Текст книги "Судьба и другие аттракционы (сборник)"

– Я понял! – Глеб закричал так, что все повернулись к нему. – Всё это стало возможным потому, что среди нас есть их сообщник. Как иначе установили бы они глушилку для всех каналов и остались незамеченными? Откуда им было бы знать, в чем суть ваших дрязг с НАСА? Откуда бы узнали, за какой дверью эта ваша «студия мозга»?

– Среди нас?! – всеобщая оторопь.

– Я не подозреваю никого из вас, – жестикулировал Глеб. – «Среди нас», я имел в виду всю команду, те двадцать человек, что трудятся сейчас в космосе. Может быть, Мэгги, это так, кто-то из ваших играет в племя альфа.

– А ведь Глеб прав, – сказала Мэгги. – Но вряд ли мы сумеем вычислить, – она поперхнулась словом, – предателя.

– Ну, почему же? – профессор Снайпс навел пистолет на Глеба. – Мы же не знаем, с какого времени общаемся не с Землей, а с имитацией. Что, если его тоже прислал к нам электронный Морган?

– Это же смешно, профессор, – сказал Глеб.

– Почему я должен подозревать тех, с кем проработал пять лет и верить человеку, который свалился на нас месяц назад? К тому же, с туманными полномочиями, которые сам так и не сумел сколько-нибудь внятно объяснить. – Профессор взвел курок.

– Нет! – Мэгги закрыла собой Глеба.

– Разве он не мог установить глушилку и запустить всё это имитационное дерьмо? Или, быть может, он не знал, где расположена наша «студия мозга»?

– Глеб вышел на связь с НАСА! – кричит Мэгги, – чем и спас всех нас от паранойи.

– Или же это была инсценировка. – Профессор так и держал свой никелированный сорок восьмого калибра ствол направленным в грудь Мэгги. – А паранойи после его общения с Землей стало существенно больше. И дело не только в том, что, оказалось, у нас гостит троица покойников.

– Да уж! – съязвил Энди. – Хотя мне нечего возразить профессору насчет Терлова. – Энди поразился сам, добавил:

– Как ни странно, но это так.

– И эти его рассуждения, что не надо бороться с пришельцами… – размышляла Ульрика.

– Опомнись, Ульри! – кричит Мэгги. – Глеб не только об этом, он много чего еще говорил сегодня.

– Он был самым хладнокровным среди нас, – продолжала свое Ульрика.

– Ну да, это же твоя прерогатива! – возмущалась Мэгги. – Ты, кажется, приревновала?

– Он специально первым сказал, что предатель среди нас! – осенило Энди.

– Я понял, – Глеб попытался отодвинуть Мэгги и выйти на пистолет Снайпса. – Я не смогу доказать, что я не шпион, не «крот» или как это теперь называется? Вы же не сможете доказать, что предатель именно я.

– Но они сумеют убедить самих себя. – Мэгги опять пытается прикрыть собой Глеба. – Уже сумели.

– Мы в ситуации равновероятности, – сказал Глеб.

– Не умничай! – испугалась, пытается его перебить Мэгги.

– Ну да, это значит, возможно всё. – Ульрика кивнула Глебу. – Всё вообще! Много логики, ее становится все больше с каждым нашим словом. Здравого смысла – ноль, но мы об этом не знаем, мы же внутри ситуации. А не действовать нельзя. Такая роскошь, как действие в полноте знания, теперь не про нашу честь.

– А времени нет! – вдруг понял Энди. – Его давно уже нет у нас! – это была уже истерика.

– Так поступите, черт возьми, по нравственному чувству! – кричит, сбивается Мэгги. – Неужели непонятно?

– Моё нравственное чувство требует, чтобы я выстрелил в Глеба, – тяжело вздохнул профессор Снайпс.

– Выбор между равновероятностным будет слепым, вы понимаете?! – срывающийся голос Мэгги.

– Но не выбирать нельзя, – отвечает профессор.

– Пристрелить меня как «крота», предателя или же взять в команду и вместе бороться с нашими гостями? Кажется, в первом варианте куда меньше риска, – усмехнулся Глеб.

– Неужели вы не видите, он же манипулирует нами! – кричит Энди. – Играет на опережение, зная, что в первом варианте действительно меньше риска.

– Умоляю, не выбирайте! – слезы текут по щекам Мэгги. – По сравнению с этим, то, что случилось здесь с людьми Бергса, покажется пасторалью.

– То есть ты поднимешь оружие на нас, Мэгги? – поразился Энди.

– Нам придется выбирать, – ответила Мэгги Ульрика. – Причем, понимая, что ты права.

– Вот! – профессор Снайпс достал распечатку из кармана куртки. – Как только господин проверяющий материализовался, я навел о нем справки. Читай. – Он бросил бумагу Мэгги. – Ничего особенного, да? Месяц назад так и было. Но сейчас всё сошлось. Можно сказать, что сча́стливо, во всяком случае, для нас.

– О чем вы вообще? – Мэгги недоумевала, пробегая глазами текст.

– Смотри графу образование, – рявкнул Снайпс. – Мистер Терлов окончил ту же саму академию астронавтики, что и Аврора Браун.

– Я знаю, – глотал воздух Глеб, – но не придал значения. Она окончила на два года раньше меня. Мы не пересекались. К тому же для меня эта специальность основная, а для нее дополнительная. Вы понимаете разницу? Если б я ее знал, хотя бы мельком видел раньше, неужели бы не сказал?

– Но ты же все-таки знал, что вы учились в одних стенах?! – вцепился Энди.

– Узнал из ее досье, как и все вы.

– Но не сказал, – подчеркнула Ульрика. – А казалось бы куда как проще: «надо же, мы с ней почти что однокашники, хи-хи, ха-ха».

– Об Авроре, это было только в том ее досье, что прислал настоящий Морган, – сказал профессор Снайпс. – В том, что мы получили от его компьютерного клона, академия астронавтики вообще не указана.

– То есть они просчитали и это?! – говорит Энди. – Чтобы мы не заподозрили Терлова.

– Или же наоборот, – говорит Глеб. – Чтобы бросить тень на меня при сопоставлении вариантов досье. Что и получилось.

– Они не могли предвидеть, что ты выйдешь на настоящего Моргана и получишь материалы. – Сказал профессор Снайпс.

– Да, конечно, – согласился Глеб. – А я увидел при распечатке депеши от Моргана на ваших глазах и…

– Глеб, почему ты не сказал? – перебила его Ульрика.

– Я не знаю.

– По вашей логике, профессор, вы могли получить информацию о Глебе не от НАСА, а от паразитарной программы наших гостей. Вы же сами утверждали, что она могла стоять уже и месяц назад? – попыталась подхлестнуть себя Мэгги.

– Эта распечатка не из НАСА. Мне есть к кому обратиться на Земле и помимо них.

– Нет! – Мэгги повернулась к Глебу. – Нет, Глеб!

– Мэгги, – Глеб задыхался, – неужели ты могла поверить… это же совпадение. Не чудовищное, не… просто случайное, тупое, ничего не значащее.

– А теперь, Мэгги, будь добра, сделай шаг в сторону. – Сказал профессор Снайпс.

Мэгги сделала этот шаг.

Сделала шаг и вернулась обратно как маятник:

– При одном условии, профессор. Вы не будете стрелять.

– Что? – возмутился Энди.

– А сажаете его под замок, – сказала Мэгги. – После разберемся. Если, конечно, справимся с нашими гостями. После будут и время, и полнота картины, и правдивость информации, и глубина моральной проблематики, – скривилась Мэгги.

16. Под арестом

Они отвели его в гостевую квартиру. Благо, дверь под номером «910» напротив, надо только перейти улочку. Завели в тот самый кабинет следователя. (Только здесь профессор отвел от него дуло пистолета.) Ульрика достала какой-то пульт, нажала кнопку, и стальные непробиваемые ставни заблокировали окна.

– Ладно, пойдемте брать образцы ДНК у наших визитеров, – жизненные силы вернулись к Энди, у него уже появился азарт. – Насчет образцов Глеб был прав, или кто там из нас говорил об этом?

– Постойте! – пытается Глеб. – Я понимаю, вы начали действовать и действие уже ведет вас, но сейчас вам надо понять, оглядеться. – Его опять, как там, у Снайпса, когда все ужаснулись, что он учился вместе с Авророй, повело совсем не на те слова. – Вы же просто погибнете и всё! Вам надо…

Они захлопнули дверь. Древесина в мягких, уютных тонах оказалась лишь оболочкой. Под ней тонкий непробиваемый сплав. Содрав оболочку, Глеб разбил руки в кровь об металл. Сел на пол, вот так, под дверью.

Их всех учили пересекать пространства в звездолетах, проводить исследования, ставить эксперименты, не бояться научных догм, но их никто не учил убивать или же умирать. А они вот взялись. То есть у них хорошо не получится ни то, ни другое. Бороться с отставным командиром космического спецназа? А что у них в звездолете, в чье нутро их так вежливо, так ненавязчиво не пустили? Оружие, которым не то что Керенджи, но и толстячок священник сотрет в порошок всю их станцию?

Окрыленные победой над ним-Глебом, вкусившие действия, вдохновленные тем, что уклонились от всего, что не решалось в сфере нравственной, они бросятся сейчас в борьбу, пренебрегут расчетом.

Он вдруг увидел Мэгги, лежащую в луже крови.

Мэгги хотела заслонить его собою от пули. Заслонила бы, если Снайпс в самом деле нажал на курок. Закрыла б его, не колеблясь. И испугалась какой-то бумажки. Строчки в этой бумажке. Предала? Да, предала из-за случайного совпадения – и не совпадения даже, мало ли кто тогда учился в этой долбаной академии! Не поверила ему-любящему, перешагнула через собственное любящее сердце?!

Она соблазнилась.

Они все соблазнились. Чем вот только?! Выходом из неразрешимой ситуации (а с ним-Глебом «не разрешалось»). Человек не рассчитан на неснимаемое, неразрешимое, да?

Даже предав, она спасла его. Потому и смогла спасти, что предала. Надо радоваться, правда? А хочется выколоть себе глаза. Она предложила им компромисс. Они уцепились: устраниться из сферы разума и морали, где действительно не решалось, и при этом не стать убийцами, ничем особенным себя не запятнать и быть более-менее правыми (ведь с ним-Глебом они поступили более-менее правильно!)

А Мэгги поверила. Посчитала его виновным. Как она могла?! Посчитала его предателем. Потрясена. Оскорблена как любящая. Спасла его из любви? Переступив через это оскорбление ее любви? И в то же время соблазнилась?! Эта их иллюзия свободы от неснимаемого, сложного. Эйфория, полет. Но на поле простого они проиграют троице визитеров, неважно, люди они, не люди…

Только дело-то в том, что они в любом случае проиграют!

Спасла его – это тоже форма презрения к нему? Спасла из брезгливости?

Мэгги в луже крови. Ее неестественно огромный застывший глаз. Застывший в своем физическом усилии видеть, ничего не видящий больше орган ви́дения. По нему ползает то, что является аналогом нашей земной мухи.

Щелкнул дверной замок. Глеб вскочил. На пороге Мэгги.

– Я за тобой. В смысле, я дрянь и…

Он обнял ее. Она разрыдалась.

– Сейчас мы пойдем к ним, – говорит Мэгги.

– А если профессор?

– Плевать на них на всех, – перебила Мэгги. – Они вдруг начали думать. Может, и в самом деле мы услышали твои слова и начали думать, а не действовать. Но думать без тебя?! Если они еще и не поняли, то вскоре сами поймут. Они же хотят борьбы, победы, а не самопожертвования. И они хотят понимания, если вдруг нужно оно именно. Значит, в эту ночь должны думать с тобой вместе.

– А если нет?

– Они не арестуют нас двоих, Глеб. Не застрелят нас двоих. Мы завтра будем бороться все вместе, или же преодолевать сегодняшнее свое наваждение, сегодняшний зуд борьбы.

Пойти к ним, это значит выйти из двери гостевого коттеджа, пересечь улочку голландской деревни и войти в дом профессора Снайпса.

17. Слова и фразы

В центре комнаты в кресле развалился отец Габриэль во всегдашней своей сутане, только сегодня на нем был старинный, украшенный камнями и, видимо, очень дорогой крест. Напротив отца Габриэля на диване профессор Снайпс, он в центре, Ульрика и Энди по бокам. Слева от отца Габриэля, в кресле, что ближе к двери, Джон Керенджи. В своей пуленепробиваемой броне странной, во всяком случае, неизвестной земным астронавтам конструкции он похож на какого-то монстра из дешевой книжки в стиле фэнтези или же фильма категории «Б». Только в отличие от монстра на его лице не было выражения гротескной свирепости. На нем вообще не было выражения. Просто усталый, сосредоточенный профессионал делает всегдашнюю свою рутинную работу. И вот это было куда страшнее какого-нибудь звериного оскала, бивней, клыков, что там еще положено монстрам? Между его могучими коленями прикладом в пол стояла автоматическая винтовка какого-то немыслимого калибра. Из кармана на голени торчала рукоятка того самого пистолета профессора Снайпса.

Справа от отца Габриэля сидела Аврора Браун. Не нога на ногу, как обычно, в кресле, а прижав колени друг к другу, что делало ее несколько похожей на учительницу. Только на коленях покоился бластер.

– А вот и наши друзья! – отец Габриэль обрадовался вошедшим Глебу и Мэгги. – А даже и лучше, – он обращался то к Браун, то к Керенджи, – что разговор получится общим. У нас ведь секретов нет. Все свои. Да и не придется потом никого выискивать по всей жилой зоне, – сказал он Глебу и Мэгги. – Ну, опоздали и опоздали, ничего страшного. С каждым могло случиться. Проходите, присаживайтесь, – отец Габриэль оглядывал комнату в поиске места. – Вот сюда, пожалуйста. – Он указал на два пуфик рядом с диваном.

Глеб и Мэгги в дверном проеме. Только шаг назад, и они в коридоре. Но Керенджи не даст им сделать этого шага. Они не успеют. Да если бы и успели, Керенджи расстреляет их из своей винтовки через стену, отделяющую комнату от коридора как через простыню. – Располагайтесь, – продолжал священник, – надеюсь, мисс Мэгги, вам удобно?

– Вполне, – сказала Мэгги.

– Итак, пожалуй, начнем, – отец Габриэль потер свои ручки и сладко улыбнулся профессору Снайпсу. – Если, конечно, никто из присутствующих не против. – Отец Габриэль явно считал, что играет в отца Габриэля, обожающего театральные эффекты. – Прежде всего, мы именно те, кто мы есть. Наши досье, присланные из НАСА, подлинные. Но скажу прямо, чтобы между нами не было недопонимания, во избежание, так сказать, кривотолков – мы живые. В самом буквальном, материалистическом смысле этого слова. Да и Церковь, как вы, наверное, знаете, против всяческой инфернальности и мистики подобного толка. Просто в свое время мы нашли более-менее корректный способ порвать с Землей, не привлекая к себе особого внимания.

– Это вы насчет организации катастроф? – съязвил Энди.

– Сказано же, способ более-менее корректный, – оборвал его Керенджи.

– И за десять лет, проведенных вне земной, так сказать, человеческой реальности, – продолжал отец Габриэль, – нам удалось кое-что. Положа руку на сердце, без ложной скромности, удалось очень и очень многое, на что вообще не рассчитывали изначально.

– Чего вы от нас хотите? – не выдержал профессор.

– Чтобы вы стали нашими союзниками, во всяком случае, поначалу.

– А потом? – спросила Ульрика.

– Впоследствии соратниками, единомышленниками, друзьями. Как наши противники вы были не очень. Если честно, вообще никакими, – отец Габриэль одарил своих собеседников доброй всепрощающей улыбкой. – Просто, это, наверное, было не ваше. Тем вернее, что вы вполне можете состояться как наши друзья.

– То есть вам нужны наши технологии? – профессор Снайпс говорил, глядя в пол.

Отец Габриэль протестующее и даже обиженно замахал ручками. Дескать, он всей душой, а его взяли и обвинили в меркантильности.

– И технологии тоже, – перебила его Аврора Браун.

– Вот именно, что «и», – не отдал ей инициативу отец Габриэль, – но прежде всего, дорогой профессор, нам нужна ваша гениальность.

– Тем более, что Земля не очень-то ею дорожит, – добавила Аврора Браун. – И если бы это было видно только лишь по отношению к вашему эксперименту.

– Да-да, – отец Габриэль состроил сочувственную физиономию. – Равнодушие и догматизм. Догматизм и равнодушие. Чего еще можно ждать от людей?

– Вы же, кажется, собираетесь наш чудный эксперимент вообще закрыть? – сказал Энди. – Или уже закрыли? Ваше право, да? – он кивнул на винтовку Керенджи. – Но просто хочется ясности.

– Закрыть?! – изумился отец Габриэль. – Ну, что за народ, а? – он обращался за сочувствием к Глебу и Мэгги. – Видят вот это, – он указал на винтовку, – и теряют дар рассуждать здраво, несмотря на все свои Оксфорды, Кембриджи. А наша сила совсем и не в этом, – опять указал на винтовку, – это так, лишь внешнее оформление, форма, да – ему понравилось слово, – доходчивая, доступная для окружающих, так сказать, для непосвященных. – Вдруг резко: – Мы намерены вывести ваш опыт на новый уровень. Развернуть его в ином масштабе – в несоизмеримо ином, я бы даже сказал, в непредставимом для вас. И развернем, так сказать, во благо.

– Насчет блага, пожалуйста, поподробнее, – сказал со своего места Глеб.

– Молодой человек! – возмутился отец Габриэль. – Предложение вообще-то делается вот этим троим на диване, а вы на своих пуфиках вообще ни при чем. Зашли экспромтом, так хоть ведите себя прилично.

Керенджи вопросительно глянул на отца Габриэля. Но тот показал глазами «нет», точнее «пока нет», и Керенджи расслабил свои, сжавшие было винтовку пальцы.

– Но не будем придираться к мелочам. – Отец Габриэль как бы убеждал самого себя. – Будем считать, что это спросил наш многоуважаемый профессор. В конце концов, он имеет право знать. Доктор Браун, введите, пожалуйста, наших новых друзей в курс.

– Мы открыли планетную систему, на которой есть жизнь, – начала Аврора Браун. – Никто на Земле не знает об этом и мы предприняли некоторые меры, чтобы как можно дольше не узнали.

– Чего греха таить, чтобы не узнали никогда, – хихикнул отец Габриэль.

– Теперь пришло время сделать так, чтобы в этом нашем мире была и разумная жизнь, – продолжила Аврора Браун.

– Мы вам нужны как образчики разума или же чтобы генномодифицирующим скальпелем высечь его искру из подручного материала? – усмехнулся Энди.

– Остроумный мальчик, – хмыкнула Аврора Браун, кивнула отцу Габриэлю. – А мы-то еще хотели вообще обойтись без него.

– Я бы не торопился с выводами, – буркнул отец Габриэль.

– Так вот, – доктор Браун вернулась к главной теме, – мы хотим созидать разумную жизнь.

– Жизнь, – умилился отец Габриэль. – Жизнь это всегда благо. Само по себе благо. А уж разум? – Он сладко зажмурился. – Разум!

– Я примерно понял, о чем вы, – хлопнул себя ладонями по острым коленкам профессор Снайпс, – но, боюсь, господа, вы выдаете желаемое за действительное – возможности моей науки достаточно ограниченны здесь. Вот, к примеру, как вы сами знаете, все мои усилия… э… изменить природу людей племени альфа…

– Вот только не надо юлить, профессор, – жестко оборвала его Аврора Браун. – С племенем омега у вас получилось всё.

– Вы так уверены? – усмехнулась Ульрика.

– Это моя экспертная оценка, – отчеканила доктор Браун.

– Но вам, – профессор Снайпс обращался к отцу Габриэлю, – я так понимаю, нужно совсем не то, чего добивался я от людей омеги?

– Именно! – отец Габриэль обрадовался догадливости своего собеседника. – Полностью противоположное.

– Но это уже несовместимо с моими принципами и идеалами. – Снайпсу эта собственная фраза показалась выспренней.

– Не понимаю, чего это вы, профессор из себя девственницу корчите? – Аврора Браун ценила собственную гневливость. – Вы, недрогнувшей рукой пресекший развитие людей альфа, отменивший будущую их историю и культуру, будете нам лекции по морали читать здесь?!

– Это они для очистки совести, – примиряющее дотронулся до её локтя отец Габриэль. – В пользу самоуважения. Так и должно быть. Даже лучше, что так.

– Ну да, – тонкогубая усмешка доктора Браун.

– Надо понимать, вы хотите создать мир, где ничего не будет кроме племени альфа под руководством профессора Снайпса, развивающего свою альфовость? – спросил Глеб.

– Молодой человек, опять вы? – скривился отец Габриэль.

– Мы с Глебом прекрасно понимаем, что в любом случае не выйдем из этой комнаты живыми, – сказала Мэгги. – Так что не требуйте от нас деликатности.

– Что ж сделаешь, – пожала плечами Аврора Браун. – Ваши специальности не представляют для нас интереса. Вам не так повезло, как… – она кивнула на диван, где сидел профессор со своими помощниками, – надо было в свое время поступать на генетику.

– Племя альфа! – отец Габриэль передразнил Глеба. – Да что ты понимаешь! Время от времени человечеству предлагались идеи. Но их торжество было ограниченным. Почему? – загремел отец Габриэль. Теперь перед ними был одержимый фанатик. – Потому что противоречили природе человека! Теперь мы изменим природу. Подгоним ее под идею. И идея перестанет быть утопией. Станет реальной, потому что мы изменим, заново создадим реальность.

– Все эти идеи, – поморщился Глеб, – торжествовали как раз потому, что много чему отвечали в нашей природе.

– До сих пор торжество их было временным, – гремит священник. – Понимаешь ли ты, вре-мен-н-ым. А теперь нас ждет Вечность.

– Ну да, вечный двадцатый век, – говорит Мэгги, – на одной планете создаем фундаменталистскую теократию, вы же сейчас об этом, падре? На другой делаем коммунизм какой-нибудь, чего стесняться? На третьей что-нибудь тоталитарно экологическое… ну и по списку далее. И над всем, – она кивнула на священника с его подручными, – ваша троица. И навечно, да?

Аврора Браун встала со своим бластером, ударила Мэгги ногой в лицо, сказала вкрадчиво:

– Давай-ка попробуем без истерик, хорошо? – села на свое место.

Глеб подхватил Мэгги с пола.

– Истерика будет у тебя, милая, когда твои друзья начнут делить эту Вечность и решат обойтись без тебя, – сплюнула кровь Мэгги.

– Коммунизм? Теократия? Устранение свободы? – отец Габриэль обращался к Глебу с Мэгги, – моя идея гора-а-здо сложнее.

– Знаете, падре, – Глеб обнял Мэгги за плечи, – а мне неинтересно. Вообще! Понимаю прекрасно, что мне осталось несколько минут жизни и слушать всю эту вашу пошлость…

– Как хотите. – Обиделся, отвернулся отец Габриэль.

– У нас, так сказать, «в холодильнике», – Аврора Браун улыбнулась Снайпсу, – миллион человеческих эмбрионов и если поменять кое-какие параметры в генетическом коде… Понимаете, этому миллиону уготована особая роль в нашем мире… Но без вас мы можем впасть в авантюру, всё испортить, а мы не вправе не только ошибаться – просто рисковать. «Не навреди» – получилось так, что этот принцип стал для нас главным, как ни банально.

– Неужели вы не понимаете, – Мэгги улыбается разбитыми губами, – вы не просто банальны, – вы комичны.

– Можно? – спросила отца Габриэля Аврора Браун.

– Подожди немного, – ответил тот, – мало ли как, вдруг эта голенастая обезьяна для чего-нибудь да пригодится.

– Что, профессор? – говорит Глеб. – Не успели построить мир без Зла. Придется теперь выбирать между.

– У него нет выбора, – пожал своими бронированными плечами Керенджи.

– Но тем не менее я его сделал, – сказал Снайпс.

– Понятно, – процедил отец Габриэль.

– Я тоже, – сказала Ульрика.

– И я, – кивнул Энди. – Так нельзя, Аврора. Понимаешь, нельзя!

– Я не понимаю вас, профессор! – кричит отец Габриэль. – Вы же хотели Добра. Ради него шли на жертвы. Троглодитами этими вашими пожертвовали. Рисковали бессмертной вашей душой. Может быть, уже погубили ее, кто знает. И всё ради какого-то будущего и, к тому же, утопического Добра. А я предлагаю Добро реальное, что уже начинается завтра. Теперь, когда я… когда мы с вами можем сделать то, после чего Царство Божие перестанет быть метафорой для вас и недостижимым будущим для меня, вы смалодушничали. Чего испугались?! Я не понимаю!

– Я попытался запустить по колеям мир, в котором когда-нибудь, может быть, будут полнота и целостность Бытия. И метафизика этой полноты будет светлой, сбывшейся, достигшей самой себя. Я запутался, я понимаю. Но ваше Добро, ваше Царство Божие, они же вместо Бытия и Света!

– Но только это Добро! И только оно абсолютно! – вскакивает отец Габриэль. – А все эти фикции свободы! Какая свобода, если в начале у вас был генномодифицирующий скальпель?!

– Я пытался так ее умножить, – ответил Снайпс. – Не знаю, верите ли вы в Бога, – я не верю, но знаю: Он не примет этого вашего Царства Божия.

– Примет, профессор. Примет! Потому что только это Царство Божие сделает его Реальностью для всех вас.

– Не надо бегать по комнате, – строго сказал отцу Габриэлю Керенджи. – Вы мешаете мне контролировать ситуацию. – Отец Габриэль остановился на месте.

– Профессор, я предложил вам воплотить невоплощаемое, выйти за рамки предначертанного, на свободу из клетки нашей человеческой сущности-сути – и всё это не по капризу, не из похоти Духа, а во имя Добра! Во имя Бога Добра, понимаете?!

– Для меня могут быть Бытие и Свет без Бога, вне его… пусть я, может, не прав, но это так для меня… Но Бог без Бытия и Света для меня абсурден. Вы же пытаетесь доказать, что Он есть потому, что отменяет Бытие и Свет.

– Он больше и глубже и потому он вправе.

– Если вдруг вы правы, – перебил его Снайпс, – он отменит Самого Себя… если он есть, – добавив своей глубине. Миру, жизни, добавив…

– Не святотатствуйте! Я запрещаю! – отец Габриэль чуть было снова не начал бегать по комнате.

– Вы сейчас возмущаетесь как священник? – вежливо осведомился Энди.

– Послушайте, профессор… Роберт, – отец Габриэль вдруг стал говорить тихо. – Мы с тобой одной крови. Нравится тебе или нет, но это так. Нас разделяют лишь слова, дефиниции, фразы.

– Для меня этого уже достаточно, – улыбнулся профессор.

– Это отказ? – спросил отец Габриэль. – То есть вы, уважаемый мэтр, собираетесь умереть за слова и фразы?

– За то, что серьезнее, глубже слов у меня уже не получится, – сказал Снайпс. – Не тот масштаб у меня, видимо.

– Но вам же страшно, – сказал священник.

– Страшно, – согласился Снайпс.

– Ну, а вы? – отец Габриэль обратился к Ульрике.

– Я знаю, что там ничего нет, – говорит Ульрика. – Но если бы было возможно сознание там, у меня была бы одна мысль: слава богу, что от наших пробирок и аппаратов и от самого нашего скальпеля зависит не так уж и много.

– Получается, девочка, ты готова умереть, кануть в небытие, в это самое никуда (как ты считаешь!), где ни сознания, ничего вообще, только за то, чтобы не дать в наши руки инструмент, который нам не слишком-то и поможет? – театрально всплеснул руками отец Габриэль.

– Как ни смешно, но да, – ответила Ульрика.

– Ну, а ты, Энди, так тебя кажется? Чем порадуешь?

– Я не согласен с Ульрикой, – произнес Энди.

Отец Габриэль оживился.

– Там что-то всё-таки есть, – сказал Энди

– Вам как священнику, должно быть, приятно такое услышать в наш век, – съязвила Аврора Браун. – Но у нас нет времени на дискуссии, что сами по себе, наверное, интересны. Поэтому давайте-ка попробую я.

– Ульрика Дальман, вы по-прежнему отказываетесь от сотрудничества? – сухой, канцелярский тон Авроры Браун.

– Да, – кивнула Ульрика. Выстрел.

Маленькая дырочка посередине лба Ульрики, из которой сразу же побежала кровь. Голова Ульрики упала на плечо профессора, кровь стала заливать его рубашку. В другое его плечо упирался Энди, они схватились с профессором за руки, сцепились пальцами. Глеб и Мэгги сжались на своих местах.

Керенджи так и сидел со своей винтовкой. Стрелял не он. В руке у Авроры Браун дымился маленький револьвер. Наверно, и было задумано так, чтобы много дыма. Чтобы не сразу поняли, кто стрелял.

– Энди Крауз, если я не путаю фамилию, вы по-прежнему отказываетесь от сотрудничества? – доктор Браун спросила с той же самой интонацией.

– Я согласен.

Мэгги увидела белый, бледно-белый цвет этой его фразы.

Снайпс всё ещё сжимал пальцы Энди. Энди сам высвободил свою руку – он теперь не вправе.

– Роберт Снайпс, – тем же самым тоном продолжила Аврора Браун, – вы по-прежнему отказываетесь от сотрудничества?

– Я соглашусь, – выдохнул Снайпс. – Соглашусь, если…

– Если что? – ленивый интерес в голосе доктора Браун.

– Если вы отпустите Мэгги и Глеба.

– Да ради Бога.

– Но… – попытался было отец Габриэль.

– Пусть идут, – Браун сказала отцу Габриэлю мягко. – Не будем мелочиться, святой отец.

– Мне нужны гарантии, – говорит профессор. – Я должен увидеть, как звездолет мистера Терлова стартует с ними обоими на борту.

– Вы что, никогда не видели стартующего звездолета? – сострила Аврора Браун. – Ладно, увидите. Надеюсь, это всё?

– Нет, профессор, не надо! – Мэгги казалось, что она кричит.

– Не надо становиться на цыпочки, девочка, – говорит ей отец Габриэль. – Иди себе и живи. Что тебе до того, что сейчас изменится судьба мира, о котором ты никогда ничего не узнаешь? Его нет для тебя и для любого индивида человеческой ойкумены. Он всегда будет параллельным миру вашему. Настолько параллельным, – усмехнулся отец Габриэль, – что его просто так не будет для вас никогда. Если ты станешь настаивать, просто-напросто попадешь в психушку. Впрочем, заведения подобного рода сейчас на Земле стали как никогда эффективными и гуманными, так что вернешься оттуда здоровой и посвежевшей… Я бы еще понял тебя, Мэгги, – отец Габриэль перешел на какой-то отеческий тон, – если бы мы угрожали человечеству. Но ведь нет же, нет. Мы же не космические террористы. Кстати, последние из оных были отстреляны в годы бурной юности нашего Джона, – священник подошел к Керенджи, похлопал его по бронированному плечу, – при деятельном его участии. Так что Земля кое-чем обязана ему. Так что девочка, твоему человечеству вообще ничего не угрожает. Мы просто хотим обзавестись человечеством собственным, и только. Он повернулся к Снайпсу. – Добро пожаловать, Роберт.

– Профессор, я прошу вас! – Мэгги рыдает. Глеб пытается её унять. – Этот не должен сесть на жизнь своей жирной задницей.

Керенджи дулом своей винтовки столкнул на пол тело Ульрики.

Этот звук упавшего, отяжелевшего от смерти тела.

– Что же вы, святой отец, – Глеб сумел разлепить губы, – не предложили сразу подобной мены?

– Думаешь, Ульри… – улыбнулся священник.

– Не называй ее так, – конвульсивные рыдания Мэгги. – Ты не имеешь права!

– Осталась бы жива в этом случае? – невозмутимо продолжил своё отец Габриэль. – А мне вот кажется, что в начале нашей беседы профессор не был готов к подобным компромиссам. Скажите сами, профессор.

Снайпс не слышал сейчас его.

– В начале нашей дискуссии, – отец Габриэль обращается к Глебу, – что вы были все для него? Он же защищал принцип.

– До которого не дорос, – сказала Аврора Браун. – Но ему так хотелось доказать обратное. Я его понимаю. Думаю, и Ульрика поняла. Или же надо говорить: поняла бы?

– Су-ка! – кровь изо рта Мэгги после каждого слога.

– Она провоцирует тебя, – Керенджи улыбнулся доктору Браун.

– Ну да, на срыв компромисса, – кивнула Аврора Браун.

– Что, моя девочка? – отец Габриэль обращается к Мэгги. – Всё пытаешься помочь своему шефу красиво умереть, а то у него не получилось, да? Ты считаешь себя вправе? Так вот взять и распорядиться жизнью того, кто только что спас твою ничтожную жизнь? Распорядиться жизнью, – он указал на Глеба, – своего любимого? Он, что, твоя собственность? А-а, понимаю, это так и должно, если любовь. Но вот он (Глеб его, кажется, да?) не стал бы жертвовать тобой за ради спасения мира, которого для него просто-напросто нет. Скажи ей сам, мальчик. Да и от чего спасать? От того, что он будет создан мной?! А иначе этого мира вообще не будет просто. Так-то, девочка. Вот на таких весах.