Текст книги "Призраки и пулеметы (сборник)"

– Брысь, – хрипло проговорил Вильямс.

Проклятая тварь возненавидела его с первого дня. Полковник постоянно чувствовал его злобный взгляд. Следы вмешательства хирурга вызывали у Вильямса дрожь отвращения. Он старался избегать мерзкое животное – но кот, будто нарочно, постоянно попадался ему на глаза.

– Брысь, – повторил Вильямс шепотом.

Он пошарил по столу, ища, чем бы запустить в широкую невыразительную морду, и вдруг механическая рука безвольно упала на колени. Полковник застыл, потрясенный своим внезапно открывшимся сходством с этим кошмарным существом. Его охватило сочувствие, смешанное со стыдом. Они оба были жертвами вивисектора… возможно, одного и того же.

Вивисекция, контрабанда… надолго теперь за это не сажают. Зачем Сэнди полез в безнадежную перестрелку? Вильямс вздохнул. Оцелот жмурился у камина, живое напоминание обо всем, что полковник хотел бы забыть. Он открыл было рот, чтобы подозвать кота, но оцелот вдруг выгнул спину дугой и зашипел, глядя куда-то за спину полковника. Вильямс резко обернулся.

Никого, лишь подвижные тени пляшут по темным панелям. Нервы. Всего лишь нервы.

Кот громко чихнул и отвернулся. Очень послушный и совсем не пачкает, Полина довольна. А он? Стал бы он стрелять в полицейских вместо того, чтобы отсидеть полгода?

Мысль была дикая, чуждая, – будто кто-то шепнул ее на ухо, дохнув горячо и влажно. Полковник почувствовал, как встали дыбом волоски на заледеневшей спине. Механическая рука тихо скрипнула, когда Вильямс утер мокрый от пота лоб. Пальцы дернулись сами по себе, скользнув по кадыку, и полковник отшатнулся, едва не упав. Она была неуправляема, эта механическая рука, чужие нервы, нервы «подходящего жмурика», жили собственной жизнью, не желая подчиняться новому хозяину. Рука ненавидела полковника Вильямса.

Он вдруг понял, что боится оставаться один. Оцелот щурился на огонь, подергивая хвостом. Преодолевая отвращение, Вильямс осторожно потянул за цепочку. «Кс-кс, – пробормотал он. – Идем к Полине. Идем к хозяйке, ну, ты, чучело электрическое…» Кропоткин неохотно встал и потащился за полковником, опустив голову. Сейчас он действительно походил на побитое молью чучело, забытое в провинциальном музее…

В комнате Полины было сизо от папиросного дыма. Тихо наигрывал граммофон. Увидев отца, девушка лениво отложила в сторону огромный том – полковник мельком заметил кошмарный рисунок голого выпотрошенного мужчины с бесчеловечной улыбкой на лице и, сглотнув, поспешно отвернулся.

– Вот, зашел поболтать перед сном, – неловко проговорил он в ответ на удивленный взгляд дочери. – Как твои дела?

– Хорошо, – ровно ответила Полина. – Спасибо, что спросил. Иди ко мне, Кропоткин…

Оцелот вспрыгнул на диван, и девушка запустила пальцы в густой пятнистый мех. Вильямс заметил, что она избегает прикасаться к механическим частям, и вдруг решился:

– Знаешь, не по душе мне это, – он помахал новой рукой перед собой. – Оно, конечно, достижение науки, доктор Купер твой молодец, но – неудобно. Глупо, знаю, – но поздновато мне новым фокусам учиться. Столько лет прошло… не привыкнуть уже. Завтра же ему позвоню.

– Не позвонишь, – мертво ответила Полина.

– Это почему? – опешил Вильямс. Раздраженный, он наконец набрался храбрости посмотреть на дочь прямо – и только теперь заметил, что глаза у нее мокрые и красные. – Да что ж такое? – испуганно спросил он.

– Доволен? – ядовито выкрикнула Полина. – Он исчез, исчез, и ты знаешь, почему! Он ученый… это подло – то, что ты сделал. Подло и низко… и он тоже… все вы сволочи… Ненавижу тебя, – низким голосом выговорила она. – Уйди, не хочу тебя видеть…

Вильямс задохнулся от гнева, но тут она уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Обмирая от ужаса и неловкости, полковник попятился и вывалился за дверь.

В затылок дохнуло горячим воздухом, пахнуло вдруг нефтью, плесенью, гниющими растениями. Словно в ответ, скрипнули пальцы механической руки, и Вильямс едва не застонал, услышав за спиной тихий, невыносимо знакомый смешок.

В управление полковник явился мрачнее тучи.

– Что по делу о контрабанде животных? – буркнул он и нахмурился, увидев растерянные лица. – Что, пристрелили одного несчастного и рады бездельничать? Дело не закрыто. Найдите сообщников… Кто-то ухаживал за животными, кто-то занимался вивисекцией. Найдите мне этого маньяка. Найдите торговцев этими… – полковник поймал на себе странные взгляды подчиненных и отвел глаза. Побарабанил пальцами по столу. – Делайте свою работу, черт возьми! – буркнул он.

– Мы ищем, но… Людей, сами знаете, не хватает, а важность дела… Главарь убит, животные в зоопарке, дела-то никакого нет, извините.

– Если мы не найдем вивисектора – газеты поднимут вой! – рявкнул Вильямс. – Общество защиты животных оборвало телефон, эти старые калоши мне проходу не дают!

Две карги, обеспокоенные судьбой бедных зверюшек, действительно нарисовались вчера в управлении, и Вильямсу лично пришлось убить полчаса, успокаивая растревоженных защитниц. Сейчас он был рад этому.

– Сумасшедшие старые девы…

– С титулами и связями в министерстве! – взревел полковник. – Операцией руководил лейтенант, не помню фамилию, он говорил, его родственница держит… – Вильямс с отвращением передернулся, – похожее существо. Расспросите его, узнайте, кто продавец.

А Полина выгуливает полумеханического оцелота по набережной, у всех на глазах. Полковник снова поймал чей-то недоуменный взгляд; один из полицейских открыл было рот, собираясь уже заговорить, но в последний момент стушевался.

– Ищите, – устало проговорил Вильямс. Репутация… Долг… Все отошло на задний план – сейчас полковник хотел только найти Купера, взять его медными пальцами за тощую немытую шею и трясти, пока докторишка не избавит его от этого пристегнутого к плечу монстра. А потом уже подробно расспросить о трупе, из которого этот маньяк извлек нервы…

Измученный бессонной ночью и бесплодным днем, Вильямс не ушел домой. Он задремал прямо за столом, в привычной, пропитанной бумажной пылью духоте своего кабинета, под мерный шорох, доносящийся из коридора: рабочий день закончился, и уборщики заступили на вахту. Шорк, шорк – такой успокаивающий, такой обыденный звук. Шорк, шорк – туземец механически скребет метлой, поднимая клубы липкой красной пыли… Еще пара дней, может быть неделя, и двор перед администрацией Колонии превратится в озеро жидкой багровой глины, дороги станут непроходимы, а живая изгородь покроется мелкими, лиловыми с желтым цветками, одуряюще пахнущими мятой. Но пока – есть только пыль и мертвые, покрытые рыжей коркой кустарники, обрамляющие двор.

Из смуглой спины торчит огромный, сверкающий на солнце металлический ключ, и Вильямс видит, как он медленно проворачивается в такт движениям.

– Как видите, результаты отличные. Он сразу возьмется за ум, вот увидите.

Полковой врач, ни лица, ни имени которого Вильямс не помнит, довольно потирает руки, и мозг спящего полковника услужливо подрисовывает ему хитрое усатое личико доктора Купера.

Шорк. Шорк. Вильямс не видит лица уборщика, не хочет видеть лица этого сутулого, низкорослого туземца.

– Мы все очень любим мистера Сэнди, – говорит врач, – но согласитесь, его последние выходки – это даже для Колонии слишком… Соглашайтесь! Этот юнец – гений, мистер Сэнди сразу станет очень послушным и перестанет пачкать.

Вильямс отворачивается и смотрит в выгоревшее до белизны небо.

– Как вы думаете, скоро пойдут дожди? – спрашивает он.

Через двор, ведя на цепочке полумеханического кота, с надменным лицом прошла Полина, холодно кивнула отцу: соглашайся. Вильямс хотел сказать, как любит ее, как вспоминал о ней, плавясь в адской жаре Колонии, как держался за эти воспоминания, но ключ в спине туземца провернулся с кошмарным скрежетом, заглушая слова. От неожиданности Вильямс дернул рукой, и суставы медных пальцев больно врезались в щеку.

Полковник открыл глаза и увидел прямо перед собой темные щели сочленений, в которых шевелилось что-то белесое и отвратительное, как черви. Держа механическую руку перед собой, он вскочил, опрокинув стул, и скорчился над корзиной для бумаг.

Когда желудок опустел, Вильямс, трясясь, как в лихорадке, вытянул из кармана платок и утер рот.

– Не было ничего подобного, – прошептал он сам себе. Не было никаких туземцев с ключами в спине, не было таких разговоров, ничего не было… Сэнди был болен, я обязан был…

Шорканье метлы стихло, и из коридора донеслись голоса. Истерический тенор требовал и скандалил; бас настойчиво, нудно гудел на одной ноте, возражая. Голоса приближались и вскоре скандалили уже под дверью. Полковник, морщась от гадкого вкуса во рту, раздраженно выглянул из кабинета.

– Что такое? – слабым голосом спросил он.

– Вот, – сердито заворчал дежурный полицейский, – говорю – приемные часы закончены, а он все рвется, говорит, к вам лично надо…

– Завтра… – начал было Вильямс и осекся, узнав бледную веснушчатую физиономию доктора Купера.

Бесцветные глазки доктора шарили по кабинету, не останавливаясь ни на секунду, и полковнику хотелось схватить Купера за тощие плечи и хорошенько встряхнуть. Вместо этого он откинулся на спинку кресла, стараясь держаться естественно. Механическая рука по-прежнему лежала на колене, как чужая, но теперь это почти не смущало Вильямса. Жалкий докторишка явился сам, и теперь полковник мог диктовать условия. Выглядел Купер скверно: лицо опухло, волосы всклокочены; его усы слиплись и больше прежнего походили на паклю. Полковник сдержанно усмехнулся.

– Итак, – произнес он.

Купер нервно облизал губы.

– Знаете, – торопливо заговорил он, – мы ведь с вами одновременно работали в Колонии… пусть и не сталкивались лично, но все-таки, можно считать, соратники по оружию… несли цивилизацию – как умели…

Полковник поморщился. Что за чушь он несет? К чему все это? Пытается таким образом вымолить прощение?

– Вы даже однажды направили ко мне пациента, – почти шепотом произнес Купер и, покосившись куда-то в угол, поджал губы.

– Не припомню, – надменно ответил полковник. – Но вот о ваших пациентах хотел бы побеседовать.

Жалкий вид доктора внезапно приободрил Вильямса, паника, разъедающая нутро с тех пор, как Купер установил протез, отступила, и полковник вспомнил о долге. Возможно, он не единственная жертва маньяка. Возможно, еще многие несчастные, поверив в посулы, мучаются сейчас с неуправляемыми и даже опасными механическими конечностями…

– Вы должны помнить, – проговорил Купер. – Вы…

– Совесть не позволила бы мне отправить кого-либо к такому шарлатану, как вы.

Купер внезапно ухмыльнулся и выпрямился, вновь превратившись в прежнего самоуверенного наглеца.

– Полковник, совесть – всего лишь рудимент, и вы сами это знаете и как можете боретесь с этими иррациональными импульсами, – проговорил он лекторским тоном. – Но вы слишком сентиментальны и старомодны, вот и приходится подправлять себе память. Вы, в сущности, тот же дикарь, уж извините. Я же – человек современный, цивилизованный, рациональных поступков не стыжусь, так что могу вам напомнить.

Вильямс издал невнятный звук, и Купер с мерзкой улыбочкой продолжал:

– Однажды ко мне в клинику поступил пациент с бредом, осложненным алкоголизмом. Бедняга считал, что он проклят. По распоряжению администрации Колонии я провел небольшую операцию, которую прежде испытывал лишь на дикарях. Результат полностью устроил меня… а администрацию не интересовал, судя по тому, что его ни разу никто не навестил. Так что я решил, что имею право воспользоваться навыками пациента, которые могли быть мне полезны. Видите ли, уже тогда я понимал, что догматики вроде вас – прошу прощения, полковник, – не одобрят мои исследования, а жить, знаете ли, на что-то надо… Я счел особым образом подготовленных зверушек неплохим источником дохода – и не ошибся. Пациент стал мне отличным помощником – в этом я не ошибся тоже… да и позже пригодился…

Купер вдруг сник и снова стал походить на испуганную крысу – будто забыл на миг, зачем явился в полицию, а теперь снова вспомнил.

– Понятно, – процедил Вильямс, глядя в стол. Рисунок полированного дерева походил на расплывшиеся глинистые дороги. Дожди начались на следующий день после того, как Сэнди отправили на юг Колонии, на лечение к чудо-доктору, и продолжались полгода. Полковник бессмысленно провел пальцем по темной прожилке. Спросил бесцветным, наигранно-светским тоном:

– Помните джунгли неподалеку от поселка, где вы обосновались? Дикари считали это место проклятым.

– Теперь там каучуковая плантация, – пробормотал Купер. Вильямс рассеянно покивал. Спохватился:

– Так зачем вы так рвались ко мне на прием, доктор? Что за срочность? Вы вообще в курсе, что я обязан вас арестовать?

К изумлению Вильямса, Купер вдруг мелко, истово закивал. Его бесцветные глазки снова забегали, мокрые губы тронула трусливая, заискивающая улыбка.

– Собственно, я пришел сдаваться, – проговорил он. Полковник крякнул.

– Внезапные муки совести? – поинтересовался он.

– Я же мелкий преступник, верно? – тихо и быстро проговорил Купер. – Одиночка мне не положена.

– Учитывая добровольную явку, залог…

– Умоляю, – прошептал Купер и нервно оглянулся.

Только теперь полковник догадался заглянуть доктору в глаза – и увидел в них ужас и безумие.

Дом слишком велик, думал полковник, блуждая из полутемной столовой в библиотеку, оттуда – в гостиную, в комнату Полины, пустую и холодную, снова в библиотеку, и механическая рука двигалась впереди – вместе с его телом и все же отдельно. Дом был слишком велик для него одного, а дочь он уже потерял… Ее отобрали у него. Ты сам ее у себя отобрал, подсказывал внутренний голос, мы несли в мир цивилизацию, помнишь? Пожинай плоды. Я не этого хотел, шептал Вильямс. Я не хотел. Полина… Сэнди… Купер в камере, в компании уголовников, и, наверное, доволен. Может быть, даже спасен, слепое орудие, функция, лишенная совести, – а значит, и вины. Вильямс не хотел знать, что могло так напугать циничного доктора, но – знал. Он чувствовал этот знакомый насмешливый взгляд. В доме было слишком жарко, и это было не сухое доброе тепло каминов и печей. Воздух был влажен и пах нефтью и белесыми, светящимися в темноте грибами.

Рука дернулась, и полковника внесло в библиотеку. Он едва не споткнулся о растянувшегося на коврике Кропоткина – кот обратил на него презрительный взгляд, так похожий на те, которые бросала на отца Полина, и зашипел. Вильямс замер посреди комнаты, чувствуя, как трясется каждая жилка, как толкается в горло сердце. В библиотеке нечем было дышать, но тело полковника будто покрывала корка льда.

– Сэнди? – прошептал он. – Сэнди… не надо.

Вильямс не хотел оборачиваться, но рука, как буксир, потянула его за собой.

Сэнди стоял, привалившись к книжному шкафу. Он чуть сгорбился, засунув руки глубоко в карманы; прядь спутанных волос падала на лоб. Он был точно таким же, каким полковник видел его последний раз, – потрепанный, потертый жизнью, но еще сохранивший знакомые черты насмешливого храбреца, которого Вильямс когда-то так любил. Глаза Сэнди скрывал полумрак, и полковник видел только его улыбку, застывшую улыбку холодной злости.

– Ну, здравствуй, Вильямс, – сказал Сэнди, и по спине полковника потекла ледяная струйка пота. – Здравствуй, дружище.

Шипение кота перешло в тихое утробное рычание. Полковник шевельнул онемевшими губами.

– Зачем ты здесь? – едва выговорил он. – Ты… не должен.

– Ты все такой же, Вильямс, – ухмыльнулся Сэнди. – Все такой же добропорядочный и непреклонный. Как тогда, когда вынудил меня выйти в отставку.

– Я был должен, – проговорил полковник. – Ты был не в себе, и я…

Боже, подумал он, чувствуя, как волосы шевелятся на голове, боже, я спорю с мертвецом. Вильямс не мог отвести взгляд от затененного лица; краем глаза он видел, как оцелот забился под кресло.

– Тебя не может быть, – прохрипел он, но Сэнди лишь дернул плечом.

– Ты отобрал у меня карьеру, деньги, репутацию, – размеренно продолжал он. – Я бился с проклятием один на один, а ты делал вид, что его не существует. «У тебя разыгралось воображение, Сэнди, ты слишком слабовольный, Сэнди»… В конце концов ты отобрал у меня душу. Ты – не злые туземные духи. Ты.

– Я не…

– Брось. Ты отсиживался в тепле, как всегда, но это ничего не значит. Ты всегда смотрел на меня свысока и твердил о том, что мы несем в мир цивилизацию… самому не смешно? Тебе всего лишь повезло откупиться там, в горах. Но ты все ныл, что цена слишком высока, и мечтал получить свой выкуп обратно…

Сэнди ленивым движением оттолкнулся от шкафа, и Вильямс почувствовал мучительную тяжесть в животе. Старый друг сделал шаг вперед, выходя на свет. Полковник увидел его глаза и захрипел от невыносимого ужаса, закидывая голову и втискиваясь в кресло.

– И поэтому ты забрал мою руку, Вильямс, – проговорил Сэнди.

Лязгнули медные суставы.

– Я не знал, – беззвучно прошептал Вильямс.

– Знал, – ответил Сэнди почти весело. – Все ты знал.

Металлическая рука полковника медленно потянулась к его горлу. Из-под медной оболочки ударил синеватый свет; полумеханический зверь взвыл дико и яростно, будто скальпель хирурга никогда не касался его тела. Краем угасающего сознания Вильямс подумал о том, как все это нелепо, невозможно, как… как дико. И о том, как этот свет похож на мерцание гнилушек там, в горах… А потом он вновь оказался в мертвых джунглях, и фосфоресцирующие ветви погибших деревьев надвинулись на него стеной ледяного пламени.

Владимир Свержин
Песчинка на весах истории

Доктор Ватсон приподнял жалюзи из вощеного шелка и поглядел на улицу. Желтоватый, как гороховый суп, лондонский смог едва позволял различить ограду перед домом. С некоторых пор этот бич жителей столицы пошел на убыль, но сейчас, в самом начале марта, когда огонь, весело пляшущий в каминах, ежедневно пожирал сотни тонн угля и выбрасывал в небо тучи копоти, пропитанный дымом туман удушливой завесой расползался по всему городу.

Он, преуспевающий врач, был частым гостем на Бейкер-стрит, где сохранилась атмосфера самых волнующих лет его жизни. Тогда он и мечтать не мог о собственном доме у Падингтонского вокзала, зато благосклонная судьба привела его в эту квартиру и познакомила с начинающим детективом-консультантом, самым удивительным человеком из всех, кого он встречал в жизни.

– И все-таки, это гениально, Холмс, – доктор вернулся к столу и наполнил чашку ароматным индийским чаем. – Кто бы мог подумать, что яд окажется в обоях?! – доктор взял молочник и стал тонкой струйкой вливать в чай молоко, добиваясь приятного оранжевого оттенка.

– Элементарно, Ватсон. Сразу видно, что, будучи в Афганистане, вы пропустили кое-что из здешних медицинских скандалов. Вы обратили внимание, что в квартире миссис Лоу всегда были открыты настежь окна?

– Да, а как же. Мальчик из кондитерской лавки, что напротив, утверждал, будто однажды он специально говорил мистеру Грэхему Лоу, что от реки постоянно дует и пожилая леди может простудиться.

– Именно, дорогой Ватсон, именно! – Холмс вытащил трубку изо рта. – На что сэр Грэхем ответил, мол, его тетушка прибыла из Бомбея и в Лондоне задыхается.

– Так он и сказал, но что в этом странного?

– Ничего, друг мой, если бы не расцветка обоев и рагу под чесночным соусом. Как мы помним, вдова адмирала Лоу обожала это блюдо.

– Все это так, но я решительно не понимаю, к чему вы клоните.

– А между тем разгадка лежит на поверхности. Вы обратили внимание, друг мой, какие насыщенные оттенки желтого, красного и зеленого цветов на обоях в апартаментах миссис Лоу?

– Да, конечно. Но, знаете, люди, побывавшие в Индии, нередко предпочитают яркие цвета.

– Конечно, конечно, экзотические птицы, цветы… – Холмс затянулся трубкой и выпустил дым в потолок. – Но дело в том, почтеннейший доктор, что как раз во время вашего пребывания в Афганистане медицинская комиссия Совета лондонского графства протестовала против использования в обоях подобных красок. В их состав входит мышьяк. В нашем же сыром климате в них там заводится плесневый гриб Рenicilum brevicalne, который перерабатывает мышьяковистые краски в ядовитый газ с чесночным запахом – триметиларсин.

Этот сообразительный мерзавец все хорошо рассчитал, разве что перестарался, для верности добавив мышьяк и в обойный клей. А дальше любовь к свежему ветру, ярким краскам и чесночному рагу сослужили миссис Лоу дурную службу. Четыре месяца такой жизни – и мистер Грэхем Лоу вполне мог бы стать обладателем внушительного капитала.

Ватсон отпил из чашки:

– Просто удивляюсь вам, Шерлок, как же вы догадались?

– Свежие обои. Когда их клеят, держат окна закупоренными, иначе работа пойдет насмарку. Но вот потом… – Холмс вновь затянулся трубкой и вытянул ноги к камину. В этот момент с улицы раздался звук подъезжающего экипажа, и снизу послышались голоса.

– Уважаемый, это Бейкер-стрит двести двадцать один-бис?

– Верно, сэр.

– Знакомый акцент, – Ватсон поднялся из-за стола.

– Так и есть, друг мой, – вынув трубку изо рта, кивнул Холмс, – это русский акцент. Готов держать пари на шиллинг, что подъехала какая-то важная особа.

– Вы меня не проведете, Шерлок, – самодовольно усмехнулся Ватсон, – этот шиллинг я оставлю себе. Мы с вами знаем, что на первом этаже расположена ювелирная лавка Беннинга Арнольда. Второй голос как раз принадлежит ему. Хозяин выходит приветствовать лишь тех, в ком надеется увидеть состоятельных покупателей. Так что вывод очевиден.

– Браво, Ватсон, мои уроки не прошли зря. Что вы еще можете добавить?

– Право, не знаю, – доктор посмотрел сквозь жалюзи, пытаясь разглядеть гостя.

– Вероятно, это офицер. Должно быть, невысокого чина, но из гвардейских.

– Почему вы так решили, Холмс?

– Нет ничего проще. В Лондоне только лакеи колотят молотком в дверь так, будто собираются ее выбить. Но мы уже слышали, что гость не англичанин. Это человек сильный, энергичный и уверенный в себе. Вероятнее всего, на государственной службе, но не дипломат. Тем хорошо известны подобные тонкости. Старший офицер также не позволил бы себе стучать в дверь незнакомого человека, точно в полковой барабан.

– Но из чего вы заключили, что это именно гвардейский офицер?

– Судя по столь энергичной манере заявлять о своем визите, наш гость прибыл не по личному делу. Иначе он был бы в расстроенных чувствах и, пожалуй, старался это по возможности скрыть. А тут, как говорят русские, за ним стоит Отечество. Следовательно, вероятнее всего, он имеет отношение к русской военной миссии, а туда берут лишь гвардейских офицеров.

В гостиную неслышно вошла миссис Хадсон:

– К вам какой-то русский офицер, – она протянула Холмсу визитную карточку, – просит принять его как можно скорее.

«Штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, граф Турнин Николай Игнатьевич, – прочитал Холмс, – помощник русского военного агента»[3]3
  Военный агент – в нач. ХХ века должность, равнозначная современному военному атташе.


[Закрыть].

– Благодарю вас, миссис Хадсон, скажите, что я приму его, – пожилая леди удалилась, и сквозь приоткрытую дверь до Холмса донесся звон шпор.

Холмс удивленно приподнял брови и еще раз перечитал визитную карточку.

– Добрый день, граф, – поправляя любимый фиолетовый халат, произнес он, едва офицер переступил порог гостиной. – Что вас привело сюда, да еще, как говорится, с корабля на бал?

Штаб-ротмистр, статный, широкоплечий, на мгновение запнулся. Но затем улыбнулся:

– Господин Кошко был прав, говоря, что вы ловко умеете отгадывать всякие штуки.

– Я ничего не умею отгадывать, никогда этим не занимался, – Холмс поднялся с кресла и подошел к офицеру, – мой метод основан на дедукции, которая предполагает умозаключение от частного к общему, то есть, я придаю большое значение деталям, на которые обычные люди попросту не обращают внимания.

Вот, например, вы посетили нас в столь раннюю пору, даже не сменив парадного мундира. Как видно, только и успели, что доложиться начальству по прибытии. Значит, только что приехали из России.

– Ваша правда, стоило переодеться. С вашим чертовым смогом белый мундир в единый миг станет черным.

– Стало быть, вашим визитом я обязан господину Кошко?

– Нет, Аркадий Францевич лишь рекомендовал мне вас, как человека, способного разгадать, простите, распутать, любое, даже самое запутанное преступление.

Губы Холмса тронула чуть заметная довольная улыбка:

– Господин Кошко мне льстит. В деле о пропавших из коллекции Базилевского гранатовых браслетах императрицы Феодоры он преуспел никак не меньше моего.

– Он так не считает.

– Что ж, не буду спорить. Как поживает господин Кошко? Здоров ли?

– Когда мы с ним виделись перед отъездом, был совершенно здоров. По-прежнему возглавляет рижский сыск, но (рядом еще одно «но», лучше оставить прежний вариант) в Министерстве внутренних дел полагают желательным перевести его в столицу. Однако позвольте о деле.

– Внимательно вас слушаю. Разрешите предложить чай или что-нибудь покрепче?

– Если можно, коньяк. При дворе не принято пить чай раньше полудня.

– Просто коньяк? – Холмс выжидательно поглядел на гостя.

Офицер улыбнулся:

– Буду весьма благодарен, если к нему подадут тонкую дольку лимона, посыпанную сахарной пудрой, смешанной с молотым кофе.

Детектив прищурил глаза и кивнул:

– Что ж, слушаю вас. Доктору Ватсону можете вполне доверять. Он мой верный помощник.

– Наслышан о нем. Как вы правильно заметили, я действительно прибыл лишь сегодня чуть свет. Должен сказать, по весьма щекотливому делу.

– Это дело личного свойства?

– Нет, государственного.

– Однако, насколько я помню, у русского правительства существует договор с частным розыскным бюро «Бинт и Самбэй».

– Да, это так, но господин Кошко рекомендовал мне вас. О расходах не беспокойтесь.

Холмс кивнул, не выразив ни малейшей заинтересованности при упоминании о деньгах.

– У господина Кошко есть в этом деле свой интерес?

– В определенной степени, но я об этом скажу позже. А сейчас позвольте рассказать все по порядку. У себя на родине я состою офицером для особых поручений Канцелярии дежурного генерала при его императорском величестве.

– Насколько я помню свое пребывание в России, дежурным генералом при императоре называется шеф его охраны.

– Так точно.

– Стало быть, речь идет о безопасности русского государя.

– Некоторым образом. С недавних пор в России, на Кавказе, действует весьма удачливая банда налетчиков. Они грабят банки, почтовые отделения. Только за прошлый год там было похищено более миллиона рублей. Полиция и жандармское управление сбились с ног, пока вышли на след налетчиков, однако деньги, похищенные из банков, загадочным образом уходят из России. Так вот, по добытым нами сведениям, они предназначены для подготовки цареубийства. Путем сложной агентурной игры удалось выяснить личность человека, который должен был получить деньги в Лондоне.

– Он их не получил?

– Мы этого не знаем. Вот, смотрите, – офицер расстегнул нагрудные крючки парадного колета и достал свернутый номер утреннего «Times», – там подчеркнуто.

«Неподалеку от пересечения Сноу Хилл-стрит и Смитфилд-стрит обнаружено тело мужчины средних лет, одетого в темную визитку и пальто «Честерфилд». При нем обнаружены бельгийский паспорт на имя доктора права Якоба Рихтера и небольшая сумма денег. Вести расследование поручено детективу-инспектору Скотланд-Ярда Грегсону. По утверждению дежурного констебля, смерть мистера Рихтера наступила в результате удара височной областью черепа о неубранные камни брусчатки, оставшиеся у обочины дороги после недавней прокладки электрического кабеля».

– Весьма похоже на несчастный случай. Не правда ли, Ватсон?

Доктор лишь вздохнул:

– С этим кабелем сплошные неприятности. Компания Эдисона и Суона перерыла уже пол-Лондона. Обещают, что новые фонари будут лучше газовых. Однако пока что их ямы и неубранные камни – частая причина несчастных случаев. И этот холодный мертвенный свет… Бррр!

Миссис Хадсон принесла гостю коньяк с лимоном.

– Мистер Холмс, мистер Ватсон, – кивком поблагодарив хозяйку, вздохнул граф Турнин, – так называемый доктор Рихтер такой же бельгиец, как мы с вами. Он выходец из России. Потомственный дворянин. Должен сказать, покойный был чрезвычайно опасным человеком, умным, хитрым, беспринципным. К тому же, он имел крепкое сложение, был отменно здоров. Конечно, есть шанс, что перед нами и впрямь несчастный случай, но, согласитесь, довольно странно: мне поручают вскрыть деятельность организации, к которой принадлежал сей господин но, едва приехав в Лондон, буквально сойдя с трапа, я узнаю, что единственная ниточка, единственная зацепка обрублена.

– Но вы же сказали, что господин Кошко еще в России рекомендовал вам обратиться ко мне?

– Да, по поводу деятельности организации, а не из-за убийства. Дело в том, что Аркадий Францевич, еще в бытность свою армейским поручиком, был довольно близок со старшей сестрой вышеозначенного доктора Рихтера. Да и с ним самим… Сейчас давнее знакомство может ему стоить карьеры.

– Вот как… – Холмс выбил трубку, – это меняет дело. Вы действительно полагаете, что это убийство?

– Да, меня чрезвычайно удивляет столь ранняя прогулка господина Рихтера. Тем более, что дом, где он остановился, находится поблизости от станции городской железной дороги – Кингс-Кросс-роуд. То есть, совсем в ином районе.

– Хорошо, мы расследуем это дело. Что же вы желаете узнать?

– Была ли эта гибель случайной, как пишут в газетах? Если нет, что послужило причиной убийства? Связана ли смерть с деятельностью организации, о которой я имел случай упомянуть?

– Полагаю, господин помощник военного агента, ваше дело не займет много времени. Однако давайте договоримся: по окончании следствия я задаю вам личный вопрос, и вы отвечаете на него со всей откровенностью.

– Как вам будет угодно.

– Тогда завтра к полудню жду вас у себя.

Кэбмен придержал коня. Склон едва протаявшей Сноу-Хилл-стрит издавна слыл опасным местечком. Когда-то подвыпившие гуляки состязались между собой, скатываясь в пустых бочках с этого холма. Здесь же не так давно, во время похорон герцога Веллингтона, перевернулась скорбная повозка с телом полководца, отлитая из захваченных при Ватерлоо пушек. Словом, черт бы побрал того, кто придумал ездить по этой улице, да еще в самую распутицу. Но соверен есть соверен[4]4
  Соверен – монета, равная одному фунту стерлингов.


[Закрыть], и раз уж подрядился, деваться некуда.

– Признаться, Холмс, не люблю я эти места, – доктор Ватсон глянул в окошко кэба на чуть заметные в поднимающемся смоге кресты церкви святого Бартоломью. – Еще с тех пор, как проходил медицинскую практику в здешнем госпитале.

– Ничего удивительного. Трущобы, букет неразрешимых проблем, – детектив достал из кармана трубку и крутил ее в пальцах, словно не собираясь набивать табаком.

– Впрочем, здесь лучший мясной рынок во всем лондонском графстве. Кроме того, неподалеку от рынка есть несколько весьма уютных местечек, где за пару фунтов мы сможем получить отменный завтрак.