Текст книги "Поляк. Роман первый"

XII

Коля Лукавый вызвал в Ставку командующего Северо-Западным фронтом Жилинского и задал всего один вопрос:

– Яков Григорьевич, вы тут в рапорте о состоянии дел на фронте приписку какую-то непонятную сделали, да так мелко, что я кое-как с лупой прочитал, что командующий 8-й германской армией Максимилиан фон Притвиц снят с должности и Мольтке назначил новым командующим армией какого-то Пауля Гинденбурга. Кто этот Гинденбург? Что эта замена значит? И кто такой новый начальник штаба 8-й армии Эрих Людендорф?

– У нас очень мало сведений по Гинденбургу. Он уже три года как генерал в отставке. Воевал на двух войнах. Уже три года на пенсии. Зачем его поставили вместо Притвица, непонятно. Видимо, у Мольтке действующих боевых генералов не хватает, – Жилинский мелко засмеялся. – Смешно – пенсионеров призывают обратно в армию. Что касается Людендорфа, то до войны он занимался в германском Генеральном штабе мобилизацией. Был снят со своего поста и отправлен на Западный фронт. Командовал пехотной дивизией, затем бригадой. По полученным сведениям, отличился при захвате Льежа и был награжден за взятие этой бельгийской крепости «Голубым Максом».

– Это что еще за награда? Я о такой не слышал.

– Так немцы называют свой высший прусский орден «За заслуги». Кстати, Людендорф с Гинденбургом – земляки и друзья. Поэтому, наверное, вместе и назначены.

– И все-таки что нам от этих назначений ждать?

– Да ничего. Эта моя приписка, ваше высочество, – так, к сведению. Что можно ждать от разгромленной армии, возглавляемой пенсионером?

– Да, Германия, мы ожидали от тебя чего-то большего… чем генералов-пенсионеров. Ну и хорошо. Как там Александр Васильевич?

– Все идет согласно утвержденному Ставкой плану. Самсонов с Ренненкампфом берут 8-ю германскую армию в клещи, и никакие смены командующих немцам уже не помогут. Разбиваем 8-ю и далее на Познань и на Берлин!

– Хорошо звучит: «на Берлин!». И не думалось, что так быстро с немцами расправимся!

XIII

Гвардейцы рот Веселаго и Хлопова считали, что им необыкновенно повезло: из Семеновского полка только батальон капитана Данина был направлен в бой. Так – показать себя, пройтись с развернутыми знаменами впереди войск. Царское Село, да и только! А то гвардия – и вдруг не воюет? Остальные батальоны полка оставались на территории Польши. Хлопову и Веселаго завидовали все офицеры, а какая радость и возбуждение были у Тухачевского со Смирнитским! Через несколько дней по прибытии в полк – и уже в бой.

– Эй, молодежь, – кричали им, – всех немцев не перебейте! Нам оставьте. Все хотят иметь ордена!

– Может, чего-нибудь и оставим, – весело кричали они в ответ.

Архип Ферапонтов чего-то объелся и слег в лазарет.

– Не выздоровеешь к моему возвращению – заменю! – пригрозил Тухачевский.

– Как можно, ваше благородие. Обижаете… Ой, извините, в кусты мне надо. Съел чего-то…

– Как бы у тебя, Архип, не медвежья болезнь?

– Как можно, ваше благородие… Ой, побегу. Я день-два травки попью и вас догоню. Не сумлевайтесь…

Архип побежал в кусты. Тухачевский покачал головой и, задорно засмеявшись, побежал к батальону, который рота за ротой выстраивался ровными волнами перед командиром полка его превосходительством генерал-майором фон Эттером.

– Семеновцы! Лейб-гвардия! – кричал поставленным за десятилетия военной службы голосом Эттер. – Вы идете в бой защищать святую русскую землю от поругания ворогов. Перед вами враг, который напал на наше отечество. Как при Полтаве, как при Бородине не посрамим себя – умрем за царя и отечество! В бой, семеновцы! Да пребудет с вами Бог! Вперед! – слышно было, как слезливо задребезжал в конце речи голос командира полка.

– Батальо-он… Шагом ма-а-рш! – скомандовал зычным голосом капитан Данин, и батальон как выдохнул – раз, и повернулся сотнями солдат, и пошел строем перед фон Эттером с вынутыми, сверкающими на солнце шашками офицеров и начищенными штыками гвардейцев; и всем им с нескрываемой завистью смотрели вслед оставшиеся офицеры и солдаты полка – вот повезло-то: сейчас день-два – и засверкают награды на их груди. В армии Самсонова уже было известно, что немцев разбили при Гумбиннене и они отступают и бегут за Вислу, и их армии осталось только успеть ее догнать, добить… и получить ордена. Впереди ждала слава!

Как-то необычайно началась для молодых офицеров эта война. Без единого выстрела входила армия в Восточную Пруссию – непривычно тихо и легко. Немцев не было видно. Впереди пролегла широкая дорога. В воздухе птички поют. Справа Мазурские озера плещутся, слева кустики с редким лесочком. Жарко. Построившись в колонны, роты, батальоны, полки, дивизии, корпуса пошли по этой дороге. Шинели в скатках, форма легкая, летняя, обмотки на ногах чистые, ботинки новые, а у гвардейцев сапоги скрипят, офицеры и вестовые на сытых, пританцовывающих от этой сытости лошадях… красота! Песен и развернутых знамен только не хватает. Из строя никто в кусты по нужде не выбегает – не положено без приказа. А сбегали бы – может, и не так радостно шли: увидели бы, как из дальних кустов, из озер смотрят на идущую армию в бинокли немецкие офицеры, как поднимаются на нужный угол артиллерийские стволы, пулеметы расчехляются, запалы на гранатах проверяются, штыки к винтовкам привинчиваются… Зачем разведка? Какой противник? Главное – успеть догнать бегущего за Вислу немца. Шире шаг! Как же счастливо на сердце у командующего армией, его высокопревосходительства, генерала от кавалерии, награжденного аж тринадцатью орденами и золотым почетным оружием, Александра Васильевича Самсонова. Имя-отчество-то какое!

Генерал Самсонов приказы Ставки знал, да, как бывает на Руси, по-своему их понимал: раз немца нет, то не к Ренненкампфу поближе пошел, чтобы, согласно планам, «клещи» армии германской устроить, а стал влево отворачивать. Говорят, что у человека при ходьбе у правой ноги шаг шире и идет он не по прямой, а зигзаг делает – влево. Вот Александр Васильевич зигзаг влево и сделал. И так был уверен в своей непогрешимости, что когда немец с флангов «под корень» по его армии ударил, то все вперед приказывал идти и сам к войскам выехал. А приказы отдавал по радио открытым текстом!

И почему у нас, у русских, всегда как-то так… не так?

И все происходило, как Гинденбург предсказывал: Ренненкампф после победы под Гумбинненом остановился то ли от радости, то ли от страха, а когда уже стали из Ставки на него орать, еле поплелся и отвернул вправо к Кенигсбергу, а Самсонов побежал вперед и влево. Вот из Мазурских озер Гинденбург, оставив против Ренненкампфа всего две дивизии, одна из которых была вообще из необстрелянных резервистов, ударил по армии Самсонова.

Ах, как красиво шли русские войска!

Когда загрохотало со стороны озер и начали взрываться снаряды, то никто ничего и не понял. И только когда еще и с другого фланга понеслись снаряды, начали соображать – немец разрезает армию на части. И командующий армией со звонким военным именем-отчеством принял такое, кажущееся ему единственно правильным и верным решение: он в этот, еще открытый мешок стал проталкивать свою армию вперед, как селедку в сеть, плотно набивая в узком пространстве войска, выталкивая на голую равнину, в поле. Даже прозорливый Гинденбург такого не мог предвидеть – русские сами себя загоняли под снаряды и пулеметный огонь!

Немцы сдавливали петлю на теле армии, отсекая корпуса, а командующий Самсонов зачем-то выехал в войска, в окруженные части, вместо того чтобы заниматься своей прямой обязанностью – руководить и спасать армию. Немцев-то было в пять раз меньше! Самсонов со всем своим штабом забрался в немецкий котел и начал отдавать приказы, опять же открытым текстом, один глупее другого и устроил такую неразбериху и хаос, что никто уже не понимал, что делается и что делать. Армия и побежала… назад, где немец петлю уже сдавил и ее ждал. Все по Гинденбургу!

А какая радость была у генералов Макензена и Белова – наконец-то их заметили, наконец-то они могут себя проявить. И кто их заметил – пенсионер Гинденбург. Гинденбург был тонкий психолог: развел генералов в стороны и каждому отдельно сказал: «Фас!» Завидующие друг другу и желающие только для себя славы генералы бросились рвать русскую армию – кто сильнее и злее!

XIV

Батальон семеновцев шел впереди, шаг у гвардейцев широкий – по росту и шаг. Может, и ожидали встречной атаки немцев, которой все не было, да и успокоились, чуть не бежали от радости – ушли вперед значительно.

– Господин капитан, остановиться бы, оторвались от своих основательно. Подождать бы… Да и устали люди, жарко, – просили Данина.

– И где немец? И что за война? – командир батальона открыл карту и пальцем по ней провел, а потом этим же пальцем указал вперед: – Вон, видите, вдалеке лесок – там будет привал. Сообщите по ротам.

И понеслось по взводам и ротам радостно: «Прибавь шаг! Скоро привал – там, в лесочке…» И сразу повеселели и уже над усталыми, пыльными людьми понеслось:

– Наконец-то, а то мочи нет, так-то шагать который час…

– Что, неужели не научился терпеть на парадах-то?.. Там стоишь, стоишь… и-ии…

– Откуда ему уметь-то? Он всего-то по третьему году…

– А-а! Ростом вымахал – башкой в небо упирается, а терпеть не научился. Ты со своей колокольни привал-то не просмотри. А то пробежим мимо… Все уж накурятся, а мы так и будем бежать…

– Куда ты там побежишь-то, когда по колено все под ногами развезет от ст…ки? Впереди нас две роты, они такие озера нальют: прежде чем ты дойдешь до привала – застрянешь!

– Ха-ха-ха… Правильно сказали, господин ефрейтор.

– А правда, говорят, что в старые-то времена у семеновцев чулки были красными?

– Ты к чему это? Но правда. Говорят, под Нарвой-городом по колено в крови семеновцы стояли, а не дрогнули, вот царь Петр и приказал такую форму им носить.

– А сейчас чего?

– А тебе что, портянки или обмотки красные выдать?

– А-а… Тогда, конечно, да…не надо.

– Не боись, сейчас желтыми будут!

И смех, и сразу усталости на лицах меньше, а где-то и хохот. А командиры прикрикивают: «Разговорчики! Прекратить! Шире шаг! Куда ты поперся в сторону? Потерпишь». Да куда уж шире – почти бегом. Хорошо в гвардии – начальников над ней нет, она сама по себе: хочет – идет, хочет – стоит. Властен над ней только государь. Ну и Бог, конечно.

И когда немец ударил по корпусам армии с флангов, то это было далеко, за спиной, позади батальона, а впереди не было никого – во всяком случае, никто в лицо не стрелял. Здесь было тихо, а там – нарастающий вой и взрывы снарядов, пулеметные очереди и далекие, далекие крики.

Командир батальона капитан Данин, как знал, как умел, как учили, как на учениях, собрал прямо в поле штаб из командиров рот и их заместителей. Пришли и штабс-капитаны Веселаго с Хлоповым и своих младших заместителей – подпоручиков Тухачевского и Смирнитского привели с собой, пусть учатся воевать.

Сергей Петрович Данин, высокий, полноватый мужчина, страдал одышкой и от этого говорил с каким-то придыханием:

– Господа офицеры, позади нас идет бой. Откуда здесь противник, я не знаю. Мы же идем на соединение с армией Ренненкампфа и сами должны окружить восьмую армию немцев. А тут удары по флангам… Что будем делать? Разворачиваемся? Прошу высказываться.

– А чего решать – надо разворачиваться! – громко сказал Хлопов.

– Допрыгались! – зло произнес Веселаго. – Как на параде шли! Мы же не знаем, какими силами противник наступает. Но то, что не малыми, понятно – все-таки против целой армии дивизию или корпус не бросишь. Интересно другое – почему впереди-то такая тишина? Странное окружение? Сил у противника на полное окружение нет? Или еще ударят в лоб как раз по нашему батальону?

– Прошу еще высказываться, господа офицеры. Важно выслушать всех.

– Принимать решение вам, Сергей Петрович. Так принимайте решение, и пойдем в бой. Умрем – так умрем за царя и отечество, – прозвучало из уст одного из командиров. И все стали высказываться, и все как один: «В бой! За царя, за отечество!»

– Все? Больше никаких предложений нет?

Перед Даниным стояли не трусы, не паникеры – офицеры императорской лейб-гвардии, и он это понимал и потому старался выслушать всех, хотя знал, что решение примет он, только он, и это решение он уже для себя принял, но медлил сказать об этом, а почему медлил – он и сам не знал. И когда он уже хотел отдать приказ об отходе назад, раздался тихий, спокойный голос подпоручика Смирнитского. Данин даже удивился, насколько был ровен и спокоен этот голос.

– Позвольте высказаться, ваше высокоблагородие?

– Да? – удивился Данин. Он удивился, что обращался не офицер штаба, не ротный командир, а младший заместитель, которому он разрешил присутствовать только по просьбе штабс-капитана Хлопова.

– Господин капитан, если немцы хотят отсечь и окружить, пусть даже часть армии, то надо идти не назад, а вперед. Если мы повернем назад – мы в окружение сами и войдем!

– Как ты можешь, Глеб? Там же товарищи наши дерутся! – вспыхнул Тухачевский.

– Спокойно Михаил, не мы с тобой здесь принимаем решение. Я с позволения Сергея Петровича всего лишь высказываю свое мнение и предлагаю идти вперед и тем самым не попасть в окружение, пока немец это окружение нам не устроил.

– Ты… ты, Глеб, неправ, – тихо сказал Тухачевский.

– Ты еще скажи, что я трус, ну и сразу на дуэль…

– Я такого и не говорил, и не думал.

– О, как сцепилась молодежь! – вдруг засмеялся Веселаго. – Точно до дуэли дойдет.

– Может, мне вам, подпоручики, командование батальоном передать? – зло спросил Данин.

– Извините, господин капитан.

– А вы, подпоручик Смирнитский, уж больно осторожный. Вас пригласили для того, чтобы вы слушали, но не вмешивались. Там бой идет, связи нет, армия позади, командующий позади. Приказываю: развернуться и идти назад, – сказал Данин. Он знал свой приказ.

– Есть, – почему-то за всех ответил штабс-капитан Хлопов. – Правильно. Оружие к бою и спешным маршем вперед.

– Точнее, назад. А мне кажется, Смирнитский прав, – вдруг сказал Веселаго. – Сергей Петрович, может, не всем батальоном пойдем, а разведку отправим – один-два взвода?

– Семен Иванович, вы знаете: я всегда к вам с уважением отношусь и, по-видимому, соглашусь с вами и на этот раз. Кого пошлем?

– Сергей Петрович, прошу – пошлите моих, – продолжил капитан Веселаго. – Вот под командованием подпоручика Тухачевского и пошлите.

– А почему это ваших, Семен Иванович? Давайте так: взвод от роты штабс-капитана Веселаго и взвод из моей роты, под командованием… подпоручика Смирнитского, – предложил Хлопов.

– Прекратите, господа офицеры. Точно – что подчиненные, что командиры. Не стоит сейчас выяснять, кто лучше, – остановил спор капитан Данин. – Пусть идут два взвода роты штабс-капитана Веселаго под командованием подпоручика Тухачевского. И аккуратно, подпоручик, где перебежками, где ползком. А для осторожного или осмотрительного подпоручика Смирнитского тоже дело найдется: штабс-капитан Хлопов, выделите под начало подпоручика взвод, и пусть он займет вон тот лесок, – Данин показал вперед рукой, – и если там немцы – выбить. Всех лошадей передать Смирнитскому, ему нужна скорость. Всем остальным занять оборону. Солдатам лечь на землю, а то в этом голом поле являемся для противника прекрасной мишенью. Жаль, лопат нет – хотя бы окопались. Пусть штыками роют. Подпоручик Тухачевский, в бой старайтесь не вступать, мне нужно знать, что происходит.

Шестьдесят рослых гвардейцев под командованием Тухачевского перебежками, ползком за час добрались до мечущихся, не понимающих, что делается, передовых частей армии и увидели месиво из мертвых русских солдат, стоны раненых и страх в глазах оставшихся в живых. Солдаты, не слыша команд, бегали под пулеметным и артиллерийским огнем, ложились на землю и прижимались к ней, готовые, как черви, зарыться в нее. А куда спрячешься – ни окопов, ни оврагов, ровненькая земля с цветочками да кустиками. И умирали глупо, даже не видя врага в лицо. Паника, неразбериха и страх – вот что увидел Тухачевский. Михаил, под огнем, смело встал и крикнул:

– Офицеров прошу подойти ко мне, – стали подползать прапорщики, поручики и один капитан. – Господа, для паники нет места, прикажите своим солдатам взять оружие, раненых и двигаться туда, вперед, вон к тому лесу, там наш батальон. Гвардейцы будут отходить последними.

– Что это вы себе позволяете, подпоручик? Наверное, только из училища, а туда же – командовать? Здесь я командую! Это корпус генерала Благовещенского, вот он и может нам приказывать. Это я могу вам приказать. Понятно? И мы не трусливые зайцы, чтобы драпать при виде противника.

– А я и не предлагаю драпать, господин капитан, я предлагаю отойти вон к тому лесу. Там находится наш батальон лейб-гвардии Семеновского полка. Прикажите сами. А насчет противника – я что-то его не вижу. Вы лучше меня должны понимать: останетесь здесь – всех перебьют артиллерией.

– А-а-а, лейб-гвардия, «паркетники»! Ни за что русский офицер не прикажет солдатам отступить. Пусть лучше славная смерть на поле боя, чем… – капитан договорить не успел – позади него разорвался снаряд и капитан, уже мертвый, упал и придавил Тухачевского к земле. Тухачевскому помогли выбраться из-под убитого, и он, отряхивая землю, вдруг засмеялся и весело спросил:

– Ну что, господа офицеры, здесь остаетесь или пойдете к нашему батальону?

Гвардия – не просто элитные части, но и очень хорошо обученные для войны офицеры и солдаты. На службу в гвардию подбирают молодых парней по всей стране и по особым меркам: чтобы русские, рослые, здоровые, грамотные, выносливые, – штучно подбирают. И готовят их к войне не просто «коли-руби», а чтобы умели отлично стрелять из винтовок и пулеметов, бросать только появившиеся на вооружении гранаты, ходить в атаки и быстро и беспрекословно выполнять приказы своих командиров.

Где словом, а где и оплеухой пехотные офицеры с помощью гвардейцев приводили в чувство ошалевших от страха солдат. Приказывали: «Бери раненых, оружие и ползком отходите вон туда…» И поле вдруг задвигалось – солдатам что надо: четкий и ясный приказ, и они, не бросая винтовок, таща на себе раненых товарищей, поползли от этих, им уже казавшихся открытыми ворот ада туда, вперед, и были необычайно счастливы от того, что им приказывают, и понимали, что, выполняя этот приказ, они отдаляются от грома выстрелов и взрывов, от своей, минуту назад казавшейся неминуемой смерти. Сотни солдат, как гусеницы, ползли по полю, и это коричневое поле вдруг, как море, заходило зелеными волнами.

Немцы заметили непонятное для них движение русских слишком поздно – они считали, что на этом участке армия Самсонова уже разбита, а оставшиеся в живых солдаты деморализованы и, когда окружение будет полностью закончено, без сопротивления, легко сдадутся в плен. Ну а кто не сдастся… Для немцев главным было расчленить армию Самсонова на части и эту отсеченную часть окружить и уничтожить. В сжимающемся полукольце в страхе бегали и умирали десятки тысяч русских солдат. И если какая-то сотня-другая этих солдат вырвется и убежит, то куда они денутся – побегают и сами сдадутся через день-два.

Потеряв под артиллерийским огнем несколько нижних чинов, Тухачевский со своими гвардейцами вывел к батальону двести живых боеспособных офицеров и солдат из других полков и сотню раненых; вынесли на плечах – носилок не было.

Тухачевский с веселой улыбкой стал докладывать капитану Данину:

– Господин капитан, там месиво, полная неразбериха, хаос и паника. Немцы просто размазывает армию из орудий. Никто ничего не знает. Поговорите с офицерами, вышедшими с нами, они вам расскажут, что там происходит. Смирнитский оказался прав: нам необходимо как можно быстрее идти вперед, пока нас тоже не перебили артиллерией.

– А чему вы так улыбаетесь, подпоручик?

– Радости боя!

– Ну-ну. Молодец, подпоручик Тухачевский. Отходим, – приказал капитан Данин. – Вон к тому лесу. У Смирнитского там какая-то тишина – неужели немцев нет? Отход прикрывает рота штабс-капитана Веселаго. Раненых и оружие не бросать. Присоединившихся к нам офицеров и солдат временно подчиняю штабс-капитану Хлопову. Я думаю, господа офицеры не будут возражать? Знакомиться будем в лесу. Все, выступаем…

Глеб Смирнитский со своим взводом на лошадях столь стремительно ворвался в лес, что находившиеся там немцы даже не поняли, что скачущие на них рослые солдаты – русские, и продолжали спокойно играть в карты и курить сигареты, а когда сообразили, что это противник, то уже было поздно и они стали быстро поднимать руки вверх. «Сдающихся в плен не убивать!» – успел крикнуть Глеб и, подскакав к стоявшему с разинутым от удивления ртом фельдфебелю, погрозил ему подаренным Тухачевским браунингом – про висевшую на боку шашку Глеб забыл. Немец сразу сообразил, что надо делать, залепетал о матери и детях и высоко вытянул кверху ладони. Без единого выстрела небольшой лесок был занят. Удивило, что даже патронные ленты не были вставлены в пулеметы. Глеб, приказав связать пленных и занять оборону, поскакал обратно к командиру батальона Данину.