрос – откуда взялась система мифов Крита и других? – наука, уже менее уверенным голосом, видимо, перенаправит нас в Египет и государства Междуречья. Если спросить в третий раз – откуда появилась система мифов в Египте? – то ответа не последует. Дело в том, что если от греко-римской античности осталась приблизительно одна десятая часть культурного достояния, то от Египта – не более одной сотой. Дальше Египта идти некуда. Вопрос о зарождении мифологического мировоззрения гаснет в неосвещенном лабиринте истории, причем, возможно там, за горизонтом нашего современного знания, вопрос о происхождении мифологии сливается с вопросом о происхождении нынешней человеческой цивилизации как таковой.

Если подойти к вопросу о зарождении мифологического мировоззрения со стороны социального устройства общества, то наука поведет нас из греческого полиса в родоплеменные, общинные времена. Однако, и они – не конечная точка. Из родовой общины нас отправят дальше, во времена «хтонические», то бишь в матриархат. Если же мы громким голосом спросим: «Так как же зародилось мифологическое мышление в матриархате?», то наука посмотрит на нас очень строгим красноречивым взглядом, давая понять, что вопрос не уместен. Дело в том, что объяснить появление системы мифов в матриархате не легче, чем в родовой общине или в полисе. Наука, конечно, хотела бы послать нас в глубокие дали, глубже матриархата, но глубже матриархата пока ничего не придумали. Опять вопрос тонет в беспроглядной и безответной дали исторических эпох.

Мифологические образы на протяжении тысячелетий, безусловно менялись, порой очень сильно, до неузнаваемости, но сколь рано мы бы не встречали образ бога или героя, мы находим его уже содержащим в себе потенциальные пути своего будущего развития. Самое же удивительное, что мы не просто видим какого-либо бога или героя в некоем виде, с некими силами, с некими атрибутами, а то, что мы постоянно находим мифологических персонажей во взаимодействии между собой, с людьми и природой. То есть мы каждый раз встречаем не просто занимательный рассказ, но рассказ, выявляющий онтологическое строение мира. Система мифов – это нерасчлененное, цельное знание, которое, проецируясь на плоскость человеческого рассудка, позже расслоилось на науку, религию, искусство, историю и другие виды познания. Мне представляется неизбежным то, что это знание в форме системы мифов было дано человеку Свыше. Форма и исторические обстоятельства этого дарения на данный момент неизвестны, но это был какой-то единовременный акт, осуществленный в очень краткий, по историческим меркам, отрезок времени. Каким бы невероятным ни казалось подобное предположение, на мой взгляд все остальные теории происхождения мифа еще более невероятны. Предположение, что система мифов зародилась от сырости воздуха и копоти костра в пещере матриархата, представляется совершенно инфантильным.

Вспомним начало самого значительного Евангелия – Евангелия от Иоанна. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть». Для объяснения природы Христа евангелист Иоанн выбрал старинное египетское представление о двухступенчатом творении мира: сначала Бог произносит Слово, а затем практическим творением мира занимается не сам Бог, а его Божественное Слово. Это верно не только для объяснения природы Христа, но и для всего масштабного человеческого бытия. Вспомним, что «миф» по-гречески означает не что иное, как «слово». Греческие мифы – не что иное, как «Слово» о творении мира, о единой жизни божественного мира, мира людей и природы. Это «Слово» не только сообщает человеку сведения о действующих силах, но оно также дает человеку ориентиры для жизни и развития.

Теперь, давайте взглянем на миф с противоположной стороны. Взглянем на него не теоретически, а через два живых факта, достаточно близких к нам по времени, чтобы увидеть их во всех необходимых подробностях. Факт первый заключается в том, что в девятнадцатом веке на свет родилось мифологическое произведение в самом прямом и точном смысле этого слова. Я имею в виду тетралогию Вагнера «Кольцо Нибелунга». Вместо доказательства мифологической природы «Кольца Нибелунга», что абсолютно невозможно в рамках данной статьи, я обращу внимание на один примечательный факт. Лучший знаток мифа Лосев, все свою долгую жизнь посвятивший изучению мифа и символа, параллельно, так же, на протяжении всей жизни от молодости до преклонной старости, внимательно всматривался в творчество Вагнера. Лучшее, что написано о Вагнере, по крайней мере на русском языке, написал Лосев.

«… обобщенная человечность привела его к мифу, – пишет Лосев о Вагнере. – Он обращается сначала именно к античности и сталкивается там с обобщенной человечностью мифа в аттической трагедии. Но то же самое искание обобщенной человечности, как говорит Вагнер, привело его к родной немецкой старине, и прежде всего – к общенародному мифу о Зигфриде».

Эти два источника творчества композитора – античность и фольклор северо-западной Европы – понятны, но вот парадокс: оказывается, существует и третий источник – это современная Вагнеру европейская реальность! В современную ему жизнь Вагнер жадно всматривался и, временами, активно в ней участвовал. «Вотан, – писал он в одном из своих писем, – до мельчайших деталей похож на нас. Он – свод всей интеллигентности нашего времени». В другом месте он пишет: «Если мы вообразим в руках Нибелунга вместо рокового кольца биржевой портфель, то получим страшный образ призрачного владыки мира».

Таким образом, получается, что миф может появиться на свет в любое время?! Это, вроде бы, противоречит высказанному ранее предположению о единовременной передаче человечеству мифологического способа мышления. Не будем спешить с выводами, но обратимся еще к одному факту.

Античная космогония сообщает нам о первоэлементах, из которых, по мнению древних греков и римлян, произошли боги, люди и природа. В качестве источника мирового бытия античные авторы указывают на разные первоэлементы: Хаос, Тьма, Океан, Яйцо, Туман и еще несколько. Лосев, проведя обзор первоэлементов, подводит итог: «… античная мифология самую последнюю и самую абсолютную бездну и основание всякого бытия находит в том, что является или полной пустотой и „зияющим пространством“ (такова этимология слова „хаос“), или заполненной пустотой, но не выше биологического зародыша. Вся тео-космогоническая эпопея разыгрывается в пределах между черным беспредельным пространством и зародышем организма, не больше того».

Теперь давайте откроем творческую автобиографию Юрия Кузнецова «Рожденный в феврале, под Водолеем…»: «Свой первый символ я увидел воочию, и ему обязан первым воспоминанием. Мне было с небольшим два года. Помню, как долго открывал тяжелую калитку с высоким крыльцом… Выйдя на улицу, я увидел сырой, мглистый, с серебристой поволокой воздух. Ни улицы, ни забора, ни людей, а только этот воздушный сгусток, лишенный очертаний. Конечно, такое воспоминание не случайно. Это было то самое туманно дремлющее семя, из которого выросло ощущение единого пространства души и природы. Возможно, оттуда идет загадка „космической туманности“ многих моих строк о мире и человеческой душе».

В данном случае любые объяснения только исказят совершенно очевидную картину: двухлетнее дитя, из которого вырастет гениальный русский поэт Юрий Кузнецов, увидело первоэлемент творения в чистейшем, античном смысле. Первичный элемент творения мира видимого и невидимого, то есть мира природы и мира творческого.

Таким образом, при рассуждении о происхождении мифа мы получили диаметрально расходящийся вывод! С одной стороны, представляется неизбежным акт вручения человеку мифа, как совершенно определенное, некогда свершившееся историческое событие. С другой стороны, миф являет себя постоянно проявляющейся реальностью. Творение мира происходит постоянно, но его видят только избранные. На самом деле антиномичность – есть неизбежное свойство живого явления, живущего одновременно в двух мирах. Поэтому, Миф одновременно есть и божественное Слово, некогда прозвучавшее в древности, и Слово, звучащее постоянно, вновь и вновь. О Мифе мы читаем в старинных книгах, и Миф непрерывно кипит у нас в крови. Давным-давно божественным быком была украдена дочь финикийского царя, но и сейчас, в сию минуту по бирюзовым волнам Средиземного моря на огромной спине золотистого быка с Востока на Запад плывет печальная царевна Европа. Она плывет в коконе особого пространства, в котором ее видят только избранники.

Теперь настало время непосредственно взглянуть на стихотворение Юрия Кузнецова «Европа».

Стихотворение «Европа»

Столь объемное вступление на первый взгляд может показаться неоправданным, но на самом деле оно совершенно неизбежно. Невозможно предметно говорить о стихотворении «Европа», не обозначив инструментария и методологии. Если мы не вооружимся пониманием природы и строения мифа, стихотворение окажется для нас герметически закрытым, и тогда кроме «нравится – не нравится» мы ничего не сможем сказать о нем. Миф и символ на данный момент не являются в литературоведении само собой разумеющимися понятиями. Скорее, наоборот. Кроме того, мы еще раз увидели масштаб личности Юрия Кузнецова. Миф и символ, олимпийские боги и герои, античные цивилизации и мировая культура – это субъекты того пространства, в котором жил и творил поэт. Жил он в этом пространстве в полном сознании, с открытыми глазами, а творил – с полной ответственностью.

Итак, античный миф о похищении Европы, к которому обращается Юрий Кузнецов, повествует нам о том, что Зевс, верховный бог греческого Олимпа, воспылал непреодолимым чувством к дочери финикийского царя, которую звали Европа. Зевс проявил свойственную ему в любовных похождениях изобретательность и смекалку. Он, спустившись с Олимпа, переместился в Финикию, превратился в быка и затесался в стадо, пасущееся возле места, где резвились царевна с подругами. Девушки собирали цветы и весело щебетали, когда от стада отделился бык и направился к ним. Сначала, естественно, девицы испугались, но бык продемонстрировал поведение в высшей степени смиренное. Кроме того, у него были большие красивые глаза и шерсть с золотым отблеском. Девушки осмелели, особенно царевна. Бык ластился к ней, а она его гладила и заплетала рога собранными цветами. Поведение быка располагало к смелым поступкам, и царевна решила сесть быку на спину. Бык тут же быстро пошел к морю, решительно вступил в воду и поплыл с царевной на спине. Быка и царевну в плавании сопровождали сам морской бог Посейдон, брат Зевса, и множество других морских существ. Совершив невероятно длинное морское путешествие, бык с царевной на спине вышел на берег острова Крит. Там Зевс сбросил с себя образ быка, и предстал в подлинном божественном виде. На Крите Зевс вступил с Европой в брачные отношения. У Европы родились дети. В дальнейшем и Европа, и ее дети, а также братья Европы, отправившиеся из Финикии на ее поиски, стали полноправными участниками греко-римской мифологии.

Сюжет похищения Европы от античных времен до сего дня – один из самых излюбленных в мировом искусстве. За столь длительное историческое время миф накопил в себе столько вариантов и подробностей этих вариантов, что даже просто упомянуть основные из них в рамках статьи нет ни малейшей возможности. Среди вариантов встречаются поразительно живописные подробности. Встречаются эстетически изысканные повороты. Есть такие повороты сюжета, которые наталкивают на космогоническое прочтение мифа. Например, говорится, что Зевс ни в кого не превращался, а за царевной направил настоящего быка. Встретив Европу на Крите, он, в знак особых заслуг, отправил быка на небо, где тот превратился в созвездие, тем самым подтверждая подлинность путешествия Европы и космическую значимость этого путешествия.

Мы сосредоточим свой взгляд на самом очевидном – на историческом содержании мифа. Дело в том, любой миф, двигаясь из античной древности, в той или иной степени впитывает в себя происходящие вокруг него исторические события. Это касается, по-видимому, всех мифов и всех персонажей мифологии. Но в рассказе о похищении Европы историческое содержание выступает на первое место. Лосев обращает наше внимание, что «…одной из самых замечательных особенностей представления о Европе является то, что это имя рано получило географическое значение, которое в дальнейшем осталось навсегда за нею… Названия „Европа“, „Европия“, „Европ“, „Европский“ буквально пестрят в разных местностях Греции… Уже в связи с греко-персидскими войнами Европа и Азия стали резко противопоставляться, и, значит, уже с этих времен под Европой стали понимать именно нынешний материк Европы, конечно, в меру его тогдашней известности».

Таким образом, речь идет не просто о географическом понятии, а о европейской цивилизации как таковой. Похищение Европы, с исторической точки зрения, – легендарный рассказ о прибытии на континент онтологического ядра будущей европейской цивилизации – цивилизации материнской по отношению ко всем последовавшим национальным европейским культурам, в том числе и к культуре русской. С этой точки зрения совершенно понятен интерес русского поэта к этому краеугольному культурному мифу.

В данной статье совершенно невозможно предметно рассуждать о том, откуда прибыла эта цивилизация, но вектор ее движения совершенно очевиден. В большинстве мифов Европа называется дочерью финикийского царя. Но дело в том, что Финикия – это приблизительно побережье современного Ливана – не была цивилизационным центром, а являлась центром торговли и мореплаванья. Изначально, в третьем тысячелетии до Рождества Христова, торговля была в основном ориентирована на Египет. Финикия – это «перевалочный» цивилизационный пункт. В основном – для культуры египетской. В частности, направление цивилизационного вектора показывает греческий алфавит, созданный на основе финикийского, а финикийский алфавит в свою очередь вышел из египетской письменности. Любопытно, что первая буква финикийского алфавита обозначалась словом «алеф» и означала «бык». Уж не этот ли бык привез царевну Европу в Элладу?

Исторические исследования к концу ХХ века накопили огромное количество фактов, которые говорят о том, что египетская литература является материнской по отношению к литературе греческой. Больше того, накоплено вполне достаточное количество фактов, чтобы сделать однозначный вывод о том, что Египет является материнской цивилизацией по отношению к греко-римской античной цивилизации. Мне представляется, что правильнее было бы говорить о Египте, как о первичной Античности в истории человечества. Существует, кстати, вариант мифа, где Европа является дочерью Нила.

Вернемся непосредственно к стихотворению. Давайте, посмотрим на то, как решал художественные задачи Юрий Кузнецов. Первейшая художественная задача при работе с мифологическим образом – оживить его. Автор этих строк помнит, как на поэтическом семинаре ВЛК в Литинституте, кажется, в 2000-м году, Юрий Поликарпович рассказывал, что один, знакомый ему поэт, написал поэму. В поэме описывается, что вдруг возле какого-то современного провинциального российского городка появляется… кентавр! Этот кентавр ходит в лесочке возле города, люди его видят и… ничего не происходит. Кузнецов высказался, что так нельзя писать, никто не верит в такого кентавра. Именно это и есть и главный, почти непреодолимый барьер для художника при работе с мифом – его практически герметическая закрытость. Надо либо верить в кентавра, вместе со всеми сопутствующими мифологическими персонажами и обстоятельствами, либо надо верить в бытовую реальность провинциального городка с его магазинами, многоквартирными домами и соответствующими обитателями. Пространство мифа не пересекается с нашим пространством. Причем, оно не пересекается не только с нашим бытовым пространством, но и с нашим обычным художественным пространством. Царевна Европа плывет на спине божественного быка по бирюзовым волнам Средиземного моря, но она плывет в закрытом для нас пространстве, ее не видно. Она плывет в каком-то параллельном мире, читателю нет до нее никакого дела. Даже если мы отчетливо уяснили цивилизационную подоплеку этого плавания, действие, совершающееся в мифе, для нас абсолютно схематично, оно «не живое». Как проникнуть в герметически закрытое мифологическое пространство? На данном примере очень хорошо видно отличие мифа от символа. Если пространство мифа замкнуто само на себя, то символ всегда одним концом «торчит» в нашем мире. Например, злой мальчик мечтает уничтожить планету, и разбивает школьный глобус. А глобус – предмет нашего мира, вполне обычный.

Как же входит поэт в пространство мифа о Европе?

 
                  Земному свистящему звуку
                  Я с тайной надеждой внимал.
                  Все ближе!.. И вскинул я руку,
                  И в руку синицу поймал.
 

Звук совершенно «земной», синица тоже образ вполне земной, потому что она – «синица в руке». Образ «синицы в руке» на данный момент времени в русском языке это образ, сгустившийся почти до символа. По крайней мере таковым он является в поэтике Кузнецова. Синица, с одной стороны – в руке, а с другой стороны – она существо летающее, она – в полете. Синица приносит поэту весть.

 
                   Однажды я встретила в море
                   Плывущего с девой быка.
 

Но синица, будучи сама символическим образом, приносит еще один символ – волос с головы Европы. Вспомним, что локон – прядь волос – кладут в медальон рядом с фотографией любимого человека. Это важно, но это не главное. Главное, что волос вроде бы и предмет нашего мира, но он предмет особенный – волос имеет только одно геометрическое измерение – длину. Волос девы Европы особенно длинный

 
                       И волосы мягким огнем
                       Тянулись по синему морю
                       Длиннее, чем след за быком.
 

Но и это не все – в стихотворении мы видим длинный золотой волос, зажатый в клюве синицы, волос, летящий по воздуху. А длинный золотой волос, летящий по воздуху – это безконечная линия, соединяющая нас с пространством мифа. Поэт входит в пространство мифа, не разрушая его, посредством конструкции из двух символических образов – синицы и летящего длинного золотого волоса. Поразительно лаконичная, невероятно тонкая и точная поэтическая работа! Создана конструкция невероятной сложности, но достигнута такая простота, словно мы имеем дело с естественным природным объектом. Возможно, где-то в мировой культуре и есть произведения, исполненные с подобным мастерством, но на вскидку – ничего не вспоминается.

Раз уж мы вошли в пространство стихотворения «Европа» хочется там побыть подольше и увидеть что-то новое, чего не было в мифе о Европе до Кузнецова.

Образ девы Европы в мировой культуре

В античной греко-римской литературе похищение Европы рассмотрено со всех сторон и в ней есть зачатки любого, в том числе и современного, понимания мифа. Например, Гораций описывает долгие причитания украденной царевны о том, что жизнь ее кончилась, что она опозорена и так далее. Ее, веселясь, слушает Венера. Наконец, вдоволь, насмеявшись над рыданиями Европы, Венера сообщает ей:

 
     Бог – твой муж! Узнай! Всемогущ Юпитер!
     Перестань рыдать… Научись достойно
     Жребий высший несть… Назовут часть света
     В память Европы.
 

Здесь вполне внятно звучит тема божественной воли при перенесении цивилизации.

Также обращает на себя внимание античная скульптура, стоящая в музее Ватикана. Дева уверенно управляет быком. Она, безусловно главная. Нет и тени растерянности или непонимания. Но подавляющая часть греко-римских произведений просто живописует сам процесс заигрывания быка с царевной, самого быка, плывущую с девой на спине, живописную кавалькаду их сопровождающую, состоящую из морских животных, мифических существ и Посейдона. Событие описывается в живых подробностях, с яркими деталями. Много жизнерадостного восторга от созерцания чудесного события. Здесь и в помине нет того чувства высокой печали, в которое погружено все стихотворение Кузнецова.

Античная статуя «Похищение Европы», Ватикан.

Эпоха Возрождения тоже часто обращалась к сюжету похищения Европы. Однако общее направление мысли той эпохи сказалось на живописных полотнах не лучшим образом. Для эпохи Возрождения характерен переход внимания от выдающихся личностей к личностям обычным. Если в античности и средневековье художники стремились сквозь человека разглядеть Бога, то Возрождение стремилось в богах увидеть обыкновенного человека. Кажется, главной задачей художников Возрождения было разместить реальную девицу на спине совершенно реального быка. С этой задачей, кажется, справились они на троечку. Девица постоянно соскальзывает с быка, ей не удобно. Кроме того, девица, в соответствии со вкусами эпохи вполне упитанная, и порой возникает опасение за спину бедного бычка. Ни о каком плавании не может быть и речи: девица или вот-вот кувыркнется на землю или сломает спину бычку – избыточный реализм в искусстве до добра не доводит. Конечно, живописное и композиционное мастерство художников налицо. Радует глаз, особенно мужской, и пухлая девица в растрепанной одежде и в живописных позах, но для понимания мифа это мало что дает.

Лучшую, на взгляд автора статьи, картину мы встречаем уже в ХХ веке. Картина Валентина Серова, написанная в 1910 году, так и называется «Похищение Европы». Это очень своеобразная картина, она совершенно не похожа на предыдущие полотна Серова. Картину в полном смысле слова можно назвать символическим произведением. Быть может, художник открыл бы новое символическое направление в живописи, но, к сожалению, это была последняя его работа. Вскоре художник умер. Существует несколько вариантов картины, и несколько скульптурных эскизов, создающих спектр впечатлений. Статья не позволяет углубиться рассматривание этой загадочной картины, поэтому отметим лишь некоторые важные черты. Главное действующее лицо – это дева Европа. Бык, морские волны и дельфины – это живые посланники небес, чья миссия – перевезти Европу бережно и уважительно. Здесь нет и намека на «любовную историю» девы и быка. Явно, по окончании плавания будет то, о чем написал Кузнецов: «Но бык обернулся скалою…» Царственная дева не испугана, впечатление, что она понимает, что происходит. Слегка согнутая фигура, задумчивый взгляд на пенящийся за быком след – это взгляд на оставленную родину. Царевна печальна. Печалью пронизано и стихотворение Кузнецова. Почему?

Валентин Серов «Похищение Европы». 1910.

Мы сейчас слегка сойдем с твердой почвы доводов и аргументов и дадим немного свободу интуиции. Так откуда же печаль, если впереди счастливый расцвет Европейской цивилизации, ставшей со временем мировой? Если наши предыдущие рассуждения о переносе цивилизации в Европу из Финикии или из Египта, или из Малой Азии верны, то можно предположить, что был некий момент, когда в Европу (или сначала – на Крит) по Средиземному морю было перевезено цивилизационное ядро. Давайте попробуем как-то оживить эту картину, чтобы она выглядела не мифологически, а исторически. Можно ли вспомнить какое-нибудь историческое событие, похожее на переезд цивилизации? Можно. Исход Русского мира из России после 1917 года. Конечно, здесь неизбежны оговорки. Это был частичный исход. Не произошло полного перенесения цивилизационного ядра на другое географическое место. Но тем не менее, события, по существу, однотипные. Мне представляется, что под картиной Валентина Серова «Похищение Европы» вполне можно было бы сделать другую надпись: «Крым 1920. Уход Русской эскадры в Константинополь». Было бы похоже. С высокой вероятностью можно предположить, что перенесение цивилизационного ядра из Финикии в Европу тоже сопровождалось исключительно трагическими обстоятельствами. Это, конечно, предположение, но предположение напрашивающиеся.

Кстати, здесь мы видим еще одно свойство мифа. Миф впитывает в себя сведения об исторических событиях, но хранит их в виде легенды, оставляя только онтологический рисунок, без несущественных, с точки зрения мифа, подробностей. Быть может, при отплытии цивилизационного ядра Финикия была залита кровью по колено, но миф нам ничего об этом не говорит.