Текст книги "СкаZка о волшебном слове. Сборник рассказов – метафорические нарративы для взрослых о любви, преодолении и перерождении"

3

После выкидыша врачи посоветовали повременить с новой беременностью. Несли всякую околесицу, мол организму нужно восстановиться, и все такое. Хелен не раз ловила себя на пугающей мысли, что ее подспудно готовят к тому, что она больше никогда не сможет иметь детей. Так часто поступают умные люди: что бы добиться согласия от человека, изредка, но систематически они в течение долгого времени подбрасывают ему нужную информацию, которая в конце концов повернет его мозги так как нужно. В этом она почти не сомневалась. Слово здесь, слово там: Вот вам буклетик. Там ещё есть про аборты. Ну… на всякий случай, но если не хотите, можете не читать.

После второго раза (а он случился, несмотря на все предпринятые ею предосторожности, ровно через год, почти в то же самое время, и опять на четвертом месяце) она решила повременить. По настоящему. Без махинаций с лекарствами. Пила таблетки, ловя себя на мысли, что делает это с куда большим удовольствием, чем раньше. Разумеется она не отказалась от намерения стать матерью. Собственно наоборот, она решила подготовиться как следует – как всегда готовятся к чему-то важному, что бы уж наверняка – постаралась забыть о своем желании и на какое-то время распахнуть глаза и осмотреться вокруг. Только так можно набраться сил. Просто жить. Но… Третий будет самый вкусный.

…в глубине её чрева словно тикали часы, считали наоборот, и голова Бабули то и дело возникала перед ней, укутанная в шерстяной платок, а её морщинистое лицо все больше напоминало всплывшего на поверхности воды деревянного идола.

Зачерпни больше, доченька. Не бойся.

За чередой нескольких месяцев Хелен так увлеклась этой своей подготовкой, что и думать забыла. В сущности это значило отказаться, и отказаться не просто потому что так надо, а по настоящему, как говорится плюнуть на это и втереть ногой в землю.

Выбросила старую вазу, с отбитой ручкой. А вместо нее купила новую, чистую, молочно-белую с красными розами. Теперь, наконец-то, в ней стояли цветы. Целый букет.

Несколько штук, ярких и пышных…

Спустя год – после второго выкидыша – Бабуля исчезла.

Это снова была зима, снова конец января, метели. Искрящиеся льдинки в воздухе, подобно пузырькам газа в шампанском, обжигали горло как и раньше. Воспоминания о двух предыдущих неудачных зимах стерлись, притупилась боль. Каменные ступеньки ведущие к двери подъезда, зловеще блестели острыми ледяными углами. Всякий раз приближаясь к ним, Хелен видела, как дневной свет бежит по этим остриям в четыре ряда, словно по лезвиям какого-то фантастического бритвенного станка. Но тогда, без задней мысли, она просто крепче хваталась за перила, позабыв о том, что прежде, когда ей было за что опасаться по-настоящему, пренебрегала этой предосторожностью.

В тот год ее отношения с Брайаном наладились. Возможно, как ей казалось, он начал доверять ей, и перед тем, как залезть к ней в трусы, перестал шарить пальцем под языком в поисках спрятанной таблетки. Сказать по правде, с некоторых пор на это у него почти не оставалось времени. В марте шестьдесят девятого его повысили по службе, и он стал чаще задерживаться на работе. Иногда после работы он даже как будто не замечал ее, а просто ужинал, а то и завтракал, если работал в ночь, и валился в кровать как брошенный через плечо мешок с мукой.

Но Хелен все еще была той гипотетической вазой, с которой все время сравнивала себя. И со временем она начала понимать, что цветы, стоящие в этой красивой посудине, те самые цветы, которые должны были заполнить её пустоту, все так же неувядающе прекрасны, и почему-то они совсем не требуют поливки и ухода. Да только Хелен не очень-то горела желанием их потрогать или, тем более, вдохнуть цветочный аромат. С каждым днем она все настороженнее присматривалась к ним, понимая, что былое забвение постепенно уходит, и ему на смену возвращается та самая меланхоличная дымка, туман, который сгущаясь с каждым днем отгораживает ее от отстального мира и шепчет, шепчет ей без конца о чём-то давно забытом; напоминает как она одинока, как пуста ее жизнь, ее чрево…

Все верно. Она знала в чем дело. Эти цветы не имели запаха. Искусственные цветы не пахнут, и не будет радости тому, кто возьмет их в руки. Ведь называются они – ложные идеалы. И тогда Бабуля вернулась снова.

В душную июньскую ночь одна тысяча шестьдесят девятого года она возникла, как и три года назад, но не в обморочном забвении Хелен, как после падения с лестницы, а во вспышке тревожного сна вызванного половиной бутылки водки. Она шла по бескрайнему полю, утопая по пояс в спелой пшенице, чьи золотые колосья клонило о тяжести плода к самой земле. Предгрозовой ветер нарастал с каждой минутой. Огромное серое небо клубилось над головой. Ветер рвал платье на Хелен, будто парус утопающей лодки, а необъятное поле исходило могучими волнами.

Она шла вперед, не понимая зачем, к одинокому черному дереву посреди поля. Скрюченные ветки, голые и толстые, были словно две обугленные ладони, сомкнутые, что бы удержать внутри неизвестное сокровище.

Сверкнула молния.

Дерево полыхнуло словно облитое бензином, превратясь в одно мгновение в огненный шар. Отброшенная волной жара, Хелен со всего маху уселась на землю. Участок поля вокруг горящего дерева задымился и вспыхнул, и огненное кольцо стало расширяться во все стороны, словно тлеющая в листе бумаги дыра. Стена пламени двигалась на нее. Раскаленный воздух обжигал руки и голые коленки. Сквозь запах дыма и гари до Хелен донесся тошнотворный запах ее собственных горелых волос. Она посмотрела вниз, на свои ноги, и увидела как тонкие, едва заметные волоски чернеют прямо на глазах, сворачиваются в мелкие завитки и замирают, точно окаменевшие.

Но когда она подняла глаза и обвела взглядом вокруг себя, то увидела, что сидит на выжженной земле, посреди бескрайнего пепелища, в центре которого гигантским костром все еще пылает крона дьявольского дерева.

Огонь шевелился как живой. Из глубины этого жара, сложенное из оранжево-черных языков пламени, на нее смотрело Бабулино лицо. Оно все было огнем. Все из золотых, полупрозрачных потоков, движущихся и переплетающихся на фоне злобного грозового неба. Огненные губы её стали длиньше, изогнулись дугой, Бабуля улыбнулась, а потом сказала… всего два слова.

Хелен вспомнила, как вскочила тогда с кровати почти сразу, от ощущения, что где-то в желудке у нее разгорается точно такой же огненный шар, только поменьше, и не помня себя еле успела добежать до уборной. Там она больно приземлилась коленками на жесткий кафельный пол, после чего с них целую неделю не сходили лиловые синяки, похожие на чернильные кляксы. Пока ее выворачивало наизнанку, и после, когда она придерживаясь одной рукой за стенку, а другую положив на пылающий живот, шла обратно к пустой постели…

Какое счастье, что в эту ночь она спала одна, подумала Хелен, потому что от назойливого внимания мужа не ускользнул бы этот внезапный приступ токсикоза, и он задал бы вопросы, от которых ее скорее всего замутило бы еще сильнее.

…до нее постепенно доходило, что же все таки произошло. Пусть это были всего лишь догадки, требовавшие проверки. Но Третий будет.

Именно так она и сказала. Бабуля. Эти слова, подобные грому с неба, звучали у Хелен в голове, пресекая безуспешные попытки забыться сном, а перед мысленным взором, раз за разом возникало горящее дерево – каким она его запомнила и в точности таким же, каким оно, по ее убеждению предстало перед паломниками в библии – со старушечьим лицом состоящим из лепестков огня. – Третий будет. – сказала Бабуля.

– Третий будет. – прошептала Хелен у себя в спальне, как заклинание на неизвестном ей языке. И в ней с новой силой затеплилась надежда, источник которой приятной тяжестью – забытой и отвергнутой – пульсировал внизу живота. И чуть позже, пока она проваливалась в сон, это предположение переросло в твердую уверенность.

Первые два – они пробные: ее дети (выброшенные как неудачные блины) к которым она, (по чьему-то мнению) была не готова.

«Интересно когда это случилось?» – спросила она себя. – «Сколько ему уже, неделя, две, месяц?»

Засыпая, Хелен решила на завтра же сходить и провериться. Воображаемая Бабуля одобрительно кивала ей, потому как «доченька», в кои-то веки задавала правильные вопросы, хотя как и всегда в этих добрых морщинах, за неизменным старческим прищуром Хелен углядела что-то невысказанное (старушка опять что-то хитрила) – затаённую до поры до времени радостную весть.

4

– Вы на пятом месяце. – сказал врач после того как она оделась и села напротив, по другую сторону стола.

Мужчина-гинеколог был в диковинку, но она пошла к нему из-за хороших рекомендаций. При виде его бородки и зачесанных назад черных волос она подумала об Испании и корриде, и о чем то еще. К тому же он выглядел безопасным – благородное смугловатое лицо, а также обручальное кольцо – эти детали бросились ей в глаза первыми, как только она пересекла порог кабинета.

– У вас скрытая беременность, и это совершенно нормально. – сказал он, когда Хелен открыла рот, но так ничего и не произнесла. – Один случай на тысячу.

Он застенчиво улыбался, что ему совсем не шло и делало его похожим на мальчишку. Он постукивал по столу ластиком на конце карандаша, на черном боку которого крупными золотыми буквами блестело название клиники.

По прикидкам Хелен доктору было лет тридцать пять-сорок.

– Большая редкость для нормального, вам не кажется? – спросила она.