Электронная библиотека » Дмитрий Силлов » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Закон войны"


  • Текст добавлен: 19 июля 2021, 09:20


Автор книги: Дмитрий Силлов


Жанр: Боевая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Но высказывать ее никто не решился. В те времена Особый отдел НКВД имел практически неограниченную власть над жизнями и судьбами людей, и, как я понимаю, будь я реальным капитаном Особого отдела, действительно героический поступок начальника заставы был бы равносилен его самоубийству. Потому бойцы, ни проронив ни слова, трудились всю ночь не покладая рук…

До тех пор, пока работа была не сделана полностью.

* * *

Летом светает рано. Солнце еще не показалось, а небо уже из черного превратилось в темно-синее. Я глянул на трофейные часы, снятые с настоящего капитана.

Без четверти четыре.

Скоро начнется…

Я придирчиво осмотрел позицию. Неважно, конечно, но в данных условиях лучше ничего не сделать. Броневик и пушки защищены свежеотрытой землей по максимуму и замаскированы раскидистыми зелеными ветвями. Темная громада леса сзади – в плюс, на ее фоне позиция теряется, сливается с деревьями, со ста метров хрен разглядишь. Конечно, как только мы начнем стрелять, вся маскировка потеряет смысл, но мне было важно, чтоб позицию не обнаружили до поры до времени. А там уж как повезет…

– Знаешь чего?

Я обернулся.

Ну да, тот самый усатый сержант-ветеран. Стоит, смотрит с прищуром.

– Ты о чем, солдат? На «вы» к старшему по званию обращаться не учили?

Тот усмехнулся, подошел ближе. Сказал тихо, почти на ухо, чтоб другие не слышали:

– Насчет «на вы» обойдешься. О том, что из тебя особист, как из навоза пуля. Начзаставы пацан, пороху не нюхал. Сюда назначили то ли по ошибке, то ли сверху решили, что пора парню проветриться, реальной службы понюхать, людьми покомандовать. Другой бы тебя мигом вычислил.

Больше скрываться не было смысла, потому как на часах уже без десяти четыре…

– И где ж я прокололся? – усмехнулся я.

– Да везде, – спокойно проговорил сержант, ловко сворачивая самокрутку. – Водителя нет, рожа небритая, гимнастерка не по размеру, у сапог голенища не в плотный обхват, стало быть, без портянок обувался. И чушь нес такую, что уши вяли. Криком взял начальника нашего, на голос, напором.

– Ну допустим, – криво улыбнулся я. – Так что ж ты меня не сдал?

– А по делу ты все предложил, вот и не сдал, – пожал плечами сержант. – До Бреста можно было, конечно, доехать за пару часов, крепость там знатная, но если гансы всеми своими силами двинут, то не устоять ей. Так что коль они сегодня ночью попрут, твоя задумка единственно верная. Сегодня же?

Я кивнул.

– Сегодня.

– Так я и думал, – вздохнул сержант. – Звать-то тебя как?

– Иваном.

– И меня так же. Тезки, стало быть.

– Ага, – отозвался я. – Короче так, Иван. Лучше будет, чтоб пока о твоих догадках люди не знали, иначе все сегодня в землю ляжем. А я хочу побольше бойцов спасти – если выйдет, конечно. И фрицам заодно рыло полирнуть до мяса, а коль получится, и до кости.

– Фрицам?

– Ага. Так мы их зовем.

– Где там?

– Там, откуда я сюда прибыл.

Сержант кивнул. Думал, спросит откуда. Не спросил. То ли не счел нужным, то ли понял чего. У того, кто две войны прошел, чуйка должна быть как у настоящего сталкера – вон как он меня лихо просчитал…

А потом там, со стороны границы, загудело.

Сначала тихо так, а потом по нарастающей.

И тогда мы увидели это…

Небо в черных точках, надвигающихся со стороны Германии, неторопливо так, уверенно ползущих по рассветной синеве в нашу сторону. Много точек. Мириады. Все небо они заполнили, постепенно увеличиваясь в размерах и превращаясь в десятки, сотни самолетов…

А потом воздух разорвали грохот и вой. И в следующее мгновение там, в двух километрах от нас, вздыбилась земля, взлетела кверху, подброшенная огненными фонтанами. Я впервые воочию видел, что такое массированная артиллерийская подготовка, когда орудия методично, квадрат за квадратом превращают позиции противника в горы разорванной в клочья земли.

На том месте, где была застава, теперь бушевало море огня и дыма. Для того, чтобы снести несколько невзрачных зданий, хватило бы и одной десятой того огненного ада. Но немцы народ педантичный, привыкший все делать качественно, с гарантией. Поэтому артподготовка продолжалась еще ровно полчаса, и лишь после этого наши уши обволокла мягкая тишина.

Которая продолжалась недолго…

Почти сразу мы услышали звуки далеких разрывов на востоке, частых, словно там работало несколько пулеметов величиной с дом. Это бомбардировщики планомерно уничтожали аэродромы с не успевшими взлететь самолетами, гаражи со стоящей в них военной техникой и казармы с так и не проснувшимися бойцами…

А потом чрез границу двинулись они – навстречу восходящему солнцу. Самоуверенные, с засученными рукавами, с винтовками в руках и белозубыми улыбками на лицах. Фюрер обещал им блицкриг, молниеносную войну, где они бы так же легко прогулялись по России, как по Парижу, заполучив во владение огромные территории и целые толпы послушных рабов. И вот они уже идут по этой земле, перепаханной артиллерией, и рассматривают первые трупы, изуродованные снарядами. Эх, капитан Арсентьев, зря ты меня не послушался…

Все это я видел в бинокль, который нашелся в одном из грузовиков – тех, что сейчас стояли в лесу, тщательно замаскированные ветвями деревьев. До немцев, осторожно вышагивающих между воронками, было еще приличное расстояние. Пусть подойдут поближе…

– Да что же это? – раздался сбоку от меня звонкий крик. – Как же так? Это какое-то недоразумение! Немецкие товарищи ошиблись…

Орал уже хорошо знакомый мне рядовой Сапрыкин, которому я, сделав два быстрых шага, с ходу нанес короткий удар кулаком в челюсть.

Солдат, не ожидавший подобного, рухнул на спину, выронив винтовку. И, глядя на меня глазами, полными ненависти, прошипел, вытирая рукавом кровь с разбитой губы:

– Вы не имеете права! Я комсомолец…

– Гнида ты, а не комсомолец, – равнодушно сказал я. После чего вытащил из нагрудного кармана гимнастерки листок с доносом, смял его в кулаке и швырнул Сапрыкину в лицо.

Ударившись о щеку солдата, бумажка упала на землю, под ноги сержанту Иванову. Ветеран поднял ее, развернул, пробежался глазами по тексту… и даже не изменился в лице. Вот это самообладание! Не каждый может так держать себя в руках, читая фактически смертный приговор. А этот лишь усмехнулся, расправил листок, сложил его вчетверо и спрятал за пазуху:

– Хорошая бумажка, – сказал. – Сгодится на самокрутки.

И направился к закопанному броневику, бросив через плечо:

– Ну что, я в башню, к сорокапятке. Командуй, командир.

Я понимал: не у всех бойцов такие нервы и такой опыт, как у сержанта Иванова. Сейчас пограничники в шоке от увиденного, и от того, как поведу себя я, зависит дальнейшая судьба этих людей.

И я сделал то, что должен был сделать.

– Товарищи, – негромко сказал я. – Это война. Немецко-фашистские войска напали на нашу Родину. Вы видели, что они сделали с заставой и с теми, кто на ней остался. И единственное, что мы можем сделать сейчас, – это отомстить за погибших.

Я не мастер мотивирующих речей. Но в подобной ситуации растерянным людям нужен кто-то, кто пусть коряво, но объяснит, что произошло и что нужно делать.

И, кажется, я все сказал так, как надо.

Пограничники, которые минуту назад стояли, словно громом пораженные, вдруг стали совершенно другими людьми.

Сосредоточенными.

Напряженными.

И очень злыми.

– А я гансам никогда не доверял, – сказал крепкий пограничник, хрустнув огромными кулаками. – Они в мировую войну деда моего в крепости Осовец хлором задушили. Подлая атака была. Такая же, как сейчас. Спасибо тебе, командир, что дал возможность за деда поквитаться.

Я кивнул, а про себя слегка порадовался. Второй боец назвал меня командиром, и никто это не оспорил, даже Сапрыкин, который, утерев кровь с лица, подобрал винтовку и направился к укрытию, которое мы наскоро соорудили на краю леса.

Копать ростовые окопы времени не было, поэтому мы соорудили нечто вроде бруствера для стрельбы лежа, замаскировав его ветками. Можно было, конечно, в лесу спрятаться и стрелять из-за деревьев, но я боялся, что крупной щепой народ посечет не хуже, чем осколками, да и падающие стволы тоже штука неприятная. Потому лес остался за нашими спинами, делая нас невидимыми на его темном фоне.

До поры до времени, разумеется.

А между тем время настало…

Немцев было много. Очень много. Полк как минимум шел через наш участок границы. И техника – тоже. С виду немецкие танки начала войны выглядели не особо серьезно. Далеко не «тигры» и не «пантеры», которые летом сорок первого существовали лишь на черновых чертежах.

Но их, этих небольших и маневренных танков, перло через границу около трех десятков, что для моего небольшого отряда было более чем достаточно.

Правда, было одно но…

Поняв, что гипотетический противник уничтожен и сопротивления не предвидится, танковая лавина, объехав воронки, потихоньку перестроилась в походную колонну, которая двинулась по дороге, ведущей на восток. Хорошая такая дорога, грунтовая, правильная. Российская. Двум танкам на ней никак не разъехаться. Справа заболоченная местность, с камышами и лягушками. А слева, метрах в четырехстах, собственно, наш лес, отделенный от дороги широкой полосой грязи, через которую мы еле пробрались с нашей техникой – и то лишь потому, что пограничники хорошо знали местность.

В отличие от немцев.

– Артиллеристы, приготовиться, – скомандовал я. – Первое орудие по первой машине, второе и третье по замыкающей, бронебойными – огонь!

Первым орудием я обозвал сорокапятимиллиметровую пушку, торчащую из башни закопанного броневика. Вторым и третьим – две «сорокапятки» по бокам от него.

Все орудия рявкнули почти синхронно… и получилось так себе.

Один снаряд улетел в белый свет как в копеечку, второй сорвал гусеницу у первого танка, а третий… Третий просто раскололся о броню замыкающего, не причинив ему никакого вреда.

– Перезарядка бронебойными, – заорал я. – Огонь из всех орудий по замыкающей машине! Пехота, огонь по противнику!

На этот раз получилось лучше. Замыкающий танк с торчащими из башни двумя пулеметами вздрогнул, поймав в тушку три бронебойных, – и полыхнул огнем. Нормально. И еще неплохо бойцы по пехоте отработали.

У нас в распоряжении помимо «мосинок» было три пехотных пулемета Дегтярева, которые застрочили разом.

И весьма результативно.

Фрицы шли не таясь, в полный рост. Идеальные мишени. И когда сообразили, что происходит, по ним пулеметчики уже по половине диска отработали, нехило так накосив вражьей силы. Десятка три, не меньше, рухнули на советскую землю, пятная ее кровью и корчась от немыслимой боли. Остальные залегли, но помогло это мало – сейчас они были как на ладони, плюс деморализованы, что позволило пограничникам отправить в Край вечной войны еще примерно столько же, пока враги наконец сообразили, откуда стреляют, и открыли ответный огонь.

Вот тут нам очень помогли земляные брустверы. Земля хороша тем, что в отличие от бетона и дерева не дает осколков и щепы, которые на близком расстоянии ранят не хуже осколков. Пули просто вязнут в земле, не причиняя вреда людям, скрывающимся за ней.

Видимо, разведка фрицев показала, что разумнее на зачистку территории, по которой уже прошлись артиллерия и авиация, послать легкие танки, вооруженные двумя пулеметами. Из этих довольно неказистых с виду машин и полился на нас ответный огонь, плюс залегшая пехота к ним присоединилась. Но до этого, пользуясь эффектом неожиданности, мы успели вывести из строя еще три танка – одному башню сорвало, у другого баки вспыхнули, а третьему снаряд гусеницу сшиб. Короче, встала колонна, ни туда, ни сюда…

Но и моим бойцам несладко пришлось, когда на нашу позицию обрушился свинцовый ливень. Я скомандовал залечь, а сам к ближайшей пушке бросился – там наводчику, высунувшемуся из-за щита, пуля прямо в лоб прилетела.

Итого там двое осталось – заряжающий и подносчик. Молодые парни, сразу видать, необстрелянные, с глазами, круглыми от ужаса. Понятное дело, впервые увидеть мозги товарища, разбросанные по земле, то еще испытание.

– Ррработаем, мужики! – рявкнул я, соображая, куда какую рукоятку крутить. Так, вроде ничего сложного. Эта вправо-влево ствол поворачивает, эта вверх-вниз. А прицел – не до него, некогда целиться по науке. Я с вечера был на нервах, а когда их так выкручивает, я становлюсь ближе к своему Предназначению – или проклятию, это уж как назовешь, так и будет. И в это время во мне порой просыпается нечто, когда я начинаю чувствовать оружие, словно оно стало частью меня.

И с пушкой такое произошло. Лишь коснулся разогретого металла, на который кровь наводчика брызнула, – и все. Картина боя совсем другой стала…

Буханье сорокапятки нашего броневика справа, визг пуль, частые удары их по щиту пушки, крики людей – все это исчезло. Остались лишь я, пушка, немецкие танки на дороге – и мои руки, с неимоверной скоростью крутящие рукоятки, которые я видел словно отдельно от себя…

А потом я начал стрелять…

Я не знаю кто подносил снаряды, кто заряжал «сорокапятку». Я слышал лишь, словно во сне, как сбоку вскрикнул кто-то, и мне на щеку упала горячая капля. Но это не помешало моим рукам работать, а мне смотреть на поле боя так, словно передо мною не было бронированного щита. Немецкие танки были какими-то плоскими, словно картонными – и очень медленными, уязвимыми. Некоторые пытались съехать с дороги, подставляя корму – и получали снаряд под башню. Я не целился, я просто чувствовал смертоносный цилиндр в стволе «сорокапятки» – а потом посылал его, куда наметил. Несложное занятие, как дрова рубишь, не думая о топоре в руках, – просто смотришь на цели и бьешь, бьешь, бьешь…

Прошло совсем немного времени, а на дороге горели уже почти два десятка машин. Думаю, мы с пограничниками всю колонну пустили бы в расход, если б к врагу не подошло подкрепление…

Это была вторая волна вражьей силы и техники, перевалившая через границу. Фрицы уже поняли, что впереди идет не зачистка недобитого противника, а самый настоящий бой – в котором они приняли участие весьма активно.

В этой второй волне были танки посерьезнее, вооруженные не только пулеметами, но и пушками. Из которых по нашей позиции они и шарахнули.

Земля взметнулась вверх, завизжали осколки. Кто-то страшно закричал – и этот крик моментально вышиб меня из состояния боевого безумия.

И я сразу почувствовал боль – то огнем горела кожа на до крови стертых ладонях рук, неистово вращавших рукоятки пушки.

К счастью, способность нормально соображать вернулась ко мне довольно быстро. Расстояние до новой волны немецких танков было приличное, но я понял – еще несколько минут, и они, приблизившись, прицельным огнем превратят наш отряд в кучу разорванного мяса.

– Отходим! – заорал я.

Пушки, конечно, взять с собой было нереально. Поэтому мы лишь разбили выстрелами прицелы, а когда Иванов вылез из броневика, закинули в люк две гранаты. Боезапас рванул внутри, башня вздрогнула и скособочилась. То есть пушки и броневик врагу полностью исправными не достанутся.

И мы ушли, неся на себе убитых, – к грузовикам, которые удалось спрятать на поляне в чаще. К сожалению, недалеко, потому что меж деревьями особо не покатаешься.

Действовать надо было быстро, но у нас все было заготовлено заранее. Бойцы похватали вещевые и продовольственные мешки, совсем не похожие на удобные рюкзаки моего времени, четыре ящика с патронами и гранатами, две канистры с водой. К сожалению, хоронить мертвецов времени не было – немцы вот-вот должны были очухаться и вполне могли погнаться за нами в лес. Поэтому мертвых мы сложили в кузов одного из грузовиков, который облили бензином и подожгли. По мне, так даже лучше, чем в земле гнить.

Уходили быстро, так как фрицы все-таки в лес сунулись, и против превосходящих сил противника ловить нам было нечего. Хорошо еще, что тяжелораненых не было – одному бойцу лишь пулей кожу с плеча содрало, а второго выше уха чиркнуло по касательной. Перевязали их – и нормально. Идти могут – так вообще зашибись.

В бою мы потеряли девятерых. Много это? Мало? Не знаю… Но если б я не увел пограничников с заставы, они бы все остались там, среди развалин, разорванные на куски снарядами, изрешеченные пулями. А сейчас за мной шли бойцы, числом двадцать один человек. Живые. Выжившие в бою, который для многих из них был первым. И, наверно, это был неплохой результат.

Наверно…

– Слышь, командир?

Я обернулся.

Ага, опять тезка, сержант Иванов. Протягивает мне мешок с завязкой наверху.

– Я тебе тут собрал кое-что, еще на складе. Две пары тонких портянок, сухпай, ложка, фляга с водой.

– Спасибо, фронтовик, – кивнул я, принимая подарок.

– Привал бы хорошо для ребят сделать, – осторожно намекнул Иван. – Многие от пережитого еле на ногах держатся. Первый бой – самый трудный.

Я кивнул.

Мы и правда значительно углубились в чащу, вряд ли фрицы рискнут так глубоко в незнакомый лес сунуться. Да и не до нас им сейчас. Погнались было, разъярившись, но их, поди, тут же командиры и осадили. Им глобальный дранг нах остен надо продвигать, а не за двумя десятками красноармейцев по лесам гоняться.

– Привал, – скомандовал я. – Костры не разжигать, продукты и воду экономить, переобуться. Патроны и гранаты распределить поровну.

Бойцы устало расселись под деревьями, достали из продмешков советские сухпаи, завернутые в тряпицы и газеты. Сухари, тушенка в банках без опознавательных знаков, луковицы, сало, сушеная рыба, сыр. Бесхитростно – и сытно.

Я тоже присел на густую траву – и вдруг как-то сразу ощутил, как ломят мышцы и насколько пересохло в горле. У меня всегда так после того, как тело отработает бой в ускоренном режиме. Поэтому треть фляги с водой я осушил сразу и оторвался от нее лишь усилием воли. Черт его знает, сколько нам придется по лесам шататься, а родник на пути или речка могут и не встретиться.

В мешке оказался шмат колбасы, буханка хлеба, две консервы, лук. Жрать хотелось нереально, поэтому я с ходу заточил колбасу, полбуханки хлеба, цельную луковицу – и почувствовал что-то похожее на счастье, во всяком случае в желудке. Колбаса, кстати, показалась нереально вкусной. Наверно, она такой должна и быть, полностью натуральная, без консервантов и химических наполнителей. А может, я просто слишком сильно проголодался.

Набив брюхо, я снял сапоги, выбросил носки, порвавшиеся от тесного контакта с жесткой стелькой, и накрутил действительно тонкие портянки. Годное изобретение, кстати, для солдата самое то. Намочил ноги, снял сапоги, перевернул портянку – и снова стопы сухие, а это главное. И иди себе дальше, пока сырая часть портянки на икре сушится от тепла твоего тела. Не лучший вариант, конечно, но оптимальный, если другого выхода нет. А то потерял современный боец запас носков – и пиши пропало, хлюпай сырыми берцами по болоту и мечтай о сапогах…

Я и не заметил, как бойцы потихоньку придвинулись ко мне. Сидят, разглядывают, словно чуду-юду какую.

– Парни, вы чего? – настороженно поинтересовался я.

– Мы так, – пожал плечами самый смелый рядовой. – Разрешите обратиться?

– Разрешаю.

– Ну это… Дык… Понять бы, как вы это сделали.

– Чего сделал? – не понял я.

– Вы ж в одиночку одиннадцать танков подбили, я считал. Меньше чем за пять минут. И ни разу не промахнулись. Я только успевал снаряды подносить – когда Гришу убило, я вместо него встал. Каждый снаряд или под башню, или в бак. Это в Особом отделе так стрелять учат?

– Ага, – кивнул я. – В нем. Еще вопросы, солдат?

– Так точно…

– Ну? Чего мнешься, говори давай.

Парень нахмурился, решаясь, – и выбросил из себя:

– Что дальше, командир? Куда мы теперь?

Вопрос был хорошим. Я б сам был рад на него ответить, только вот ответа не было. За сегодняшний день местность, где мы находимся, станет глубоким немецким тылом, по которому фрицы будут шастать, как у себя дома. Ну и какой смысл был спасать этих людей от смерти? Для того, чтоб они один лишний день прожили и погибли в неравном бою либо попали в немецкий плен? Еще неизвестно, что хуже – быстро умереть от пули или долгие месяцы терпеть издевательства фашистов.

Как бы там ни было, теперь я ощущал ответственность за этих людей. Я был просто обязан довести их до своих… И когда я вот так, сжав до боли кулаки, напрягаю извилины, они порой выдают идеи. Не всегда прям на сто процентов годные, но когда других нет, и такие сгодятся.

Я достал карту, доставшуюся мне от особиста.

Так.

Граница леса здесь, примерно в километре от того места, где мы находимся. Далее карта-трехверстовка заканчивалась, но было понятно, что далее будет открытая местность, по которой днем отряду незаметно не пробраться. Да и ночью не получится – немцы наверняка все предусмотрели, и данная местность будет активно патрулироваться. Ну что ж, может, оно даже и к лучшему.

Я приказал расставить посты вокруг нашего маленького лагеря, после чего отдал приказ, многим показавшийся странным: спать. По очереди. Выспаться впрок как следует. Оставил сержанта Иванова за старшего, а сам ушел, сказав, что вернусь ближе к вечеру.

– А если не вернешься? – поинтересовался Иванов.

Я внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

– Значит, дальше ты будешь командовать вместо меня.

* * *

Лес закончился быстрее, чем ожидалось. Я выглянул из-за дерева, приложил к глазам бинокль – и вздохнул, увидев примерно то, что ожидал увидеть.

Сразу за лесом находилось крупное село, хат на сорок, выглядящих довольно скромно – одноэтажные деревянные строения, потемневшие от времени. При этом виднелись среди них дома поновее, посолиднее и побольше – небось, сельсовет, школа, клуб.

И везде были немцы.

Они вели себя вольготно, как дома. Один под гогот сослуживцев гонялся с длинным штык-ножом за свиньей, другой ковырялся в моторе бронетранспортера, третий полировал стекла черной штабной машины, припарковавшейся возле единственного в селе двухэтажного здания. Ну и патрули шастали вокруг села, поглядывая в сторону леса, – видать, опасались, как бы оттуда советская пуля не прилетела.

Но это они зря. Я ж не дебил с наганом лезть на целую толпу вооруженных врагов, расположившихся в селе на обед. Судя по всему, это было что-то вроде роты обеспечения: пока главные силы перли на восток, эти организовывали войскам комфортный тыл. Грамотно обставлялись, с немецкой основательностью. И сразу же заготовкой продуктов занялись. Фриц с штык-ножом наконец настиг свинью и заколол под аплодисменты зрителей, еще трое солдат вывели из коровника мощного быка, убили выстрелом в голову из винтовки и тут же принялись разделывать.

Жителей села видно не было.

Зато их было слышно…

На краю села находился габаритный сарай – сено в нем запасали, дрова или еще чего, не силен я в крестьянских делах. Но сейчас из того сарая доносился многоголосый бабий вой и детский плач. И у ворот – два фашиста с винтовками.

Ясно. Чтоб местные под ногами не путались, за руки не хватали, когда их скотину резать будут, деревенских в сарай определили. И караул выставили. Ну, остается надеяться, что потом, после окончания заготовки мяса, их оттуда выпустят – кому то ж надо будет разделанные туши на грузовики закидывать, что стоят вон там, в конце села.

Дислокацию роты я примерно понял и уже собрался уходить к своим, когда увидел, как к караульным подошел офицер и что-то приказал. Один фриц тут же убежал куда-то, второй, отчаянно жестикулируя, принялся что-то тому офицеру доказывать, но, видимо, прерванный резким окриком, вытянулся и козырнул, приложив руку к каске.

Я ждал, вмиг вспотевшими ладонями сжимая бинокль.

И дождался.

Убежавший караульный вернулся с канистрой, из которой принялся поливать бревенчатые стены по периметру. Тем временем по приказу офицера несколько пехотинцев подперли ворота сарая толстыми бревнами…

А я смотрел, закусив губу до крови и понимая, что ничего не смогу сделать против целой роты. Даже если замедлю личное время, даже если ринусь на них с «Бритвой»… Да, убью двоих, троих, может, больше. Но остальные точно меня прикончат, а следом гарантированно погибнут или попадут в плен бойцы, которые ждут меня в лесу…

И я смотрел, как офицер, прикурив сигарету, с наслаждением затянулся, а потом небрежным щелчком отправил ее в стену сарая…

Одна стена занялась сразу, за ней огонь перекинулся на соломенную крышу… Сарай горел неохотно, больше чадил – видать, недавно дождь прошел и древесина была сыровата.

А внутри кричали люди…

Таких страшных криков я никогда не слышал, и, надеюсь, больше не услышу. Хотелось заткнуть уши и убежать, чтобы не слышать этого, – но я стоял, чувствуя, как во мне разгорается такая лютая ненависть, которой у меня не было никогда и ни к кому. И если раньше я надеялся обойтись малой кровью, не рискуя своими бойцами, то сейчас понимал: после того, как я им расскажу об этом сарае, ни один из них не уйдет отсюда, пока эта немецкая рота не будет вырезана до последнего фашиста.

Люди кричали долго, минут десять, которые для меня превратились в вечность… Потом затихли, лишь трещало, прогорая, сырое дерево…

А офицер постоял еще немного, послушал, убедился, что внутри сарая никто больше не подает признаков жизни, – и что-то выкрикнул, после чего десяток солдат принялись таскать ведрами воду из колодца и заливать пожарище. Понятно для чего, чтоб огонь не перекинулся на другие хаты, в которых немцы, похоже, собрались заночевать.

Я же с трудом разжал пальцы, стиснувшие бинокль – как только я его не раздавил, не понимаю… Потом несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, чтобы унять дрожь во всем теле, – и пошел обратно к своим…

Когда я вернулся и рассказал о том, что видел, мне не поверили.

– Не может такого быть, – мотнул головой рядовой Сапрыкин. – Можете ударить меня еще раз, товарищ капитан, но это неправда. Немецкие товарищи…

– Ты совсем дурак? – перебил его сержант Иванов. – Какие, мать твою, товарищи? Они границу перешли, разбомбили заставу и два десятка наших убили. И продолжают убивать. Разрывы слышишь на востоке? Думаешь, это фейерверк наши устроили в честь дорогих немецких товарищей?

И тут Сапрыкина реально затрясло. Он закрыл ладонями лицо и глухо застонал, повторяя:

– Не верю, не верю, не верю…

Понятно.

Глубокий шок от пережитого. От пришедшего наконец осознания, что безвозвратно сломан тот устойчивый, понятный мир, в котором молодому, идейно подкованному солдату жилось довольно неплохо. Он вырос в этой среде, привычной для него, естественной, где граждане великой страны строят коммунизм, попутно уничтожая врагов народа, мешающих этой великой стройке. Так его воспитали, и в этом нет его вины…

И сейчас, когда этот мир рухнул в одночасье, трудно вот так, в одно мгновение превратиться из строителя светлого будущего в хладнокровного убийцу тех, кого он до сегодняшнего дня считал товарищами, друзьями, раздувающими мировой пожар на горе всем буржуям…

Что ж, теперь у него небольшой выбор: или перековаться в бойца с реальным, настоящим, не выдуманным противником – или же погибнуть от вражьей пули, которая, как правило, первыми находит слабовольных трусов.

– Короче, слушайте меня все, – негромко сказал я. – Кто не уверен в себе, кто боится или хоть немного сомневается в том, что мы поступаем правильно, – останется здесь, в лесу. Никто их не осудит, да и вещи стеречь кому-то надо, так как пойдем мы налегке. Остальные: ждем темноты и дальше действовать будем так.

* * *

Вызвались все, даже Сапрыкин, до конца осознавший происходящее. Бывает такое, что человек, находящийся на распутье, перемалывается – и становится другим. Зверем со злыми глазами, осознавшим, что или ты их, или они тебя, и третьего не дано. Похоже, поверил Сапрыкин моему рассказу и теперь рвался в бой – думаю, в том числе чтобы проверить, не зря ли он поверил мне…

Но я, поразмыслив, из оставшихся в живых отобрал восьмерых. Тех, кто прошел финскую, Халхин-Гол, хасанские бои – и сумел остаться живым этим утром, под градом немецких пуль, что тоже было непросто. Мне нужны были те, кто умел убивать – жестоко, без раздумий, без сожаления. Потому что лишь такие бойцы могли совершить то, что я задумал.

Мы терпеливо дождались ночи, после чего прокрались к кромке леса.

Фрицы не спали. В хатах горел свет, оттуда слышались приглушенные пьяные выкрики – фашисты праздновали удачно завершившийся первый день войны. Это хорошо. Это просто замечательно.

Мы подождали еще пару часов, пока в большинстве хат не погас свет.

И двинулись вперед.

Я заранее рассказал всем, что нужно делать, – и никто не переспросил, не усомнился, не предложил свой вариант. Что ж, похоже, я не ошибся, выбирая бойцов для сегодняшней миссии.

Патрульные лениво шастали вокруг деревни парами. Курили, болтали друг с другом. Ну а чего скрываться-то, когда на западе свои, на востоке свои, везде свои. Кто ж, будучи в тылу на своей земле, напрягается насчет бдительности?

И тут мы их слегка разочаровали.

Из оружия у нас были лишь револьверы и ножи-финки, простые, как сама смерть. Длинный клинок, всаженный в гладкую деревянную рукоять, усиленную оковкой. Все. Я, признаться, финки недолюбливаю из-за травмоопасной рукояти – когда нож с гардой, мне спокойнее, хотя при должной сноровке и финкой можно врага уработать только в путь. И словно предвидя это, сержант Иванов перед выходом протянул мне большой и тяжелый нож типа «боуи» с широким клинком, снабженным внушительным долом, гардой и рукоятью, как у кавалерийской шашки.

– Держи, командир, «канадца».

– В смысле «канадца»? – не понял я, принимая оружие.

– Нож канадского типа, – сказал Иван. – Его делают наши, вачинские, на заводе «Труд». Жаль, что мало выпускают, достать тяжело. Однако я один раскопал для себя. Но тебе нужнее. А я и финкой обойдусь, не впервой.

– Благодарю, – кивнул я, взвешивая в руке оружие, ну совсем не похожее на русский нож. Тем не менее он мне понравился, для нашей цели годный предмет. Более чем годный… А «Бритва» пусть у меня в руке пока полежит, слишком уж больно, когда она наружу вылезает. Да и оружие последнего шанса никогда не помешает…

Первый патруль я взял на себя. Подкрался сзади в высокой траве и одним движением руки перерезал горло первому фрицу. И пока тот хрипел и булькал кровью, заливавшейся в легкие, дал со всей силы ногой в пах второму, и когда тот согнулся, с размаху вонзил ему широкий клинок под каску, ощутив через рукоять, как тот легко прошел меж шейными позвонками.

Но это было еще не все.

Пригнувшись, я начал быстро стаскивать со второго фрица униформу. Первый был в этом плане бесполезен – кровища из перерезанного горла залила весь китель. А вот второй очень даже годился, тем более что я нож в ране оставил, чтоб она меньше кровила.

Все получилось как нельзя лучше: спасибо яркой летней луне и ясному ночному небу, переоделся я быстро. Сапоги только свои оставил, фашистские не подошли, уж больно размер мелкий оказался. Ну да ладно, ночью и так сгодится. Винтовку на плечо, каску на голову – сойдет, несмотря на то что китель я еле застегнул. Блин, и как они при столь субтильном телосложении Европу завоевали? Я, еще когда за деревней следил, заметил: большинство из них такие, соплей перешибешь – а поди ж ты, четыре года нашу страну терзали, сволочи.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации