Текст книги "Жанна"

Глава 6

Я постоянно думаю, как уже совсем скоро мне придется обстоятельно поговорить с сыном о том, что произошло с Жанной. Рассказать, как и почему так вышло, что мама дала ему жизнь, улыбнулась, приложила к груди, носила на руках, а потом ее не стало.

Почему весь первый год его жизни он провел в отелях, съемных домах и квартирах. Встречался с мамой в клиниках, праздновал ее день рождения в больничной палате, украшенной воздушными шарами и нашими семейными фотографиями. Почему?

Этих «почему» очень много, а ответ на них только один. Только я пока совсем не понимаю, как вести подобный разговор. Как быть готовым и не растеряться, услышав детское и непосредственное: «А где мама?»

Это деликатная тема. Одно могу сказать точно – я рассказываю Платону про маму каждый день: про ее привычки, любимые места в городе, нашу жизнь до его появления – про всё. Совсем недавно мы вместе выбрали фотографии Жанны, которые теперь стоят в нашем доме. Я хочу, чтобы сын знал: у него есть мама, она рядом и никогда его не оставит. И на день рождения и другие праздники я всегда говорю: «Мы с мамой поздравляем тебя…»

Не так давно мы ужинали с сыном в кафе, где часто бывали до этого с Жанной. И вот на десерт, выбирая из множества, Платон остановился на морковном торте.

– Вкусно? – спрашиваю.

– Очень!

– Тебе правда нравится?

– Да!

Так вот, сам того не зная, он выбрал любимый десерт Жанны в этом кафе. Конечно, я рассказал ему и об этом.

Уверен, однажды мы поговорим с Платоном как двое мужчин, любящих Жанну: жену и маму. Я расскажу ему историю нашей любви, историю болезни, историю чуда, которое с нами произошло (да-да, я действительно считаю, что многое из того, что приключилось с нами, было чудом). Я расскажу, какими были последние дни его мамы. И почему, зная, что она смертельно больна и жизненные силы ее на исходе, я решил не лишать своего двухлетнего сына детства и увез его на море. Время покажет, верный ли я тогда сделал выбор.

Главное, чего мне не хватает сейчас, – жизненных сил после ее ухода.

Я старался подготовиться, как только мог. Пытался представить этот момент, ведь уже не было сомнений – всё только вопрос времени. Много читал от медицинского до духовного, аккуратно расспрашивал других, выпытывая…

Всё оказалось бесполезно.

Мгновение, когда узнаешь о том, что всё кончено, парализует, делает немым, оглушенным и совершенно пустым. Сложно сказать, принесло ли это известие долгожданное облегчение. Скорее нет. Вместо облегчения пришла пустота. А потом боль.

Откровенно говоря, последующие несколько месяцев я почти не помню: самолет в Москву, казалось, сочувствующие взгляды отовсюду, пустое внимание, какие-то слова – ведь никто из нас не знает, что говорить в такие минуты, – шум, суета, люди… А потом звенящая тишина. И только я, пустота и боль.

Всё, что имело смысл в то время, – только книги и вино, книги и вино, книги, вино… Сон. Не было ничего лучше, чтобы отвлечься, заморозить боль, забыться, выключиться из ватного, тягучего времени, которое липкой патокой сковывало движение и мысли. Других чувств просто не было. Как будто кто-то опустил переключатель: ни страха, ни радости, ни тоски – только пустота, которую нечем заполнить, и боль.

С этим срочно нужно что-то делать: сопротивляться, действовать, воспрять, наконец, снова жить! Мчусь с бешеной скоростью на мотоцикле. Стою на краю крыши, где-то далеко внизу подо мной оживленный проспект. Падаю под куполом парашюта. Нет. Всё равно. Я ничего не чувствую. Как будто лежу на дне, невесомый, равнодушный, как медуза. Надо мной тонны темной воды, она заполнила мои уши, нос, легкие. Сопротивляться уже слишком поздно. Бежать некуда. Наверное, это и было дно.

Меня спас Платон. Спас невольно. Просто тем, что он есть. Если можно забыть о себе, то о сыне – никак нельзя. Сам того не зная, малютка наполнил меня светом и не дал погибнуть.

Собственно, теперь вся моя жизнь подчинена интересам сына: во сколько я уезжаю на работу и во сколько обязательно должен вернуться. Могу я согласиться на командировку, и если да, то как надолго? Могу ли вообще пойти выпить с друзьями и прочее, прочее. Его школа, спорт, досуг, режим – всё вращается вокруг этого. Где сейчас Платон? Закончилась ли прогулка? Хорошо ли поел? Успеем ли прогуляться вместе?..

Он – отправная точка, безумная поддержка и главный ориентир. Мой сын. Наш сын. Я рассказываю ему о Жанне, а он внимательно слушает. Он знает ее голос, знает ее лицо и улыбку. А я узнаю в нем Жанну – в мелочах, в повороте головы, в кончиках пальцев, смехе. И только мучительно больно от мысли, что я не успел узнать свою Жанну до конца: Жанну-маму, Жанну-бабушку…

…А пока мы втроем в больничной палате госпиталя, где несколько часов назад родился Платон. Мы настолько возбуждены, что почти не спим. Я бесконечно вскакиваю, чтобы проверить, как там он в своей люльке. Жанна – нежнейшая мама. Рассматривает младенца, разговаривает с ним. Кормит и не выпускает из рук. Счастливо засыпает вместе с малышом. Красива, как и всегда.

Прерывая эту счастливую круговерть, в палату бесконечно входят врачи и медсестры проведать нас, принести необходимое или предложить незамедлительно сделать прививки – в общем, добрая суета.

Спустя два дня, как это предусматривают правила, нам позволяют вернуться домой. Сколько всего нового происходит с нами! Переодеть малыша, понести его на руках, усадить в детское кресло. Сажусь за руль, и мне кажется, что повсюду опасность, никто не соблюдает правил, все несутся как сумасшедшие. Конечно, в действительности единственным сумасшедшим был я, ведя машину со скоростью 10 миль в час – только бы доставить ценный груз домой в целости. Рождение ребенка действительно сводит с ума.

Дома всё готово к нашему возвращению. Мы укладываем малыша в кровать, украшенную воздушными шарами. О боже, такая большая кровать и такой маленький человек. Теперь нас всегда +1. В комнате, за завтраком, на прогулке вдоль океана, где еще недавно мы были только вдвоем. Какое счастье. Какое счастье.

Я с удовольствием вожусь с сыном: переодеваю, купаю, щекочу, укачиваю. Мне весело и легко, и нет страха. Мы ходим с ним в кафе, разглядываем людей, пока Жанна по-прежнему ест любимое мороженое, бредем вдоль океана, слушаем шум волн и заливистый лай Луки. Нам беспечно. Легко. Беззаботно. Как, собственно, и должно быть в семье, где на свет у двух любящих друг друга людей появляется желанный первенец.

Я провел с ними месяц, а потом улетел на съемки. Через пару недель вернулся. Побыл с ними недолго. И опять улетел. И снова вернулся. Налаживалась новая жизнь. Пришло время подумать, как быть дальше: оставаться в Майами или вернуться в Москву.

Но поговорить об этом с Жанной не удается. Постоянный упадок сил, головная боль, усталость. Она непривычно долго спит, бодрствуя всего по несколько часов в день. Я не придаю этому значения. Ей надо отдохнуть. Всё в порядке. Но вот к моему волнению присоединяется и беспокойство ее мамы. Что-то не так. Отмахиваемся от неприятных мыслей. Что может быть не так в этом океане счастья? Она ведь только родила. Пусть восстановится. А головная боль? Пройдет. Жанна совершенно здорова.

Мне снова на рейс. Я фотографирую Платона, чтобы через несколько недель сравнить, как он вырос. В аэропорту на прощание фотографирую и свою счастливую, улыбающуюся Жанну. Я еще не знаю, что больше никогда не увижу ее такой.

Глава 7

«Ты никогда не стал бы встречаться со мной, если бы узнал меня на пять-семь лет раньше», – сказала мне как-то она. Невыносимая, нетерпимая, избалованная вниманием и деньгами капризная красавица – столичная штучка – вот она, Жанна Фриске образца нулевых. Так описывала она себя прежнюю. Я же знал совершенно другого человека. Поверить в подобные метаморфозы сложно. Что же произошло? Ее навсегда изменил необитаемый остров, на котором она оказалась участницей программы «Последний герой». Там стало понятно, что капризы и прихоти ничего не стоят. Значение имеет лишь внутреннее содержание, равновесие, спокойствие и любовь к себе и окружающим. Убежден, что подобные изменения коснулись не многих «героев», однако Жанна стала счастливейшим исключением из правил, вернувшись в Москву, как она шутливо говорила, «просветленной», умеющей радоваться мелочам, ценить мгновение, вернулась счастливой, просто другой. Она вернулась к себе настоящей. Из-под мишуры и блеска появился человек, живой, подлинный, искренний – какого мне и посчастливилось узнать.

Я никогда не замечал в ней стремления что-то доказать, добиться вопреки или назло. Она была лишена духа соперничества. Она знала себе цену. Жила легко и мягко. Безмятежность и свет – вот чем была эта женщина. И создавалось ощущение, что единственное, для чего она рождена и ради чего живет, – это любовь. Она и была сама Любовь.

Ее было легко любить, и в нее влюблялись без оглядки.

Где бы Жанна ни оказывалась, ее незамедлительно окружали незнакомые люди: обнимали, целовали, спрашивали, как она, желали «всего самого наилучшего, в первую очередь, конечно, здоровья…». И она улыбалась и искренне принимала эти пожелания, ни разу, на моей памяти, никому не отказав во внимании.

Я до сих пор получаю письма и сообщения от поклонников Жанны и читаю почти все. Они – словно еще одна тонкая нить, связывающая меня с ней. Большинство этих посланий объединяет любовь к Жанне и восхищение ею.

«Жанна, для меня вы пример того, как нужно ценить то, что имеешь, как просыпаться с улыбкой и радоваться каждой минуте, каждому новому дню. Благодаря вам я поняла, как нужно любить жизнь!»

«Второй день думаю о Жанне и второй день плачу. Не потому что она мой кумир, а просто потому, что я человек. Она действительно заслуживает уважения и восхищения! Настолько она чистый, светлый и искренний человек».

…Болезнь открыла ее для меня с еще одной удивительной стороны: Жанна умела принимать жизнь такой, какая она есть, и не предъявлять судьбе претензий. В этом, как мне кажется, был секрет ее удивительной силы и спокойствия.

Я никогда не видел, чтобы Жанна плакала. Никогда. Ни в минуты счастья, ни в мгновения отчаяния. Что это? Концентрация? Железная воля? Наверное, это свойство ее характера – плакать в одиночестве или, быть может, не плакать вовсе, не знаю. Сложно представить, как человек, столкнувшийся с подобным потрясением, может держаться.

Ведь захлестывает и душит боль, отчаяние, обида, злость, что проклятый рак пришел так не вовремя (хотя как вообще он может быть вовремя?). Болезнь делает человека очень уязвимым… Но моя удивительная, нежная и тонкая Жанна из-за болезни не плакала.

– Скажи, тебе страшно?

– Да, мне страшно…

– Я никогда не видел твоих слез.

– Мне хорошо с тобой. Поэтому я не плачу.

Я отчетливо понимал, как остро она нуждается в сильном плече и поддержке именно сейчас, и поэтому не имел права на слабость. Не знаю наверняка, но очень хочу думать, что у меня получалось быть сильным для нее.

На протяжении ее болезни мне не было жаль себя. Мое сердце разрывалось от жалости к любимой. От ужаса за нее. От чувства несправедливости. Почему, Господи, почему именно Жанне ты послал такое испытание? Моей молодой, красивой жене, только-только родившей первенца, обожаемой поклонниками и боготворимой дома? Почему? В самые тяжелые минуты, когда отчаяние вгрызалось в сердце, захватывая голову, душу, всё существо, я закрывался в ванной комнате больничной палаты, включал воду и выл от бессилия и злобы.

Нельзя, невозможно, исключено, чтобы она видела мои слезы. Только поддержку, только уверенность, только заверения, что мы победим. Вместе. Обязательно победим.

Можно ли определить тот самый момент, когда в ее организме случилась необратимая поломка, повлекшая за собой рак? Образ жизни, о котором судачит бульварная пресса? Стоит ли об этом? Ее настоящим хобби было следить за собой. И она делала это вдохновенно, продуманно и, что говорить, очень успешно.

Конечно, ничто человеческое не было ей чуждо. Она обожала шампанское, любила танцевать до утра. Но Жанна никогда не была человеком крайностей. Спорт, здоровое питание, йога – вот что действительно вдохновляло ее.

Некоторые врачи выдвигали предположение: катализатором рака могла стать беременность. Не берусь судить. В разговорах мы практически не касались этой темы. Только однажды я аккуратно спросил:

– Ты никак это не связываешь? Не злишься на сына?

– Было бы ужасно горько страдать так, как страдаем мы, если бы в нашей жизни не было Платона, – ответила она. – Ради него мы обязаны пройти все эти испытания.

И больше мы к этому не возвращались. Действительно, ребенок на протяжении всей болезни был для нее путеводной звездой, стимулом и главной из причин, почему важно, даже просто необходимо сопротивляться болезни, бороться, в конце концов поправиться. И она сражалась. Ради него, ради нас, ради нашей семьи.

Важнейшей в понимании проблемы рака и борьбе с ним является необходимость регулярных проверок. Ежегодный чек-ап, который следует проводить каждому без исключений. Заведите привычку систематически сдавать анализы, как минимум общий анализ крови. Это можно сделать в любой поликлинике. Покажите результаты терапевту: есть ли повод волноваться. Хорошо известно: рак, диагностированный на ранних стадиях, гораздо эффективнее поддается лечению по сравнению с запущенными, поздними формами. Существует определенный стандарт. Мужчинам после сорока необходимо раз в год посещать уролога и сдавать анализы предстательной железы. После пятидесяти – каждые полгода. Женщинам после сорока раз в год обязательно делать маммографию и наблюдаться у гинеколога. После пятидесяти – каждые полгода. Если в вашей семье есть наследственные гормонозависимые раки, составьте с вашим онкологом индивидуальный план обследования. А если вы решились на онкогенетический анализ, пожалуйста, не трактуйте его результаты самостоятельно. И не забывайте о ежедневной профилактике: физической нагрузке, правильном питании, режиме. Постарайтесь меньше употреблять или вовсе исключить сахар, ограничить жирное, острое, жареное. Постарайтесь не жить и не работать на износ.

Глава 8

…В июне 2013-го я на три недели улетел из Майами в Москву и за это время едва ли смог толком поговорить с Жанной по телефону (Жанна спит, Жанна кормит, Жанна только что покормила и уснула, Жанна еще не проснулась). Это настораживало. Даже в самом напряженном гастрольном графике у нее всегда находилось время на звонки и сообщения мне. А когда ее СМС, приходящие с опозданием сначала на часы, а потом и на сутки, стали короткими, неопределенными, лишенными «наших» слов, а потом и смысла, меня охватила тревога.

– Пожалуйста, умоляю, сходи к врачу, – уговаривал я.

– Не могу. Всё как во сне. Ты вернешься, мы сходим вместе. Скорее возвращайся…

Перед моими глазами снимок нашего прощания в аэропорту: красивая женщина машет мне рукой и улыбается. На смену этой сцене пришла другая, тревожная, невообразимая: во время прогулки Жанне стало плохо, она потеряла сознание, и это происшествие вынудило ее обратиться за помощью к доктору. Заключение и снимки уже готовы. Почему же она больше ничего не предпринимает? Сходя с ума от неизвестности, не находя места от волнения, но все же подбадривая себя, что всё обойдется, я летел в Майами.

– Я встречу тебя. Во сколько твой самолет?

– Нет, прошу тебя, не нужно, любимая. Только не садись за руль. Я вот-вот буду дома.

Жанна пишет мне, что не может подняться на ноги. Уже несколько дней она не встает с постели – так безумно болит и кружится голова. Но я даже не представляю, насколько всё плохо.

Мой самолет приземляется поздно вечером. Мчусь домой тем самым, «нашим» маршрутом, которым совсем недавно мы счастливо плыли в машине с открытым верхом, целуясь и держась за руки. На сей раз я один. Как будто этот рай больше не принадлежит мне, я здесь чужой. Вбегаю в квартиру. Какой же пустой, холодной и темной она мне кажется теперь. Целую сына… Захожу в спальню. Моя Жанна. Опускаюсь на колени. Прикасаюсь к горячим, сухим губам. В полубреду она узнает меня.

– Привет, любовь… – И пытается встать.

Не верю своим глазам. Что с ней? Как такое возможно? Опираясь о стену, она делает несколько шагов, и я успеваю подхватить ее за миг до того, как она теряет сознание. Боже! Что происходит? Бережно кладу Жанну в постель. Нужно срочно действовать. Не время для эмоций. Всё будет хорошо.

Я схватил бумаги от дежурного терапевта и набрал его номер. На часах почти полночь. Мне ответил пожилой, спокойный, но твердый голос, казалось, за долгую жизнь привыкший к поздним неотложным звонкам.

– Меня зовут Дмитрий, я муж Жанны, вашей пациентки, вы осматривали ее несколько дней назад. – Впервые в жизни произношу слова, которые мне предстоит повторять снова и снова на протяжении лет. – Что с ней?

– Я не берусь поставить диагноз, – ответил голос. – Это не в моей компетенции. Вам следует немедленно обратиться в госпиталь. К исследованиям вашей жены я приложил справку, в которой сформулировал свои предположения. Прочтите внимательно и передайте ее вашему лечащему врачу.

На маленькой голубой бумажке – крупными буквами и подчеркнуто: brain mass.

– Что это?

– Возможно, речь идет об отеке или опухоли, не могу утверждать.

– Что делать?

– Срочно госпитализируйте ее! И первым делом сделайте МРТ. Это я сказал вашей жене и повторяю вам. Поспешите.

Почему она не сказала мне? Почему бездействовала мать? Но не время для вопросов. Итак, госпиталь. Как это сделать? Какой именно? Ведь не может быть случайный. Скорее! С каждым часом Жанне все хуже.

Той ночью я поднял на ноги всех, кому сумел дозвониться, – врачей, знакомых и даже незнакомых людей. Мне подтверждают: нельзя везти Жанну в первый попавшийся центр, нужны лучшие специалисты в области – экспериментировать некогда. Не понимаю, каким чудом, но и в далеком Майами на выручку приходит то, что в России мы называем «связи», благодаря которым попасть именно к нужному доктору – возможно. Друзья друзей, слово за слово, случайное совпадение – и вот он уже ждет и согласен принять нас утром. Остается только набрать знакомое с детства и такое страшное теперь 911.

– Молодая женщина, тридцать восемь лет лет, без сознания. Пожалуйста, помогите.

В это сложно поверить тем, кто родился и вырос в России, – насколько слаженно и четко работает система скорой помощи в Соединенных Штатах. Через две минуты в дверь постучали. На вызов отреагировала ближайшая спасательная бригада – пожарная команда, которая наравне с медиками может оказать неотложную медицинскую помощь. Квартиру наполнили люди в пожарной униформе. Без суеты, но и без промедлений, не мешая друг другу, они делают свое дело, работая, как единый механизм: один осматривает пациента, второй раскладывает носилки, третий связывается с автомобилем, четвертый опрашивает меня. Почему-то при виде этих мужественных, сильных и красивых людей на душе становится спокойнее. Жанну поднимают на ноги. С трудом ступая и держась за исполинов в пожарной форме, она при этом… вы только посмотрите – заигрывает, подмигивает, пытается пошутить. Глазам не верю, да она кокетничает с ними! Может, всё не так страшно?

Каталка, лифт, распахнутые двери машины скорой помощи. В фойе сталкиваемся с одним из соседей, мы видимся каждый день вот уже много месяцев и хорошо знаем распорядок жизни друг друга – как раз сейчас он возвращается с прогулки с собакой.

– Что стряслось?

– Надеюсь, ничего серьезного. Жанне нехорошо.

– Вам нужна помощь?

– Спасибо, кажется, мы в надежных руках. Думаю, мы туда и обратно. Так что на днях увидимся, ладно? Мы… вернемся.

Мы не вернемся. От адреналина дрожь по всему телу. Это приключение мне не по душе. Я держу Жанну за руку и смотрю через плечо в окно медицинского автомобиля на уменьшающуюся полоску пляжа, на исчезающий из вида наш дом: вот дорожка, по которой мы не спеша шли завтракать, вот кафе, где Астрид подает блинчики и кофе, океан, где мы с сыном встречали и провожали солнце, – рай, где мы были счастливы…

Всё это остается позади. Скорая помощь покидает расслабленное побережье, увлекая нас в душный, по горло заасфальтированный сити. Машина останавливается у крыльца госпиталя под вывеской «Экстренная медицинская помощь». Из-под колес врассыпную бросаются ящерицы, прячась в трещинах больничного пустыря. Ни я, ни Жанна, которая в полубреду, отчетливо не понимаем, что с нами происходит. Но внутри что-то подсказывает – как было, больше не будет. Наш прекрасный сон кончился.