Текст книги "Территория. Этот город ждёт тяжёлая ночь"

Глава 9

Эдик вышел из бытовки сторожа и направился к собачьим вольерам. Он улыбался, но улыбка была странная, словно нарисованная темно-синей краской на серой стянувшейся коже лица. Он слышал, как позади в бытовке хрипит бьющийся в конвульсиях пожилой сторож. Но через несколько секунд хрипы заглушил яростный лай собак. Эдик остановился, с хрустом в шейных позвонках покрутил головой, на его спине между ребер в сгустках темной слизи извивались блестящие нити.

Собаки, словно обезумев, носились по вольерам, надсадно лая, некоторые скулили, забившись в угол и дрожа всем телом.

Эдик открыл рот, из горла вырвалось утробное урчание, по нижней губе и подбородку потекла пузырящаяся жижа. Он прошел еще немного, зайдя в лужу, в которой отражались плывущие по небу тучи, и резко согнулся, будто получив удар в живот. Нити в спине издали чавкающий звук, извиваясь в слизистой массе, а потом начали вытягиваться. Эдик отрыгнул в лужу сгусток темной желчи. В глубине его черных глаз горели бледные огоньки. В следующее мгновение он задрожал, захрипел. Нити, как стрелы, метнулись в разные стороны. Пролетев сквозь сетки вольеров, они вонзались в тела собак, проникали под кожу. Собаки визжали, катались по земле и старались зубами вырвать нити.

Молодая крупная дворняга из крайнего вольера металась, обезумев от ужаса. Она бросалась на сетку, отпрыгивала, снова бросалась. Черная нить настигла ее в прыжке – обвилась вокруг шеи, швырнула на землю и вонзилась в ухо. Дворняга засучила лапами, из пасти потекла пена, глаза затянулись темной пеленой.

Бультерьер, у которого не было одной лапы, вцепился челюстями в нить и, яростно рыча, замотал головой. Пасть и язык жгло, но он не ослаблял хватки. Сквозь сетку влетела еще одна нить. Бультерьер бросился в сторону, сбив миску с водой. А потом его швырнуло вверх, спину пронзила боль, брюхо стянуло. Он упал и, вспарывая когтями землю и вытаращив глаза, пополз. Из оскаленной пасти текла густая слюна. Через секунду пес коротко, по-щенячьи, взвизгнул, затрясся. Челюсти разжались, вывалился распухший окровавленный язык.

В соседнем вольере резко прервался отчаянный визг болонки, когда нить вонзилась ей в глаз. Собаки в дальних клетках надрывались от лая. Эдик, согнувшись, стоял в луже и медленно крутил головой, на напряженной шее пульсировали жилы. Он зашипел, раскрыв до предела рот, и в жижу на спине, как по команде, втянулись нити.

Эдик разогнулся, сплюнул густую слюну и направился к следующим вольерам. А из бытовки, шатаясь, вышел старик сторож. Одежда была в крови, щека разодрана. Как пьяный он проковылял несколько шагов, рухнул на колени и, задрав лицо вверх, издал звук похожий на рев и вой одновременно. Из блестящих черных глаз вдоль переносицы текла серая слизь. Кисти рук бешено тряслись, будто существуя отдельно от тела.

Тем временем Эдик снова согнулся, и нити метнулись к новым жертвам.

Повизгивающая от страха такса быстро рыла передними лапами землю, в попытке сделать подкоп, но нить обвилась вокруг ее длинного тела, вырвала из уже довольно глубокой ямы, и вонзилась в живот. Такса трепыхалась, дергая лапами, а потом ослабла, обмякла, жалобно скуля.

Старая слепая овчарка с белесыми глазами носилась по вольеру, чувствуя опасность, но, не понимая, откуда ее ждать. Нить вонзилась в бок, зазмеилась под шкурой среди ребер. С яростью овчарка вцепилась в нить, взметнула голову и выдрала из тела источник боли. Отскочила в конец вольера, рыча и скаля пасть. Она слышала, как визжат собаки вокруг, как скулят щенки в соседней клетке. А потом… сердце не выдержало. Она умерла мгновенно. Нить, которая неслась к ее голове, отпрянула, будто почувствовав, что от мертвой собаки больше нет толка.

Сторож поднялся, покрутил головой, осматриваясь, и пошел открывать вольеры. Эдик продвигался по питомнику, методично заражая собак. Иногда он морщился, словно испытывая боль, и шипел, как змея. Вокруг, рассекая воздух, свистели черные нити, в спине пузырилась слизь. Возле последних вольеров он тяжело задышал, жадно хватая ртом воздух. Ноги подкосились, и Эдик рухнул на бок. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, загребая грязь. Нити безвольно опустились на землю и начали выцветать, превращаясь в бледные, сонно шевелящиеся волокна. Внезапно Эдик поднял голову и издал вопль, полный мучительной боли, огоньки в глазах погасли, как свет уходящей в ночь электрички. Тело дернулось несколько раз и обмякло.

Старик прошел мимо мертвого Эдика, широко улыбнулся и заразил последних собак в питомнике. А из первых вольеров уже выходили трясущиеся псы с черными, как частички ночи, глазами.

Черномор высадил Кирилла возле полицейского участка и поехал дальше. Его лицо походило на каменную маску с черными дырами глазниц. Он вел автомобиль не спеша, вцепившись напряженными бледными пальцами в руль. На лобовом стекле мелькали тени от ветвей тополей, растущих вдоль проспекта. Мимо промчалась «скорая» и уголки губ Черномора подскочили вверх.

– Прекрасно, – прохрипел он, и свернул на улицу «Школьная».

Проехал глубокую лужу – справа несколько человек живо обсуждали происшествие: упавшее на автобусную остановку дерево.

Через десять минут он выехал на узкую дорогу в пригороде, вдоль которой стояли фонари, будто позаимствованные у улиц Лондона середины девятнадцатого века. Это была идея Черномора установить на ведущей к особняку дороге фонари такого декора, чем он и гордился, считая себя человеком, не лишенным художественного вкуса. Но сейчас чудовищу за рулем полицейского автомобиля было плевать и на фонари, и на художественный вкус. Черномору казалось все его прошлое существование бессмысленным. Теперь же, он по-настоящему жил. Жил ради великой цели: очистить территорию для Красоты. Той Красоты, к которой он прикоснулся, и которая стала частью его самого. Ей тесно, всегда тесно, ей нужно пространство. Внутри чудовища все ликовало, несмотря на боль, пульсирующую в каждой клетке тела. «Боль – ничто», – думал он. Всего лишь мерзкое человеческое чувство. Скоро оно исчезнет, Красота позаботится об этом. Несомненно. Он подарит ей свое Королевство, со всеми подданными, а потом… целый мир.

Черномор подумал, как будет счастлива Элла, когда тоже прикоснется к Красоте. О, да, он, как любящий отец сделает ее причастной к вселенскому чуду. Это ведь и есть истинное проявление добра, верно? Она станет свободной, свободной, свободной…

Голову пронзила жуткая боль. Черномор захрипел, нажав на тормоз, и начал трястись. Машина вильнула и остановилась, едва не врезавшись в фонарный столб.

«Свободной… – проносилось в сознании. – Свободной… Я дам ей территорию… Красота позаботится обо мне… позаботится!..»

Боль отхлынула, дрожь прошла.

Некоторое время Черномор сидел без движения, а потом вывел автомобиль на середину дороги и поехал дальше. Показались ворота особняка. Рядом с охранной будкой, выполненной в виде небольшого бревенчатого домика, стоял и курил молодой охранник. Увидев полицейскую машину, он нахмурился, сделал глубокую затяжку и щелчком отправил сигарету в придорожные кусты.

Глава 10

Элла сидела возле окна, задумчиво смотрела на деревья за оградой. Позади, в центре комнаты валялись кусочки черного и белого картона – все, что осталось от репродукции картины Малевича. Элла старательно и безжалостно порезала ее ножницами, а тонкую металлическую рамку согнула и засунула в ящик тумбочки.

«Мосты сожжены».

Странная, но прекрасная частичка жизни стала прошлым. А что теперь? Элла задавала себе этот вопрос без отчаяния, но с тихой грустью. Она чувствовала какую-то старческую усталость, с долей смирения перед неприглядным будущим.

Она увидела, как к воротам подъехал полицейский автомобиль. Из него вышел… Отец?! Нет-нет, что-то не так! Не так! Сердце будто сжали ледяные плиты. В сознании промелькнули образы темных силуэтов, выходящих из леса Страны чудес. Она наклонилась вперед, прильнув к окну, и ощущая, как свело от страха живот.

– Привет, дружок, – проговорил Черномор, надвигаясь на охранника.

Тот пятился, вытаращив глаза, и мямля что-то нечленораздельное. Дойдя до бордюра дороги, он споткнулся, упал и пополз, отчаянно упираясь ногами в землю, и не отрывая взгляда от дыр на лице чудовища. А потом охранник закричал.

– Спокойно, парень. Спокойно. Это же я, неужели не узнал? – с наигранной обидой произнес Черномор. – Хозяина не узнаешь? Ай-я-яй! – он покачал головой. – Нехорошо это. Очень нехорошо, – внезапно его мозг пронзила боль, по лицу прошла судорога.

Охранник уперся спиной и затылком в стену будки и попытался подняться. Он больше не кричал, но дышал так, будто ему не хватало воздуха. Рука метнулась к кобуре под пиджаком…

Боль прошла столь же резко, как и началась. Черномор усмехнулся, верхняя губа нервно дернулась. Изо рта и глазниц черными струями вырвались нити, вмиг опутав голову охранника лоснящимся коконом.

Выстрел.

Пуля пробила Черномору легкое, но тот лишь дернулся, продолжая заражать жертву.

Еще выстрел. И еще…

Пули прошли мимо. Черномор выбросил вперед руку, схватил и с хрустом вывернул запястье охранника. Пистолет, описав в воздухе дугу, упал в цветочную клумбу.

Элла, дрожа всем телом, смотрела, как чудовище похожее на отца отошло от охранника, поднялось по маленькой лестнице в будку, и через несколько секунд створ ворот поехал на шарнирах, открываясь. Она сжала подлокотники инвалидной коляски до боли в суставах.

Чудовище вышло из будки и последовало по грунтовой дорожке в сторону дома. Элла видела дыры вместо глаз и ухмылку на лице псевдо отца.

– Боже! – прошептала она.

У нее возникло чувство, что все происходящее не реально. То, что казалось удивительным, но все же приемлемым для Страны чудес, здесь, в нормальном мире, выглядело чуждо, неправильно. Морбест – чудовище, принявшее вид отца, явилось продолжить ее страдания. Она ощутила себя персонажем ночного кошмара.

Элла тряхнула головой, внезапно осознав, что чудовище идет в дом. А потом…

«Что стало с отцом?!» – вопрос врезался в разум, как таран в ворота осажденной крепости. Отец уехал днем вместе с Эльдаром. Боже, подумала она. Что произошло? Что?!

Элла быстро отъехала от окна и услышала, как внизу открылась дверь.

«Оно уже здесь!»

Девушка теперь знала, что чувствуют звери, загнанные в ловушку. «Проклятые ноги!» Она застонала от отчаяния. Что же желать? В доме еще находится Мария. Возможно, она сейчас в своей комнате. Нужно торопиться.

Элла подъехала и схватила со стола крошечную рацию – такая же была у Марии. Нажала на кнопку…

Снизу раздался полный ужаса женский крик, который резко прервался. Что-то тяжелое упало на пол. От лица Эллы отхлынула кровь. Рация щелкала, будто внутри сталкивалось множество металлических шариков.

«Оно убило Марию! Чудовище, уничтожившее Страну чудес, убило Марию! Теперь мой черед!»

– Нет, – Элла замотала головой.

Совсем недавно ей не хотелось жить, но сейчас мысль о смерти ввергала ее в панику. Рация выпала из руки. Мысли путались.

«Что делать?! – вопил разум. – Оружие! Нужно оружие!»

Она вспомнила: в кабинете отца есть пистолет. В верхнем ящике письменного стола. Это оружие она хорошо знала, брала его всегда, когда они с Эльдаром ездили на стрельбище. Отец – «Боже, да что с ним?!» – сказал, что однажды подарит этот пистолет ей. Что сейчас делает морбест? Есть ли время добраться до кабинета? Нужна всего минута. Одна паршивая минута!

Элла подъехала и открыла дверь – та предательски громко скрипнула, словно специально, чтобы привлечь внимание. Впереди находилась площадка с перилами, справа – полукруглая, ведущая вниз в гостиную лестница, слева – спальня отца, а далее кабинет. Гостиная внизу была погружена в полумрак. До ушей Эллы донеслись чавкающие звуки, а потом – хрипы.

Она покатила коляску по площадке, держась возле стены.

«Чудовище внизу что-то делает с Марией! Боже, Боже, Боже!..»

Колеса бесшумно ехали по ковровой дорожке. Элла миновала дверь спальни. Ее подмывало повернуть голову и вглядеться сквозь балясины в сумрак гостиной…

«Что там происходит?»

…но боялась, что от увиденного потеряет самообладание.

– Элла, – услышала она хриплый голос, совершенно не похожий на голос отца. – Нам нужно поговорить, дочка.

Что-то зачавкало, затем раздались звуки похожие на шелест листвы. Элла почувствовала явственный запах гнилых фруктов. «Запах гибели Страны чудес». Она подъехала к кабинету, повернула дверную ручку…

– Мы поговорим по-семейному, – голос звучал уже ближе. – Поговорим, как отец и дочь. А потом я сделаю тебе подарок…

Она открыла дверь и торопливо въехала в кабинет.

– Скоро ты будешь счастлива, дочка. Да, дорогая, все беды останутся в прошлом. Я обещаю.

Коляску занесло назад, и Элла тихо вскрикнула, испугавшись, что упадет. Но обошлось. Чувствуя, как от затылка вниз по спине бегут мурашки, она объехала массивный стол орехового дерева и резко открыла ящик. Пистолет лежал поверх стопки бумаг. Рядом – обойма. Элла схватила ее и уже потянулась к пистолету…

«Чертова обойма пуста!»

Внутри что-то оборвалось. Она мысленно взвыла. Кто-то наверху лишил ее последнего шанса. С гневом схватила бесполезный пистолет, слыша шаги на лестнице.

«Как же хочется жить! Даже с этими никчемными ногами!» – эта мысль прибавила злости.

Нет, морбесту она так просто не достанется! Кинет в него пистолет, потом тяжелую пепельницу, настольную лампу… а еще есть зубы! Нервы напряглись до предела, разум – ясен, как никогда.

Чудовище приближалось к кабинету. Элла слышала тяжелую поступь.

«Сейчас оно появится!» – подумала она, затаив дыхание.

Но звук шагов прекратился. Возникла давящая тишина. А потом хриплый голос произнес:

– Я знаю, что ты пережила, девочка, – она слышала в голосе морбеста тоску. Такое человеческое, близкое ей чувство. – Сколько лишений… никто этого не заслуживает, а тем более ты. Жизнь такая несправедливая штука. Но все наладится, поверь. Выход есть, – голос стал походить на шелест листвы. – Выход есть, девочка. Скоро ты будешь счастлива и познаешь силу истинной Красоты. Я помогу тебе.

И снова тишина надавила на разум Эллы. Девушка сидела и всматривалась в полумрак за дверным проемом, ожидая, что морбест вот-вот войдет в кабинет. А затем она услышала то, что заставило ее сердце сжаться:

– Там седые туманы и темные леса. Там вечная луна освещает землю призрачным светом. Ветер колышет океаны трав, а воздух пропитан запахами осени, – чудовище проговаривало слова медленно, монотонно. – Там в глухих чащобах живут чудесные звери…

– Замолчи! – выкрикнула Элла, чувствуя, как щиплет глаза от слез. Ей было невыносимо слышать волшебное заклинание от того, кто причастен к гибели Страны чудес.

– Хорошо, – согласился голос. – Как скажешь, девочка. Я не хочу причинять тебе боль. Мир твоих грез не погиб, он стал иным. Он стал лучше. Нужно только разглядеть Красоту, принять ее. Скоро ты все поймешь.

– Нет! – Элла тряхнула головой.

– Страданий больше не будет.

– Нет!

– Все хорошо. Ты не должна бояться.

– Будь ты проклят!

– Боли не будет.

Элла увидела, как в дверном проеме возник черный силуэт. Чудовище медленно приближалось. Вот его лицо попало в узкую полосу тусклого света из окна. Взгляд девушки приковал шевелящийся мрак в глазницах псевдо отца. Ей казалось, что она смотрит в темные колодцы, наполненные змеями. Внутри все похолодело, тело, будто сковало льдом.

Бах! Бах!

Тьму за дверным проемом озарили вспышки. Элла вскрикнула. Черномор взревел и резко повернулся.

Бах!

Часть перил на площадке разлетелась в щепки. Пуля задела голову Черномора, разорвав ухо и раздробив скулу. Он отпрянул внутрь кабинета, а потом, как огромная жаба, запрыгнул на стол, сбив лампу.

Элла закричала и, что есть силы, швырнула в него пистолет. Она слышала быстрый топот ног на лестнице. Челюсть чудовища с хрустом хрящей поползла вниз, из глотки вырвался глубинный животный рев. Девушка толкнула коляску прочь от стола – рывок оказался слишком сильным, она опрокинулась на пол, ударившись плечом о тумбочку.

В кабинет вбежал Эльдар. Ему хватило секунды, чтобы сориентироваться. Рука с пистолетом метнулась в сторону Черномора, но тот, оттолкнувшись от стола, прыгнул в окно. Выстрел, звон стекла, и треск рамы раздались одновременно. Сорванные занавески упали на подоконник. Через несколько мгновений с улицы донесся полный ярости хриплый крик, похожий на гомон вороньей стаи.

Эльдар бросился к Элле. Девушка смотрела на него так, будто видела ангела, сошедшего с небес. Он взял ее на руки, кинул встревоженный взгляд на разбитое окно и двинулся из кабинета.

Элла находилась в шоке. Она дрожала и все еще не могла поверить, что чудовище сбежало. Смерть была так близко!

«Опасность не миновала! – пронеслось в сознании. – Морбест не отпустит нас!»

Эльдар сошел по лестнице. Из глубины сумрачной гостиной послышался стон. Элла подумала, что Мария еще жива, а если так, то ей требуется помощь. В следующее мгновение перед ними возник черный силуэт. Эльдар остановился.

Мария стояла, сгорбившись, как древняя старуха. Она исподлобья смотрела на Эльдара и Эллу сквозь растрепавшиеся, падавшие на лицо волосы. Ее руки мелко дрожали, горло испещряло множество круглых ранок, верх светлого платья блестел от темной слизи. Внезапно, взгляд ее черных глаз растерянно заметался.

– Бегите! – с болью в голосе выкрикнула она. – Спасайтесь! – Мария сделала несколько порывистых вздохов и издала стон, наполненный такой мукой, что Элла внутренне застонала сама.

Эльдар на приличном расстоянии обошел сиделку, не спуская с нее глаз. В правой руке он сжимал пистолет, готовый пустить его в ход в любую секунду. Стрелять с девушкой на руках было неудобно, но думать об удобстве в таких обстоятельствах не приходилось.

– Мария, – сказала Элла. – Пойдем с нами.

Сиделка покачала головой, а потом внутри нее что-то заурчало, живот вздулся, но через секунду снова стал нормальным. Не говоря ни слова, она пошла вверх по лестнице, опираясь трясущейся рукой о перила.

– Мы позовем помощь! – крикнула Элла, когда Эльдар уже выходил из дома.

«Потерпи, Мария, – подумала она. – Скоро здесь будет и полицая, и медики, и вся королевская рать».

Впрочем, она не забывала, что морбест, принявший облик отца, находился где-то неподалеку.

Эльдар спустился по мраморным ступеням и направился к своему ауди. Он смотрел по сторонам, как и Элла, опасаясь, что Черномор не даст им так легко уйти.

Но до машины дошли без проблем.

И уже когда Эльдар изловчился и открыл дверь, усадил девушку на переднее сиденье и начал обходить «Ауди», чтобы занять свое место за рулем… ворота поехали на шарнирах, закрываясь.

Мария чувствовала жгучий холод. Он сворачивал внутренности в тугой глубок, наполненный болю. Но хуже было то, что творилось с рассудком. В мозг будто заползла склизкая змея, и теперь ворочалась там, подавляя волю и проникая все глубже и глубже. Она заражала разум, предлагала не сопротивляться и впустить что-то древнее, темное и мерзкое.

– Господь простит меня, – морщась от боли, прошептала Мария. Она поднималась по лестнице на чердак. – Дьявол не получит мою душу… нет-нет, не получит.

Как же было трудно сопротивляться. Ледяная скользкая тьма накатывала волнами, стараясь пробить последние барьеры в сознании.

«Я долго не выдержу. Змей слишком силен. Господь простит меня…»

Теряя силы, Мария прошла по чердачному помещению, отворила люк на крышу и, едва не крича от телесных и душевных мучений, выбралась наружу.

«Бог простит. Он милостив. Он видит, что у меня нет другого выхода!»

Она подошла к краю крыши, поднялась на парапет. Сопротивляться тьме уже не было мочи.

«Главное не медлить, не то змей пожрет душу!..»

Расправив руки, словно крылья, Мария зажмурилась и подалась вперед…

«Господь простит меня! Господь…»

– Проклятье! – прошипел Эльдар.

Быстрым шагом он пошел к будке охранника. Держа перед собой пистолет, проскользнул в дверной проем. Справа заметил движение, мгновенно направил оружие и нажал на спусковой крючок…

Пуля попала в плечо охранника, но тот будто бы и не заметил боли. Он сделал глубокий шумный вдох, а на выдохе из его рта вылетели нити.

Реакция ягуара не подвела – Эльдар пригнулся и бросился в сторону. Нити пролетели там, где мгновение назад была его голова, и с влажным чавканьем врезались в стену. Он выстрелил. Пуля пробила дыру чуть выше левой брови охранника – тот рухнул на пол, как подкошенный. Нити начали втягиваться в его рот, но вдруг обмякли и замерли.

Эльдар сглотнул сгустившуюся в горле слюну, глядя, как чудовище, бывшее совсем недавно парнем по имени Андрей, бьется в предсмертной агонии.

Он вынул из подсумка на поясе обойму и вставил в пистолет. Потом, удерживая кнопку на пульте возле окна, открыл ворота.

Элла с облегчением выдохнула, когда из будки вышел Эльдар. Его лицо было бледным и сосредоточенным. Он подбежал к машине, сел на водительское сиденье и завел двигатель.

– Все, убираемся отсюда! – в его голосе сквозили нервные нотки.

Элла кивнула и посмотрела в сторону сада. Ей показалось, что среди деревьев промелькнула тень. Но теперь все было спокойно. Верно, почудилось. Она перевела взгляд на свои дрожащие руки и сжала ладони в кулаки.

Эльдар вывел ауди за ворота и объехал полицейский автомобиль.

«Неужели обошлось?!» – подумал он, чувствуя, как ягуар внутри втягивает когти.

В голове роились десятки вопросов, которые обобщались одним: какого дьявола происходит? Не зря ягуар беспокоился. Зверь и в этот раз не подвел. Эльдар посмотрел в зеркало заднего вида на удаляющийся особняк. Черномор где-то там. Он не погиб, после того как жгуты утащили его в сердцевину цветка. Не погиб! Более того, он стал… а кем стал Черномор?!

Будто прочитав его мысли, Элла тихо произнесла:

– Это не мой отец. Отец мертв, – она вытерла пальцами выступившие слезы.

Эльдар нахмурился и искоса взглянул на девушку. До него вдруг дошло, что именно из-за нее он сунулся в особняк и рисковал жизнью. Наперекор ягуару, который предпочитал избегать опасных ситуаций. Это из-за зверя вышла заминка – еще немного и Эллу не удалось бы спасти. Увы, порой осторожность ягуара граничила с трусостью.

«Инстинкт самосохранения», – подумал Эльдар.

Красивое сочетание слов, которым прикрываются пугливые особи. Он вспомнил, как стоял в тени деревьев и смотрел на выходящего из полицейской машины Черномора. А потом с ужасом наблюдал, как тот расправился с охранником. Ягуар вопил: «Беги!» Разумный вариант. Зверь всегда мыслил четко и категорично. Эльдар едва не послушался его, ведь никогда не претендовал на звание героя. «Черт возьми, там девчонка-калека, которая для меня как сестра!» – эта мысль поколебала чашу на весах сомнений. Пару минут он еще стоял в подлеске, чувствуя, как неумолимо уходит время. А потом подавил голос ягуара и побежал в особняк.

Редкий случай, когда он не послушался демона. Очень редкий.

Почему-то именно сейчас ему вспомнился тот день осени 1995 года. День, похожий на сцену из какой-то странной театральной постановки, в которой участвовали всего три актера: мать, отчим и он сам, двенадцатилетний мальчик в очках с круглыми линзами.

Ах да, еще был ягуар.

Жизнь Эльдара в те годы состояла из правил. Сотен правил, которые придумал отчим, и которые следовало соблюдать неукоснительно. Правил типа: волосы должны быть всегда аккуратно расчесаны, громко смеяться в доме запрещено, ставить свою обувь рядом с ботинками отчима нельзя, называть отчима Василий Петрович и никак иначе. И боже упаси, если Эльдар или мать забывали закрыть входную дверь на цепочку! За нарушение правил следовало наказание – от подзатыльников и ругательств, до крепких тумаков.

Отчим работал клоуном в московском цирке. Эльдар никогда не был на его выступлениях – одно из правил запрещало ходить в цирк, – и не представлял, как этот мрачный, будто ночной погост, человек, может работать клоуном. Причем рыжим, тем, кто, выходя на арену, хохочет и вопит: «А вот и я! А вот и я! Хи-хи-хи. Ха-ха-ха!» А его глаза? Неужели зрители не замечали, что у рыжего веселого клоуна злые глаза? Их ведь не спрячешь под слоем грима.

В тот день отчим вернулся с работы после полудня. У него была веская причина прийти домой так рано – юбилей, сорокалетие. Несмотря на это, он выглядел как всегда мрачным. Даже более мрачным, чем обычно. Василий Петрович непрерывно морщил широкий лоб и что-то бормотал себе под нос.

Он разулся, поставив свои коричневые ботинки отдельно от остальной обуви, и прошел в гостиную. Сумку, с немногочисленными подарками от коллег по работе, кинул на диван. Зыркнул на стоящего в дверном проходе Эльдара, прошелся взглядом по его прическе – «Прическе Гитлера», как называл ее Эльдар. Прилизанные волосы с пробором вправо. А потом отчим потопал на кухню, где мать готовила праздничный ужин на трех человек.

У рыжего клоуна не было ни одного приятеля, кто мог бы прийти к нему на юбилей. А родственники Ольги, матери Эльдара, слишком его ненавидели, чтобы даже позвонить и поздравить. Однажды Эльдар слышал, как мать разговаривала по телефону со своей сестрой. Он сразу понял, что речь идет об отчиме: «Ты ошибаешься, – говорила мать, но голос ее был такой, будто она оправдывалась, не уверенная в своей правоте. – Ты его не знаешь так, как я. Да, он немного странный. Нет-нет, Вася не бьет меня, и Эльдарчика не обижает. А то, что бывает не в настроении, так это со всяким случается».

Позже, когда Эльдар вспоминал мать, она представлялась ему в сером цвете. Эдакая невзрачная мышка, которая боялась лишний раз пискнуть. Он не помнил, чтобы она носила украшения и яркие платья. И не мог вспомнить ее смех.

Праздничный ужин проходил в унылой атмосфере. Даже когда мать с натянутой улыбкой произнесла тост в честь именинника, отчим мрачно жевал и исподлобья смотрел на экран черно-белого телевизора. Ему будто бы не было дела до своего юбилея. Время от времени он наливал себе водки из литровой бутылки и с выражением дикого отвращения на лице, залпом выпивал. Когда захмелел, начал ворчать, что все его коллеги по работе жалкие убожества.

Эльдар съел за ужином мало. У него не было аппетита, и на то была веская причина: запах селедки, которая лежала в овальном блюде. Отчим селедку обожал, а вот Эльдар… он даже не понимал, как ее можно есть. Если бы его заставили выбрать между тухлым мясом и селедкой, он выбрал бы первое. Это была какая-то глубинная неприязнь, пожалуй, более схожая с аллергией, чем с обычным отвращением. А отчим не просто ее ел, он ее пожирал, чавкал, размазывал по тарелке осклизлые рыбные волокна с торчащими в разные стороны иглами костей. Но хуже всего – запах. Эльдара от него подташнивало. И ведь не уйдешь, пока, так называемый праздничный ужин, не закончится. Отчим не позволит.

Настала очередь десерта.

Мать принесла с кухни торт. Она хорошо готовила, но мучные изделия не были ее коньком, поэтому торт купила в кулинарии за углом. Отчим сразу же принялся ворчать, что, мол, тратить деньги на сладости глупо. Он зарабатывает не для того, чтобы покупать всякое дерьмо.

К торту клоун не притронулся. А Эльдар через силу все же съел кусочек, но только для того, чтобы поддержать мать.

– Ешь еще, – строго сказал отчим. Его глаза осоловели, лицо раскраснелось после водки.

Больше всего сейчас Эльдару хотелось уйти в свою комнату, но вместо этого он положил на тарелку еще кусок торта и принялся есть. Мать при этом сидела молча, опустив глаза. А отчим переводил взгляд с экрана телевизора на тарелку Эльдара и обратно. В воздухе висело напряжение. По телевизору шла передача про джунгли Амазонки. Какой-то загорелый мужик в пробковом шлеме рассказывал о диких племенах, не чурающихся людоедства.

Эльдар с усилием проглотил последний кусок и тут же услышал:

– Еще ешь.

Мать подняла глаза.

– Хватит.

Отчим посмотрел на нее так, словно она была тараканом, ни с того ни с сего, заговорившим на человеческом языке.

– Что-о? – протянул он, и залпом выпил рюмку водки. – Хватит, говоришь? Ну, уж нет. Я сказал, чтобы он ел еще.

– Я больше не могу, – тихо проговорил Эльдар.

Отчим подался вперед, нависнув над своей тарелкой с растерзанной селедкой. И прошипел:

– Нет, можешь!

Он медленно моргнул и скривил губы в странном подобии улыбки. А потом взял кусок торта и положил на тарелку Эльдара, но на этом не успокоился: вымазанными в креме пальцами подцепил с блюда селедку и небрежно бросил ее рядом с куском торта.

– Вот это тоже съешь. И помни, пацан, у нас тут Общество Чистых Тарелок. Это значит, что ты должен схавать все до последней крошки, облизать каждую косточку, – его гнусная улыбка стала шире. – А знаешь, почему ты должен это сделать? Из уважения, пацан. Из уважения к долбанному пекарю, который сварганил этот торт, из уважения к рыбакам, поймавшим эту рыбку. Понимаешь, о чем я? Вас в школе учат уважать чужой труд? Нет? А нас вот учили.

Эльдар сквозь запотевшие линзы очков с ужасом смотрел на селедку. Он понимал, что не сможет даже прикоснуться к этой гадости. С трудом он поборол рвотный позыв.

Отчим откинулся на спинку стула и вытер пальцы о краешек скатерти. Его глаза блестели, выражение лица сделалось притворно печальным.

– Ты должен это схавать. Поверь, мне не доставит никакого удовольствия запихивать силой все это дерьмо тебе в глотку. Я ведь не монстр какой-нибудь, – он хихикнул. – Это же вкусно. Знаешь, сколько сейчас детей в Африке голодают? Не знаешь? Они бедолаги пухнут с голодухи, точно тебе говорю. Вот прямо сейчас, сидят себе и пухнут. Бедные маленькие черножопые детишки. Для них кусочек торта – предел мечтаний, вот так вот…

– Хватит над ним издеваться, – мать встала из-за стола.

Щека отчима дернулась. Он процедил:

– А ну-ка, сядь!

Она стояла. Эльдар весь сжался, опустив голову.

– Я… сказал… тебе… сесть! – отчим, словно выплюнул эти слова. – Ты меня плохо слышишь?

Мать не села. Эльдар ни разу не слышал, чтобы она спорила или даже возражала Клоуну, но сейчас в ней что-то замкнуло:

– Прекрати над ним издеваться, – в ее голосе не было вызова, она даже добавила: – Пожалуйста.

Но этого хватило, чтобы еще больше разозлить отчима. Его и без того красное лицо стало пунцовым.

– Решили испортить мне юбилей?! – он быстро налил, выпил и несколько секунд с удивлением смотрел на рюмку в своей руке, будто не понимая, куда так быстро исчезло ее содержимое. А потом поджал губы, метнул на жену полный ненависти взгляд и с истеричным криком бросил в нее рюмку.

Эльдар подпрыгнул на стуле, а мать скривилась – рюмка угодила ей в щеку.

Отчим тяжело задышал, раздувая ноздри. Мать стояла в пол оборота, прижав ладонь к щеке. Эльдару очень захотелось подбежать к ней и обнять, но его будто приковало к стулу. Мысленно он проклинал Клоуна и отчаянно желал, чтобы тот исчез, стерся с лица Земли.