Текст книги "Мир вечного ливня"

– Лейтенант! – окликнул я Хеберсона. – Здесь нет ничего подходящего.

– А что вам нужно? – удивился американец. – Здесь все, с чем американская армия участвовала в серьезных военных конфликтах.

– И хоть один выиграла? Батарею, блин, подавить не можете. Не обижайтесь, мистер Хеберсон, но это все для налогоплательщиков. Что я, не понимаю? Сам сейчас пишу сценарии для телевидения. Мощь, красота, угрожающий вид. И все это в ущерб удобству и эффективности. Мне нужны первые машинки, восьмидесятых годов, а не эти ваши «паркетники». Или «RAI» модели 500, или наша советская «Рысь», что в общем-то почти одно и то же. Лепили их явно по одним чертежам. Я бы предпочел «Рысь», как-то привычнее.

– «Рыси» у нас точно нет.

– Как это нет? – удивился я. – А с чем я три месяца воевал на вашем чертовом тренажере под проливным дождем?

– То была имитация. Тренажерный вариант. Иллюзия.

«Иллюзия во сне, – снова подумал я. – Черт меня побери!»

– А здесь не иллюзия? – психанул я. – Вы что, не понимаете, где мы находимся? Вы не понимаете, что спите сейчас в какой-нибудь Айове?

– В Вирджинии.

«Теперь понятно, почему я работаю по ночам, а сплю днем! – запоздало догадался я. – База американская, разница в часовых поясах. У них сейчас ночь, все спят, а русских в этой армии явно меньше, так что их можно набрать из тех, кто спит днем, вроде меня!»

– Какая разница где? – я поморщился. – Все равно это сон.

– Здесь не совсем иллюзия, – хмуро ответил Хеберсон.

– Что значит «не совсем»?

– Мы с вами реально взаимодействуем. И противник взаимодействует с нами реально. Ну, в пределах реальности сна, разумеется. В общем, для уничтожения противника годится лишь то оружие, которое входит в реальность сна. «Рыси» у нас здесь нет. Мы спроецировали ее специально для вас на время прохождения тренажера. Как и ваших друзей.

– Понятно. Но хоть «RAI 500» у вас есть?

– Минуту.

Он вынул из-за воротника крохотный наушник, сунул его в ухо и постучал пальцем по бусинке микрофона на проводе.

– Это Хеберсон. Фролову нужен «RAI 500». Я понимаю. Но такого быть не может, чтобы не было. Это старая винтовка, середины восьмидесятых годов. Понимаю, что редкая, но они принимали участие в спецоперациях. Хотя бы одна должна была к нам попасть. Хорошо. Вы с ней свяжетесь?

Тут же сухо, громко, навязчиво зазвонил телефон. Я бросил взгляд в комнату с обмундированием и заметил, как негритянка подскочила к допотопному эбонитовому аппарату и схватила трубку. Закончив короткий разговор по-английски и положив трубку, она выдвинула ящик стола и передала Хеберсону увесистую связку ключей.

– Идемте, – сказал он мне. – У нас мало времени. Только сразу переоденьтесь, а то мы больше сюда не вернемся.

С превеликим удовольствием я переоделся в черную форму и чуть закатал рукава – вопреки уставу, но так положено, если придется идти в бой. На этот раз мы не стали спускаться по лестницам. Выбравшись в коридор, лейтенант открыл одним из ключей неприметную металлическую дверь, выкрашенную шаровой краской, а за ней, к моему удивлению, оказался небольшой сетчатый лифт, какие бывают в старых московских домах.

Ехали вниз мы минуты две, не меньше, а ведь добирались не с самого верха, насколько я мог судить по виду из окна в батальерке. Меня снова поразили размеры Базы, но я не стал задавать вопросов. На том уровне, куда мы спустились, не оказалось окон, и я понял, что это подвал. Сразу за лифтом располагалась решетка из стальных прутьев толщиной с руку, а в ней дверь, за которой сидела крупная женщина – к моему удивлению, в форме российского сержанта милиции.

– Здравствуйте, Вероника, – поздоровался Хеберсон. – У меня ключ от пятого бокса.

Он показал ей железный ключ, словно от амбарного замка, она чуть сощурилась близоруко, после чего нажала кнопку, открывающую электрический замок решетки. Мы шагнули внутрь и направились прямиком к двери, на которой чернела огромная цифра пять. За нашими спинами лязгнула вставшая на место решетка.

Лейтенант провернул ключ в замочной скважине и пропустил меня вперед. За дверью оказался склад внушительных размеров, но пораженный вирусом беспорядка – никаких ложементов, никаких стеллажей, никаких бирок и надписей. Оружие, боеприпасы, тубусы переносных ракетных установок валялись прямо на полу, на брезентовых ковриках. Причем тубусов было огромное количество, они почти целиком занимали площадь в триста квадратных метров, лежали навалом, без всякого намека на сортировку. Между ними рассыпались ручные гранаты, выстрелы для «РПГ-7" и для подствольных гранатометов. Другое оружие было представлено скромно – на глаза мне попались несколько автоматов Калашникова и американских легких винтовок.

– Что это? – не удержался я от вопроса.

– Склад первичного поступления, – отмахнулся Хеберсон, словно я это и сам должен был знать. – Если на Базе есть «RAI», то он только здесь. Причем скорее всего в глубине, ведь его в последних конфликтах не применяли. Я вообще не уверен, что к нам попал хотя бы один образец. Может, обойдетесь винтовкой фирмы L.A.R.? Они хорошо себя показали.

– Да, при темпе стрельбы один выстрел в час. Сами из них стреляйте.

– Я слышал, что русские солдаты менее склонны к комфорту, чем американские…

– Комфорт тут ни при чем. Если металлическое ложе перегреется, эффективность стрелка будет равна нулю. Где искать-то?

– Везде. Но больше вероятность найти такую винтовку в дальнем краю склада.

– Почему?

– К нам попадает оружие, приведенное в негодность во время реальных боев.

– Вот как? – Это меня удивило.

– Да. Подбитая в реальности бронетехника, уничтоженное взрывом оружие, отработавшие выстрелы из гранатометов, расходное вооружение вроде гранат и взрывчатки. С горючим тоже проблем нет. В общем, все, что пропало в бою. Поэтому я знаю, что «Рыси» у нас точно не найдется. Винтовка редкая, и ни одна из них не была уничтожена. А вот «RAI 500» задействовался в наших спецоперациях и мог попасть в переделку.

Я оглядел пространство склада и понял, что провожусь здесь несколько дней, не меньше. Хеберсон проследил за мной взглядом и улыбнулся.

– Думаете, долго придется искать? – спросил он. – Ничего подобного. Усилий много, а времени ноль. Склад находится на нулевом уровне базы, в подвале, а это почти в реальности. Время сна здесь течет крайне медленно. Если заглубиться еще метров на пять, можно вообще оказаться у себя на кровати.

– Вот как? – заинтересовался я.

Это была хоть какая-то информация о мире сна, и я взял ее на заметку, чтобы перенести в тетрадь.

– Да, – кивнул американец. – Склад первичного поступления специально устроен близко к реальности. А чем выше, тем менее от нее зависишь, так что… Вообще-то это не имеет отношения к вашим поискам.

Прежде чем я нашел то, что искал, мне действительно пришлось перелопатить гору железа. Но «RAI 500» ни с чем не спутаешь – огромная винтовка с прикладом на гидравлических амортизаторах для погашения отдачи, с дульным тормозом на конце ствола, как на пушке. Так что когда я ее заметил, мне оставалось только откопать ее. При беглом осмотре я понял, что пользоваться ею можно – прицел не разбит, это главное. Я больше всего боялся, что какая-нибудь упавшая из кучи железяка повредит оптику, но за многие годы, судя по толстому слою пыли и ржавчине, с винтовкой ничего не случилось.

– Лучше почистить. – Я перелез через железные баррикады обратно к Хеберсону. – Но можно стрелять и так.

– Здесь нет масла и ветоши, – лейтенант развел руками. – Если же выбраться из подвала, то время потечет быстрее и будет потеряно. Попробуйте в этот раз обойтись.

– Понятно…

Я водрузил четырнадцатикилограммовую винтовку на плечо, и мы покинули помещение склада.

– Мне нужен корректировщик, – напомнил я уже в лифте. – Скоростную стрельбу трудно вести одному.

– Знаю, – кивнул лейтенант. – Мы уже подготовили для вас человека.

На самом деле мне нужен был не любой корректировщик. За время службы мы так сработались с Андреем, что я не желал другого напарника. Да что поделаешь? Смерть забирает у нас друзей, не спрашивая согласия. И теперь всегда во сне будет другой, хотя недавно еще казалось, что хоть в мире вечного ливня Андрей жив. Трудно свыкнуться с мыслью, что предыдущие сны были как бы снами внутри этого сна. Надо же, слово какое придумали – тренажер.

– Человек-то надежный? – для проформы спросил я.

– Думаю, да.

Честно говоря, я ожидал напутствия от Кирилла. Деньги деньгами, но я не совсем понимал, как можно воевать только за плату без всякой идеи. Я понимал, что это бред, но привык слышать от начальства нечто вроде «мы на тебя надеемся, не подведи». Однако ничего подобного не случилось – лифт повез нас не наверх, а вниз. Оказалось – в гараж.

Вновь подумалось про деньги. Я ведь и на войне получал зарплату, но наемником себя не считал. И никто не считал, потому что всем нам с детства внушалось, что Родину следует защищать даром. Деньги – лишь приятное дополнение. Потом это вошло в привычку и действительно боевые задачи решались как-то отдельно, а денежное довольствие получалось тоже отдельно. Что же касается тренажерных снов, то там я вообще воевал непонятно за что. Ни денег мне никто не предлагал, ни к защите Родины не привлекал. Какая на фиг Родина в чужом лесу под бесконечным проливным дождем? Все чужое. И враг непонятный. Нет, это просто привычка. Вроде рефлекса, как у собаки Павлова, – едешь на броне, значит, будет враг и по нему придется стрелять. И когда враг появляется, стреляешь по нему уже не задумываясь.

В гараже пахло пылью и надолго оставленной техникой, между стенами металось звонкое эхо.

– Вы будете старшим в группе, – наставлял меня Хеберсон, протискиваясь между грузовиками, бронетранспортерами и трофейными шагающими механизмами. – Сейчас я вам на карте покажу высоту «А-12», а вы сами выберете позицию для подавления батареи.

– Так… – вздохнул я. – Похоже, с корректировщиком вы меня подставили. Совсем сосунок?

– Нет. Не совсем. Он обучался в центре подготовки спецподразделений вашей полиции, но попал под сокращение и в боевых действиях не участвовал.

– Хорошо, хоть русский, – невесело усмехнулся я.

– Да. Мы его тоже проверяли на тренажере. У него хорошая реакция, четкая дикция. Его неплохо выучили.

– Посмотрим.

– Он ждет нас в выходном боксе.

Я не ответил. Понятно было, что хороших корректировщиков у них не было, где их взять? «Может, лучше вообще одному? – подумал я. – Хотя нет. Пусть винтовку таскает. А то и поможет в чем. Глаза и уши в бою лишними не бывают. На мозги, конечно, надежды мало, на опыт вообще никакой. А в остальном… Поглядим. Лишь бы не обосрался».

– Мне нужны сигареты, – запоздало вспомнил я.

– А сигары не подойдут? Сигареты надо было взять у батальерши.

– Подойдут и сигары. Только с огоньком. У меня вообще ничего нет.

Хеберсон виновато развел руками, после чего передал мне пару сигар в алюминиевых упаковках и свою латунную зажигалку. Зажигалка была классной – настоящий «Zippo», отличающийся от продукции московских палаток, как моя винтовка от рогатки, стреляющей шпульками.

– После задания верну, – пообещал я, свободной рукой рассовывая добычу по карманам.

Мы добрались до выходного бокса. Дальняя стена помещения была из толстых проклепанных листов ржавой стали, а вся мебель состояла из длинного металлического стола и десятка таких же стульев. На одном ссутулясь сидел молодой человек лет двадцати пяти. Черноволосый, тощий, с впалыми глазами – то ли от пьянок, то ли от наркотиков, то ли от бессонницы. У его ног на полу покоился ранец корректировщика с необходимыми приборами – дальномерами, ветромерами, биноклями и прочей требухой, помогающей быстро наводить снайпера на цель.

– Привет, – поздоровался я.

– Это Александр Фролов, – представил меня американец. – Ваш старший группы. А это Михаил. Корректировщик. Давайте посмотрим карту.

– Здравствуйте, – молодой достал из ранца карту и положил на стол. Я заметил, что пальцы у него дрожат крупной дрожью.

«Бухает как черт», – пронеслось у меня в голове.

Примерно полчаса ушло у нас на инструктаж, который тщательно и педантично провел Хеберсон, стараясь ничего не упустить. Кирилл не зря держал его здесь – таких вышколенных штабников мне до этого видеть не приходилось. Он показал нам на карте высоту «А-12», кратко остановился на особенностях местности и трудностях, с которыми придется столкнуться, ответил на все мои вопросы, касающиеся противника, проверил, как работают гарнитуры связи, вынутые из ранца корректировщика, а под конец достал из-под стола ящик с боеприпасами калибра .50 и помог корректировщику уложить патроны в рюкзак.

– До ливневой полосы вас довезут, – напоследок сказал американец. – А дальше сами. Ни пуха вам, ни пера.

– К черту, – я не любил этого дурацкого пожелания удачи. – Вы что, на всех языках напутствия знаете?

– На семи. По числу регионов, работа с рекрутами из которых входит в мои обязанности.

– Понятно.

Дальняя стена с гулом отодвинулась, оставив узкую щель – только протиснуться.

– Вы что, никогда не открываете эти ворота полностью? – из любопытства поинтересовался я.

– При мне они ни разу не распахивались настежь, – ответил Хеберсон.

– А зачем такие огромные?

– Не знаю. Я даже не знаю, кто строил эту базу, если честно. Наверное, игрок в «Quake».

– Что это? – не понял я.

– Компьютерная игра, – подал голос салага. – Бегаешь и стреляешь по монстрам. Тут все очень похоже. Коридоры, лифты, стены.

– А… – я глянул на молодого искоса, чтоб у него не было иллюзий по поводу моего к нему отношения. – Пойдем.

Мы протиснулись в узкую щель между створкой ворот и стеной. Под палящими лучами синего солнца нас ждал «Хаммер» с тем же сержантом за рулем, который привез меня сюда в первый раз. Усадив Михаила назад, я передал ему громоздкий «RAI 500», а сам расположился рядом с водителем и тут же жестом стрельнул у него сигарету.

Закурив, мы тронулись в путь. Впереди догорали танки, коптя светло-зеленое небо.

За полчаса марш-броска по заболоченному лесу мы с салагой вымокли до нитки. Ливень хлестал с небес непрерывным потоком, словно кто-то наверху опрокинул переполненную шайку с водой. Меня успокаивало лишь то, что сигары не просто валялись в кармане куртки, а были упакованы в герметичные алюминиевые тубусы. Хотя какое курево в таких условиях?

– Глянь карту, – бросил я плетущемуся позади Михаилу.

Конечно, ему было труднее, чем мне, – мало того, что свой ранец приходилось тащить, так я еще и винтовку ему вручил. А она тринадцать килограммов с хвостиком весит. Для ее переноски на дальние дистанции та еще нужна тренировочка, но молодой не роптал, чем здорово меня порадовал. Он присел на корточки, аккуратно уложил оружие на колени, после чего достал прозрачный планшет с картой. Ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы прикрыть документы от ливневого потока, иначе работать немыслимо – брызги от пластика во все стороны, в том числе и в глаза. Я присел рядом и взял новый курс на азимут. Приходилось это делать часто, поскольку в качестве ориентира, кроме деревьев, выбрать было нечего, а они почти все одинаковые в этом лесу. Мне в разных условиях приходилось ориентироваться на местности, но хуже еще не бывало. Тут нужен спец скорее по подводному ориентированию, чем по наземному. Чтоб его…

Мы двинулись в путь, уже по новому ориентиру, погружаясь в грязную жижу по щиколотки. Вода потоками стекала по лицу, ухудшая и без того отвратительную видимость. Иногда высоко над тучами со свистом проходили тяжелые рейдеры, тогда приходилось задерживать дыхание и плюхаться в воду всем телом, лицом вниз, и лежать там по полминуты, не меньше, пока свист не утихнет. Еще по тренажерным снам я помнил, что тяжелые рейдеры барражируют с левой циркуляцией вокруг важных объектов, сканируя местность. Тучи для сканеров не были помехой, а вот вода оказывалась замечательным укрытием, так что приходилось ею пользоваться. Рейдеры двигались по концентрическим окружностям и пролетали над нами все чаще, значит, мы не заблудились – расстояние до высоты «А-12» постоянно сокращалось.

– Может, сбить один? – подал голос салага.

– Не факт, что он свалится, – ответил я. – Тяжелые «углы» ходят с силовыми экранами. Толку от выстрела мало, а шуму поднимем столько, что весь марш-бросок насмарку. В первую очередь – задание. Понял?

Он вздохнул и промолчал.

– Понял? – переспросил я.

– Да. Слушай, я не такой сосунок, чтобы ты так со мной разговаривал. Мы же одно дело делаем.

– Вот как? – развеселился я. – И сколько лет ты на войне, если не сосунок?

Он заткнулся, и мы наконец выбрались к первой из отмеченных на карте воронок. Взорвалось здесь что-то давным-давно, молодым лесом уже поросло, но в свое время жахнуло тут как следует, поскольку воронка была метров сто в диаметре. Сейчас она походила на озерцо, но видно было, что неглубокая – из воды торчали верхушки травы и кустов. Примерно отсюда начиналась пригодная для стрельбы дистанция, ближе могут не подпустить.

– Рейдер! – предупредил корректировщик.

Мы снова плюхнулись в жижу и переждали, пока патруль уйдет.

– Вот зараза! – отфыркался я, подняв лицо из воды. – Достанут. Где здесь позицию делать, если цели не видать ни фига?

Вопрос был риторическим, поскольку я прекрасно знал, где придется устраивать позицию. В двух километрах к западу от высоты «А-12» проходила цепь пологих сопок, на которых Хеберсон и предлагал нам обосноваться. Но переть туда еще черт-те сколько – в обход батареи километра четыре, не меньше, к тому же были и другие минусы у тамошнего расположения. Например, предсказуемость. Когда по батарее начнет колотить снайпер, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, откуда ведется огонь. Сопки – самое удобное место. И мишень для тяжелых плазмоганов отличная.

– По деревьям лазать умеешь? – спросил я у Михаила.

– Спрашиваешь… Но ты что, решил здесь устроить позицию? – удивился он. – С такой тяжелой винтовкой на дереве?

– Помолчи, а? Просто слазай наверх и скажи, видно батарею или нет.

Чертыхаясь под нос, молодой отдал мне винтовку, повесил ранец на ветку и весьма ловко, надо признать, вскарабкался наверх и скрылся в листве. Для молодого пьянчужки более чем хорошо. Я включил гарнитуру, предполагая, что салага тоже до этого додумается. Через минуту услышал хлопки в наушнике – это Михаил постучал пальцем по микрофону, вызывая меня на связь.

– Слышу, – ответил я в гарнитуру.

– Батарею видно. Девять тяжелых плазмоганов расположены полукругом. Стоят на турелях, а траншеи для зарядных погрузчиков неглубокие, по брустверам дырчатые плиты из керамзита.

По его описанию, это была стандартная мобильная позиция неприятеля. Постоянные позиции зарывались глубже и обкладывались керамзитом по самые уши, а зарядные погрузчики двигались в глубоких непростреливаемых каналах. Это говорило о том, что наша разведка работала хорошо, поскольку если бы позиция оказалась стационарной, то здесь понадобился бы взвод минометчиков, а не снайпер с корректировщиком. А так как раз для нас работенка.

– Что будем делать? – раздался голос Михаила в наушнике.

– Оставайся там. Веревку только с карабином спусти, надо затащить винтовку наверх.

– Ты собираешься здесь устроить позицию? Упаримся…

– Не учи ученого, – ответил я в микрофон. – Веревку давай.

На самом деле трудность, конечно, была. Но не в отдаче, как, скорее всего, думал салага. Какая бы сильная она ни была, но приличный вес винтовки, дульные тормоза, сошка и приклад с гасителем гармонических колебаний снижают ее вполне эффективно. Другое дело – вес и габариты «RAI 500». Оружие, скажем, не для лазанья по деревьям. И не для стрельбы из подобных засад. Но были у меня различные приемчики, рожденные личным опытом и многолетней практикой, как закрепиться с тяжелой снайперкой и как эффективно вести огонь из нее.

Дождавшись, когда сверху спустится веревка с закрепленным на конце карабином, я аккуратно зацепил за него винтовку и оставленный Михаилом ранец, после чего постучал в микрофон.

– Поднимай.

Короткими рывками веревка затянула оружие вместе со снаряжением на дерево, и вскоре груз уже было не разглядеть за листвой, откуда катились потоки воды. Мне лезть наверх не очень хотелось, но тут уж от моего желания ничего не зависело. В любом случае лучше на дерево, чем топать по болоту еще четыре километра до сопок, когда в любой момент нас мог засечь сканер рейдера. На дереве он тоже мог нас засечь, но там мы навесим экран, к тому же на позиции оружие будет в боеготовом состоянии, так что запросто нас не взять.

Прикрывшись ладонью от хлещущего дождя, я подыскал среди нижних ветвей одну поудобнее и, вспрыгнув, с кряхтеньем вскарабкался на нее. Возраст у меня, прямо скажем, уже не как у Михаила – обезьяной не полазаешь. Вот только показывать это салаге точно нельзя. Отдышавшись от первого чрезмерного усилия, я начал карабкаться выше, и тут до меня дошло, что ощущать усталость и одышку во сне – чересчур. Запах еще куда ни шло, мысли там всякие – чего не бывает. Но вот усталость… Я поймал себя на том, что окончательно утратил ощущение сна. То есть сразу после выезда с Базы и позже все было как бы взаправду. Очень уж натурально мы пробирались по лесному болоту, когда я чертыхался про себя, клял липкую грязь, затем, по привычке, бормотал под нос считалочку, чтобы впасть в самогипноз от однообразного ритма шагов, потому что так легче не замечать утомления.

В общем, если в тренажерных снах еще были какие-то бросающиеся в глаза несоответствия, по которым можно сразу отличить сон от бодрствования, то здесь их не было вовсе. Лес окончательно перестал отличаться от реальности во всей гамме ощущений. Причем бредовость конструкций меньше не стала – осталась База, остались рейдеры, плазмоганы и этот распроклятый непрекращающийся ливень, но в то же время ощущалось это так, словно стало частью обычного мира, словно это мир изменился в одночасье и другим уже не будет. Словно я не сплю, а бодрствую и теперь все время будет ливень, и свист рейдеров над головой, и странная, непонятно зачем и против кого война. Хотя если разобраться детально, то и в реальности война тоже непонятно зачем и непонятно против кого. Наверное, это свойство не сна, а скорее самой войны. Она все время непонятно зачем и непонятно против кого. Самое реальное в войне то, что кто-то зарабатывает на ней деньги. Иначе никаких войн бы не было. Но кто зарабатывает на этой войне? Кирилл? Во сне? Причем не в своем, а в моем сне? Это уже за всякими границами бреда.

Перелезая с одной мокрой ветки на другую, я думал о вещах, ранее мне не свойственных, – о причинах войны и о своей роли в ней. Раньше, до ранения, все казалось проще – есть враг страны, а ты часть ее, гражданин, воин, тебе страна платит деньги за то, чтобы ты отстаивал ее интересы с оружием в руках. Мотивации врага от меня ускользали, казались неважными, поскольку сам я все равно по другую сторону баррикад, а гусь свинье, как говорят, не товарищ. Но здесь, под потоком хлещущей за шиворот воды, я вдруг впервые задумался о том, кем являюсь для противника. Захватчиком? Жертвой? И можно ли вообще применять такие понятия к конструкциям собственного воображения, какими, вне всяких сомнений, являются сновидения?..

Если откинуть последнее, если не думать о том, что это все сон, то страшно становилось от мысли, что я ничего не знаю о мотивациях нанявшей меня стороны. Пускай это лишь сон, но и во сне мне не хотелось становиться наемником на неправедной стороне. Хотя что считать праведным, а что нет?

Добравшись до середины древесной кроны, я взял себя в руки и решил следующее: если мой сон развивается именно таким образом, что я оказался на этой стороне, а не на противоположной, значит, именно эта сторона моему подсознанию наиболее симпатична, а следовательно, нет поводов грузиться без дела. К тому же с непривычки я ободрал ладони, а это, знаете ли, полностью излечивает приступы философии. Наконец, кряхтя и сопя, я вскарабкался на толстую наклонную ветку, над которой Михаил уже успел растянуть брезентовое полотнище, чтобы оно наливалось водой. Под лужей, которая образуется на брезенте, сканеры рейдеров не смогут нас отследить. К тому же экран выполнял роль тента, под которым можно хоть на время забыть о разверзшихся хлябях небесных.

Винтовку салага затолкал между двух ветвей, так что она вполне держалась. Однако стрелять из такого положения было нельзя, поскольку невозможно и усидеть на одной ветке, и снайперку на ней закрепить. А если и можно, то в очень неустойчивом положении, а это меня не устраивало, потому что батарея, как мне удалось убедиться, раскинулась широко, по всему полукружию высоты, и огонь придется вести под значительными углами.

Однако был у меня один способ на такие неудобные случаи.

– Давай веревку, – обернулся я к Михаилу.

Он протянул мне насквозь промокший капроновый тросик и спросил:

– Гнездо собираешься делать?

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

– Учили… – салага неопределенно пожал плечами.

«Ну и фрукт, – с неприязнью подумал я. – Учили его… Тут кровью и потом все это изобретаешь на собственной шкуре, а их, видите ли, в училище этому учат!»

Я-то ожидал, что молодой раззявит рот, когда я сделаю между ветвями нечто вроде веревочного гамака и удобненько в нем устроюсь, установив винтовку в любую пригодную рогатину, как на турель. А оказалось, что мое новшество с бородой аксакала. Честно говоря, меня это задело, причем задело как следует. Так что пришлось вязать узлы в хмуром молчании под шелест льющегося с края тента водяного потока.

– Помочь? – спросил Михаил.

– Обойдусь, – пробурчал я, утирая лицо рукавом. – Лучше своей работой займись.

– Я ее уже сделал. Дистанция тысячу восемьсот метров до ближайшей зарядной траншеи. Ее по маркеру следует считать первой. Склонение тридцать градусов. Направление на цель сорок тысячных радиана.

– Активность противника? – спросил я, прежде чем затянуть очередной узел зубами для крепости.

– Пока нулевая. Я думаю, что там все работает автоматически. Включается при появлении достойной цели.

– А ты не думай. Лошадь пусть думает, у нее голова большая. Поглядим скоро, какая у них там автоматика.

Меня так и подмывало задать очень важный вопрос, но я не решался, боясь сократить тем самым дистанцию между ним – салагой и мной – бывалым командиром группы. Однако, подумав, решил все же поинтересоваться, поскольку от этого во многом зависели наши дальнейшие действия.

– Ты здесь уже воевал? – обронил я таким тоном, словно сам прошел в снах огонь и воду, а теперь интересовался опытом младшего напарника.

– Да. Три боя. Последний мы проиграли.

– Не по твоей ли вине?

– Нет.

Надо же – сказал, как отрезал. Наверное, зря я его так глубоко в салаги-то записал. Скорее всего зря, но еще хуже в бою равноправие. Одному все равно придется быть салагой.

– Ты и тогда был корректировщиком? – мне захотелось выяснить все подробности.

– Да. У американского снайпера. Я ему говорил, что надо маскироваться получше, тент ставить, а он все о прикрытии дождем лопотал. Опытный, кстати, был. Дальше некуда. Ну, как я и думал, дождь нисколько нас не прикрыл. Из-за туч вывалились шесть рейдеров на бреющем и накидали вокруг нас столько «ежей», что я уже думал – все, не видать зарплаты. Как они начали иглами молотить, американца в первые же секунды в дуршлаг, а я под него.

– Что значит «под него»?

– Прикрылся его телом в бронике. Ему уже все равно было – иглы отовсюду торчали, как стрелы из спины ковбоя в индейском фильме.

– Так ты и мной прикроешься в случае чего?

– Тобой нет. А вот твоим трупом, если придется…

– Типун тебе на язык! – разозлился я. – Совсем с ума сошел? У меня зарплата через неделю!

– Ты сам спросил. Но у меня, кстати, тоже зарплата через неделю. И мне обещанные деньги очень нужны. Представить себе не можешь, насколько.

«Да уж представляю, – с неприязнью подумал я. – Нажраться водкой и забыться до следующего сна».

У меня пропала охота продолжать эту тему, к тому же я закончил вязать узлы и прицепил гамак между ветками.

– Все. – Я влез в получившееся гнездо и поворочался в нем, проверяя надежность и удобство. – Подай мне винтовку.

За тучами раздался клекот тяжелого рейдера, идущего на очень маленькой скорости.

– Замри! – приказал я молодому.

Судя по неспешности хода, рейдер был укомплектован датчиками движения, которые пробивают даже сквозь воду. Мне приходилось встречаться с такими штучками на тренажере, и записи о них хранила тетрадка в моем столе. По мере того как свист нарастал, лицо Михаила напрягалось, бледнело, пока не стало походить на алебастровую маску.

«Обосрался-таки…» – с удовольствием подумал я.

Мимоходом я сделал себе пометочку в голове насчет напарника. Если он так дрейфит от возможности не дождаться зарплаты, то его жадность зашкаливает за среднестатистическую. Мне тоже не хотелось тут погибать, поскольку это означало выход из игры Кирилла навсегда, а денег все же хотелось. Но не настолько, чтобы бледнеть и покрываться потом. В какой-то миг у меня возникла идея дурачества – взять и замахать руками, чтобы рейдер закидал нас «ежами». Глупость, конечно, но трудно было отказать себе в удовольствии увидеть отчаяние на морде салаги. В общем, руками махать я не стал, но решил, что, если он меня достанет, я его пристрелю или спихну с дерева – смерть во сне и лишение заветных денег будет для него серьезным наказанием. Это, конечно, на крайний случай, но Михаилу надо будет намекнуть на такую возможность.

На самом деле и он меня мог столкнуть с ветки в любой момент, но я этого боялся меньше, чем он, поскольку никогда не испытывал жадности к деньгам. Так что у меня было перед ним психологическое преимущество.

Пользуясь навесом над головой, я вынул из кармана куртки алюминиевый тубус с сигарой, открутил крышечку и зубами оторвал кончик. Молодой покосился на меня с едва заметным укором. Конечно, их ведь учили, что курить на позиции нельзя.

– А ты вообще не куришь? – спросил я, клацая взятой у Хеберсона зажигалкой.

– Курю. Но своих нету, а стрелять не люблю.

– На, держи, – я милостиво протянул ему вторую сигару.

– Вообще-то на позиции…

– Что ты мелешь? Мы же не на земле, где сигаретный огонек в инфракрасном прицеле виден, как Венера на утреннем небе. Сканерам рейдера все равно, курим мы или нет, – главное, не махать руками и прикрыться водой сверху.

– Я знаю, но…

– Боишься квалификацию потерять? Вряд ли она тебе пригодится.

– Почему?

Я хотел сказать, что в реальности ему уже корректировщиком не быть, ведь Кирилл, по его же собственным словам, подбирал лишь оставшихся не у дел. Но промолчал. Меня вдруг охватили сомнения в том, что нынешний мой напарник был когда-то корректировщиком, что он вообще существует в реальности – такой вот хмурый молодой пьянчужка по имени Михаил. С чего я взял, что Хеберсон, негритянка из баталерки, женщина-милиционер из подвала существуют наяву? Ведь куда логичнее предположить, что все они являются лишь плодом моего воображения, не больше. Может, их образы навеяны чем-то действительно случившимся, может, я видел этих людей в толпе или в каком-нибудь кино. Где я видел Кирилла – понятно. Он ведь нанял меня в реальности на работу, а следовательно, оставил в моем подсознании глубокий след. Вот он мне и приснился в качестве нанимателя. Что же касается остальных, то их происхождение в моих снах было скорее всего случайным, не поддающимся обычной логике. А если так, то все разговоры с любым персонажем сна – это разговоры с самим собой, беседа сознания с подсознанием или споры одних закоулков подсознания с другими. Фрейд отдыхает. Он бы на мне кучу денег заработал, если бы с моих слов записал эти сны и сделал их достоянием медицинской науки.