Текст книги "Сонник"

Эполеты

Если во сне вы видите себя с красивыми, расшитыми золотом эполетами, то это знак высокого достоинства.

Надеть на себя эполеты или видеть их на себе – может также означать расположение к вам знатных дам.

Эрозия

Видеть во сне, как почву разъела эрозия, – потерять дорогое семейное гнездо или местожительство.

Эшафот

Всходить на эшафот в ту минуту, когда должна упасть секира, – иметь приятную неожиданность, оказаться на вершине удачи, почета.

Эшафот видеть – такой сон для женщины означает, что она будет переживать страх, для мужчины – повышение по службе, славу.

Ю

Юбка

Холостому человеку увидеть юбку во сне предвещает женитьбу, а женатому – ссору с женой; мужчине надевать на себя юбку означает, что он будет кем-то оклеветан и опозорен; женщине – знак обмана, а шить ее – к потере денег.

Юбка порванная во сне означает противоречие в семейных отношениях, а грязная – неравный брак.

Юбка новая снится к письмам. Женщине во сне видеть юбку на мужчине – к любви.

Если снится жене, что она ходит без юбки, то она станет вдовой.

Ювелир

Увидеть во сне продающего золотые вещи и драгоценности ювелира означает, что вы должны подальше спрятать свой кошелек от соблазна покупки разных безделушек. После такого сна вы можете также потерять какой-то ценный предмет.

Видеть себя ювелиром – значит взять на себя обязательства, от которых отказаться неудобно, а выполнить – невозможно.

Я

Яблоки

Если вам приснится яблоня в цвету, то это знак искренней любви и благоприятных поступков. Приснится яблоня со спелыми яблоками – получите упрек из-за своих высоких амбиций, встретите осуждение ваших инициатив. Яблоня сломанная, кривая означает незаслуженный упрек, размолвку.

Видеть яблоки зрелые – к женитьбе; горькие – к принуждению и печали; незрелые, кислые – к вреду, печали или принуждению; печеные – к корысти или измене; вкусные – к благополучию; варение из яблок – к радости; рвать во сне сладкие яблоки – к веселью, исполнению желаний, удаче; чистить – к разочарованию, гибели надежд.

Есть яблоко и не чувствовать вкуса – предостережение от ложного друга. Червивое или гнилое яблоко означает злобу, досаду, неприятность.

Яблоки в дар получить – счастье, чья-то любовь к тебе.

Падение двух яблок с яблони во сне означает рождение близнецов.

Ягоды

Красные, спелые ягоды видеть – такой сон предвещает слезы; есть их – к радости, благополучию и успеху в предпринятом деле.

Видеть много ягод – такой сон сулит много трудов, но мало выгоды. Белые ягоды видеть – торжество, успех, а черные – некоторое сожаление.

Собирать ягоды – готовить то, что приведет к слезам, давать их другим – делить печаль.

Есть во сне неспелые мелкие ягоды – предвестие болезни; красные ягоды, напротив, – к здоровью.

Яд

Принятый во сне яд – к горю; дать кому-то его – к постоянству и твердости характера.

Яд является во сне символом фальшивого друга.

Язык

Короткий язык – прибыль; отрезанный – опасность; укусить себя за язык до крови – напрасная надежда. Кому-нибудь язык показывать – вести себя бесстыдно. Язык есть – неприятности.

Яйца

Яйца во сне видеть – изобилие; покупать – несчастье; варить – сплетни; раздавать – опасность для жизни, особенно для беременной; бить яйца – к несчастью; много яиц в гнезде – к слезам; забирать их из гнезда – ссора, неприятность; крашенки приснятся – злыдни будут.

Собирать во сне птичьи яйца – ваше стремление вернуться назад, сделать все по-новому.

Высасывать яйцо – стать иждивенцем, нахлебником, выдавать за свои чужие мысли.

Видеть, как из яйца вылупляется птенец, – облегчение, избавиться от тревоги, ответственности или страха.

Есть во сне яичницу с ветчиной – знак, что предстоит неприятное объяснение с интересующей вас женщиной.

Якорь

Якорь во сне – символ устойчивых жизненных обстоятельств, надежды на друзей, надежды на безопасность, символ некой гарантии.

Яма

Если во сне вы упали в яму – это значит, что наяву вы будете слишком сильно углубляться в какой-нибудь скучный предмет; столкнетесь с достаточно драматической ситуацией.

Помогать кому-нибудь выбираться из ямы – преодолеете трудное препятствие, надеясь на себя и свои силы.

Яму могильную копать – в брак вступать, благополучие. Упасть во сне в ров – к потере денег.

Янтарь

Видеть себя во сне с изделиями из янтаря – получить моральное удовлетворение.

Девушкам янтарь снится к исполнению желаний, неожиданной приятной встрече, новому знакомству.

Ячмень на глазу

У вас во сне на глазу ячмень – хороший сон, он знаменует предпринимателям – прибыль, молодым – свадьбу. Если же ячмень у других людей, то сон предвещает неприятность.

Ящерица

Ящерица во сне – сулит вам неприятное общество наяву; убить ящерицу – победа над врагом; есть ящерицу во сне – обвинение или богатство; убить – избавление.

Маленькая ящерица во сне – предостережение от неосторожности и необдуманности; большая ящерица – враг.

Список использованной литературы

1. Великий Сонник та багатий збірник вичерпуючих порад як збагнути штуку вороження з карт, з руки, з лиця та з письма. – Львів: Книгарня А. Бардаха, 1928. – 154 с.

2. Верный предсказатель снов, составленный по сочинениям древних магов и знаменитых астрологов: Брюса, Калиостро, Мартына Задеки и других позднейших снотолкователей. – М., 1915.

3. Дмитренко М. К. Український сонник. – К.: Т-во “Знання України”, 1991. – 96 с.

4. Миллион снов. Новый и полный сонник. – М.: Типогр. Тов-ва И. Д. Сытина, 1901. – 110 с.

5. Новый полный и подробный сонник, означающий пространное истолкование и объяснение каждого сна. – СПб., 1802 г.

6. Поляков П. А. Снотолкователь, приписываемый мусульманами ветхозаветному патриарху Иосифу, сыну Иакова. – Казань, 1901. – 40 с.

7. Православная энциклопедия снов. – М.: Транспорт, 1996. – 288 с.

8. Справочный энциклопедический лексикон сновидений. – СПб., 1862.

Зигмунд Фрейд Толкование сновидений

Метод толкования сновидений

Заглавие, данное мной моей книге, само уже говорит о том, с какой традицией связываю я свое понимание сновидений. Я задался целью показать, что сновидения доступны толкованию, и дополнения к освещению проблемы сновидения лишь помогают мне выполнить мою действительную задачу. Предположением, что сновидение доступно толкованию, я вступаю сразу в противоречие с господствующим учением о сновидениях, да и вообще со всеми теориями, за исключением учения Шернера, ибо «истолковать» сновидение значит раскрыть его «смысл», заменить его чем-либо, что в качестве полноправного и полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов. Как мы уже видели, научные теории сновидения не включают в себя проблемы толкования последних, ибо сновидение не является для них вообще душевным актом, а лишь соматическим процессом. Иначе обстоит дело почти всегда с воззрениями на сновидения у широкой публики. Последняя считает своим правом быть непоследовательной и, хотя и признает, что сновидение непонятно и абсурдно, однако не может решиться отрицать какое бы то ни было значение за сновидениями. Руководимая неясным предчувствием, она все же предполагает, что сновидение имеет определенный смысл, быть может, и скрытый, и заменяющий собою другой, мыслительный процесс, – необходимо только правильно раскрыть эту замену, чтобы понять скрытое значение сновидения.

Широкая публика старалась поэтому всегда «толковать» сновидения и пользовалась при этом двумя существенно различными методами. Первый из этих методов рассматривает содержание сновидения как нечто целое и старается заменить его другими понятиями и в некоторых отношениях аналогичным содержанием. Это – символическое толкование сновидений; оно терпит крушение, разумеется, с самого начала о те сновидения, которые кажутся не только непонятными, но и спутанными и хаотическими. Примером такого метода служит толкование, которым воспользовался библейский Иосиф для сновидения Фараона. Семь тучных коров, после которых появилось семь тощих, пожравших первых, являются символическим замещением предсказания о семи голодных годах в Египте, которые проглотят весь тот избыток, который создадут сытые годы. Большинство искусственных сновидений, созданных поэтической фантазией, предназначено для такого символического толкования, так как они передают мысли поэта в замаскированном виде, приспособленном к известным особенностям наших сновидений[1]1
  [В новелле «Градива» писателя В. Иензена я нашел случайно несколько искусственных сновидений, придуманных чрезвычайно умело и доступных для толкования, словно они были не придуманы автором, а действительно испытаны реальным лицом. В ответ на мой запрос писатель заявил, что мое учение ему незнакомо. Я воспользовался этим совпадением моего исследования с творчеством писателя в качестве доказательства правильности моего анализа сновидений (см. мою брошюру «Бред и сновидения в «Градиве» В. Иензена», 1900). Доктор А. Робитзек показал затем, что сновидение героя Эгмонта Гете допускает такое же толкование, как и всякое естественное сновидение («Анализ сновидений Эгмонта», 1910).]


[Закрыть]. Воззрение, будто сновидение интересуется преимущественно будущим, которое оно наперед может предвидеть, – остаток пророческой роли, приписывавшейся прежде сновидениям, – становится затем мотивом, который пробуждает символическое толкование изложить найденный смысл сновидения в будущем времени.

Как найти путь к этому символическому толкованию, на этот счет нельзя дать, разумеется, никаких определенных показаний. Успех зависит от остроумия, от непосредственной интуиции субъекта, и поэтому толкование сновидения при помощи символики вполне зависит от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом[2]2
  После окончания моей работы мне попалось в руки сочинение Штумпфа, которое совпадает с моим в желании доказать, что сновидение не бессмысленно и доступно толкованию. Толкование, однако, совершается у него при помощи аллегоризирующей символики без ручательства за общеприменимость такого метода.


[Закрыть]. Но такому толкованию совершенно противоречит другой метод. Метод этот может быть назван «расшифрованием», так как он рассматривает сновидение как своего рода условный шифр, в котором каждый знак при помощи составленного заранее ключа может быть заменен другим знаком общеизвестного значения и смысла. Мне снилось, например, письмо, вслед за ним похороны и т. д.: я смотрю в «сонник» и нахожу, что «письмо» означает досаду, «похороны» – «обручение» и т. д. В дальнейшем уже зависит от меня связать эти понятия

и, конечно, перенести их на будущее. Интересным вариантом этого расшифрования, который до некоторой степени исправляет его механичность, представляет собой сочинение Артемидора о толковании сновидений.

Здесь во внимание принимается не только содержание сновидения, но и личность, и жизненные условия самого грезящего, так что один и тот же элемент сновидения имеет иное значение для богача, женатого и оратора, чем для бедного, холостого и купца. Наиболее существенное в этом методе то, что толкование не обращается на все сновидение в целом, а на каждый элемент последнего в отдельности, как будто сновидение является конгломератом, в котором каждая часть обладает особым значением. К созданию этого метода послужили поводом, очевидно, бессвязные, сбивчивые сновидения[3]3
  [Доктор А. Робитзек обращает мое внимание на то, что восточный сонник, по сравнению с которым наши представляют собой жалкие подражания, совершает толкование элементов сновидения по большей части по созвучию и сходству слов. Так как эта аналогия при переводе на наш язык должна была несомненно утратиться, то этим и объясняется странность толкований в наших народных сонниках. – Относительно этого выдающегося значения игры слов в древних восточных культурах говорит подробно Гуго Винклер. Наиболее яркий пример толкования сновидения, дошедшего до нас с древности, основывается на игре слов. Артемидор сообщает (с. 255): «Аристандр чрезвычайно удачно истолковал Александру Македонскому его сновидение. Когда тот осаждал Тир, он, раздосадованный упорным сопротивлением города, увидел во сне сатира, пляшущего на его щите. Аристандр разложил слово «сатир» (SaturoV) на его составные части (sa TuroV) и способствовал тому, что царь повел осаду энергичней и взял город» (Sa – turoV = «Тир твой»). – Впрочем, сновидение настолько тесно связано с его словесным выражением, что Ференчи вполне справедливо замечает, что каждый язык имеет и свой собственный язык сновидений. Сновидение обычно непереводимо на другие языки.]


[Закрыть].

Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования сновидения, конечно, очевидна. Символический метод в применении своем чрезвычайно ограничен и не может претендовать на более или менее общее значение. В методе расшифрования все направлено к тому, чтобы «ключ», «сонник», был вполне надежным источником, а для этого, разумеется, нет никаких гарантий. Невольно возникает искушение согласиться с философами и психиатрами и вместе с ними отказаться от проблемы толкования сновидений как от призрачной и излишней задачи.

Я между тем придерживаюсь совершенно другого взгляда. Я имел возможность убедиться, что здесь снова перед нами один из тех нередких случаев, в которых чрезвычайно упорная народная вера ближе подошла к истине вещей, чем суждения современной науки. Я считаю своим долгом утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что действительно возможен научный метод его толкования. К этому заключению я пришел следующим путем.

Много лет занимаюсь я изучением некоторых психопатологических явлений, истерических фобий, навязчивых представлений и т. п. в терапевтических целях. Я имел возможность убедиться при содействии моего сотрудника Брейера, что для таких явлений, воспринимаемых в качестве болезненных симптомов, раскрытие их и устранение совпадают друг с другом[4]4
  Брейер и Фрейд. Исследование истерии. Вена, 1895 (2-е издание 1909 г.).


[Закрыть]. Когда такое патологическое явление удается свести к отдельным элементам, из которых произошло оно в душевной жизни больного, то тем самым оно и устраняется, и больной избавляется от него. При бессилии других наших терапевтических стремлений и ввиду загадочности таких состояний мне казалось наиболее целесообразным пройти по пути, открытому Брейером, и, несмотря на многочисленные трудности, достичь намеченной цели. Каким образом сложилась в конце концов техника этого метода, каков был результат стараний, об этом я буду иметь случай говорить в дальнейшем изложении. Во время этих психоаналитических занятий я натолкнулся на толкование сновидений у пациентов, которых я заставлял сообщать мне все их мысли и чувства, возникающие у них по поводу определенного вопроса, рассказывал им свои сновидения и показывал им тем самым, что сновидение может быть включено в психологическую цепь, которая от данной патологической идеи простирается в глубь воспоминаний. Теперь было уже нетрудно рассматривать само сновидение как симптом и применять к нему тот же метод толкования, что и к последнему.

Для этого необходима, конечно, известная психическая подготовка больного. От него требуются две вещи: усиление внимания к его психическим восприятиям и устранение критики, при помощи которой он обычно производит подбор возникающих в его мозгу мыслей. В целях его самонаблюдения при помощи повышенного внимания целесообразно, чтобы он занял спокойное положение и закрыл глаза; особенно важным представляется устранение критики воспринятых мыслей и ощущений. Необходимо сказать ему, что успех психоанализа обусловливается тем, что он замечает и сообщает все, что проходит у него через мозг, и не пытается подавлять мыслей, которые могут показаться ему несущественными, абсурдными или же не относящимися к теме; он должен относиться совершенно беспристрастно к своим мыслям; ибо именно эта критика сыграла бы важную роль, если бы ему не удалось найти желанного разъяснения сновидения, навязчивой идеи и т. п.

При психоаналитических занятиях я имел случай заметить, что психическая структура размышляющего человека совершенно иная, чем структура наблюдающего свои психические процессы. При размышлении психический процесс играет большую роль, чем при самом внимательном наблюдении, как то показывает даже напряженная физиономия и морщины на лбу человека, погруженного в раздумье, в противоположность к мимическому спокойствию самонаблюдающего субъекта. В обоих случаях необходимо усиленное внимание, но размышляющий человек совершает помимо этого критику, в силу которой отбрасывает часть возникающих у него мыслей, или прерывает другие, так что не следит за тем ходом мыслей, который, быть может, они начинают: другие мысли он вообще не сознает, так как они подавляются до их восприятия. Самонаблюдатель, напротив того, старается лишь подавить критику; если это ему удается, он начинает сознавать бесчисленное множество мыслей, которые в противном случае остались бы у него неосознанными. При помощи полученного таким путем материала может быть произведено толкование патологических идей, а также и сновидения. Ясно, таким образом, что тут идет речь о подготовке психического состояния, которое в отношении распределения психической энергии имеет некоторую аналогию с состоянием засыпания (а вместе с тем, безусловно, и с гипнотическим состоянием). При засыпании «нежелательные» представления появляются наружу вместе с ослаблением произвольного (разумеется, также и критического) процесса, оказывающего влияние на ход наших представлений. В качестве причины такого ослабления мы приводим обычно «утомление»; появляющиеся «нежелательные» представления преобразовываются в зрительные и слуховые образы. При состоянии, которым пользуются для анализа сновидения и патологических идей, намеренно и умышленно отказываются от активности и используют сохраненную психическую энергию (или часть ее) для внимательного прослеживания появляющихся нежелательных мыслей, сохраняющих свой характер представлений (в этом и заключается различие от состояния засыпания). Таким образом «нежелательные» представления превращаются в «желательные».

[Требуемая здесь «свобода» мыслей с устранением критики, по-видимому, чрезвычайно затруднительна для многих. «Нежелательные» мысли оказывают обычно сильное сопротивление, мешающее им пробиться наружу. Если поверить, однако, нашему великому мыслителю – поэту Шиллеру, то такой же процесс необходим и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки с Кернером Шиллер отвечает на жалобу своего друга в его недостаточной плодовитости: «Причина твоих жалоб объясняется, как мне кажется, тем принуждением, которое твой разум оказывает на твое воображение. Я выскажу здесь одну мысль и иллюстрирую ее сравнением. Мне представляется вредным, если разум чересчур резко критикует появляющиеся мысли, как бы сторожа их и самый порыв. Идея в своем изолированном виде, быть может, чрезвычайно ничтожна и опасна, но вместе с другими, последующими она может быть чрезвычайно важной; в связи с этими другими идеями, в отдельности такими же ничтожными, она может представить собою весьма интересный и существенный ход мыслей. Обо всем этом не может судить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассматривает ее в связи с остальными. В творческом разуме, напротив, разум снимает свою стражу, идеи льются в беспорядке, и лишь затем он окидывает их взглядом – осматривает целое скопление их. Вы, господа критики, стыдитесь или боитесь мгновенного преходящего безумия, которое наблюдается у всякого творческого разума и продолжительность которого отличает мыслящего художника от мечтателя. Отсюда-то и проистекают ваши жалобы на неплодовитость: вы чересчур рано устраняете мысли и чересчур строго их сортируете». (Письмо от 1 декабря 1788 года).]

Большинство моих пациентов осиливают эти трудности уже после первых указаний; для меня лично это тоже не представляет особой трудности, особенно когда я записываю свои мысли. Сумма психической энергии, на которую, таким образом, понижается критическая деятельность и которая в то же время повышает интенсивность самонаблюдения, значительно колеблется, смотря по темпераменту, на который обращается внимание пациента.

Первый шаг применения этого метода учит, что в качестве объекта внимания следует брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания. Если я спрошу неопытного пациента: «Что вызвало у вас такое сновидение?» – то он обычно не может найти ничего в своем умственном кругозоре; мне приходится разложить сновидение на отдельные части, и тогда он к каждой такой части приводит целый ряд мыслей, которые можно назвать «задними мыслями» этих элементов сновидения. В этом первом важном условии мой метод толкования сновидений отличается уже от популярного исторического и легендарного метода толкования при помощи символизации и приближается ко второму методу «расшифрования». Он, как и последний, представляет собою толкование еп detail, а не en masse: как последний, он берет с самого начала сновидение как нечто сложное, как конгломерат психических явлений.

Во время моих психоанализов у невротиков мне удалось истолковать, наверное, несколько тысяч сновидений, но этим материалом я не воспользуюсь здесь для введения в технику и в сущность толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли бы возразить, что это сновидения невропатов, не дающие возможности провести аналогию их со сновидениями здоровых людей, – к устранению их меня побуждает еще и другая причина. Тема, которой касаются эти сновидения, само собою разумеется, почти всегда история болезни, на которой базируется данный невроз. Благодаря этому для каждого сновидения необходимы были бы чересчур распространенные предварительные сообщения и ознакомление с сущностью и этиологическими условиями психоневроза: все эти вещи сами по себе в высшей степени сложны, они бы, наверное, отклонили внимание от самой проблемы сновидений. Моя же цель заключается, наоборот, в том, чтобы толкованием сновидений подготовить разрешение более трудной и сложной проблемы психологии неврозов. Если же я отказываюсь от сновидений невротиков, от своего главного материала, то я имею уже право не быть чересчур разборчивым в другом материале. Мне остаются лишь те сновидения, которые сообщены мне случайно здоровыми людьми или же которые я нашел в качестве примера в литературе проблемы сновидения. К сожалению, все эти сновидения лишены анализа, без которого я не могу найти смысла сновидения. Мой метод не так ведь удобен, как метод популярного расшифрования, который при помощи постоянного ключа раскрывает содержание сновидения; я, наоборот, готов к тому, что одно и то же сновидение у различных лиц при различных обстоятельствах может открывать совершенно различные мысли. Благодаря всему этому я стараюсь использовать мои собственные сновидения как наиболее обильный и удобный материал, проистекающий, во-первых, от довольно нормальной личности, а во-вторых, касающийся самых различных пунктов повседневной жизни. Читатели могут усомниться в надежности такого «самоанализа» – произвол при этом, конечно, не исключен. Однако, на мой взгляд, самонаблюдение значительно удобнее и целесообразнее, чем наблюдение над другими; во всяком случае, можно попытаться установить, какую роль играет самоанализ в толковании сновидений. Другую, значительно большую, трудность мне пришлось преодолеть внутри самого себя. Человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные подробности своей душевной жизни: он всегда рискует встретить непонимание окружающих. Но боязнь эту необходимо подавлять. «Tout psychologiste, – пишет Дельбеф, – est oblige de faire Faveu meme de ses faiblesses s’il croit par le jeter du jour sur quelque probleme obscure…»[5]5
  Любой психолог обязан признаться даже в своих слабостях, если он решил тем самым пролить свет на некоторые неясные вопросы (фр.).


[Закрыть]. И у читателя, как мне кажется, начальный интерес к интимным подробностям должен скоро уступить исключительному углублению в освещаемую этим психологическую проблему.

Я приведу поэтому одно из моих собственных сновидений и на его примере разъясню свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Мне придется, однако, просить читателя на несколько минут превратить мои интересы в его собственные и вместе со мною погрузиться в подробности моей жизни, ибо такого перенесения с необходимостью требует интерес к скрытому значению сновидения.

Предварительное сообщение. Летом 1895 года мне пришлось подвергнуть психоанализу одну молодую даму, которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей. Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником всякого рода неприятных явлений для врача, особенно же для психотерапевта. Личный интерес врача значительнее, его авторитет меньше. Неудача угрожает порвать старую дружбу с близкими пациента. Мое лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерическою страха, но не от всех своих соматических симптомов. Я был в то время еще не совсем убежден в критериях, которые определяют полное окончание истерии, и предложил пациентке «решение». Оно показалось ей неприемлемым. Расходясь с ней во мнениях, мы посреди лета временно прекратили лечение. В один прекрасный день меня посетил мой молодой коллега, один из моих близких друзей, бывший недавно в гостях у моей пациентки Ирмы и у ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей лучше, но не совсем еще хорошо. Я помню, что эти слова моего друга Отто или, вернее, тон их меня рассердил. Мне казалось, что в этих словах прозвучал упрек, – нечто вроде того, будто я обещал пациентке чересчур много. Я объяснил мнимое пристрастие Отто по отношению ко мне влиянием родных пациентки, которым уже давно, как мне казалось, не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное чувство было у меня довольно смутно, и я ничем не проявил его. В тот же вечер я записал подробно историю болезни Ирмы, чтобы вручить ее в оправдание доктору М., нашему общему другу и чрезвычайно популярному врачу. В эту же ночь, вернее, к утру я испытал нижеследующее сновидение, записанное мною тотчас по пробуждении.

Сновидение 23/24 июля 1895 года. Большая зала – много гостей. – Среди них Ирма; я беру ее под руку, точно хочу ответить на ее письмо, – упрекаю ее в том, что она не приняла моего «решения». Говорю ей: «Если у тебя еще есть боли, то ты сама виновата». Она отвечает: «Если бы ты знал, какие у меня боли в горле, в желудке и в животе, мне все прямо стягивает». Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо. Мне приходит в голову, что я мог не заметить какого-нибудь органического заболевания. Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю, что ведь ей это не нужно. – Рот открывается, и я вижу справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору. – Я подзываю тотчас же доктора М. – Тот смотрит и подкрепляет мое мнение… У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бледен, хромает и почему-то без бороды… Мой друг Отто стоит подле меня, а друг Леопольд исследует ее легкие и говорит: «У нее притупление слева внизу». Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на одетое платье я тоже ощущаю ее, как и он…). Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Но ничего: у нее будет дизентерия, и инфекция выйдет…» Мы почему-то сразу понимаем, откуда эта инфекция. Отто недавно, когда она себя почувствовала нездоровой, впрыснул ей препарат пропила – пропилен… пропиленовую кислоту… триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)… Такой инъекции нельзя делать легкомысленно… По всей вероятности, и шприц был не совсем чист.

Сновидение это имеет перед другими одно преимущество. Тотчас же ясно, с каким событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Предварительное сообщение дает этому полное освещение. Сообщение Отто относительно здоровья Ирмы, историю болезни которой я писал до позднего вечера, занимало мою душевную деятельность и во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением и с содержанием сновидения, не может все же предполагать, что означает мое сновидение. Я и сам этого не знаю. Я удивляюсь болезненным симптомам, на которые указывает Ирма в сновидении, так как они совсем не похожи на те, какие я у нее лечил. Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению доктора М. Сновидение в конце своем кажется мне более туманным и непонятным, чем в начале. Чтобы истолковать все это, я привожу подробный анализ.

Анализ. Большая зала – много гостей. Мы жили в то лето на улице Бельвю в особняке, на небольшом возвышении. Особняк этот был когда-то предназначен для ресторана и имел поэтому очень высокие комнаты, похожие на залы. Все это мне снилось именно в этом особняке за несколько дней до дня рождения моей жены. Днем жена говорила мне, что в день рождения ждет много гостей, среди них и Ирму. Мое сновидение пользуется этими словами: день рождения жены, много народу, среди них Ирма; мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.

Я упрекаю Ирму в том, что она не приняла моего «решения»; я говорю: «Если у тебя еще есть боли, то ты сама виновата». Я мог бы это сказать ей и наяву, а может быть, и говорил даже. Тогда я придерживался того взгляда (впоследствии я в нем разуверился), что моя задача ограничивается сообщением больным скрытого смысла их симптомов; принимают ли они такое «решение» или нет, от которого затем зависит весь успех лечения, – за это я уже не ответствен. По фразе, которую я сказал Ирме, я замечаю, что прежде всего не хочу быть виноватым в тех болях, которые она еще чувствует. Если в них виновата сама Ирма, то не могу быть виноватым я. Не следует ли в этом направлении искать смысл сновидения?

Жалобы Ирмы: боли в горле, желудке и животе; ее всю стягивает. Боли в желудке относятся к обычным болезненным симптомам моей пациентки, но прежде они не так ее беспокоили, она жаловалась только на тошноту и рвоту. Боли же в горле и в животе почти не играли в ее болезни никакой роли. Я удивляюсь, почему сновидение остановилось именно на этих симптомах, но пока это остается для меня непонятным.

У нее бледное и опухшее лицо. У Ирмы был всегда розовый цвет лица. Я подозреваю, что, по всей вероятности, она в сновидении заменена другим лицом.

Я пугаюсь при мысли, что мог не заметить у нее органического заболевания. Это вполне естественный, постоянный страх специалиста, который повсюду видит почти исключительно невротиков и привык относить на счет истерии почти все явления, которые кажутся другим врачам органическими. С другой стороны, мною овладевает – я сам не знаю откуда – легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем искренен. Если боли у Ирмы имеют органическую причину, то опять-таки я не обязан лечить их. Мое лечение устраняет только истерические боли. Мне чуть ли не кажется, будто я хочу такой ошибки в диагнозе; тем самым был бы устранен и упрек в неудачном лечении.

Я подвожу ее к окну и хочу посмотреть ей горло. Она сопротивляется немного, как женщины, у которых фальшивые зубы. Я думаю, что ведь ей это вовсе не нужно. Мне никогда не приходилось осматривать у Ирмы горло. Сновидение напоминает мне о произведенном мною недавно исследовании одной гувернантки, производившей впечатление молодой, красивой женщины; перед тем как открыть рот, она старалась скрыть свою фальшивую челюсть. С этим связываются другие воспоминания о врачебных исследованиях и маленьких тайнах, которые раскрываются при этом. «Это ведь ей не нужно» – это для Ирмы комплимент. Я подозреваю, однако, еще и другое значение. При внимательном анализе всегда чувствуешь, исчерпаны ли все задние мысли или нет. Поза, в которой Ирма стоит у окна, вызывает во мне неожиданно другое воспоминание. У Ирмы есть близкая подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда я однажды вечером пришел к ней, я застал ее в таком же положении у окна, и ее врач, все тот же доктор М., заявил мне, что у нее в горле дифтеритные налеты. Личность доктора М. и налеты воспроизводятся в дальнейшем ходе сновидения. Я вспоминаю, что в последние месяцы часто думал о том, что эта подруга Ирмы тоже истеричка. Даже больше: Ирма сама мне говорила об этом. Что известно мне, однако, о ее состоянии? Только одно то, что она также страдает истерическим сжиманием горла, как и Ирма в моем сновидении. Таким образом, сновидение заменило мне пациентку ее подругой. Далее, я вспоминаю, что у меня часто появлялась мысль, что эта подруга может также обратиться ко мне с просьбой избавить ее от болезненных симптомов. Я считал, однако, это невероятным, так как у нее чрезвычайно сдержанная, скрытная натура. Она сопротивляется – это мы видим и в сновидении. «Ей это не нужно»; она действительно до сих пор превосходно владела собой без всякой посторонней помощи. Остается, однако, еще несколько деталей, которые не подходят ни к Ирме, ни к ее подруге: бледность, опухший вид, фальшивые зубы. Фальшивые зубы приводят меня к вышеупомянутой гувернантке; я склонен удивляться объяснением плохих зубов. Но вдруг вспоминается еще другая особа, к которой могут относиться эти детали. Она тоже не лечится у меня, и мне бы не хотелось иметь ее своей пациенткой, так как я заметил, что она стесняется меня и поэтому лечить ее будет трудно. Она обычно очень бледна, и иногда лицо у нее бывает опухшим[6]6
  На это третье лицо можно отнести и не разъясненную до сих пор жалобу на боли в животе. Речь идет, разумеется, о моей жене; боли в животе напоминают мне об одном случае, когда я стал свидетелем ее страха.


[Закрыть]. Я сравнивал, таким образом, мою пациентку Ирму с двумя другими особами, которые в равной мере воспротивились бы лечению. Почему же, спрашивается, я смешал ее во сне с подругой? Быть может, я умышленно совершил эту подмену. Подруга Ирмы вызывает во мне, быть может, более сильную симпатию или же я более высокого мнения об ее интеллектуальности. Дело в том, что я считаю Ирму неумной потому, что она осталась недовольной моим лечением. Другая была умнее и, наверное, согласилась бы со мной. Рот все-таки открывается, она рассказала бы мне больше, чем Ирма[7]7
  Я чувствую, что толкование этой части сновидения недостаточно для полного обнаружения скрытого смысла. Если бы я стал производить сравнение трех женщин, я бы далеко удалился в сторону. В каждом сновидении есть, по крайней мере, одно место, в котором оно действительно непонятно.


[Закрыть].