Текст книги "Поэтический семинар Юрия Кузнецова"

Поэтический семинар Юрия Кузнецова
Дмитрий Орлов

© Дмитрий Орлов, 2024

ISBN 978-5-0062-7973-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэтический семинар Юрия Кузнецова

Предисловие

Цикл лекций, который в течение многих лет читал Юрий Кузнецов на своем поэтическом семинаре в Литературном институте, является органической, то есть неотъемлемой частью его творческого наследия. В силу ряда причин эта часть наследия поэта наименее убедительно присутствует в литературном и, шире, – в общекультурном русском пространстве. Главная причина этого отставания очень проста: сам поэт свои лекции не записывал. Остались лишь материалы для лекций, представляющие собой подборку цитат. В самом незначительном количестве в материалах есть краткие ремарки поэта и сформулированные мысли. Некоторые темы лекций были обстоятельно изложены им в статьях «Под женским знаком», «Союз души с душой родной», «Подвиг поэта». В опубликованной стенограмме подробно освещена тема «Образ осени у Пушкина и Есенина». Кроме того, по прозе поэта рассыпано множество отдельных высказываний на темы «Детство», «Родина», «Бог» и так далее. Тем не менее, мировоззрение поэта в лекциях раскрыто в такой благоухающей полноте и цельности, которой нет в остальной части его прозаического наследия.

Есть еще одно обстоятельство, которое, на мой взгляд, придает поэтическому семинару Юрия Кузнецова особое значение. Подчеркну, на мой личный взгляд, метафорическое искусство полностью исчерпало себя, и будущее искусство будет говорить исключительно языком символов. Если это так, то творческое наследие Юрия Кузнецова, кроме своего прямого назначения, для творческих людей играет еще и роль «портала в храм символа». Если для поэта вход в мир символа естественен через поэзию Кузнецова, то для художника-музыканта-скульптора возможно кузнецовская громоподобная поэтическая стихия покажется сначала пугающей и трудно воспринимаемой. Лекции Кузнецова представляют собой плавный вход в пространство символа. Читатель сначала встречает привычные с детства имена Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Есенина. Встречает знакомые поэтические строки, но уже знакомые образы видятся немного непривычными, словно солнечный свет падает на них с другой стороны. Кроме того, появляются другие поэты, незнакомые стихи, входят античные боги и герои, и… читатель вдруг чувствует, что уже он вошел в совершенно иной мир.

Теперь необходимо обозначить те обстоятельства, которые определили форму данной книги. Автор этих строк вольным слушателем посещал поэтический семинар Юрия Кузнецова для слушателей Высших Литературных Курсов, то есть не для студентов, а для сформировавшихся поэтов. Было это с сентября 1999 года по май 2001-го. Семинар проходил раз в неделю по вторникам. Обстоятельства моей тогдашней жизни были таковы, что я не мог посещать каждое занятие, но благодаря тому, что на занятия мы ходили вместе и попеременно с моей супругой, то пробелов в конспектах оказалось меньше. Несколько семинаров, на которых я присутствовал, остались незаконспектированными. Например, это семинар, на котором Юрий Кузнецов зачитывал статью Вадима Кожинова «Нобелевский миф» с минимальными своими ремарками. Читатель может самостоятельно прочитать эту умную и содержательную статью. Еще – это семинар «Время», где он тоже зачитывал какую-то статью. Статья о времени не показалась мне глубокой и серьезной: при том, что многие высказывания ее будоражили мысль, некоторые из ее утверждений были сомнительного, эпатажного типа. Автора статьи о времени я не запомнил. Некоторые семинары слушались на одном дыхании, но на бумаге оставалось лишь несколько разрозненных строк, которые, спустя несколько лет при переносе их с бумаги в электронный вид, ни во что цельное не сложились.

И последнее, несколько методологических соображений. Во-первых, хочу озвучить очень успокоительную мысль, что лекции Юрия Кузнецова записаны достаточно полно несколькими слушателями и студентами разных лет, и они опубликованы, так что мы уже не можем утерять эту часть творческого наследия поэта. Сейчас речь должна идти об их систематическом издании. На данный момент лекции изданы вразнобой. Для тех, кто хорошо ориентируется в мире Кузнецова, найти их не составляет труда, но для остальных они труднодоступны. Существует книга лекций в записи Марины Гах, кстати это наиболее полный конспект. Но книга давно разошлась, а сам текст конспектов, все-таки, нуждается в литературной обработке – сверке цитат и прочем. Поэтому, приступая к работе над данной книгой, я достаточно долго не мог выбрать подход. Первое, что напрашивалось – взять имеющиеся конспекты на одну тему, записанные разными слушателями и составить некую обобщенную лекцию. При этом ее основательно снабдить ссылками на первоисточники и другими уместными комментариями. Таким образом я оформил две лекции. Лекция на тему «Плач и слезы в мировой поэзии» получила в довесок 108 примечаний. Текст самой лекции едва ли занял одну пятую часть объема, остальное – примечания. Причем, примечания имели свойство разрастаться при повторной обработке. И я считаю, что академическим изданием должны, все-таки, заниматься соответствующие государственные институты: Пушкинский дом, ИМЛИ, Литературный институт. Они именно для такой работы и предназначены.

Мне же показался более продуктивным другой подход. В основу издания положены наши – мои и жены – реальные конспекты. Цитаты по возможности выверены по первоисточникам и по другим конспектам, имевшимися в моем распоряжении, в первую очередь по конспектам Марины Гах. Цитаты из материалов Кузнецова и из других конспектов не добавлялись, если в наших конспектах не было на них никаких намеков. Примечания к высказываниям и цитатам даны только в случае крайней необходимости. Они даны прямо в тексте. В конце некоторых лекций Юрий Кузнецов отвечал на вопросы слушателей, чаще всего, не имевшими связи с темой лекции. Ответы привожу после конспекта лекции, в тот день, когда они прозвучали. Мне кажется, что такое естественное их положение лучше вводит читателя в творческую лабораторию мысли Юрия Кузнецова. Некоторые ответы и высказывания Кузнецова у меня в бумагах оказались записанными так, что невозможно установить их дату. Такие ответы и высказывания сведены в отдельный конспект «Высказывания». После некоторых размышлений я позволил себе оставить некоторые ремарки, характеризующие ход семинара.

Хочется надеяться, что конспекты поэтического семинара в данном издании не только позволят войти в творческий мир гениального поэта Кузнецова, но и в некоторой степени сохранят человеческие черты дорогого всем нам Юрия Поликарповича.

2023

Семинары

Эпитет у Пушкина

Эпитет у Пушкина

Первый час семинара

Юрий Кузнецов: Русские образовались из славян, когда те смешались с угро-финнами. Сошлись две крайности – дремучий лес и бескрайняя степь. Лес – следопыт, осторожность; степь – удаль, размах. Татары разбавили нас на уровне крови. Изменили физиономию, но ничего не добавили в мировоззрение.

Эпитет появляется тогда, когда есть отношение к предмету. Нет отношения, – нет эпитета. Сейчас стиля нет, «все смешалось в доме Облонских». Сейчас эпитет страдает от дистрофии. Яркий эпитет – яркий поэт. Безликий эпитет – безликий поэт.

Гоголь писал о Пушкине: «Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание…»

Кузнецов зачитывал поэтические строки Пушкина и кратко характеризовал озвученные эпитеты. ЮК перелистнул примерно пять страниц текста, из которого выбирал примеры эпитетов. Привожу немногое, что запомнил. (Курсивом здесь и далее мой текст – Дмитрий Орлов.)

ЮК: «Придвиньте ж пенистый стакан…» Стакан не может быть «пенистым»! Правильно было бы сказать: «Стакан полный пенистого шампанского». Но Пушкин сказал: «пенистый стакан», и все ясно.

«Бестрепетным полетом взлечу на Геликон…», то есть – к богам. Своенравный эпитет!

Конь «Беспечным копытом бьет камень долин». Средний поэт написал бы: «Конь беспечно бьет копытом землю».

«Слетают резвою толпой крылатые мечтаньи…» Проявил невидимую сущность.

«Друг мудрости прямой». Много что значит.

«Иль вечной темнотой покрыты дни мои?» Как будто из другого измерения. Это в шестнадцать лет! Смелый эпитет. А мировоззрение какое!

«Одну тебя в неверном вижу сне». Богатый эпитет.

«Твоей струны печален звон глухой». Красиво! Истинная красота.

«…истины забытые следы…» Загадочный эпитет. Нужно иметь очень широкое мировоззрение.

«Бесплодное проходит вдохновенье». И это он знал!

«И быстрый холод вдохновенья». Он видит то, что видеть нельзя.

«Редеет облаков летучая гряда». Мимолетность мира. Гряда, но летучая! Вроде никакого смысла. Полно смысла!

 
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
 

«равнодушная природа». Можно спросить: какая же природа равнодушная? Есть – рукотворные пустыни. Во времена Македонского Кара-Кумов не было. Получается, что природа не равнодушная, но спорить с поэтом невозможно. Можно спорить только поэтически и, обладая мировоззрением такой же величины. Один современный поэт старик фронтовик, – фамилию я называть не буду, так как человек жив сейчас, – взял эту строку «равнодушная природа» и написал стихотворение: мы строим плотины и так далее. Но в его стихотворении нет мировоззрения, а есть мнение.

Образ осени у Пушкина и у Есенина

Второй час семинара

В двадцать пять лет, а 25-й год – это порог зрелости, Пушкин пишет стихотворение «19 октября». «Роняет лес багряный свой убор».

В стихотворении «Осень. (Отрывок)» Пушкин подробно пишет об осени, как о любимом времени года.

Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса —

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса…

Эпиграфом к стихотворению взята строка Державина: «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?»

Кстати, в чем отличие западного мироощущения от русского? Картина Гойи «Сон разума рождает чудовищ». А тут дремота и – никаких кошмаров. Вы думаете это только в этой строке? Нет, этому много подтверждений. Помните у Тургенева «Романс»:

Многое вспомнишь родное далекое,

Слушая ропот колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Это едет человек и дремлет. Широта и никаких ужасов.

У Пушкина есть пророческие стихи, где он предрек рождение Есенина.

 
Уродился юноша
Под звездой безвестною,
Под звездой падучею,
Миг один блеснувшею
В тишине небес.
 

Родовое имя Есенина – есень, осень. Пушкин писал осенние стихи осенью, а Есенин – круглый год. Времена года у Есенина – сплошная осень и немного зима. «Сыплет черемуха снегом» – лето дает через зимний образ. Стихотворение «Осень»:

 
Тихо в чаще можжевеля по обрыву.
Осень, рыжая кобыла, чешет гриву.
 
 
Над речным покровом берегов
Слышен синий лязг ее подков.
 
 
Схимник-ветер шагом осторожным
Мнет листву по выступам дорожным
 
 
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.
 

Гроздья рябины похожи на язвы Христа. Сквозь природу что-то сквозит. Поэтику Есенина невозможно понять без книги Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу».

«В саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть». Здесь он допустил фальшь. Есть зазор между предметом и метафорой. Такой «костер» не согреет, а как он может согреть? Ведь костра нет, а есть просто рябина. На такой фальши построен весь Пастернак. Для Пастернака важнее описание, чем сам предмет.

«От желтизны не пропадет трава». Гениально! Мировоззренческая строка. Трава желтеет, но корни-то остаются.

 
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
 
 
В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет.
 

«В первый раз я от месяца греюсь». Есенина греет прохлада. Это загадка. Патологии здесь нет, есть загадка.

Есенин, вроде бы, был обречен на смерть. Родовое имя, да и рано поистаскался (за слово «поистаскался» не уверен – Д.О.), все, казалось бы, шло к распаду. Если бы не одна строка: «От желтизны не пропадет трава». Значит, он не хотел умирать, значит, он хотел жить. Значит, его повесили.

9 ноября 1999г.

Обсуждение стихов СЛ

Обсуждение подборки стихотворений СЛ.

ЮК: «Влажная кромка моря». «Кромка моря» – понятно. «Влажная кромка моря» – непонятно. Не видно.

На слова девушки, участницы семинара, о мастерстве СЛ.

ЮК: Великий Хафиз хотел, чтобы о нем сказали просто: «Сочетатель слов». Вы сами (девушке) не умеете сочетать, поэтому Вам и кажется, что здесь мастерство. У СЛ одна метафора разрушает другую. «Посох» – это что-то движущееся, а он у вас (обращаясь к СЛ) превращается в «ось», вокруг которой все крутится. Это совсем разные вещи, ничего общего. Посох – вещь, ось – умозрительный предмет.

Деление на умственную поэзию и поэзию, воздействующую на чувства неверно. «Глаголом жги сердца людей». Поэзия воздействует на сердце. Будоражить ум – это не дело поэзии. Чем потрясают романы Достоевского? Своей глубиной. А читаешь фантастику, – вроде бы, космос и прочее, – а там нет ничего. Только игра разгоряченного ума и больше ничего.

Поэзию можно мерить градусами сердца.

В случае СЛ. можно поговорить о метафоризме. Блок говорил, что метафоризм приводит к духовному одичанию11
  Ввиду особой важности понятий метафоры и символа для поэтики Кузнецова, приведем цитату из статьи Блока «Герцен и Гейне». Отношение Блока к метафоре, обозначенное в данной статье, является «единосущным» кузнецовскому отношению: «Эти далекие и слабые потомки Пушкина одиноко дичали, по мере того как дичала русская интеллигенция. Шестидесятничество (имеются ввиду шестидесятые годы девятнадцатого века – ДО) и есть ведь одичание; только не в смысле возвращения к природе, а в обратном смысле: такого удаления от природы, когда в матерьялистических мозгах заводится слишком уж большая цивилизованная „дичь“, „фантазия“ (только наизнанку) слишком уж, так сказать, – „не фантастическая“. Что такое „цивилизованное одичание“? – Метафоричность мышления, вот что; это она нас заела и по ныне ест, не ест, а жадно пожирает. „Метафоричность мышления“ – плохое, отвлеченное слово; но за ним стоит сама смерть».


[Закрыть].

Есть живая метафора, народная. У СЛ метафора искусственная. Почитайте книгу Садовникова «Загадки русского народа»: она полна живых метафор. Загадка про стог сена, на который слетелись вороны: «Стоит посреди поля Мирон, полна головушка ворон».

Пастернаковский метафоризм искусственный. Месяц похож на серп, Пастернак берет и «косит» им траву. Чушь! Полное духовное одичание!

Афанасьев в «Поэтических воззрениях славян» пользуется термином «метафора», но на самом деле он пишет о символах.

У СЛ дается информация, но поэзия не информация. «Выхожу один я на дорогу» – это не информация, а образ. Мы видим полный отрыв от реальности. Поэзия также, как «река воздушная» у Тютчева:

 
Река воздушная полней
Течет меж небом и землею.
 

Ближе к земле – приземленно, тяжеловесно, ближе к небу – бесплодно.

«Пьяный корабль» Рембо переведен мной энергетически. Так же энергетически переводят Шекспира. Перевод Данте Лозинским – рассудочный, он не сохранил той силы, которая есть в исходном звучании староитальянского языка.

Есть стихи с ключом. Они понятны, только если есть ключ. Ключ – это мировая духовная культура. «Я пил из черепа отца» – надо знать мировую духовную культуру, нельзя понимать буквально.

СЛ в заключительном слове сказал, что образ стога сена – «Стоит Мирон, полна головушка ворон» принадлежит традиционной культуре, но есть и другие типы культуры – андеграунд, контркультура и так далее.

ЮК: Нет ни масскультуры, ни контркультуры, а есть культура. Единая мировая духовная культура. Есть культура, а есть отсутствие культуры.

23 ноября 1999.

Обсуждение стихов АВ (первое)

Обсуждение подборки стихотворений АВ (первое)

Обсуждение творчества поэта ВЛК происходило следующим образом. Поэт представлял на обсуждение подборку своих стихотворений в нескольких экземплярах. Два из них в обязательном порядке шли Кузнецову и одному из слушателей, который должен был их тщательно разобрать и выступить застрельщиком обсуждения на семинаре.

Сначала высказывались «застрельщик» и остальные слушатели. Это занимало приблизительно один академический час. Затем, обычно после перекура, говорил Кузнецов. После обсуждения слово представлялось самому обсуждаемому поэту.

Кстати, во время обсуждения, Кузнецов курил в аудитории сам и разрешал курить слушателям.

Юрий Кузнецов: Жанр баллады (в подборке стихотворений АВ была баллада – ДО) – эпический жанр, в нем нет ничего личного или оно, личное, отдалено. В балладе должны быть значительные события, а у вас их нет.

АВ на момент обсуждения было 33 года. Писать стихи он начал в 20 лет.

ЮК: Двадцать лет – это поздно. Надо начинать писать в пятнадцать лет, в крайнем случае – в семнадцать, пусть плохо писать. Так говорит мировой опыт. Теперь будете всегда чувствовать сопротивление материала.

У АВ привлекает пластика. Все стихи сырые, до конца не прописано ни одно.

Строка «Грозно держит его земля» очень значительная. Если бы все стихотворение было бы выдержано на таком уровне, то мы бы говорили о значительном поэтическом явлении. Впереди много работы. У АВ все для этого есть.

Услышать от Кузнецова фразу в таком духе: «У АВ все есть, чтобы стать настоящим поэтом», – это было чем-то невероятным. Я что-то подобное за два года семинара слышал, может быть еще один раз. Вообще во время этого обсуждения Кузнецов был явно в приподнятом настроении.

Исторического мышления нет, но это – дело наживное. Надо выработать свой взгляд на мировую историю, на русскую историю.

Кузнецов обратил внимание на стихотворение про бродягу. Сюжет стихотворения, насколько я его запомнил, состоял в том, что автор стихотворения проявил сочувствие к бездомному бродяге, чем-то помог ему, а после этого бродяга обокрал автора.

ЮК: Стихотворение «Бродяга» – это территория Достоевского, когда люди за сделанное добро платят злом. За смелость надо похвалить. Но в таких вещах надо быть сердцеведом. Замах сделан, удара нет. Каждый или почти каждый значительный поэт был сердцеведом. Пушкин был сердцеведом, Байрон в меньшей степени. Шекспир сердцевед. Дуплистое стихотворение, – внутри пусто. Надо копнуть глубину, скольжение по поверхности ничего не дает.

(Кузнецов, кажется сказал, что это мысль из Дхамапады.) Мысль нужно держать как голову змеи. Сожмешь сильнее – задушишь. Ослабишь руку, она тебя же ужалит. Образец твердости: как Пушкин заковал в форму метель-хаос в стихотворении «Бесы». Образец как не сделано того же – «Двенадцать» Блока. Та же метель, но все смешано и распадается. Если смотреть на поэму «Двенадцать» с высоты птичьего полета, то видно, что все развалено. Он ввел формально образ Христа, чтобы удержать от распада.

«Мешок звезд». АВ надо читать Лао-цзы.

Надо читать Афанасьева. Вообще «Поэтические воззрения славян на природу» для поэта – все равно, что Библия для христианина или Коран для мусульманина. Говорят, что это устарело, но это не так. И словарь Даля – живой, и сборник его поговорок – тоже.

Поэт Валентин Устинов писал короткие поэмы (он считал, что короткие – это хорошо). Поэма – жанр эпический. Но он погряз в сложноподчиненных предложениях. Ему говорили об этом, но он не понимал. У АВ этого нет. Это очень хорошо.

Деепричастные обороты непригодны для эпики. И переносы непригодны. Как в песне: «То, не ветер ветку клонит» – все, одна строка, «Не дубравушка шумит» – все, другая строка. Цветаева в этом смысле – разрушитель русского языка и русского мышления. Хлебников тоже разрушал, но его отчасти можно простить, так как он был наполовину сумасшедшим. Строка должна лететь, тогда это будет по-русски.

Ответы на вопросы

Был какой-то вопрос о стихотворении Рубцова «Тихая моя родина».

ЮК: «Тихая моя родина» – это посещение, а не возвращение. У Есенина – тоже посещение: «В своей стране я словно иностранец». Это он о деревне.

Я не говорю, что у Рубцова плохо написано. Очень хорошее впечатление, особенно хорошо начало стихотворение. Потом пошло перечисление. Это он молодым писал. Конец у него умозрительный. С тучей, с избой связь указана лишь по касательной. Чувствуешь связь: так покажи ее! Молния с неба ударила в землю – вот связь! Кожинов и Рубцов были друзьями. Кожинов в семидесятых издал монографию. Он писал, что у Рубцова ни одно стихотворение не доведено до конца, везде шероховатости. Это надо знать, не ослепляться.

Лермонтов в конце жизни за полгода до гибели стал абсолютно зрелым поэтом. Розанов сокрушался: еще бы полгода! Что бы он тогда написал!

Поэзия должна состоять из образов. Она терпит до 20% процентов понятий. 60% понятий – холодная, рассудочная поэзия. Баратынский – около 45%.

30 ноября 1999г.

Обсуждение стихов С

Обсуждение подборки стихотворений С

Второй час

ЮК: С дает мало поводов говорить о поэзии. В двух случаях он прикоснулся к материалу – к человеку. Но очень слабые выразительные средства не позволили ему сделать больше.

Приведем стихотворение С:

 
Взмолилась у церкви старушка:
«Пуста моя нынче просящая кружка,
Подай-ка на хлебушек, добрый прохожий,
И я помолюсь за тебя Богу тоже».
 
 
Подал. Ох, лилась мне вослед благодарность.
За милость, вниманье и за нежадность.
Минут через десять иду там же снова,
Вновь слышу бабулькино слово:
 
 
Сыночек, родименький, любушка, душка,
Пуста моя нынче просящая кружка,
Подай-ка на хлебушек, добрый прохожий,
И я помолюсь за тебя Богу тоже».
 
 
Я бабушке сил пожелал и здоровья.
И дальше прошел, не травля многословья.
Но спину прожгла, вдруг, отборная скверна
За жадность и за равнодушие к бедным.
 

Стихотворение «Взмолилась у церкви печально старушка…» Пространство в стихотворении есть, есть материал для поэзии. При написании стихотворения необходимо иметь в виду следующий круг соображений. Старушка не запоминает лиц. Она просит не у человека, а у народа. Старушка не замечает, кто ей подает, замечает Бог. Здесь автор хочет выделиться, хочет, чтобы его запомнили.

Замечу по этому поводу. Отвратительная черта нашего времени. В свое время в «Литературной России», когда она была еще хорошей газетой, когда там был Сафонов; он потом надорвался и ушел, – ушел из жизни. Там печатали список имен тех, кто дал деньги на храм Христа Спасителя с сообщением, кто сколько дал. Ну, что это такое?! Бог будет знать и достаточно, дай безымянно.

У старушки жизнью могут быть стерты некоторые человеческие черты. У нее осталось чувство, что Бог ее не забирает, значит, она должна как-то жить, добывать средства.

Второе стихотворение, отмеченное Кузнецовым

 
Обидел человека. Было дело.
Нелепо, неумышленно, но – факт.
Тут сразу извиниться бы – не сделал…
Тогда казалось мелочь, вздор, пустяк.
 
 
Прийти с повинной после не случилось,
Затем нас разделяли города,
И только иногда ночами снилось,
Что я прошу прощенье сквозь года.
 
 
Теперь – иной этап настал, бредовый:
Мне чудится повсюду лик его.
Знакомое пальто, и шарф тот новый…
Но стоит присмотреться – не его.
 

«Обидел человека…» Написано: «Прошу прощения», но это только названо, а не показано, так как нет своих выразительных средств. Нельзя заканчивать словами об одежде: пальто, шарф… Надо что-нибудь о голосе или что-то такое. Не прописано. Тут говорили: «непрочувствовано». Это – одно и то же.

Вам надо читать. Не люблю Мандельштама, но он верно говорит в своих воспоминаниях: «Надо иметь большую культуру чтения».

Детских стихов не признаю. Вы оглупляете ребенка своим сюсюканьем. Ребенок – цельный. На этом построена вся философия Лао-цзы. Детская литература, можно сказать, адаптирует человека. Бывают такие адаптированные, упрощенные издания для детей. Например, адаптируют Рабле, Свифта. Этим они оглупляют детей. Пусть дети читают сказки! Там и глубина и все, что хотите.

О вас говорили, что вы наивны. Но наивность – это человеческое качество, и у вас оно не переходит в поэтическое. Скудный словарь. Вы не лжете, но это человеческое качество, а не поэтическое.

Был такой фронтовик, потерявший зрение, Асадов. Был очень популярен у школьниц и домохозяек. Он призывал к добрым чувствам, как и Пушкин. Но Пушкин призывал лирой, а у Асадова лиры не было, он призывал риторикой. Еще Белинский писал: «Поэт мыслит образами». Это аксиома. А у вас все образы расхожие. Тут есть противоречие: вы наивный человек, но где же тогда ваша свежесть? У вас сплошь чужие расхожие образы, вы берете первое, что попадется, своих выразительных средств нет. Это ваше жизненное противоречие.

Вы слишком легко относитесь к поэзии. Муза женщина капризная. Ей нужно отдавать все. Если кто-то захочет власти, то она скажет: «Нет, все внимание мне». Иначе ничего не выйдет. Если есть корыстолюбие, тоже ничего не получится.

Будь обсуждающие ваши стихи менее доброжелательны, чем мы – я имею в виду себя и других выступавших, – вам бы могли сказать, что это не наивность, а невежество. Но, все-таки, вы наивны. Вы наивны во всем: вы думаете, что можно чего-то достигнуть без знаний. Доказать невозможно, но хочется вам внушить, что поэзия – очень серьезное занятие и средствами риторики в ней ничего не добьешься. Ей нужно посвятить всю жизнь, иначе ничего не выйдет.

Бедный язык. Есть такие места с разряженной языковой атмосферой. Украина, Донбасс, Прибалтика. Но это можно преодолеть. Был такой поэт Рильке – если не гений, то уж точно значительный поэт. Он вырос в Австрии. Язык там немецкий, но обедненный. Он писал литературным обедненным языком. Вышел он из положения, углубившись в слово. Слово у него многозначно. Одно и то же слово в разных местах используется в разных значениях. Так в переводах, так и в подлинниках, – я специально интересовался, спрашивал.

PS. ЮК отказался от раздаваемого всем С. пива: «Нет, дал зарок». После долгих уговоров взял пакетик сока и, неподвижный и значительный, как монумент, с каменным лицом, одетый, стоял в коридоре, посасывая трубочку.

14 декабря 1999г.