Текст книги "Мифология славянского язычества"

Глава VI
Боги растительного царства

Растительное царство разделяется по времени своего развития на две главные половины весеннего и осеннего плодородия, посевов и жатвы, олицетворенные в нашем мифе веснянками и оснянками. Первые слились у южных славян в личности богини весны, совершенно тождественной с весеннею Живой, носящей в этом значении по преимуществу имя Сиевы, т. е. Севы или Сейвины у хорутан. Оснянки же перешли, вероятно, в понятие бога или богини осени, хотя собственное имя этого божества вскоре совершенно заменилось именем Моры или Морены, однако же сохранился след его в названии народного праздника Рязанской губернии: Авсен или Овсен. По созвучию этому имени соответствует Освен, которого Гануш принимает за эхо, но вероятнее всего, что это одно и то же имя божества осеннего Асвена и Авесна (Освен – Овсен), о котором восклицает справедливо Макаров: «Уж не он ли наша Церера?» Когда же началось в нашем мифе преобладание религии солнца и вместе с нею появилось астрономическое времяисчисление, то боги весеннего и осеннего солнца овладели со временем значением Севы и Морены и, нисшедши с неба на землю, стали обоготворяться как боги земного плодородия. Таким образом Яр сделался богом весны и ярового хлеба; Световит же покровителем богатых и урожайных жатв. Но эти боги, собственно, сюда не принадлежат; ибо они, имея главным значением своим солнце, являются богами плодородия только в переносном смысле.

Понятия лета и зимы имели также, вероятно, своих представителей в славянской теогонии; но память о них почти совсем изгладилась, почему не без основания предположить можно, что эти понятия подчинялись более общим представлениям Живы и Моры. В первой эпохе нашего мифа мы встречаем, однако же, имена летниц и зимянок, Дамианович называет Хору богинею лета и супругою Похвиста; но как имя ее, так и аллегорическая связь с богом ветра дают нам право принимать ее за иллирийскую богиню осени; а как мы уже выше предположили филологическое тождество Моры, Воры и Хоры, посему нам не трудно принять, что Вора как богиня ада была тождественна у поляков с северной Морой и южной Хорой. По-видимому, принадлежат сюда упомянутые Карамзиным имена иллирийских богинь Даморы и Даворы, о которых хотя ничего не известно, но легко предположить, что они выражали время до осени (лето), что показывает приложенная к слову мора частица до. Сюда же, вероятно, должно отнести встречающуюся в Книтлингской Саге Пизамару и упомянутый Нестором киевский идол Семарглы (Замарглы или Зимарглы – Симарьглы), из которой Стрыйковский сделал весеннюю богиню Зимцерлу, из слов: зима и стерла. Гануш и Моне принимают Семарглу за богиню зимы, что и в самом деле вероятно по самому составу этого слова из за и мора или из зимней Моры, впрочем, это имя дошло до нас в весьма искаженном виде, так что собственного корня его почти определить невозможно.

Кроме этих временных богов плодородия, имеем мы еще множество имен коллективных духов производительной жизни земной растительности, как то: болгарские орисницы, русские рожницы, гречихи, полудницы, припольницы, полянки, леснянки, сербские довья-мужья и наши лешие, чешские бабы, герцеговинские стуачи и, наконец, русалки, мавки и сербские вилы, хотя последние и не собственно сюда принадлежат.

Неопределенность значения всех этих земных духов плодородия была причиною частого их смешения в народных поверьях славянина. Так русалки, вилы и мавки, хотя духи собственно водяные, являются нередко у нас аллегорическими изображениями растительной природы, они бегают по полям и рощам, качаются на деревьях и играют в тростниках, которые, как полуводяное растение, находятся под их особенным покровительством; вилы у чехов переходят иногда в злых духов ада и являются у Средовского под именем греческих гекат. Почти подобное значение имеют у них и бабы, которые крадут детей, выходящих на поле, и потом их душат. Это поверье существует и у нас насчет полудниц и припольниц, которых значение у нас совершенно смешалось. Впоследствии мы увидим, что полудницы, так же как денницы, ночницы, утренницы и вечерницы, принадлежат к богам денного оборота солнца, т. е. к богам различных времен дня; припольницы же, напротив, царствуют над полями, как леснянки, лешие, известные в Сербии под именем довья-мужья, над лесами. Гречихи и рожницы, вероятно, также особенный род полевых духов гречихи и ржи, если последние не происходят от рожаниц, о которых мы уже упомянули выше.

Мы не станем входить здесь в подробное описание всех поверий, существующих у нас о леших и леснянках, упомянем только одно, которое невольно поражает нас как аллегория произрастительной жизни деревьев и травы, – что лешие в лесу ростом наравне с деревьями, на лугу наравне с травою.

У всех южных славян при наступлении жатвы существует девичий праздник, в который одна из девиц убирается колосьями и полевыми цветами, после чего вокруг нее образуется хоровод, который обходит всю деревню и за свои песни и пляски получает от каждого хозяина подарки и угощение. Такой обычай ясно намекает на языческий праздник славянской Цереры; но имена, данные девице, исполняющей роль древней богини, совершенно племенные и у всех различны. Эти имена: драгайка, пополуга, додола или просто царица и невеста, посему и нельзя определенно сказать, к какому божеству плодородия она относится; хотя можно предположить, что все эти имена происходят от времен язычества и, вероятно, относятся к частным названиям припольниц, стуачь и орисниц, которых происхождение нам также определить невозможно.

Соответственно Церере являются у поляков покровителями земледелия и хлебопашества Земник и Лавкпатим; но, кроме того, у них существовало еще много частных богов произрастительной природы, так Кирпичи и Зеленичь считаются покровителями травы и моха; Ласдона – покровительница орехового дерева и орехов и Кирнис или Чириш – черешневого дерева и вишен; последнего Ткани почитает, впрочем, позднейшим и не славянским божеством, предполагая, что имя его произошло от немецкого слова Kirsche (вишня), хотя равно оно могло образоваться и от слова черешня. В Сербии Цветня, Цветница была богинею цветов, ее же Дамианович переделал в Рожницветорцу, чтобы перевести ею имя Флоры. Между лесными богами, соединившими в одну личность рассеянные понятия о леших и леснянках, замечательнее всех Бор или Святибор, бог лесов у русских и поляков. В Рюгене он превращен в Боревита и также иногда встречается под именем Поревита. Дамианович переводит имя Марса Бором; но это предположение нам кажется весьма ошибочным, ибо Бор как бог лесов мог перейти в народном понятии в покровителя охоты и, быть может, даже грабежа и злодейства; но никогда он не мог породить понятия воинственного Марса. У вендов, по мнению Ткани, лесной бог, являющийся под видом козла, носит имя Берстука, которое, вероятно, есть искажение коренного слова Бор (Борстук?). У поляков считалась богинею лесов Гуди, представляемая под видом оленя, слово же Гуди по звуку своему сходно с именем вендского лешего Густо и упомянутого Гизебрехтом померанского бога лесов Годерака. Наконец, белоруссы почитали богом лесов Белуна на том основании, что он выводит из лесов заблудившихся в них; но это чистая аллегория, и Белун не что иное, как солнце. Следуя ему, заблудившийся вскоре находит конец леса и благодарит за это солнце, т. е. Белуна.

В южных краях славянского племени, где теплое небо Иллирии и Сербии способствует произрастительности виноградных лоз, могло существовать божество, покровительствующее этим лозам и которое имело бы большое сходство с понятием Вакха. Таким богом вина в Дубровнях (Рагузе) был, по Аппендини, Gorae или Zarae. Но это предположение, по самому корню слова, сомнительно, и гораздо вероятнее считать Зарая за бога зари от иллирийского слова зора – zorja или за бога земного плодородия вообще – от слова зарнак, зарно – зерно. Что касается до Горая, то это, кажется, совершенно другое имя, и только производя его от глагола гореть, можно таким образом сблизить его с понятием зари. Такое предположение подтверждается еще тем, что в Сербии бог винограда назывался Загреем, от имени которого могло произойти и славянское название города Аграма, Загрея или Загреба. Но это имя скорее принадлежит к греческой мифологии, ибо Загреус был сыном Юпитера и Прозерпины и считался Вакхом, так же как и наследник его Дионисий, сын Симелы, сотворенный из той силы, которую Юпитер почерпнул в груди растерзанного гигантами Загрея. Случайное ли здесь сходство звуков, басня ли, перешедшая от греков к южным славянам, или, наоборот, славянское имя, вкравшееся в мифологию греков и римлян через побежденных иллирийцев, это предоставляем исследовать и решить другим, более ученым нашим читателям.

В хорватской грамматике Марка мы встречаем еще новое имя славянского Вакха – Пуста; но так как слово пуст (пост) означает у хорватов время мясоедия или карнавала и притом пост или пуст этимологически собственно ничего не значит, то и принимает Венелин, что это слово происходит от имени божества веселия. Простой народ, говорит он, охотно называет известное продолжение времени именем совпадающих праздников, так, например, Филипповки, Петровки и пр.; так точно могли и язычники назвать известные времена именами своих богов.

Если принять существование Пуста, то мы невольно вспомним и о германском Пустерике, которого найденные кумиры до сих пор необъяснимы. Это толстые вакхические фигуры из бронзы или глины, которые внутри пусты (отчего, быть может, произошло и имя Пустерика) и обыкновенно с открытым ртом и отверстием на голове, так что если в это отверстие влить кипятку, то кумир из рта пускает дым; ясно, что этот кумир изобретение хитрого жречества, обманывавшего таким явлением суеверных язычников.

Теперь мы переходим к Корсту растительного царства, т. е. к богу болезни и бесплодия растений, неурожаев и засухи и вообще всех зол земледелия. По корню своему должен это место занимать в нашем мифе Кордо, Крдо или Кродо. В Богемии он носил имя Hladolet, что ясно намекает на бога голода (глад – hlad). Немецкие мифологи почли его за голодного Сатурна, съедающего своих детей; но это мнение кажется нам совершенно нелепым.

Подобно Корше, Кродо со временем из бога бесплодия перешел в покровителя земного плодородия и таким образом получил название Житиврата, вратителя жита или хлебов. Естественно, что при земледельческих занятиях славян бог хлебопашества должен был получить у них высокое значение, этим и объясняется поклонение кумиру Кродо у всех полабских племен, у которых, между прочим, он в особенности почитался в Гарце. Истукан Кродо стоял на высокой, лесом обросшей горе близ Гарцбурга за милю от Гослара, где до сих пор еще хранится пьедестал этого истукана. Наконец, у чехов и поляков богом хлебопашества является Крикко, которого Волмер производит от прусского Курхо, но так как сам Курхо есть одно из многочисленных форм Корши, то вероятнее почитать Крикко за понятие, тождественное с Кродом как в первом, так и в последовательном его значении.

Глава VII
Боги неорганической природы

Неорганическая природа, минералы и воды, имеет также, без сомнения, свою произрастительную жизнь и свою производительную силу, но эта жизнь и эта сила для нас тайна, которую едва ли разгадает когда-нибудь наука. Славяне, сознавая существование этих тайных законов производительной силы, поклонялись им как частному понятию общего закона жизни плодородия.

Земля как понятие общее служила всем народам олицетворением жизни и плодотворности природы; но как частное понятие материка она выражает здесь минеральное царство, и вот почему у славян все духи земного материка перешли впоследствии в хранителей кладов; такой аллегорией, очевидно, изображали все богатства, скрытые в недрах земли.

Такими духами первой эпохи считать должно скритек, которые, по народному поверию, живут внутри земли и называются также колтками и земляными духами (земпаци – Zempaci); из слития их вышла богиня земли, которую некоторые мифологи отыскивают в имени Зибога, преобразовав его в Землебога. В Польше и Богемии называлась она Земиною (или Немиза); в Литве же известна под именем Земмы, которую Крузе называет матерью земли, возвращающею людям все ими потерянное и живущею в недрах земли; из этого последнего понятия и вытекает значение ее как богини земных сокровищ. У славян, живших на Двине, хранителем несметных сокровищ почитается Ямолла или Емола, у белорусов же Дзиедка, которой глаза горят, как огонь или золото. Отсюда произошло поверие, что там, где на поле виден огонь, хранится клад; при этом случае и говорит народ, что Дзиедка горит. Почти тождествен с этим понятием чешский Пильвит, считавшийся богом земного богатства и подземных сокровищ и которого имя Гануш слагает из пливный и вит, т. е. плодоносный Вит.

Предполагаемое изображение Геровита, так называемый «Геровит из Вольгаста»

Горы имели в славянской религии своих особенных представителей; их считали обиталищем духов, – и Кирилл в своем послании к русским, не обращенным еще к христианству, говорит: «не нарицайте себе бога ни в камени» и пр. В наших песнях и повериях упоминается о белом горючем камне Алатырь и о Корочуновом камне. У мыса Горенского, близ Рюгена, по свидетельству Гельмольда, находился большой камень, издревле называемый Вивкакт – божий камень, которого почитали все рыбаки; близ Демина находился еще другой божественный камень, также и Конь-камень. Наконец, осталось во всех краях, обитаемых славянскими племенами, множество названий гор и скал, намекающих ясно на первобытное, священное их значение; также известно, что для постройки храмов и кумиров выбирали преимущественно горные места, на горах зажигали костры и приносили жертвы скалам и камням.

Земляные духи скритики, или скршитики, встречаются также нередко в понятии горных духов; но кроме их, были у славян еще особенные горные духи, называемые вендами Согзопу. Моне упоминает о слове Горыня как об имени горной богини, но это, вероятно, ошибочно; тем не менее нельзя не предположить, что русское Горыня и змей Горынчище произошли, вероятно, от этих первоначальных горных духов. Наконец принадлежит сюда и олицетворение эхо, которое наши предки считали за злого горного или лесного духа, подшучивавшего над человеком. Сербы называли его огласуванкой; чехи же и западные славяне – оспой или освеной. Вероятно, имела подобное значение в Польше вышеупомянутая богиня охоты и лесов Гуди, судя по происхождению имени ее от глагола гудеть.

Водяные божества

Вода как стихия, непосредственно действующая на плодородие земли, необходимо должна была занимать в нашем мифе весьма важное место, и весьма вероятно, что водяные боги в этом отношении часто имели значение символической силы богов плодородия и, наоборот, Жива и Морена могли принять значение богинь воды и дождя.

Касательно поклонения славян жизненной силе, скрывавшейся в воде, мы имеем самое древнейшее свидетельство в словах Прокопия, который говорит, что славяне обожали реки и нимф, приносили им жертвы и гадали по ним о будущем. Между русскими летописцами замечательное свидетельство об этом мы имеем в словах Нестора: «кладезем и езером жертву приношаху»; также и в слове Кирилла, где читаем: «не нарицайте себе бога… ни в реках, ни в студенцах». Подобные свидетельства о поклонении потокам, ключам, рекам и озерам находим мы и между западными славянскими летописцами, как у Козьмы Пражского, Длугоша, Эббо, Сефрида и Гельмольда.

Кроме сего, намекают еще многие обычаи на подобное поклонение, например, древний суд Божий посредством испытания водою, находившийся во всех древних славянских уложениях; бросание в реки и колодези венков, яств и денег, обычай, сохранившийся до сих пор у многих славянских племен; купание и погружение детей в воды Дуная, упомянутое Львом Диаконом; купание каренцких священников при заходе солнца; купание простого народа в России и в Малороссии в день Ивана Купалы. Наконец, следует еще упомянуть о существовании некоторых священных рек и озер, о великом религиозном значении которых еще доныне в песнях и сказках остался некоторый темный отголосок. Таковы у русских были Дунай, Дон, Буг, Днепр, Волхов, Ильмень, Ивановское озеро и пр.; у вендов озера: Ретрайское, Студенец и Гломское; у сербов же и хорватов всякий ручей освящается особенною в нем живущею и его олицетворяющею вилой, как это видно в песне:

 
Вила, Драва, Вунока, Хорватица
К нам су такой Виде долетале,
Кое с Дравом и Вуном супрошле,
Донесле нам нревеселе гласе.
 

В слове о суевериях неизвестного писателя читаем: «Иже суть крестьяне верующе в вилы, их же числом тридевять сестренниц глаголят окаяннии невегласы».

Достоверно можно сказать, что и у прочих славян всякая река, всякое озеро имели своих особенных нимф и духов, удерживавших, однако же, общие имена вил, воднянок, водянок, водяных дедушек, водяных мужей и жен, гуделок, душей, езерниц или озерниц, змоков, купал и купальниц, лихоплясок, мавок, малок, морских панок, русалок, топлиц или утопленниц и топников. Поверия о нимфах почти одинаковы у всех славян; их описывают прекрасными сиренами, с длинными косами, плещущимися в воде при лунном свете и прельщающими своими прелестями несчастных прохожих; часто они также выходят на берег, в особенности в России на русальной неделе, качаются на деревьях, пляшут на лугах и принуждают прохожих плясать с ними до последнего издыхания или защекочивают их своими ласками; иногда они бывают добры к людям и приходят к ним на помощь, в особенности это можно сказать о сербских вилах. Что же касается до водяных духов мужеского пола, они большею частью злы и отвратительного вида и смешиваются в народных повериях с лешими и уродливыми домовыми.

Мы уже выше упомянули о поверье, что русалки, водянки и мавки суть дети, умершие без крещения; также все утопшие девицы и молодые женщины переходят в русалок и утопленниц; но старухи и утонувшие мужчины делаются змоками и топниками. В некоторых странах называют русалок лихоплесками оттого ли, что они лихо плещутся или лихо пляшут – неизвестно; ясно только, что Гануш совершенно ложно переводит это слово, говоря, что лихо означает злое, а плески производит от плести – зло плещут. России принадлежат преимущественно русалки от древнего славянского слова руса, река, сохранившегося только в нашем языке в слове русло (ложбина, глубь реки). В Малороссии существуют утопленницы, которых Гоголь так поэтически описал в одной из драгоценных его повестей. В Украине встречаем мы имя мавок или малок, это души некрещеных детей, сопровождающие русалок и, по-видимому, подчиненные им. В Литве песни упоминают, кроме русалок, еще гудалок и дугней, которых, однако же, по именам их нельзя считать за чисто водяных духов. У чехов носят нимфы имя панок, водяных или морских. Наконец, на всем юге живет доныне имя Вил или Бел, о которых народные сербские песни сохранили нам самые поэтические сказания.

Кроме того, сербские вилы носят еще некоторые личные названия. Дамианович упоминает девять славянских дриад: дайра, дора, додона, мета, пелидора, пыта, примна, тиха и янира.

Из езерниц, или духов, обитающих в озерах, вышло название польского бога озер Езерним. От купальниц произошли имена Купальницы и Купалы, которые в первобытном своем значении олицетворяли, вероятно, наитеплейшее состояние воды, позволяющее купание, точно так же, как Лёд и Коледник олицетворяли оледенение воды. Но так как эти понятия, чисто водяные, совпали с небесными праздниками солнечных поворотов, то и понятия этих праздников перешли на Купалу и Коляду и заменили их первоначальное значение богов воды. Подтверждение этому мы находим в самых песнях и обычаях Ивана Купалы; частое упоминание воды, обычай купаться и плескаться на заре этого дня, бросание в воду венков и пр. ясно намекают на первое значение Купалы как бога купания, т. е. теплой воды. С другой стороны, Лёд и Коледник по созвучию своему также смешались с преданиями о Леле, Лёде и Коляде.

При введении христианства праздники Купальниц и Купалы, совпадая со днями преподобной Аграфены (Агриппины) и святого Иоанна Крестителя дали этим церковным праздникам свои языческие прозвания. Странно только, что в то же самое время, как имя Ивана сделалось тождественно с Купалою, оно не соединилось с именем Агриппины, но, напротив, с именем Марии, откуда – Иван да Марья. Причиной тому, как увидим дальше, было смешение двух религиозных элементов – туземного обоготворения воды с иностранною религиею солнца, завладевшею позднее нашим мифом. Ясное доказательство этому мы находим в самом празднике Купалы, в который обычай зажигать огни (символ солнца) есть общее достояние всех европейских народов, между тем как купанье и поклонение воде есть исключительная принадлежность славянских племен.

День Купалы был как будто брачным праздником небес с богинею земного плодородия Мореною. Имя бога небес со временем утратилось и заменилось в народных песнях именем водяного бога Купалы, который, в свою очередь, перешел во времена христианства в Ивана; Морена же, напротив, не только удержала свое имя, как видели выше, но, по-видимому, завладела и значением Купальницы; почему и явилось возле имени Купалы имя Марии, смешанное с Мореною, богинею осени.

Водянки и воднянки переходят со временем в лица водяного мужа и водяной жены. Эти два лица своим тождеством с Купалой и Купальницей ясно намекают на существование двух отдельных божеств воды мужского и женского пола и, вероятно, имели с ним одно значение; от простых же смертных они отличаются только тем, что с их платья вечно льет вода. Они, подобно другим водяным духам, привлекают своими криками прохожих к берегам рек и озер и, схватив их, насильно увлекают за собою.

Фараонка (русалка). Резьба по дереву, Поволжье, XIX в.

Имя водяных мужей и водяных дедушек весьма важно здесь потому, что из них родилось понятие славянского Нептуна, Водина или Вода, которое, перейдя от нас к скандинавам, быть может, заменило в их мифологии имя главного бога небес, подобно как у нас оно заменилось именем Купалы, или, основываясь на сходстве звуков имени нашего Бодана с скандинавским Водином или Одином, могло передать отчасти ему свое значение. Этим объясняется в германской мифологии явление Водина как духа или бога воды, давшее повод некоторым старинным хроникам назвать его Нептуном, ибо он часто представляется лодочником, плавающим по морю и усмиряющим волны и бури. В этом случае Один носит еще другое прозвание Никара и Никасса, которое, по-видимому, его собственно германское имя; славянское же его название Вода; ибо немецкие русалки именовались Никсами, финские же и эстляндские Некками и множество шведских и датских названий, намекающих на корень нек, ник.

В одних только этих иноплеменных сагах мы находим верное объяснение нашего Вода, которого одно название сохранилось между славянами и которого изображению изобретатель прильвицких кумиров придал воинственный вид германского Одина. Наши мифографы, не понимая прямого смысла его имени, стали искать в нем бога войны, производя его от слова воевода, война, или совершенно его откинули как бога вовсе не славянского. Главная причина, почему имя его исчезло из народной памяти, по нашему мнению, та, что оно заменилось ему принадлежащим прозванием Морского Царя, которое вполне выражает понятие Нептуна и совершенно соответствует описанию скандинавского Водина – Никара. Под властью этого Морского Царя находилось еще мифическое существо чуда морского, представленное так уродливо во всех наших сказках и песнях.

О Мокоше или Мокошле известно только, что кумир его находился в Киеве; но какое это божество, определить трудно. Вацерад называет его богом дождя; Колар же описывает его получеловеком, полурыбою, что дает ему некоторое сходство с чудом морским; в позднейшее же время обоготворяли его в значении бога дождя и сырости и к нему прибегали с молитвами и жертвоприношениями во время большой засухи. В христианстве это перенесено на святого пророка Илию, которого называли мокрым.

Теперь остается нам решить, одно ли и то же понятие у разных племен выражали Царь Морской, Вода, Купала и Мокошла? На этот вопрос нельзя отвечать положительно; но, вероятно, между ними были некоторые легкие оттенки, для нас неуловимые, и посему они только могут служить нам доказательством великого значения воды в религиозном быту нашего язычества.