Текст книги "Полдень сегодняшней ночи"

Давешний «ключееж» висел у него на шее как экзотическое ожерелье: десятка три старинных ключей на золотой цепочке. Металлисты, новые русские и шизофреники как один принимали Бойкова за своего – стоило лишь раз глянуть на этот антик. Здоровались на улице. Кирилл выбрал один из ключей и присмотрелся к нему. Металл едва отсвечивал розовым. Магии вокруг двуногого кошмара было с гулькин нос. Только-только чтобы поддерживать в этом крупном мужском теле устойчивую склонность к безумию и душегубству. Совсем несложная программа, никакой защиты. Простая будет работа, всегда бы так.

Метров за двадцать до павильончика троллейбусной остановки маньячище заулыбался Бойкову, принялся кивать ему, как старому знакомому. Тот неспешно возился с настройкой Лезвия. Установил метров на десять, направил в сторону «знакомца» и подождал, пока тот сам не набежит на узкую плоскость тусклого света. Выключил подачу энергии, источник питания надо беречь, Боже упаси, сядет не вовремя… Отвернулся и зашагал прочь. Маньяк чудом удерживался на ногах еще мгновение. Потом Кирилл услышал шорох падающих кусков маньячьего тела и чавкающий звук. Он даже не обернулся: существа такого уровня имеют ноль шансов выжить, будучи разрезанными пополам. Маньяк-маньяк, с печки бряк.

– Минус один, – констатировал Бойков.

Веселые футболисты

11 июня, ночь, переходящая в утро

…Медвежка нес его на плечах как какой-нибудь мешок. Полковник истратил немного Силы на лечебную магию. На хорошую истинную лечебную магию, для которой тело – сырая глина, и не нужны никакие травы, заговоры, обереги… Он чувствовал себя как новенький, но с Мохнача слезать не стал. Экспедиция в Срединный мир началась не самым удачным образом и обещала непредсказуемый результат. Тысячи, десятки тысяч раз он бывал здесь после первой жизни, но редко дело начиналось столь скверно. Разве в ту пору, когда Творец шествовал по земле… Бесе, спаси и помилуй! Если бы Зеленому Колокольчику понадобился сеанс ясновидения, он разломил бы пополам один из бубенцов, вынул бы базальтовую мемфисскую пирамидку, положил бы ее себе на голову, сделал бы Большое Каре пассов Заниэля, сосредоточился бы и… узнал то, что и так знает: его ожидают неприятности, упырь ведает, какого еще калибра. Мягкая и ласковая шерсть медвежки оживляла воспоминания о полузабытых усладах детства и юности. Первая расчлененная женщина… Как давно это произошло в священном городе Ниппуре! Первая сожженная церковь… Епископ до самой гибели своей был уверен: простой голодный бунт.

Очень умиротворяет. Очень успокаивает.

Туннель, по которому двигалась команда Пятидесятого, оказался чрезвычайно комфортным. Он напоминал окаменевшую человеческую кишку со всеми ее многочисленными поворотами. И «кишка» окаменела грамотно, а то, бывало, стенки склеятся (если с двух сторон – то ты мертвец), или свод «потечет» (ощущение как среди оживших сталактитов), или слишком узко – хоть на четвереньках ползи. Словом, ненадежным бывает десантный коридор. Но тут – другое дело. Высота под два человеческих роста, все ровно, спокойно, иди не хочу.

Спереди топал Песья Глотка с десантным ключом, сзади Мортян подгонял пинками отстающих. Время в коридоре течет странным образом. Так что команда вышла через портал-2, или анальное отверстие, как зовет его солдатня, в глубокую темень. За полночь, к утру.

Полковник спрыгнул с мохначевых плеч, прошелся свеженькой походочкой. Все в порядке, силы восстановились. Зовет к себе младший командный состав. Зеленый Колокольчик собирался зайти к вызыванту, быстро разобраться с ним, а бесей направить на ловлю транспорта. Но не тут-то было.

Мортян – полковнику:

– Ваше Мракобесие! У меня в команде…

– У нас, сержант.

– Понял. Так точно. У вас в команде 26 новичков. Срединного мира не нюхали. По старой традиции им положено погулять самую малость. Разрешите распорядиться?

– Нет, сержант. Не стоит тратить время.

Дисциплинированный бес не мог и не умел задавать начальству вопросы, а уж тем более пререкаться с ним, когда руководящее указание высказано столь однозначно. Однако смириться с грубым попранием армейских устоев оказалось выше его сил. Сержант застыл перед Зеленым Колокольчиком, говорить ничего не говорит, глаза дыры высверливают… У бесей зрелого возраста иногда случается ступор. Особенно у обиженных бесей зрелого возраста. Хотя бы и у сержантов. И уж хотел развернуться Мортян, как вдруг слышит:

– Это еще что такое! – господин полковник поглядывает куда-то вбок.

Коты не умеют улыбаться. У них есть разнообразные способы подольститься или, скажем, просто выразить благоустроенное расположение духа, но улыбаться Творец их не научил. Люди из чистой самонадеянности считают себя монополистами в этой сфере. Но куда им до собак! Престарелый спаниель печальной улыбкой своей сообщит квалифицированному наблюдателю о тщете и шумной суетности мира намного больше, чем какой-нибудь философический профессор. Или, например, молодая овчарка, встречающая хозяина с радостными воплями: «А теперь – гулять!» Но рекордсмен, конечно, карликовый дог. Такие штуки умеют выделывать псы этой породы с нижней губой, что умилится и растает даже самое суровое сердце. Песья Глотка, еще только осваиваясь с новой внешностью после метаморфии, усвоил массу новых уникальных способностей. В том числе и эту. И вот она пошла в ход…

– Хозяин! Хозяин! Один раз – и все.

– Немедленно прекратить!

– Ну хозяин, разочек…

– Да херувим вас раздери, что за выражение… хм… лица… Да. Хм. Что за тон!

– Разочек, ну хозяин. Пожалуйста!

Стояла прекрасная теплая ночь. Беззвездное небо с яркой луной. Низенькие заборчики, тусклое электроосвещение, неровный, густо запыленный асфальт полого поднимается в горку… Вдалеке невидимая собака без конца выдает равномерные обоймы лая: семь раз гав! – и в самом конце срыв на хрипатое подвывание. Старая, совершенно обыкновенная улица, каких одиннадцать на дюжину в провинциальном Подмосковье. В одном ряду – дома разных калибров и возрастов – доперестроечные блочники, довоенные кирпичные с непременным крупно выведенным годом на торце и темные дореволюционные срубы. Заборы, пустыри, на углах облупившиеся носачи-гидранты. Травка таращится из щелей в разбитых тротуарах, лягушки соревнуются с пьяными всхлипами компанейских гитаристов, и одолевают, одолевают лягушачьи утробы… Надо бы дать расходному материалу расслабиться. В смысле, взбодриться. Чужую работу делают бесенята. Пусть хоть узнают и приятные стороны этой работы…

Так размышлял Пятидесятый, осознавая, конечно, что через час-другой проклятые московские дружины зашевелятся, объявят сбор, наутро жди боя. Если он хоть что-то понимает в полевой тактике витязей. А он понимает. Как не прикидывай, а времени в обрез. Взгляд его остановился на табличке с названием улицы: «Фонарная». Просто и изящно, даже как-то слишком изящно для провинции. Зеленый Колокольчик встрепенулся: если уж в такой глуши, среди такой серости, выскакивают фурункулы прекрасного, то ему-то наверное положено право на капризы. Чай не майоришка пехотный.

– Разо-очек…

Фокусы с губой, старательно проделываемые Песьей Глоткой, да мысль о капризах решили дело.

– Даю час. Вызывант живет в десятой. Оставьте его мне. Потом постройте своих охламонов на этом самом месте.

– Премного благодарны, Ваше мракобесие!

Мортян поставил бойцов в две шеренги. До ушей Зеленого Колокольчика долетали его слова… через час… хоть одна тупая башка… лично засуну… во-он тот дом… кроме квартиры десять… хоть один безмозглый упырь… огребет… вперед, ребята!

Беси дружно зацокали к дому. Полковник повернулся к Песьей Глотке и говорит тоном коллекционера:

– Этот ваш сержант – колоритнейшая фигура. Можно сказать, старая гвардия.

– Ну. Крутой бугор. Типа не обмылок какой-то, не чухан твердолобый.

– Можете присоединиться к боевым товарищам, лейтенант…

– Спас-сибо, Хозяин!

…На первом этаже нашлась замечательная квартирка: в двух комнатах жили мама-папа и три дочки. Всей компанией они пластали капусту на ленточки под закваску, сидя на кухне. Беси устроили свальный грех, потом особ женского пола нашинковали в мелочь конфискованными сечками, а отца семейства для разнообразия живьем пропустили через мясорубку. Ну, не совсем живьем, это он, конечно, поначалу трепыхался, а потом-то утих. Капустный бачок предъявили соседке с вежливым вопросом: «Это не вы вчера в трамвае оставили?» Та заикнулась было, ответить что-нибудь грозное, да как глянула, кто к ней пожаловал, так и села в коридоре – вся белая и язык отнялся. «Улю-лю!» – завопили беси и ворвались в квартиру. Муж соседкин сунулся было с охотничьим ружьем, да что чистой силе картечь, не опасней комариков. Чистую силу и винтовкой-то не испугаешь – все одно от шкуры пульки поотскакивают. Надели защитнику семьи и частной собственности бачок на голову и принялись пинать по нему копытами под крики «Инопланетянин! Инопланетянин! Шлем ему не давайте снять, а то из бластера прикончит!» Натешились вволю, облили мужика подсолнечным маслом, посолили и съели с капусткой.

В соседнем подъезде нашелся мрачный уголовник. Выбили ему дверь, засвистели разбойничьим посвистом… глядь! – выскакивает в трусах-майке, с заточкой. Кричит: «Порву, урроды!» Беси загоготали: «Молодец! Молодец!» – отобрали заточку и вырезали на уголовнике слова «порву уроды» на одиннадцати языках. Даже латынь пригодилась – нашелся ветеран, весь в шрамах, который помнил еще эту самую латынь.

Одну квартиру, правда, трогать не стали. Кто там живет столь богомольный, так и не поняли. Из-под двери шибануло такой верой в Иисуса Христа, что один молоденький рядовой бес, который полез было дверь вышибать, враз ошпарил обе ноги. Даже шкура слезла! Пришлось его использовать вместо тарана для другой двери на той же лестничной клетке – хоть какая-то польза от дурака. Выбили. А там старик со старухой век свой доживают. Она ему: «До конца дней всех этих басен религиозных знать не хотела…» А он ей: «Главное, что мы с тобой до самого смертного часа вместе прожили». Бесы вскричали: «О! О! Жених и невеста до гроба! Мы вам щас секс устроим!»– и пришили дедушкин член к бабушкиному лобку суровой ниткой.

Громила в десять локтей ростом, тролль Бартольд, ввалился к какому-то военному. Тот стоит в коридоре с пистолетом, глаза безумные. Бартольд потом рассказывал: «Ну, думаю, палить начнет. А он вместо этого и грит, мол, с Кандагара жду тебя, Карабек. Живым, мол, все равно меня не получишь. И – раз пулю себе в лоб. А и хрен с ним. Самоубийца. Все равно нашим будет».

Этажом ниже беси просто нажали звонок. Дверь открыл какой-то солидный дядька академической внешности. За ним жена стоит, сонными очами мигает. Видят же, что черти перед ним, что рыла адские, а все равно дядька спрашивает:

– Кто вы?

И жена из-за спины:

– Как вы смеете тревожить профессора Архангельского!

– Мы – чернобыльские мутанты, – пискнул новобранец из бывших людей с крысиными ушами и хвостом.

– Мутанты! Мутанты! – подхватила чистая сила новое словечко, гурьбой вваливаясь внутрь. Вытолкнули вперед Мохнача и еще двух известных обжор. Те поднатужились и наложили прямо на пол три кучи. Профессора Архангельского заставили руками собрать их в одну большую. А потом макнули туда ученого мужа носом и выкинули в окно. Профессоршу накормили сырой канарейкой и велели плясать в голейшем виде, с двумя мочалками в руках. Танцевать профессорша оказалась не мастерица, поэтому ее тоже выкинули в окно.

Рядом жил мохнатый рок-певец – днем и ночью весь в какой-то вудуистской раскраске и с тремя девками. Встречает бесей с воплями восторга:

– Ждал вас! Гости дорогие.

«Гости» ему:

– Штаны снимай, дурак лохматый. Мы тебя любить будем! – и любили по очереди. Потом нашли электрогитару, разбили ее о череп владельца. Поскольку тот еще оставался жив, его повесили на шнуре. Девкам пришлось драться друг с другом. Дали им шампур, напильник и швабру, пояснив: ту, что прикончит двух других, оставим тут живой. Победила девка с напильником. Чистая сила выполнила обещание. Вкололи ей всю наркоту, которая нашлась в доме и оставили мультики смотреть. Когда беси уходили из квартиры, она еще не была трупом.

Старая запойная алкоголичка из четвертой квартиры, как ни странно, бесей признала сразу, поскольку не раз встречалась с ними по ту сторону белой горячки. Она даже перекрестилась и тем самым чуть не спасла свое грешное тело. Попятилась чистая сила. Но к крестному знамению была невпопад добавлена фраза:

– Чтоб вас раздуло!

И беси сей же час вновь заиграли, заблекотали на разные голоса:

– Ты нас уважаешь? Ты нас уважаешь? Выпей с нами! Выпей с нами!

Пришлось ей принять во чрево целую канистру бражки собственного изготовления. Сверху вливали внутрь, а снизу выливалось наружу… Потом ее вытащили во двор и привязали к скворечнику метрах в двадцати пяти от земли. Литься наружу продолжало.

Все смешалось в общем гуде веселья. Чистая сила утратила желание и способность различать чины и звания. Салага-первогодок толкал гнилозубого капрала, у которого лямка от каски натерла на подбородке глубокую борозду. Люди бесились как беси, а беси по-человечески делились друг с другом радостью невинной забавы:

– Эй, Хряк, бесья печень, я тут одной бабуле засунул радио в задний проход, а выключить забыл. Гля, из самой из утробы – ничтяк мелодия!

– Греби сюда, Сопля, мы волкодава хозяином кормим. Собачушка, матушка, еще кусочек… Ай, молодца! Хоть раз в жизни сыта будет.

Высокий и тощий бес Питер лихо отплясывал прямо на проводах. В зубах у него дымила колоссальная трубка. Поверх армейского форменного балахона бесище надел мундир со знаками различия артиллерийского капитана. Мундир – из гардероба офицера-самоубийцы, побрякивали на нем боевые награды. Собственно, этот канатный плясун да брагопроизводительница со скворечника – все, что видели рабы бессоницы из окон дома напротив. Наутро, когда заявилась милиция – считать трупы, – они кое-что порассказали. В местной газете вышла статья «Террористам нас не сломить!» с подзаголовком «Кошмар на Фонарной улице». За чеченского боевика приняли именно Питера: у него на голове красовался растрепанный парик, который беси когда-то отобрали у английского философа Гоббса. Парик издалека напоминал бандану, и этнически чистейший гнилопятский бес переквалифицировался в ужасного кавказца.

…На лестничной клетке между пятым этажом и чердаком Зеленый Колокольчик медленно очищал зазевавшуюся девицу от кожи. Как очищают банан от кожуры. Милая барышня оказалась на поверку роскошной безбожницей, а на вид такая тихая, такая скромная. Смертный час ее пришел, она же ни полслова молитвенного, ни даже пощады, а все матами, матами, матами. Твою, кричит, распроэдакую родню, именно такой ты и вот такой этот самый, я тебе, самому этому такое это самое оторву, будешь, т-твою, растакими лапами еще трогать. Заливалась, как будильник по утру. Уже и жизни-то ее всего-ничего осталось, а все звенит бестолково и бессмысленно. Изысканное удовольствие для знатока…

Тут, откуда ни возьмись, Мортян. Глаза блестят, грудь колесом, рожки до половины красные, хвост от избытка ликования по ступенькам щелкает. И грубо так, фамильярно:

– Э! Полковник! Твое мракобесие!

Зеленый Колокольчик лениво повернул голову и издал угрожающий рык. Жертва в несказанном изумлении прекратила извергать матовый поток и вскрикнула:

– Ой, тигра… Мама! – по странному стечению обстоятельств, отсутствие доброй четверти собственной «кожуры» ее так не испугало.

Мортян, бес бывалый, в передрягах всего навидавшийся, начальственному звучку значения не придал.

– Э! – повторил он еще более явственно свое грубиянство, – а в футболешник попинать? Старая наша забава… У вызыванта квартира о трех палатах. Широко, есть где развернуться бесову копыту. А? Твое мракобесие?

– И то, – в лад мортяновым речам ответил полковник, – кости размять…

Можно, конечно, наворочать килотонны изысканности поверх души темной, но натура свое возьмет, натуре подавай развлечения детства. Иной профессор с пылом и страстью рычит на какого-нибудь дворового пса, соревнуясь с ним в личной отваге. Иной маг не может отказать себе в старинной, милой его сердцу усладе. Магический футбол! Это да. Это тебе не бананы лущить.

Девицу он единым взмахом располовинил и отправился вслед за Мортяном в квартиру вызыванта. Там уже ждали его Мохнач и Песья Глотка. Оба внимательно и как-то даже увлеченно слушали визги Мезенцева. Тот надрывался:

– Где сгусток тонкой энергии? Где мой сгусток тонкой энергии? Образины, откуда вы взялись?!

Песья Глотка взглянул на входящих и пробормотал:

– Вот он, сгусток твой, пришкандыбал. Сбылась лох, мечта светлая, готовься.

Полковник:

– На колени! Явился я. В персонифицированном виде. Даже в антропоморфном. То есть в форме человека – для остроумных объясняю. Что вам обещано? – и голос, голос такой особенный сделал, что разнеслось от него эхо по всей квартире, по всем комнатам, по ванной и по уборной, как по горному ущелью.

– Невидимость… И чтобы когда хочешь – видимый, а когда хочешь – невидимый… – пискнул Мезенцев с колен.

– О! Вы достойны, – всерьез и очень внушительно ответствовал Зеленый Колокольчик.

Полковник согнул колени и поставил руки так, будто он баскетболист, ожидающий передачи. Пальцы характерно расставил, а смотрит на Мезенцева. С ухмыльчивой забавинкой рассматривает то ли грудь, то ли шею адепта. Странно смотрит, надо сказать, словно ему где-то там мячик заготовлен. Ну а Мезенцеву мнится: странный энергетический пасс совершает персонифицированный сгусток. Только зачем тут все эти образины собрались?..

– Повторяйте за мной: цирргум дан ит тлоки вартанаар арргонн у…

– Э, полковник, – опять завелся Мортян, – а может по-старому, как у порядочных бесей. С одного удара. Глотка, возьмет он с одного удара? Как думаешь?

– Ну, откуда мне знать? Пока в деле-то не посмотришь…

– Заткнитесь, образины! Не мешайте ему! – исторг микроистерику адепт. Полковник посмотрел-посмотрел на него, потом на младших по званию…

– Сержант!

– Я!

– Ты, лобок химерин, держи хвост ниже, прищемишь.

– Виноват, Ваше мракобесие! – с радостью, воистину с радостью покорился Мортян. Надо же, и этот хлыщик столичный умеет выражаться, как положено боевой чистой силе.

– Ладно, – примирительно сообщил ему Зеленый Колокольчик, – сегодня без чинов. Вы что, действительно не верите, что я возьму его с одного удара? Да тысячью способов.

– Понимаем.

– Старый вам способ подавай! Думаете старым не смогу? Да ваши бабушки еще в планах не стояли, когда я это мог, олухи ангелоподобные.

– Ну так это… посмотреть бы.

Песья Глотка протягивает полковнику армейский тесак. Тот отстраняет оружие рукой.

– Мортян! Дай мне кухонный нож. Потупее.

– Воля ваша… – с неуставным скепсисом в голосе и повадке плеч повинуется сержант.

– Невидимость… Свобода… – тихо бредит адепт.

Нож пришелся полковнику как раз по руке. Приготовились его подчиненные смотреть на размах, на все прочее, да вышло как-то некартинно. Двинул Зеленый Колольчик рукой – очень быстро, неуловимо для глаза – а другой рукой за волосы потянул голову с плеч Мезенцева. Безголовое тело распласталось на давно не циклеванном паркете. Полковник с интересом взглянул на свой трофей. Из шеи кровь хлещет, но губы все еще двигаются… Голова бормотнула:

– Свобода…

Полковник отер кровь с лица (чай не упыри – в краснухе мазаться) и серьезно ответил голове:

– Она, милый.

Нижние чины вынесли из гостиной мебель, всяческое барахло. Пол да стены. Две пары тапочек обозначают ворота.

– Давай Мортян, за меня будешь. Порвем этих людишек, – подзадорил младший командный состав полковник и встал за вратаря. Голову несчастного идиота он ввел в игру энергичным ударом ноги.

Дедушка и девочка

11 июня, день

…ближе к Звенигороду, чем к Москве. Симонов бывал у нее на даче раза три. Машенька всегда имела склонность к ярким, роскошным игрушкам, а учитывая ее недавние неприятности, и вовсе удивляться нечему. Эта игрушка в три этажа с подземным гаражом и сауной стоила тысяч триста-четыреста.

Забор в два человеческих роста, колючая проволока поверху, да бронированная дверь. Детские забавы. Симонов оказался внутри дома, потратив восемь секунд на дверь и сигнализацию. И только утренний беглец от инфаркта к инсульту будто бы заметил невдалеке пожилого джентльмена в костюме и с тростью… беззвучно перемахивающим через забор наподобие крупной птицы. Конечно, ему померещилось.

Ни охранников, ни собаки. Впрочем, отсутствию заурядных, видимых глазу способов предотвратить нежелательное вторжение Андрей Петрович нимало не удивился. Машенька сама по себе и охранник, и собаки, и минное поле, и средний танк заодно. Но вот то, что невидимые рубежи обороны пропустили его, не вякнув, – непорядок. Больше, чем непорядок. Девочка никак не может восстановить форму… Вот хотя бы Стенка-2. Поставлена прямо рядом с киотом, а слаба, слаба! Порядочная ведьма нейтрализует без особых усилий. Или простейший технобарьер в прихожей: да здесь просто-напросто разрядились аккумуляторы. И она, конечно, не удосужилась поменять.

Сверху донесся рев. Затем рык. Вслед за рыком – рокот, быстро перешедший из стадии аллегро в стадию крещендо.

Андрей Петрович отметил: святая вода на лестнице выдохлась. Даже какой-нибудь примитивный гоблин в лучшем случае слегка опалил бы себе шерсть, двигаясь по ступенькам. Темный эльф, порядочный маг или цифровой демон не заметили бы. Против них это ноль защиты…

Рокоту вторила причитающая гармошка женских всхлипов и стонов. «Ну еще же… постарайся для меня… мой вепрь!» Девочка была ужасно недовольна, однако из последних сил старалась превратить плохую игру в хорошую. Когда Машеньке действительно приятно, она только вздыхает. Прерывисто так. Никаких криков, никаких воплей. И уж тем более никаких вепрей.

…Кстати, ежели здесь появится какой-нибудь деревенский бес из провинции Гнилопят или… или, скажем из Кривозуба, ему такая святая вода, две недели как из храма, тоже не страшней обогревателя. Ступней не обожжет. Велика у сельских бесов грубость натуры. Иной раз выстрел из легкого орудия шкура выдерживает.

Симонов добрался до спальни на втором этаже и деликатно постучал. Какое многозначительное молчание было ему ответом из-за двери! Потом послышался мужской голос: «Бу-бу-бу-ррр». Женский – в ответ: «Да не знаю я. Никого не звала…» Опять мужской: «Бу-бу-бу… твой бывший не рубит… бу-бу-бу… разберемся». Женский: «Коля!»

Дверь отворилась. На пороге – истинный Геракл. Обнаженный. Лет девятнадцати-двадцати. «Я понимаю девочку», – подумал Андрей Петрович. Мышцы… торс… шея… нижняя челюсть… и опять-таки мышцы… какие! Однажды ему пришлось по делам службы побывать в Гераклее Понтийской. Местный мастер сработал патрона города в процессе борьбы с Антеем. Не хуже знаете ли, афинских корифеев, даром, что провинция. Какая экспрессия!

– Топай отсюда, старый козел, – спокойно сказал Симонову Геракл. И затворил дверь. С ощутимым шумовым эффектом.

«Хм», – подумал Андрей Петрович. Вновь поскребся.

Из-за двери послышалось:

– Приколись, Машка, там какой-то козлина безбашенный ломится. Ну, ща он у меня воткнет по полной…

– Не грузи, кент. Хата моя. Заценил фишку? Сама разберусь.

Шуршат одеждой. Торопливое такое шуршание. Выходит все тот же Геракл в спортивных трусах и кроссовках. В глазах у него пылает гневное мачо. За ним выпархивает Машенька в боди и халатике. О! Будто и не было сорока семи операций, восстановивших жизнеспособность ее последнего тела после застенка… да и пожалуй еще десятка-полутора операций косметических. Если белокурую мисс сексуальность в группе «АББА» сделать пониже сантиметров на десять, поуже в плечах и в бедрах сантиметров на семь, а потом усыпать веснушками в три слоя, вышла бы точная копия нынешней Машеньки. Возраст, правда, тоже придется откорректировать. Установить на отметке 15–16.

– Андрюша, ты!

– Да ты этого бобра галимого типа за мужика держишь! Не круто зажигаем, детка?

– Отвали.

– Алле! Он тут нам весь кайф обломал, а ты, типа, мне – вали?

– У нас дела, реально. Ты по саунду взял тяжеловато. Секи фишку: дела. По бабкам. Посиди тихо. Все ничтяк, но побазарить надо.

– Побаза-арить? А-андрю-уша? Да я ему чан расколю! А ты! Ты типа знаешь, кто ты есть?

– Такой умный, догнал типа кто я? Да у тебя крыша едет! Вали, давай!

– Ты конкретно подстилка. Подстилка типа под этого бобра. Гринами берешь или деревом?

– Молодой человек… – Петрович должен был вмешаться. Геракл повернулся на голос и поднял кулак. Могучий кулачище подрагивал в воздухе, как подрагивает рука с мячом у игрока в водное поло перед броском по воротам. Вратарь мечется, пытаясь угадать направление броска, а нападающий всячески финтит. Если вместо мяча представить себе внушительный кулак, это выглядит просто феерически.

– Андрюша, не надо. Не трогай его. Я сама…

– Что ты там сама, стервоза? – Геракл взбеленился по-настоящему. Кулак выбирал посадочную полосу на машенькином лице. Его владелец шипел:

– Р-размажу, стервоз-за…

Девушка отошла шага на четыре и с печальной обреченностью в голосе задала вопрос:

– Может, сфильтруем все-таки? Ну, непонятка вышла… Замнем, Коля. После оторвемся.

– Безмазо тебе, подстилка дешевая со мной отрываться! Да я тебе…

Андрей Петрович мелко захихикал. Все-таки очень старое у него тело. Если не контролировать тембр голоса, такое, знаете ли, дребезжание выходит… Сто сорок лет назад Машенька прервала биографию капрала бесячьей гвардии как раз на подобной фразе: я, мол, тебе! А каким здоровяком был покойный! Геракла в три-четыре весом…

Между тем, влюбленный юноша сократил дистанцию на один шаг. С явно агрессивными намерениями. Машенька более не колебалась. Она пошла с правой ноги чуть в сторону, упала на левую и выстрелила правой Гераклу в пах. Сила этого удара такова, что машенькин оппонент буквально пролетел мимо Симонова, ударился о стену спиной и отправился в обратный маршрут. Девушка продлила геракловы скитания своим маленьким кулачком. Ее воздыхатель загрохотал по скрипучим деревянным ступенькам. Там, внизу, в коридорчике у прихожей ползало в поисках пятого угла безобидное существо, совершенно утратившее всяческие боевые навыки.

Машенька виновато взглянула на Андрея Петровича. Шмыгнула носом. Почесала коленку. И говорит:

– Ну, мазовый фишняк… Оно хотя бы того стоило, Андрюша?

– Да. Во-первых, сударыня, немедленно отправь возлюбленного домой. Во-вторых, дай мне кофе. В-третьих, у нас общий сбор. Боевая готовность по форме 2. В-четвертых, воевода несколько часов назад поименовал меня Андреем Петровичем.

– Андреем Петровичем? Ну, крыша едет, башни срывает…

Она спустилась вниз, ухватила мычащего теленочка за трусы и потащила на веранду. Намедни дождило, с утра стояла сырая прохлада. Машенька распахнула бронированную дверь, ветерок обдул их обоих. Девушка зябко передернула плечиками: гусиная кожа. Терпеть не могу эту гусиную кожу… Положила рядом с жалобным телом Коленьки одежду. Взглянула на него еще разок: как жаль, опять ничего не получилось.

– Прощай, мой зуав! – и чмокнула парнишку в лобик.

– М-му… – ответил ей зуав.

Сидят, пьют кофе с Симоновым. Он ей:

– Какой у тебя, Машенька, очаровательный жаргон: фишняк, крыша, башни… Э-э хиппуешь, клюшка?

Она поперхнулась кофе.

– Андрэ, так не говорят уже лет двадцать пять…

Андрей Петрович, сдвинув брови, в течение минуты совершал экскурс в библиотеку сленга современной субкультуры. Ему понадобился реванш. Откашлялся и вымолвил:

– Твой базар не проканает!

Машеньку согнуло хохотом пополам, как перочинный ножик.

Между тем, Симонов хотел поговорить о серьезных вещах, и такое начало беседы его совершенно не устраивало. В другой раз он постарался бы выразить все это помягче. Поаккуратнее. Но сегодня у Андрея Петровича просто не оставалось времени на долгие педагогические эксперименты.

– Девочка моя…

– Ого, какой зачин!

– Второй удар должен был его обездвижить. Совсем. Получилась халтура. Кроме того, милостивая государыня, ты двигаешься, как сонная муха.

Машенька напряженно рассматривала чашку с кофе. Светлый витязь Симонов продолжил:

– Бойков сегодня напомнил мне одну важную вещь. Мы не только веселая и отважная компания славных людей…

– Славных существ.

– …славных существ, – кивнул Андрей Петрович, – мы к тому же иерархия. Слушая меня внимательно и не перебивай. Восемь лет назад Бойков, возвращаясь домой, заметил на лестничной клетке, подчеркиваю – на лестничной клетке! – забавную двойную тень. Все, что осталось от цифрового демона за два этажа до бойковской квартиры. На втором защитном барьере беднягу расщепило чуть ли не до утраты души. Лет шестьсот назад твой покорный слуга жил в Шинонском замке. Восточная Франция. Перед сном я тратил не более десяти минут на дверь. На простую, Машенька, дубовую дверь. Однажды утром в нее оказался вмурованным средней паршивости маг с двумя учениками. Я даже не проснулся среди ночи, следовательно, они не успели закричать… Только что я обнаружил: твой дом открыт даже для простых бесов. Да какой-нибудь полудурочный упырь, и тот без проблем добрался бы до тебя. «Андрюша, ты!» Да, это я. Твое молодое зеленое счастье, что это именно я.

Машенька сверкнула глазами. Она разгневалась. Поучать вздумал…

– Вот уж не надеялась, Андрюша, что ты примешься ревновать!

– Госпожа младший витязь! Ты желаешь оставить нашу службу?

– Н-нет. Нет… – такого поворота она не ожидала. Ей очень давно не задавали подобных вопросов.

– У тебя четверть часа. Изволь поставить полную защиту. А я проверю.

…Через четверть часа Машенька вновь уселась за стол.

– Проверяй. И еще. Андрюша, извини меня. Пожалуйста.

– Извинил. Но я еще не поведал вторую часть истории про двери. Один мой друг по имени Варда и по прозвищу Миллиарисий, логофет дрома у одного византийского императора, наш сотрудник по совместительству, каждый божий вечер защищал себя и супругу двенадцатью барьерами. А однажды выпил лишнего с друзьями и уснул, позабыв…

– Я поняла.

Машенька сама проверила все линии защиты. Вернулась. Андрей Петрович улыбается. Доволен.

– Какой же ты у нас правильный, Андрюша.

– Ты знаешь, я тебя уже давно не ревную. Позволь… – он поцеловал ей руку.

– Прости мой злой язык.

– Да нет же сударыня. Господь с ним. Просто я хотел спросить, если позволишь…

– Зачем мне все эти накачанные ребятишки?

– Если позволишь, конечно… Да.

– Знаешь, после тех семи месяцев в подвале на цепи мне так хочется почувствовать аромат жизни! Не знаю, как бы получше объяснить… Я хочу всего самого яркого, самого ароматного, самого сладкого. Самых престижных мужчин, например.