Текст книги "Закон Выброса"

– Хорошо, – сказал я. – Только обещай, что дашь ему нормальное тело и не будешь больше его мучить.

– С чего бы мне это обещать? – удивился Захаров.

– Ты пять минут назад сказал, что передо мной в долгу, – сказал я, поворачиваясь к академику. И правда, добивать Кречетова сейчас было опасно, сначала следовало его допросить. Я тоже понятия не имел, как он призвал эту серую кляксу и заставил работать на себя. Но смог же! – Потому в счет долга прошу над ним больше не издеваться. Не по-человечески это.

– Странный ты, – пожал плечами Захаров. И, бросив взгляд на «Бритву», добавил: – Я думал, ты другое попросишь.

– Насчет странности кто бы говорил, – сказал я. – У тебя вон дочь в углу лежит без сознания, а ты тут разговоры разговариваешь. Помочь ей не хочешь?

– Хочу, – вздохнул Захаров. – Но боюсь подойти – вдруг я ее уже потерял… Когда она головой ударилась, хруст какой-то был. Может, ты сходишь посмотришь?

Ну и глаза у него сейчас были! Прям мольба в них и даже, похоже, слезы. Никогда не думал, что этот человек может что-то у кого-то просить. А вот поди ж ты…

– Если она живая, я ей новую жизнь дам, – сказал Захаров. – Другую. Память сотру обо мне и о том, что она псионик. Пусть нормально поживет, не так, как я. И детей нормальных родит, не то что это…

Он запнулся, а я перехватил его взгляд. Академик лишь мельком глянул на останки тела Кречетова, но мне хватило, чтобы все понять.

– Ты реально чудовище, Захаров, – потрясенно сказал я, не в силах поверить в то, до чего сейчас додумался. – Вы оба. И ты, и твоя дочь. То есть там, в вертикальном автоклаве был… мой ребенок?

– Ваш ребенок, – кивнул академик. – Ты правильно сказал – был. Наверно, и к лучшему, что был. Кажется, заигрался я с наукой. Хотел достичь всего – и потерял все. Можешь не ходить к ней, я отсюда вижу. Обычная реанимация тут не поможет. Она уже пару минут как мертвая – со сломанной шеей долго не живут даже мощные псионики.

Я посмотрел на Арину. Ну да, она умерла. Хотя, когда я у нее «смерть-лампу» забирал, вроде еще дышала. Надо же, вроде не очень сильно головой приложилась, а нá тебе, не выжила. Кто бы мог подумать? Хрупкая штука жизнь, даже у мутантов – что уж про обычных людей говорить.

– А ведь ты хотел, чтобы она умерла, – сказал я. – Почему?

Захаров молчал.

– Хотел же, признайся?

Ученый помолчал еще немного, словно задав тот же вопрос самому себе, и ожидая ответа. После чего пожал плечами.

– Наверно, ты прав. Хотел. Смерть – бесценный опыт. Даже если я верну ее к жизни, она уже не будет такой, как раньше. И псиоником точно не будет – даже клиническая смерть начисто выжигает пси-способности, это я доказал еще пару лет назад…

Он говорил что-то еще, но тут мой взгляд упал на один из мониторов, которыми была увешана вся стена. Почти все они не работали – похоже, те, кто штурмовал сейчас бункер, уничтожили камеры. Но то, что показывали оставшиеся, мне решительно не понравилось.

– Похоже, не получится у тебя никого вернуть к жизни, – сказал я. – И нам с тобой придется заодно склеить ласты.

– Это почему? – удивился Захаров.

– Глянь туда, – я ткнул пальцем в один из крайних мониторов.

Академик подслеповато прищурился.

– А, это мой старый знакомый полковник Геращенко там что-то мутит после того, как его мои кибы потрепали, – сказал он. – Амбициозный бездарь. Уже второй раз пытается вскрыть мой бункер, и все без толку.

– Боюсь, на этот раз у него может получиться, – сказал я.

Захаров достал из нагрудного кармана белого халата очки, нацепил на нос…

– Понятия не имею, что это такое, – сказал он, рассмотрев в мониторе, чем занимаются солдаты полковника. – Похоже на орудие, но верхняя часть бункера сварена из броневой стали толщиной в полметра, усиленной растолченным в порошок артефактом «Нейтрализатор». Любое динамическое воздействие на такую броню полностью нейтрализуется, так что стрелять по бункеру бесполезно.

– Это не орудие, – покачал я головой. – Это «смерть-лампа» артиллерийского калибра. Я такую в Америке видел, в Хармонте, когда «мусорщики» через гигантский портал в ту Зону направили что-то вроде летающего крейсера. Думаю, она превратит в пыль и бункер, и все, что под ним, – они как раз эту штуку под нужным углом устанавливают.

Действительно, камуфлированные бойцы под руководством двух типов ботанистого вида – вероятно, ученых – уже собрали нечто вроде лафета, сноровисто смонтировали на нем «смерть-лампу», отдаленно похожую на кремлевскую Царь-пушку, и сейчас доставали из специального контейнера полную «пустышку» подходящего размера, внутри которой вяло переливалось синее пламя.

– Если то, что ты сказал, правда, то, похоже, нам конец, – равнодушно произнес Захаров. – Я примерно представляю, смерть-луч какой интенсивности должно выдавать это устройство. Да, стены бункера не выдержат воздействия такой мощи даже с «Нейтрализатором».

– Есть какой-то другой выход наружу? – спросил я. – Я б попробовал их остановить.

Признаться, я слабо представлял, что мог бы сделать против трех десятков автоматчиков, но сидеть и ждать, пока меня превратят в горстку серой пыли, было не в моих правилах.

Захаров покачал головой.

– Было несколько люков, но сейчас они все под прицелом. И исправных кибов у меня осталось штук пять, на полноценную атаку точно не хватит.

– А если уйти нижним подземным ходом? – поинтересовался я. – Ну, тем, которым мы на базу «Воли» прошли.

– Я его замуровал, – бесцветным голосом произнес Захаров. – После того, как вы там все разворошили, потолочники в него поперли толпами, как к себе домой. И маток их я насчитал штуки три в этой массе. Если такое вырвется на волю, то и Зоне конец, и всему остальному миру не поздоровится. Так что я со своего конца вход замуровал, а вольные – со своего.

– Понятно, – кивнул я. Потом сходил, подобрал FN F2000, сменил у него магазин, заодно прикинув, что у меня с патронами и гранатами для подствольника. Получалось более-менее нормально для того, чтобы устроить реальные проблемы.

– Где у тебя выход к ближайшему люку? – спросил я.

Захаров кивнул на лестницу в углу операторской, уходящую в потолок.

– Решил подороже продать свою жизнь? – поинтересовался он.

– А ты проницательный, – усмехнулся я, опуская тонированное забрало шлема. – Как по лестнице поднимусь, открывай. Как выскочу наверх – сразу запечатывай обратно.

– Я догадливый, – кивнул академик. – Не буду повторять банальностей на тему, что спасти нас может только чудо, ибо чудес не бывает. Потому лишь могу пожелать тебе сдохнуть красиво. А я напоследок полюбуюсь на твое последнее шоу.

– Приятного просмотра, – сказал я.

И направился к лестнице.

* * *

Фыф положил пальцы на виски, закрыл глаза. Расстояние до военных было все-таки приличным, но тех двоих – видимо, каких-то ученых – он «держал» надежно. Когда творческие люди с полной самоотдачей заняты каким-то делом, проникнуть в их мозг не так уж сложно.

Пока в той стороне шла стрельба, ученые сидели тихо, не высовываясь из бронированной машины: по-другому Фыф никак не мог объяснить, что их мозговая активность была почти не слышна – так, еле-еле воспринимаемые точечные импульсы, очень похожие на волны страха. Если б те двое не боялись, шам вообще бы не смог их отследить. Но как только стрельба затихла, сигналы стали в разы сильнее. Фыф даже смог некоторые мысли четко отловить.

– Они что-то затевают, – сказал он. – Что-то серьезное.

– Что именно? – спросила Настя.

– Пока не понял. Что-то необычное…

– Решили шаманскими плясками вызвать концентрированный Выброс, чтоб им поджарить того ученого? – хмыкнул Рудик.

– Зря кривляешься, – поморщился Фыф. – Там правда что-то мощное. Но вот что – не пойму. Похоже, нечто из другой вселенной.

– Думаю, настала пора полетать на воздушной ладье, – предложил Данила. – Нешто мы сюда приперлись штаны просиживать?

– А если подстрелят? – осторожно поинтересовался Рудик.

– Значит, будешь жить подстреленным, – философски заметил дружинник. – Или же склеишь лапти в битве, как истинный воин.

– Что-то мне обе перспективы не нравятся, – сказал спир. – Третьего варианта нет, где мы героически всех победим, спасем этого – как его? Снайпера? – и наконец разбежимся по своим делам?

– Смотреть надо, – сказал Фыф, тыльной стороной лапки вытирая пот со лба. – Я что-то взопрел в их мозгах копаться. Там такая активная работа мысли, что я на расстоянии уже совершенно не понимаю, что они там делают.

– Тогда поехали, – кивнула Настя на «галошу». – Заряда батареи там кот наплакал, но долететь до бункера хватит. И даже немного повисеть в воздухе, пока военные будут нас превращать в решето, – судя по той канонаде, что там была, с огнестрелами у них все в порядке.

– Не надо висеть, – сказал Данила. – Неразумно сие. Подлетим поближе, после спешимся и с разных направлений ударим.

– Громила дело говорит, – кивнул Рудик. – Можно и с разных направлений, а можно одним концентрированным ударом с одного, из всех стволов. Думаю, решим по ситуации.

– Или так, – пожала плечами Настя. – Ну, загружайтесь, стратеги.

…«Галоша» летела бесшумно со скоростью крысособаки, несущейся за добычей. И это было хорошо – по мере приближения к цели Фыф все более отчетливо читал мысли ученых, и то, что они планировали, шаму нравилось все меньше и меньше.

Для тех двоих это был лишь эксперимент по испытанию оружия, которое им запретили использовать на Большой земле – слишком уж непредсказуемыми могли быть последствия. И тогда они, снюхавшись с военными, проникли туда, где законы не действуют, – в аномальную Зону, которая, как известно, спишет все что угодно.

– Безумие, – пробормотал шам.

– Что? – переспросил Рудик.

– Этим маньякам наплевать и на бункер, и на военных. Они додумались, как сделать так, чтобы луч «смерть-лампы» не терял своей мощи, разлагая материю, и теперь хотят рассечь планету надвое своей пушкой, как яблоко ножом.

– Зачем им это? – бросила через плечо Настя.

Фыф пожал плечами.

– Очередные придурки, решившие, что Земля просто не нужна. Мол, она давно превратилась в помойку, которую нужно уничтожить.

– Насчет помойки, я, пожалуй, соглашусь, – кивнул Рудик. – Только я за то, чтобы помойки чистить, а не сжигать.

– Все, философы, приехали, – сказала Настя, снижая «галошу». – Вот за тем лесочком все и происходит.

– Любо, – проговорил Данила, перепрыгивая через борт транспорта «мусорщиков», зависшего в полуметре над серой травой Зоны. – Ну, ежели чего, не поминайте лихом.

И побежал в сторону рощи, в одной руке совершенно без напряжения держа «Печенег», а другой придерживая рукоять меча, висящего на поясе.

– Как всегда, все в одно рыло, единоличник, – проворчал Рудик, закидывая за спину «Вал». – Ладно, пойду попробую спасти планету.

И, ловко выпрыгнув из «галоши», побежал следом за Данилой.

Фыф с сомнением посмотрел на свой ультрамаленький автомат Sig Sauer, понимая, что особого толку от него не будет. Оставались еще трофейные «смерть-лампы» пистолетного типа, но для шама они были слишком громоздки и тяжеловаты.

– Зато, если что, ментально ты можешь долбануть не хуже, чем из гранатомета, – улыбнулась Настя, словно прочитав его мысли.

– И то верно, – усмехнулся шам, которого улыбка кио странным образом приободрила. «Не хватало еще и правда влюбиться в эту танталовую красавицу», – подумал Фыф и поспешил перелезть через борт «галоши», подальше от искушения и собственных мыслей о том, что, может, Снайпер и не соврал, ибо какая-то «химия» между ним и Настей определенно появилась. И уже когда перелез, спохватился:

– А ты?

– А я, пожалуй, коль такое дело, отвлеку этих уродов, – жестко сказала кио. – Ишь чего задумали, землю располовинить.

Фыф ничего и сказать не успел, как транспорт «мусорщиков», управляемый Настей, взмыл вверх. Да и успел бы – толку-то? Кио девушка своевольная, слушать по-любому не станет и все равно по-своему сделает.

Так что шам лишь вздохнул и побежал в сторону леса.

* * *

– Долго еще?

Геращенко был зол как никогда – и больше всего на себя. Ученый слегка наврал – все-таки прилетевшие транспортники увезли раненых и убитых. Пилоты предлагали и остальным погрузиться в «вертушки», но полковник послал их семиэтажным, чтоб лучше дошло, и вертолеты улетели.

Оставшиеся три десятка бойцов быстро выгрузили из тентованного «Урала» неведомую хрень и помогли ученым ее собрать. Хрень напоминала большой телескоп, к которому толстыми проводами был подсоединен черный гроб – видимо, аккумулятор. Сейчас телескоп был направлен на бункер, но ученые все еще колдовали над ним. По ходу, настраивали.

– Минут десять, – буркнул один из них.

– Твою ж налево…

Геращенко смачно сплюнул себе под ноги.

В «телескоп» ученых он не верил и сейчас спрашивал себя, какого хрена он не отдал команду парням грузиться в «вертушки». Хотя спрашивать было нечего, и так ясно. Природное упрямство. Первый раз смог его пересилить, ушел – и выжил. А сейчас как нашло что-то. Не уйду, и все тут! Технику потерял, от личного состава неполный взвод остался, а это значит, большие звезды с погон точно слетят. И с должностью тоже можно попрощаться. И со службой – как пить дать на пенсию культурно попросят уйти. И как дальше жить? Как самому себе в глаза по утрам смотреть, брея рожу перед зеркалом? Другим такое по фигу, ну отправили на заслуженный отдых, и зашибись – прощай армия, здравствуйте рыбалка, друзья, интернет до пяти утра и дешевые шлюхи по воскресеньям.

Но все это было не для полковника. Лучше сдохнуть, чем каждый день всю оставшуюся жизнь просыпаться с мыслью, как жидко оконфузился в Зоне и пацанов положил ни за что. Понятное дело – если у ученых ничего не выгорит, скорее всего, обратно до кордона никто живым не дойдет: вояки не сталкеры, которые умудряются месяцами выживать в этих проклятых местах. Скорее всего, все тут и останутся навеки – или в аномалиях сгорят, или осядут в желудках мутантов. И их командир вместе с ними. Ну и плевать, в общем то. Так лучше, чем на пенсии мучительно пытаться забыть то, что никогда не получится стереть из памяти.

Из задумчивости его вывел голос ученого:

– Мы закончили.

– Ну и? – мрачно спросил Геращенко.

– Сейчас прогреется модуль запуска, и приступим. Две минуты – и от бункера ничего не останется.

– Хорошо, если так, – проворчал полковник.

Его не покидало предчувствие, что все еще не закончилось. То ли от проклятого ученого еще какие-нибудь сюрпризы из-под земли вылезут, то ли Зона что-нибудь каверзное подкинет – ей это как два пальца об асфальт. Сталкеры называют это «чуйкой», и сейчас она у полковника прям звенела внутри, будто он проглотил старый советский будильник, и тот, не дойдя до желудка и застряв в пищеводе, принялся тарахтеть где-то в районе «ложечки»…

А еще Геращенко вдруг нестерпимо захотелось обернуться. Глупое, дурацкое, несолидное для начальства желание крутить башкой ни с того ни с сего – но полковник не стал противиться, зная, что на войне и в Зоне случайностей не бывает.

И обернулся – как раз вовремя.

Все его бойцы были сосредоточены на закрытых люках, чтоб, если оттуда опять какая-то пакость полезет, сразу встретить ее свинцовым ливнем. Даже те раздолбаи, что должны были за внешним периметром смотреть, тоже на люки косились.

И, конечно, никто из них не смотрел в небо.

А зря.

Бесшумная летающая хрень была похожа на стальной лапоть, приближающийся довольно стремительно. И, если б Геращенко не обернулся, очередь разрезала бы его пополам. Но за секунду до того, как ствол, высунувшийся из-за невысокого борта «лаптя», заморгал еле видимыми вспышками, полковник успел упасть лицом в грязь.

Вовремя!

Пуля лишь рванула ворот камуфляжа и обожгла загривок, но от этого еще никто не умирал.

А вот одному из ученых, возившихся возле «телескопа», повезло меньше.

Пули, предназначавшиеся полковнику, разворотили работнику науки задницу. Жутко, в клочья. Во все стороны полетели куски мяса и крови. Ну да, из пулемета полуоболочкой самое то работать по пехоте – и эффективно, и эффектно. И что за машинка с «лаптя» колошматит, тоже понятно – не иначе «Барсук», снабженный прибором малошумной стрельбы. Потому бойцы на звук не сразу среагировали и стрелять по воздушной цели принялись, лишь когда она, заложив крутой вираж, уже летела обратно.

Полковник лицо из грязи вынул сразу как упал и потому все видел в деталях одним глазом – второй был плотно залеплен жидкой глиной. Геращенко глаз протер, быстро поднялся…

Так, бойцы вроде все целы – и это хорошо, их и так мало осталось. Ученый, словивший очередь пятой точкой, тоже, но это ему скорее не повезло, чем наоборот. На войне пуля в булку вещь неприятная, но в основном излечимая – санинструктор, не отходя от огневой точки, плоскогубцами свинец достанет, матрацным швом полушарие заштопает, пару недель поспишь на брюхе, и можно дальше в окопе штаны просиживать. А вот если пуля прямо в дуло прилетела и нет возможности срочной эвакуации, то лучше товарища по оружию лечить радикально, сразу от всех болезней разом, чтоб сам не мучился и бойцов воплями не деморализовывал. Ибо от такого ранения обезболивающие помогают очень условно, кровотечение в полевых условиях остановить невозможно, и даже самые стойкие орут так, что лучше реально человеку помочь раз и навсегда. Чисто из чувства милосердия.

Ученый пока не орал – часто при обширных ранениях охреневший мозг подвисает от обилия фатальной информации и не сразу доводит до хозяина всю гамму ощущений. Потому работник науки пока что лежал на боку и смотрел на полковника глазами, полными надежды. Такое Геращенко не раз видел у тех, кто поймал тушкой подарок войны, но еще не осознал, насколько роскошный. Вроде б чего проще – взгляд опустил, да и посмотрел, что там и как.

Но нет.

Страшно даже самым отважным, особенно в первые секунды после того, как почувствовал тупой удар в тело и горячую влагу в районе того удара, толчками вытекающую из тебя наружу. Потому человек неосознанно ищет глазами того, кто скажет правду, а лучше соврет, если все плохо. Ибо на фиг не нужна та правда тому, кто уже о ней догадывается, но боится принять…

– Все же хорошо будет, правда? – срывающимся голосом спросил раненый. – Там же ничего страшного?

Полковник стряхнул с ресницы остатки глины, глянул повнимательнее.

Надо же. Человека почти напополам разорвало, там не просто задница в лоскуты, там от таза одни крошки и из разорванных штанов что-то торчит, похожее на осколок позвонка. Понятно, почему ученый еще не корчится, словно на раскаленной сковородке, – наверняка свое тело ниже ранения просто не чувствует, так как позвоночник разорван.

– Да нормально все, – Геращенко растянул губы в улыбке – непривычная мимика для него, но ради такого дела можно и морду поднапрячь. – Ерунда. Сам глянь, если не веришь.

Ученый с опаской оторвал взгляд от жуткой улыбки полковника, и попытался посмотреть вниз…

Геращенко был боевой офицер, не штабной, и когда был чуть помоложе, мог дать сто очков вперед любому спецназовцу по части боевой выучки – и с получением полковничьих погон профессиональные навыки никуда не делись. Сейчас он это продемонстрировал вполне эффектно, молниеносным движением выдернув из кобуры «стечкин» и выпустив короткую очередь в макушку раненого, сместившись при этом в сторону, чтоб мозги одежду не забрызгали. В принципе, она и так была вся в грязи, но отработанные рефлексы такая вещь, которая делается неосознанно. Как сейчас, например.

Второй ученый, застыв на месте, с ужасом смотрел на происходящее. Полковник сунул пистолет обратно в кобуру и рявкнул:

– Обледенел, что ли, мать твою? Запускай нах свою бандуру, пока тоже порцию свинцовых таблеток от стресса не получил!

Подействовало.

Работник науки засуетился, «бандура» начала вибрировать – сначала еле заметно, но через несколько секунд вибрацию почувствовали все. Подошвами, через землю, дрожащую, словно в ужасе. Один боец блевать начал, хотя у спецназовцев в организме обычно все надежно сделано от рождения, в том числе и желудки.

Геращенко тоже ощутил, как к горлу подкатывает тошнота, – и вдруг поверил. В то, что все получится именно сейчас, ибо от невиданного, внезапно ожившего орудия перло такой инопланетной мощью, что не захочешь, а проникнешься, понимая – сейчас оно выстрелит лишь один раз, и проблемы со зловредным ученым закончатся раз и навсегда.

* * *

Зрение у Насти было отменное. И познания соответствующие. Аналитический центр, встроенный в ее мозг, мгновенно выдал информацию: вон тот плечистый индивид с крупными зелеными звездами, еле видимыми на камуфлированных погонах, и есть начальник операции. По нему кио и резанула из «Барсука», совершенно уверенная, что сейчас одной очередью лишит командира весь личный состав этой шайки, собравшейся возле логова академика.

Но – не вышло.

За мгновение до того, как Настя выбрала всю слабину спускового крючка, полковник обернулся и слишком шустро для обычного хомо упал ничком, пропустив очередь над собой. Все пули ушли, считай, «в молоко», ибо один раненый гражданский – это вообще ни о чем. И эффекта неожиданности не получилось – по «галоше» замолотили прицельные очереди. Похоже, дно у трофейного транспортного средства было бронированным, пули его не пробили, однако «галоша» заходила ходуном, и Насте, чудом устоявшей на ногах, пришлось срочно уводить летающий аппарат из-под обстрела.

Впрочем, отвлекающий эффект был достигнут: военные, собравшиеся возле бункера, сосредоточили огонь на «галоше», паля ей вслед из всех стволов, а в это время к кромке редколесья подошли Данила с Рудиком.

В принципе, позиция у них была неплохая: вояки как на ладони, а сами они под прикрытием деревьев, некоторые были довольно толстыми.

– Залегаем – и работаем, – буднично произнес Данила.

Опыт работы с «Печенегом» у него был так себе. В Кремле имелся такой пулемет, сильно облезлый от времени – двести лет не шутка. Но даже с порядком изношенными лентами он работал исправно. Правда, патронов к нему немного осталось, да и те, что были, в основном кустарным способом переснаряженные в старые гильзы, отчего пулемет периодически клинил. Но какой-никакой опыт работы с ним дружинники все же получали, не совсем понимая, зачем их учат работать со столь древним оружием.

Но сейчас этот опыт Даниле пригодился.

Первая короткая очередь лишь взрыла глину под ногами ближайшего спецназовца, после чего дружинник взял прицел повыше – и на этот раз все получилось. Спец, поняв, что по нему стреляют, попытался упасть и сделал это зря. Данила не хотел убивать незнакомого ему человека, только вывести из строя, ноги прострелить, по возможности не задев кости. Но военный падал, а выпущенные пули остановить нереально… И прилетели они не в ноги, а в лицо, оказавшееся вместо ног на линии выстрела.

Жутковатая это штука – огневой контакт. Только что был живой и совершенно целый человек, но прошло всего три секунды, и в его лице уже лишь три отверстия вместо носа и глаз, а затылочная кость улетела куда-то вместе с мозгом, так что теперь это не голова, а довольно жуткая маска. Причем руки хозяина этой маски продолжают суетиться, пытаться пристроить автомат для стрельбы лежа – боец уже умер, а рефлексы еще работают…

Рудик поморщился.

Зрение у него было отличное, и он все рассмотрел в деталях. А еще он увидел, как остальные бойцы, мгновенно поняв, откуда по ним ведется огонь, быстро рассредоточились и принялись поливать вражескую позицию из своих огнестрелов.

Данила шустро откатился за дерево, и за соседним обнаружил спира.

– А ты пошто не стрелял?

Рудик пожал плечами.

– Да как-то… Они мне ничего плохого не сделали…

– А какого лешего за мной тогда бежал?

На это Рудик не знал что ответить.

– Короче, – рявкнул Данила. – Я одного убил, хотя не желал того, так вышло. Но теперь, ежели мы в ответку стрелять не будем, нас просто размолотят в фарш, как курей на ярмарке. Понял?

– Понял, – вздохнул Рудик.

Дружинник был прав. Если кто-то хочет тебя убить, выхода два: или позволить ему это сделать, или пристрелить его, пока он не отправил тебя в Край вечной войны.

Правда, сейчас это было сделать проблематично: пули противника крошили деревья, за которыми спрятались Рудик и Данила, срывали клочья коры, срубали ветви, щепки летели во все стороны… Высунуться значило практически гарантированно принять тушкой кусок горячего свинца, а то и не один. Но Рудик сейчас испытывал некоторое чувство вины за то, что не поддержал товарища, промедлив со стрельбой, – получается, вроде как струсил или, еще хуже, предал. А чувствовать за собой такое спир не привык.

– Как стрелять начну – поддержи, – прокричал он.

– Что ты задумал? – перекрывая голосом грохот канонады, проревел дружинник.

Но Рудик не собирался обсуждать с Данилой свой план – и голоса у него такого мощного не было, охрип, пока четыре слова проорал, – да и времени на обсуждение не осталось. Того и гляди или шальная пуля вырвет кусок мяса из конечности, случайно высунувшейся из-за дерева, или противник придумает что-то получше, чем беспорядочная стрельба по деревьям.

Потому Рудик закинул «Вал» за спину и шустро полез на дерево – когти позволяли. Враги стреляли на метр-полтора над землей, рассчитывая достать тех, кто укрылся за толстыми стволами, но никак не ожидали, что кто-то будет работать по ним с высоты трех метров, из гущи ветвей дерева-дендромутанта, скрюченных многолетним аномальным фоном.

Кстати, в ветвях Рудик укрылся вовремя!

Под огневым прикрытием товарищей к лесу бежали двое, держа в каждой руке по гранате – что такое эти зеленые «яйца», которые хомо плотно сжимали пальцами, спир знал хорошо. Видал в мире Кремля, как они работают, когда бесхвостые бандиты закидывали ими логово семьи Рудика…

Бывает такое: вроде ничего к людям личного не имеешь, а увидел что-то у них в руках – и словно перемыкает. И уже не люди это, а враги лютые. Твои личные враги, пожалеть которых теперь никак не получится, сколько себя ни уговаривай.

У Рудика таким триггером явились эти самые гранаты у военных. Понятное дело, эти люди не имели никакого отношения к бандитам, которые родятся минимум через полтора столетия. Но у спира к ним никаких больше «они мне ничего плохого не сделали» не осталось. Не сделали, факт. Но бегут сюда, чтобы сделать. И его убить, и Данилу – хомо довольно туповатого, но все-таки своего. А когда своих убивают, это нехорошо.

Стрелять Рудик умел. Ну, как умел? Приходилось несколько раз. Но раса спиров славится тем, что способна быстро бегать и хорошо обучается. А при достаточной силе лап и хорошем зрении совместить мушку с целиком и плавно нажать на спуск особого таланта и не требуется.

Приклад мягко толкнулся в плечо, и самый резвый хомо, споткнувшись, зарылся лицом в серую траву Зоны, выронив гранаты. Второй бегун это дело увидел и тоже попытался упасть – но опоздал. Рудик даже стрелять в него не стал – и так понял, что сейчас будет, когда увидел, как от зеленых «яиц», покатившихся по земле, отлетели скобы. Хомо бежали, вытащив чеки из гранат, чтоб не задерживаться перед бросками.

И не задержались.

На этом свете…

Второй военный даже успел упасть ничком до того, как обе гранаты хлопнули со звуком, словно кто-то одновременно ткнул иголками пару больших воздушных шариков. Только упавшему не повезло, что одно зеленое «яйцо» прокатилось по земле и, ткнувшись ему в шею, взорвалось.

Естественно, ничего хорошего из этого не вышло – голова военного оторвалась вместе с каской и отлетела в сторону, а из развороченной шеи хлынул фонтан крови. Рудик поморщился, но на этот раз пересилил себя и принялся отстреливать тех, кто, рассредоточившись цепью, приближался к деревьям, методично поливая их свинцом. Патронов у вояк было завались, и они лишь на ходу меняли магазины, полностью уверенные, что подавили противника огнем и теперь он точно никуда не денется. Небось, застыл в ужасе за естественным укрытием и боится лишний раз пошевелиться…

Но тут Рудик их разочаровал.

«Вал» по сравнению с обычным огнестрелом стреляет практически бесшумно – особенно когда из тех огнестрелов идет настолько интенсивная оглушительная пальба. Пока военные сообразили, что их расстреливают как в тире, спир успел положить троих, целясь под каски.

Беспроигрышный выбор.

Защитить от пули и осколков можно верхнюю часть черепа и все, что ниже подбородка, причем относительно недорого. А давать каждому рядовому вояке шлем с многослойным бронестеклом, полностью защищающим лицо, который стоит как вся его остальная экипировка, конечно, никто не будет. Максимум противоосколочные очки выдадут, которые, само собой, не выдержат прямое попадание тяжелой пули патрона 9 × 39 мм.

Расстояние до цели было метров двести, на ствольной коробке автомата был установлен какой-то навороченный дневной оптический прицел, в который лица военных были видны просто прекрасно, так что Рудик ни разу не промахнулся, стараясь класть пули точно между сосредоточенно прищуренных глаз.

А потом его заметили…

Все-таки к лесу приближались опытные бойцы, обученные не паниковать, когда справа и слева падают убитые товарищи, а искать того, кто их подстрелил, – и прикладывать все усилия, чтобы нейтрализовать стрелка до того, как тот поставит увесистую свинцовую точку в их собственной биографии.

Цепь залегла, и тут Рудик совершил ошибку – не меняя позиции, убил четвертого хомо.

Увлекся.

А чувство безнаказанности на войне – это очень плохо. Никогда нельзя недооценивать противника, даже если тебе кажется, что он глуп, а ты умнее его в разы и легко накидаешь ему тумаков в загривок, а он даже и не квакнет.

Кто-то из военных заметил движение на дереве, быстро сменил магазин и полоснул трассерами по замысловатому сплетению ветвей, за которыми спрятался спир. Не столько на поражение выстрелил, сколько остальным светящимся пунктиром на цель указал.

И тем остальным ничего более разъяснять не потребовалось.

На укрытие Рудика обрушился шквал огня. Вырванные куски древесины, обрывки коры, ветки, щепки – все это посыпалось на спира, вынудив его рвануться в сторону…

И тут пуля ударила его в нижнюю лапу.

Рудик непроизвольно вскрикнул, выронил «Вал», метнулся влево, вправо, пытаясь уйти с линии огня… Но как с нее уйдешь, когда профессиональные вояки из дюжины стволов молотят по сектору, не особо и целясь, а лишь следуя указаниям того, кто трассерами указывает, куда стрелять. Он, может, и сам уже не уверен, что надо именно туда, просто магазин менять – это время, а вдруг за те несколько секунд цель куда-то свалит и именно твоей пули не хватит пацанам, чтоб покончить с уродом, что шестерых твоих товарищей положил?

А потом кто-то для верности процесса из подствольного гранатомета по ветвям жахнул.