Текст книги "Сотрудник ЧК"

Светские знакомства

И вот они идут втроем вдоль пустынной Ганнибалловской улицы: рослый, широкий в плечах фронтовик и два паренька – долговязый белочубый Лешка в гимназической шинели с револьвером на поясе и коренастый, крепкий Пантюшка, повесивший драгунку на плечо стволом вниз, что считалось особым шиком.

Весна наконец наладилась. Город был залит предвечерним солнцем. Поутихший ветер нес ароматы смолы, набухающих почек, выдувал из дворов запахи сырой земли и преющих листьев. Веселые воробьи ворошили пыль на мостовой. И только безлюдье да отрывистая дрожь недалекой канонады напоминали о грозной военной судьбе осажденного Херсона.

Силин повел себя странно. Молча пройдя несколько кварталов, он вдруг кинул взгляд по сторонам и свернул в один из дворов. Здесь было пусто. В углу двора под голыми деревьями стояли вкопанные в землю круглый стол и вокруг него – низкие скамейки. Силин указал на них ребятам:

– Седайте.

Сам он сел напротив.

– Ну, хлопцы, вострите уши, что буду говорить!..

Глаза его смотрели неулыбчиво, строго, и Лешка ощутил холодок между лопатками от предчувствия, что разговор будет действительно серьезный и важный.

– Дела, значит, такие… – начал Силин. – Только смотрите, хлопцы, язык!.. – Он поднес ко рту сжатый кулак.

– Ясно.

– Не маленькие, – вставил Пантюшка. Ему очень хотелось понравиться Силину.

– Ну, ну, это я так, на всякий случай. Так вот, слушайте… Положение у нас сейчас тяжелое, людей мало. Немцев раза в три больше. Патронов не хватает. Худо! А должны мы продержаться, пока помощь не придет. Но вот какая стала наблюдаться штуковина: чуть у нас где слабина – немцы тут как тут. Вот, к примеру, Костюков с людьми… Шли они на чистое место, немцами там и не пахло, а пришли в засаду. Думаете, спроста это? Неспроста! Кто-то немцам дорогу указывает! А кто?.. Тут она и есть загвоздка. – Он помолчал, подвигал кустистыми бровями и продолжал, словно думая вслух: – В штабе у нас буза, ходят всякие, кому не лень. Тут тебе и эсеры, и самостийники, одного видел, так я точно знаю: бывший офицер, монархист, сволочь! На днях попа поймали, с немцами связь держал… Самому-то мне недосуг заняться порядком, вот и ходят… Короче, хлопцы, так. – Силин положил кулаки на шершавые доски стола. – Надо того шпиона изловить, который нас немцам выдает. И вот тут-то нужна мне ваша помощь! – Наваливаясь грудью на стол, он твердо и пристально посмотрел на ребят. – Слушайте: пока вы будете находиться при штабе, надо вам присматривать, кто приходит, с кем разговаривает, по какому делу. Если заметите что-нибудь подозрительное – сразу ко мне. Бывает, явится человек, ничего из себя особенного, ходит, лясы точит, а сам слушает, примечает и мотает на ус. Это – раз. А то, может, у него связь с кем из штабных. За этим особенно доглядывать надо. Враг в штабе – это последнее дело. Понимаете теперь, что от вас требуется?

– Понятно, товарищ Силин, – ответил Пантюшка.

– Дальше. Действовать надо с соображением, чтобы никому и не помнилось, чем вы заняты. Связь будете держать со мной, ну еще с Поповым – он в курсе дела. Другим ни гу-гу!.. Если что не ясно, говорите сразу, растолкую.

– Все ясно, – снова заверил Пантюшка.

Лешка промолчал. Он был разочарован. Значит, все-таки опять сидеть в штабе, а другие пусть дерутся… Он сжал зубы, подумал: «Сбегу!»

Силин, заметив желваки на Лешкиных щеках, сказал:

– Ты чего, Алексей? Не нравится? А ведь я вам настоящее дело предлагаю. Ты сам сообрази: пока шпионы ходят среди нас, мы перед немцами вроде голые, со всех сторон видны. Из-за них Костюкова убили, Пахрю, дружка твоего, и остальных… А сколько еще может погибнуть – думаешь о том? Мы их на задание посылаем, а немцы уже все наперед знают. И каюк: гибнут люди! Вот ведь как…

Он потянулся через стол, крепко взял Лешку за плечо:

– Ты вдумайся, какое это важное дело! Немцы к нам разведку засылают, а мы им впоперек свою, чтобы их планы поломать. Я почему тебя выбрал да вот его? Вы хлопцы молодые, на вас никто внимания не обращает. А это-то как раз и нужно. Парень ты грамотный, умом бог не обидел, здесь ты сейчас больше пользы принесешь, чем на передовой. Всему нашему делу поможешь. Понял, Алексей, говори! – Он потряс Лешку за плечо.

– Понял, – сказал Лешка, – согласен…

– Дело это опасное, – продолжал Силин. – Шпионы – народ отчаянный, возможно, драться придется. Чтобы их уловить, смелость нужна, и тут тоже надо иметь, – он показал на голову. – Ясно тебе?

И, видя по глазам парня, что тот понял, поверил, отпустил его плечо, выпрямился и заговорил по-деловому:

– Я сейчас в больницу Тропиных пойду, повидать надо тех двух, что спаслись, после на передовую. Вы вертайте назад, в штаб… Только, хлопцы, язык за зубами и чтобы незаметно было, как и что! – Он встал.

Пантюшка, который уже давно порывался что-то сказать, остановил его:

– Товарищ Силин, у меня есть одно подозрение насчет шпионов, нынче в штабе увидел…

– Быстро, – усмехнулся Силин. – Не успел прийти, а уже шпиона разглядел. Ну, кого же ты увидел?

Пантюшка покраснел.

– Вы не смейтесь, я правду говорю. Женщина у вас там сидит, белобрысая такая…

– Машинистка, что ли?

– Во-во. Так я ее знаю: это фон Гревенец, баронесса.

– Кто-о?

– Фон Гревенец, говорю, губернаторская дочка!

– Ты что, очумел, парень?

– Правда, товарищ Силин! Я ее давно знаю.

Силин посмотрел на Лешку, точно спрашивая, не спятил ли его друг. Но тот растерянно глядел на Пантюшку.

…Не так уж велик город Херсон, и Лешке, его шестнадцатилетнему старожилу, давно уже стало казаться, что он знает в лицо всех горожан. Вот почему, увидя в штабе желтоволосую женщину в темном платье, которая вначале тоже показалась ему знакомой, он не стал задумываться, где встречал ее. Мало ли где! Где-то в Херсоне.

Слова Пантюшки дали неожиданный толчок памяти.

Как-то – было это давно, когда Лешка учился еще в четвертом классе – совместный бал мужской и женской гимназий, устроенный «по случаю дня ангела возлюбленного монарха», посетил херсонский губернатор барон фон Гревенец. Вместе с ним приехало пять офицеров и молодая дама – сухопарая, с бледной нездоровой кожей и пухлыми губами. Волосы ее были пышно взбиты, на шее и на руках сияли драгоценности.

Офицеры, снисходительно улыбаясь, танцевали с онемевшими от счастья и смущения гимназистками. Даму пригласил грозный инспектор городских училищ Левушкин. Они сделали несколько кругов по залу. На плечах дамы развевалась белая, из тончайшего газа, накидка. Голову она держала неподвижно, слегка откинув назад, точно рассматривала угри на упитанном лице инспектора. После танца она подошла к стоявшим группкой офицерам, что-то сказала им, брезгливо усмехаясь, и они громко захохотали и стали по очереди целовать ей руку…

Вскоре все они уехали.

Сухопарая дама была дочерью губернатора. Ее звали Элиза фон Гревенец.

И вот, вспоминая штабную машинистку, Лешка уже не сомневался, что она и дочь губернатора – один и тот же человек, хотя и было на ней сейчас скромное платье и волосы зачесаны гладко, как у монашенки.

Лешка был ошеломлен. Великолепная, блестящая, насмешливая, вся точно из иного мира Элиза фон Гревенец и вдруг – машинистка в штабе восставших фронтовиков!..

Видя, какое впечатление произвели на Лешку слова его приятеля, Силин нахмурился и снова опустился на скамейку:

– А ну, рассказывай, что знаешь! – приказал он.

История Пантюшкиного великосветского знакомства была не сложна.

Напротив второй мужской гимназии находился так называемый Спортинг-клуб. Когда-то на том месте был велодром с дощатым, овальной формы треком, но так как любителей велосипедного спорта в Херсоне оказалось недостаточно, хозяин велодрома трек разобрал, и на его месте раскатали площадки и натянули сетки для лаун-тенниса. Пантюшка ходил сюда, понятно, не для того чтобы упражняться в шикарной английской игре. В Спортинг-клуб его пускал знакомый сторож. Здесь, подавая мячи игрокам, можно было заработать несколько пятаков, что было немаловажно для Пантюшкиного бюджета. В Спортинг-клубе он видел несколько раз молодую фон Гревенец. В короткой белой юбке, худая, с голыми ногами, она играла в теннис с офицерами местного гарнизона и с иностранным вице-консулом господином Бодуэном, аккредитованным в Херсоне. Это был очень высокий поджарый человек с гладким, без морщин, узким лицом, седыми висками и такими тонкими губами, точно они и вовсе отсутствовали. Сыграв несколько партий, он подолгу беседовал с фон Гревенец не по-русски и угощал ее английскими папиросами…

Все это ребята, как могли, рассказали Силину.

– Вот так история! – Силин крепко потер пальцами небритый подбородок.

Он начал вспоминать:

– Ее нам управляющий гостиницей подсунул… Говорил: вдова, раньше тоже у него работала. Фон Гревенец? И фамилия-то немецкая. Ну и ну!.. А смелая баба! Ее ведь, наверно, знают в городе?

– Кто ее знает! – возразил Пантюшка. – Жила-то она не здесь, только на лето приезжала. А как приедет, все больше у себя сидит, в Спортинг-клуб только и ходила. Да и разве такая она была! Видали: черную хламиду напялила, глаза не поднимает. Я и то не сразу признал.

– Да-а… – Силин, задумавшись, несколько секунд смотрел на возбужденное Пантюшкино лицо с синяком под глазом. – Вот что, хлопцы, – сказал он, – здесь с кондачка нельзя решать. Проверить надо. Если это шпионка, значит, она с кем-то держит связь. Вы пока не подавайте виду, но следите в оба!.. Она ведь, кажется, при гостинице живет?

– При гостинице, – подтвердил Лешка.

– Ходит куда-нибудь, не замечал?

– Не знаю. Ни к чему было.

– А теперь надо смотреть. Тебя, Алексей, она уже приметила, а Пантелей – человек новый, так что пусть на глаза ей пока не показывается. Если придет к ней кто-нибудь, шума не поднимайте, а тишком-тишком за тем человеком последите, куда пойдет, с кем встретится. Понятно?

Он встал и по-мужски крепко пожал им обоим руки.

– Ну, хлопцы, на вас вся надежда. Большую пользу принести можете!

– Товарищ Силин, а если она сбежит? – спросил Пантюшка.

– Пока не сбежит, думаю. Как сидела, так и будет сидеть. А я к вечеру вернусь, тогда подумаем, что делать дальше…

Он взглянул на выходившие во двор запертые окна дома, осунул ремень на шинели.

– Я первый выйду, а вы минут через пяток. Пока, хлопцы, счастливо.

Он пошел к воротам. Прежде чем выйти на улицу, еще раз ободряюще подмигнул ребятам.

Друзья переглянулись. Пантюшка вздохнул:

– Ох, дела-а!

– Смотри, Пантелей, если язык где-нибудь распустишь, убью! – пообещал Лешка. – Я тебя к Силину привел, я за тебя и отвечаю.

– За собой лучше следи! – надувшись, буркнул Пантюшка. – Как бы самому не попало.

Марков

Под впечатлением разговора с Силиным Лешка был готов к самым решительным и немедленным действиям. Но ни он, ни Пантюшка не предполагали, что начать свою новую деятельность им придется так скоро.

Когда они вышли со двора и направились к штабу, Лешка вдруг увидел шедшего впереди них плечистого парня в гимназической шинели и узнал Маркова. Лешка вздрогнул. Неожиданная догадка мелькнула у него в уме. Неужели Марков, этот купеческий сынок, не зря болтается возле штаба?! Он вспомнил свою встречу с ним три дня тому назад, странный разговор о немцах, слова Ващенко о том, что Марков не впервой появляется здесь… Потом ему вспомнилось, что Марков хотел зайти в штаб, но почему-то передумал. Неужели?!

Лешка невольно пошел быстрее.

Однако Марков, миновав гостиницу, свернул в одну из боковых улиц, и Лешка успокоился.

Придя в штаб, он завел приятеля в караульное помещение, где в это время никого не было, а сам побежал наверх, в канцелярию. Ему не терпелось проверить, действительно ли машинистка – фон Гревенец.

Перед дверью он постарался принять озабоченный вид. Машинистка сидела на своем месте около комнаты Совета. Одного взгляда на нее Лешке было достаточно, чтобы убедиться: она! Ошибки быть не могло. Как он сразу не узнал это бледное лицо, лиловые, точно от недосыпания, тени в глазницах и брезгливо опущенные уголки губ! Барышня фон Гревенец на потрепанной, тарахтящей от старости пишущей машинке отпечатывала боевые декреты Совета пяти!

Лешка прошел мимо нее, пробормотал как бы про себя: «А Силина нет?» – и, повернувшись, вышел в коридор.

На лестничной площадке он столкнулся… с Марковым.

В первую минуту Лешка опешил. Не зная, как вести себя, он хотел уже пройти мимо, но Марков сам остановил его.

– Здравствуй! – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Ты что, не узнаешь?

– А… здорово, – проговорил Лешка и покашлял, прочищая горло от внезапной хрипоты.

– Хорошо, что я тебя встретил! – оживленно сказал Марков. – Я, признаться, даже искать тебя хотел! – Он протянул Лешке руку.

Тот почти машинально пожал ее. Марков, казалось, был искренне рад его видеть.

– Послушай, у меня к тебе есть дело. Ты не занят?

– Нет. Какое дело?

Марков взял его за пуговицу шинели и отвел в сторону.

– Дело вот какое, – доверительно заговорил он. – Я тебе все расскажу, ты здесь свой человек, может быть, посоветуешь, как поступить… Понимаешь: конфисковали папино имущество. Это общее явление, я не возражаю. Я ведь, как ты, наверное, знаешь, сам революционер… Но мы с матерью сейчас очень нуждаемся, а мне сказали, что Совет пяти выдает какую-то денежную компенсацию за конфискованные вещи. Ты ничего не слышал об этом?

– Нет, не слышал.

Марков сокрушенно вздохнул.

– Жаль. Если врут насчет компенсации, то я просто не знаю, что делать! Положение у нас катастрофическое, поверь мне, в жизни такого не было!.. Ну, ладно, пусть даже не компенсируют, но я рассчитываю отхлопотать хотя бы нашу моторную лодку. По закону ее вообще не должны были забирать… – Он начал подробно, приводя множество доводов, доказывать, что прогулочная моторная лодка не является орудием производства и потому не подлежит конфискации.

Лешка близко видел его серые шкодливые глазки, и в мозгу у него проносилось: «Врет… врет… Что делать?.. Что делать?»

– Может быть, ты посоветуешь, к кому обратиться? – спросил Марков.

– Вот что, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал Лешка, – тебе надо прямо к кому-нибудь из пятерки, такие дела только они решают. Сейчас никого нет, хочешь – подожди.

– А это долго?

– По-разному бывает. Иди в канцелярию и посиди там.

Марков быстро посмотрел на него, отвел глаза и, точно в раздумье, проговорил:

– Пожалуй, стоит подождать…

Лешка сам подвел его к канцелярии и открыл дверь. Машинистка подняла и опустила голову.

– Вот здесь и посиди, – сказал Лешка, – скоро кто-нибудь придет.

– Спасибо тебе! – горячо поблагодарил Марков. – Я подожду.

– Не за что… Пойду, дело есть.

– Ладно, ладно, теперь уж я сам.

Лешка вышел из канцелярии.

…По лестнице он летел со всех ног. Вихрем ворвался в караульное помещение.

– Пантюшка, скорей!

– Что такое? Что случилось?

– Пришел к ней один!.. Ты Витьку Маркова знаешь? У которого моторка была?

– Нет.

– Сейчас увидишь… Гимназист, со мной учился… Скорей, тебе говорят!

– Чего скорей-то?

– Беги на угол, спрячься. Как увидишь, что он вышел, иди за ним, а я следом за тобой! Меня он знает…

Пантюшка всполошился, вскочил, схватил драгунку.

– Скорей! – торопил Лешка. – Стой! Винтовку оставь, слишком заметно.

– Как же я без оружия-то?

– На кой оно тебе?!

– Без оружия не пойду! – упрямо заявил Пантюшка.

– Тьфу, дурак! – На столе валялся немецкий ножевой штык, которым резали хлеб. Лешка сунул его Пантюшке: – На, спрячь под куртку. Да скорей же, черт!

Он швырнул драгунку на топчан и вытолкал Пантюшку из комнаты…

Что бы ни думал Лешка о Маркове, как бы ни презирал за буржуйское происхождение, у него все же не сразу уложилось в голове, что Марков работает на немцев. Чтобы убедиться, он и отвел его к фон Гревенец. Машинистка только одно мгновение смотрела на вошедшего Маркова, но Лешка успел заметить, как бесстрастное лицо женщины вдруг точно дрогнуло и напряглось. И Лешкины подозрения стали уверенностью. Уверенностью в том, что фон Гревенец – шпионка…

В Лешкином представлении на такое предательство мог пойти только человек, смертельно ненавидящий революцию в любом ее виде. А ведь Марков ходил в эсерах и на митингах выкрикивал революционные лозунги!

Было от чего растеряться!

Себя Лешка считал большевиком. Во-первых, большевиком был его отец, самый значительный для него человек на земле. Во-вторых, почему-то именно среди большевиков попадались люди, которые внушали ему наибольшее доверие, – такие, например, как Силин, – и то, что они говорили о революции, казалось ему самым убедительным из всего, что ему доводилось слышать на многочисленных митингах. Это была революция для него, для Пантюшки, для Пантюшкиного отца, и вместе с тем она не подходила для Глущенко, что также говорило в ее пользу. У этой революции был головокружительный размах. Весь мир должен был запылать от нее. И Лешка со всей страстью молодой души верил в мировую большевистскую революцию!

Между тем в Херсоне подвизалось много разных партий, члены которых готовы были горло перегрызть друг другу, доказывая, что именно они-то и есть единственные подлинные революционеры.

Многие херсонские мальчишки приписывали себя к эсерам. Каждому льстило называться революционером, да еще и социалистом. Лешка не очень-то разбирался в партийных программах. Он отрицательно относился к эсерам главным образом потому, что так к ним относились большевики. Но в глубине души Лешка и эсерам не мог отказать в революционности: слишком уж бойко выступали они на митингах.

И вот оказывалось, что эсеровский прихвостень – Марков – работает на немцев!

Следовало бы хорошенько подумать, посоветоваться со знающими людьми… Но сейчас Лешка твердо знал одно: кем бы ни был Марков, он – враг, он предает людей, проливающих кровь за революцию. И этого нельзя допустить!

Когда минут через пятнадцать после встречи на лестнице Марков вышел из штаба, Лешка сидел на каменной тумбе возле ворот и перочинным ножом строгал палку. Он был без винтовки, револьвер висел под шинелью.

– Ты здесь? – сказал Марков. – Знаешь, я решил не ждать. Начальство, говорят, не скоро придет. Лучше еще раз зайти. Тебе, конечно, большое спасибо, теперь-то я хотя бы знаю, к кому обращаться…

Он принялся с жаром благодарить Лешку за участие, пустился в рассуждения о том, что старые гимназические товарищи должны помогать друг другу, особенно в такое трудное время… В глазах у него Лешка разглядел колючие смешливые искорки.

– Так я позже зайду… А может быть, завтра.

Лешка равнодушно пожал плечами.

– Ну, пока, спасибо тебе! Хороший ты парень!

– Ничего, не стоит, – сказал Лешка.

Дойдя до угла, Марков еще раз обернулся. Он даже помахал Лешке рукой.

«Доволен, – подумал Лешка, – обманул меня!»

Наклонившись, он сосредоточенно выстругивал набалдашник у палки. Марков свернул за угол, а спустя несколько секунд улицу в конце квартала зигзагом перебежал Пантюшка. На углу подождал немного и исчез. Тогда Лешка вскочил, сунул ножик в карман и, забыв про палку, помчался вслед за ним.

Человек в шинели

Марков встретился с человеком во фронтовой шинели под извозчичьим навесом большого каменного дома. То, что он передал ему, издали казалось аккуратно свернутой черной тряпицей. Обменявшись несколькими словами, они разошлись. Марков пошел прямо, незнакомец направился в противоположную сторону.

Возле запертых ворот одного из дворов, на сваленных грудой темных от времени бревнах сидели два паренька: один – гимназист-старшеклассник, другой из подмастерьев, в черной куртке и большом картузе. Гимназист вертел в воздухе монету. Паренек в куртке с любопытством посмотрел на незнакомца. Тот закашлялся, прикрываясь ладонью.

– Смотри сюда! – закричал гимназист. – Орел или решка?

Мальчишки наклонились над упавшей монетой. Забыв, казалось, обо всем на свете, они играли в орлянку. Незнакомец не спеша прошел мимо них.

Когда он был достаточно далеко, Лешка свирепо зашипел:

– Что ты вылупился на него! Завалить все хочешь?

– Леш, я этого типа где-то видел! Морда знакомая…

– Где ты его видел?

Пантюшка запустил пятерню под картуз и несколько секунд с такой силой тер голову, точно хотел выдавить из нее воспоминание.

– Убей меня бог, забыл!

– Беги за Марковым, – приказал Лешка, – последи, куда он пойдет, а я за этим. Потом в штабе встретимся…

И они расстались.

Человек во фронтовой шинели долго кружил по городу. Он шел неторопливо, с развальцем, походкой незанятого человека, время от времени останавливался возле рекламных тумб, с которых свисали клочья старых плакатов, и искоса поглядывал назад. Если впереди появлялись прохожие, он загодя переходил на другую сторону улицы.

Возле одной из улиц, куда свернул незнакомец, находился проходной двор. Пробежав через него, можно было срезать угол. Лешка так и сделал. Он перелез через забор, миновал какие-то амбары и выбрался к воротам. Встав за ними, Лешка припал к узкой щели над ржавой чугунной петлей.

Прошло с полминуты, и он снова увидел человека в шинели. Тот быстро шел по противоположному тротуару. Поравнявшись с воротами, за которыми притаился Лешка, он вдруг сделал шаг в сторону и прижался к стене за выступом одного из домов.

«Что такое?» – подумал Лешка, удивленный и испуганный непонятными действиями незнакомца.

Теперь он мог хорошо разглядеть его гладкое вытянутое лицо, на котором самым приметным был рот – прямой и безгубый…

Выждав минуту или две, незнакомец вышел из своего укрытия и осмотрелся. Опасаясь слежки, он явно хотел перехитрить своего возможного преследователя. Если бы Лешка шел за ним, они сейчас наверняка столкнулись бы лицом к лицу. Ловко!

Наука пошла Лешке впрок. Незнакомец еще несколько раз повторил свой маневр. Иногда он заходил в подворотни и подолгу задерживался там. Лешка терпеливо ждал, стоя в каком-нибудь подъезде. Зная, что поблизости нет проходных дворов, он не боялся, что незнакомец скроется. Он чувствовал себя охотником, преследующим зверя. Это было похоже на игру, и в то же время чем больше хитрил незнакомец, тем глубже Лешка проникался сознанием важности происходящего…

Поплутав по переулкам, человек в шинели вышел на Потемкинский бульвар и задержался около памятника Потемкину, осматривая бульвар. Лешка спрятался за деревянной лавчонкой, стоявшей на перекрестке. Когда он выглянул, человек был уже в конце улицы. Видимо, уверенный в своей безопасности, он спокойно вышел на Лютеранскую и скрылся за чугунными воротами нарядного белого особняка, принадлежавшего иностранному вице-консульству.

Теперь можно было возвращаться в штаб, но, подумав, Лешка решил, что этого делать не следует. Марков что-то передал иностранцу, должно быть, шпионские сведения. А зачем они тому? Для немцев? Тогда, значит, или он сам понесет их, или пошлет кого-нибудь… Правильней всего было никуда не уходить и посмотреть, что будет дальше…

С другой стороны, болтаться здесь одному тоже не улыбалось Лешке. День уже кончился. Сизые дымчатые сумерки затянули город. Ветер улегся, стояла полная тишина, не нарушаемая даже привычным орудийным гулом: немцы по ночам не воевали.

Лешка осторожно обошел особняк. Что делать? Где пристроиться?

У особняка было два подъезда: один парадный – на Лютеранской, другой сзади, выходивший в небольшой сад. Лешка решил наблюдать за тем подъездом, который позади дома: и место здесь укромное, да и незнакомец, кажется, свернул именно сюда.

Пока Лешка колебался и ходил вокруг особняка, ему в голову пришла мысль, еще больше укрепившая его в намерении никуда отсюда не уходить. Он подумал, что, если сведения, полученные Марковым, попадут к немцам, в том будет и его, Лешкина, вина. Ведь это он сам, желая убедиться в предательстве Маркова, помог ему встретиться с фон Гревенец! А сведения, должно быть, важные: недаром этот иностранец в них заинтересован.

Позади вице-консульства, между деревьями, стояла полусгнившая сторожевая будка. Лешка удобно устроился в ней и через круглое окошко принялся следить за особняком.

Он ждал долго, может быть, полчаса, а может быть, и час. Сумерки сгустились. Когда стало совсем темно, Лешка заметил, что окна особняка чуть-чуть краснеют: за плотными шторами горел свет.

Устав ждать, Лешка решил взглянуть на парадный подъезд. На всякий случай он переложил револьвер из кобуры в карман шинели и, прячась за голыми кустами акации, пробрался на Лютеранскую. Парадный подъезд был заперт. Когда Лешка решил возвратиться на прежнее место, от дома на противоположной стороне отделилась темная фигура с винтовкой и направилась прямо к нему. Лешка прыгнул в сторону, не зная – бежать или защищаться…

– Это ты, Леш? – спросила фигура Пантюшкиным голосом.

Лешка чуть не вскрикнул от радости:

– Я, я это!

– Куда ты запропастился? Я уже час здесь околачиваюсь!

– Ша! Иди за мной! – сказал Лешка.

Он привел друга в сторожевую будку и с пристрастием допросил, как тот очутился на Лютеранской. Пантюшка следовал за Марковым до Виттовской улицы. Всю дорогу он не переставал думать, где доводилось ему встречать подозрительного незнакомца во фронтовой шинели.

Думал-думал и в конце концов вспомнил: Спортинг-клуб, теннисные корты, фон Гревенец с голыми ногами и ее партнер – узколицый, сдержанный в движениях иностранец, перед которым заискивал даже такой всемогущий, в Пантюшкином представлении, человек, как хозяин Спортинг-клуба.

Вице-консул Бодуэн – вот кто был недавний собеседник Маркова!

Каким бы неожиданным и неправдоподобным ни казалось это открытие, Пантюшка все-таки ни секунды не сомневался в том, что он не ошибся. К тому же после встречи с дочерью губернатора в штабе фронтовиков Пантюшка решил ничему на свете больше не удивляться…

На Виттовской Марков вошел в дом номер пять.

– Он там живет, я знаю, – сказал Лешка.

Потом Пантюшка вернулся в штаб. Лешки не было, Силин еще не приезжал с передовой, фон Гревенец по-прежнему сидела на своем месте: Пантюшка видел ее сквозь замочную скважину. Слоняться по штабу без дела было невмоготу, и Пантюшка отправился к вице-консульству искать друга.

– Я уж думал, не пришиб ли он тебя.

Лешка объяснил ему, почему решил остаться здесь.

– Иди к тому подъезду, – сказал он, – и смотри в оба. В случае чего беги ко мне, что-нибудь сообразим.

Пантюшке уходить не хотелось.

– На кой ляд, – сказал он, – только время зря теряем. Лучше уж эту фон Гревенец сторожить…

– Иди, говорят тебе! – рассердился Лешка. – Не понимаешь, что ли? Марков ему какие-то сведения передал! Если упустим, Силин по головке не погладит!

Пантюшка поворчал что-то себе под нос, помешкал и выскользнул из будки. Почти тотчас же он ворвался обратно и хрипло шепнул:

– Там кто-то ходит, Леш!..

Они замерли прислушиваясь.

Было тихо, как в погребе. И вот Лешка различил осторожные шаги по влажной от весенней сырости земле. Шаги отдалились, стихли, потом раздались снова.

Прямо перед будкой под деревом остановился человек. В темноте можно было различить только, что он невысок и плотен. Человек медленно осмотрелся и, оторвавшись от дерева, направился к дому. До ребят донесся прерывистый стук, отворилась дверь, и снова все стихло.

– Видал? – выговорил Пантюшка.

– Слушай, – зашептал Лешка, – беги в штаб! Может быть, Силин уже там… Если нет его, расскажи все Попову или кому хочешь. Пусть идут сюда, только скорей… Я здесь подожду. Только быстро, Паня, миленький!..

Пантюшка больше не возражал…

Оставшись один, Лешка достал револьвер и для верности взвел курок. Потом он выбрался из будки и встал за кустами акации на таком расстоянии от дома, чтобы можно было различить дверь. Сердце его лихорадочно отстукивало мгновения, а они тянулись, тянулись нескончаемо, и он потерял им счет. Сейчас он мечтал об одном: только бы Пантюшка успел кого-нибудь привести до того, как человек появится снова!..

Получилось, однако, иначе.

…Загремел засов, дверь отворилась, выпустив уже знакомую низкорослую фигуру, и сразу же захлопнулась. Человек быстро пошел через сад. Когда он поравнялся с Лешкой, тот выскочил из-за кустов и крикнул высоким срывающимся голосом:

– Стой! Руки вверх!

Человек присел от неожиданности и черным комком метнулся к стоявшим купой деревьям.

– Стой! – закричал Лешка. – Стой! Буду стрелять!

Тотчас же впереди блеснуло, пуля, просвистев, обломила веточку в кустах. Тогда Лешка начал стрелять в темноту, туда, где скрылся шпион. Он трижды нажал тугой спуск. Ответных выстрелов не было. Лешка подождал немного (ведь могло случиться, что он попал) и двинулся вперед…

За деревьями он увидел пролом в ограде, через который ушел враг. Лешка выскочил на улицу. Далеко, в конце квартала, ему почудилось какое-то движение, он выстрелил наугад, крикнул «Стой!» – и в это же мгновение услышал сзади, в саду, топот.

– Лешка! – зазвенел голос Пантюшки. – Лешка, где ты?!

– Сюда! – позвал Лешка. – Сюда, ко мне!

В проломе показался Пантюшка, за ним Силин, потом полезли фронтовики – здесь было человек восемь. Среди них Лешка узнал Попова в штатском пальто.

– Где он? – задыхаясь, спросил Силин.

– Не знаю… Сюда выскочил! – чуть не плача, ответил Лешка. – Кажется, вон там…

Они бросились вдоль улицы. На перекрестке Силин приказал:

– Ващенко, Зуев, Макарычев и ты, – он ткнул в Лешку, – направо. Остальные за мной!..

Они перебежали улицу до конца и никого не увидели. Возвращаясь, заходили во все дворы, обшаривали каждый уголок. Лешка до крови искусал губы. Дурак! Безмозглый дурак! Упустил шпиона! Почему не стрелял сразу, из-за кустов! Ума не хватило?

Возле вице-консульства их уже поджидали.

– Нету? – спросил Силин.

– Немае, – отозвался Ващенко, – сбег, собака!

Силин смачно выругался. Лешка сейчас предпочел бы быть убитым. Он чувствовал себя ответственным за все…

Попов отвел Силина в сторону, и они стали вполголоса совещаться. Потом подозвали Лешку и подробно расспросили, как он выследил незнакомца и каков тот из себя. Лешка, как мог, описал его внешность.

– Точно, – сказал Попов, – сам господин Бодуэн собственной персоной! Ну что будем делать, Петро?

– Что делать! – угрюмо пробасил Силин. – Как говоришь, так и сделаем…

У обоих подъездов вице-консульства Силин поставил по человеку. Остальным велел идти за ним.

Они поднялись на парадное крыльцо особняка и постучали. Долго никто не отзывался. Особняк точно вымер.

– Ломать, что ли? – неуверенно проговорил Силин.

– Погоди! – Попов сильно ударил в дверь рукояткой нагана.

Наконец в доме послышались шаги, спросили:

– Кто там?

– Революционная власть Херсона! – ответил Попов. – Отворите!

– Что вам надо?

– Обследование…

– Приходите днем. Сейчас все спят.

– Немедленно отворите! Иначе буду вынужден применить силу!

Из-за двери донеслись шелест, бормотание. Заскрипел засов.

Попов и Силин вошли в вестибюль. Перед белой мраморной лестницей стоял щуплый старикашка с бронзовым подсвечником в руке. Пять зажженных свечей ярко освещали его тщедушную фигуру в вязаной кофте.