Текст книги "Девочка, рисующая смерть"

– В каком смысле? – Михаил снял фирменную рубашку защитного цвета хаки. В кабинете работал кондиционер, его затрясло от лютой дрожи.

– Я имел в виду наркотики… – Врач прижимал присоски к голой груди молодого человека.

– Ни разу в жизни не пробовал!

– Тихо!

Вновь последовал властный жест, призывающий к молчанию. Прибор дружественно загудел, из жерла ползла испещренная синими полосами лента.

– Задержите дыхание!

Михаил послушно втянул носом воздух. Он слышал, как неровно бьется в груди сердце.

– Достаточно…

Врач шагнул к стеклянному шкафчику, выдавил желтую таблетку из блистера.

– Положите под язык!

Он всматривался в загадочные загогулины на бумажном листе с тем интересом, который обычно выдает увлеченного своим делом человека. Михаил послушно сунул под язык таблетку, рот наполнился кисло-сладким вкусом, зашумело в голове, теснение в груди ослабло, боль переместилась в левую руку, почему-то заныла челюсть, словно воспалился нижний зуб.

– Что там, доктор? – Он постарался улыбнуться.

Доктор оторвался от изучения кардиограммы и посмотрел на мужчину с укоризной, будто тот помешал ему дочитать увлекательную книгу.

– Вероятно, нестабильная стенокардия. – Он отлепил присоски от груди Михаила.

– Инфаркт?!

– Нет… – сказал врач как-то не очень уверенно. Он говорил на иврите с характерным акцентом репатриантов из стран Ближнего Востока. – Не думаю. Нужен анализ крови на тропонин. Вам его сделают в больнице.

Он собрал кардиограф, набрал короткий номер. На низком лбу отпечаталась глубокая морщина. Михаил одевался. Таблетка подействовала, или близость врача его приободрила, но боль стихала, осталось только незначительное онемение под лопаткой и неясное ощущение близкой беды. Застегивая пуговицы на рубашке, он физически ощутил рядом чье-то присутствие. Явственно запахло чем-то едким и сладким, будто разлилась жидкость из аккумулятора. Он резко обернулся, будто получил толчок в спину. За опущенными на треть оконными жалюзи полоскалось яркое средиземноморское солнце. Врач закончил разговор, положил смартфон на стол.

– Приедут через пять минут. – Он опустил защитную маску и одобряюще улыбнулся. Лицо у него оказалось смуглое, сдобное, с мягкими пухлыми губами. Белые, как сахар, зубы блеснули на фоне темных губ. – Вам нужно что-нибудь забрать с работы?

Михаил потер ладони, будто они озябли. Навязчивая картинка взлетающего самолета мешала сосредоточиться.

– Больница… Это обязательно?

– Обязательно! – Врач нахмурился, улыбка исчезла.

– Хорошо… – вздохнул Михаил. – Я позвоню жене из больницы, она принесет все необходимое.

Лайнер занял высотный эшелон, компьютер проложил оптимальный курс до Санкт-Петербурга, учитывая встречный ветер и погодные условия. Время перелета в среднем занимало четыре с половиной часа, расстояние более трех тысяч километров. Чудное кольцо было у пассажира!

Врач набирал текст в компьютере, поглядывая на пациента.

– Все нормально? – спросил он.

Михаил молча кивнул. Что такого необычного было в пассажире? Провел четырнадцать часов на ногах, и это после длительного перелета из Лондона до Тель-Авива. Странно, но не наказуемо. У богатых людей бывают свои причуды. Взял напрокат машину, колесил по стране. «Ниссан-микро» небесно-голубого цвета. Где он мог видеть похожую машину?

Снаружи послышались голоса, распахнулась дверь, тесное помещение медпункта заполнилось людьми. Высокий врач, с пигментными пятнами на лысом черепе, кивнул доктору, поднявшемуся ему навстречу. Двое санитаров деловито монтировали носилки на колесиках, вокруг собирались зеваки из числа людей, ожидающих регистрацию рейса. Лысый доктор пробежал глазами ленту кардиограммы, обменялся с Габбаем короткими непонятными фразами, повернулся к Михаилу:

– Как вы себя чувствуете, господин Сайкин?

– Уже лучше, спасибо! Ехать в больницу необходимо?

– Да. Необходимо.

Он кивнул санитарам, положил в папку сложенную ленту, пожал руку Габбаю.

– Ложитесь, пожалуйста… – сказал широкоплечий парень, судя по оливковому цвету лица, араб или переселенец из Северной Африки.

– Я сам могу идти! – попытался протестовать Михаил, но санитар бы неумолим.

– Такие правила…

Он аккуратно взял больного за локоть, усадил на носилки, вежливо, но решительно прижал ладонь к груди.

– Ложитесь…

Пришлось повиноваться. Михаил улегся на спину и обреченно смотрел на пролетающие над головой лампы дневного света. На собравшихся зевак он старался не обращать внимания. Стеклянные двери бесшумно раздвинулись, солнце прижало раскаленные ладони к лицу, Михаил инстинктивно зажмурился. Он так и не сумел привыкнуть к местной жаре, хотя прожил в Израиле большую часть своей жизни. Водитель уже открывал двери машины скорой помощи, Михаил повернул голову, в поле зрения попал паркующийся автомобиль. «Ниссан-микро». За рулем сидела худенькая старушка в голубом парике с ярко накрашенными пурпурной помадой губами.

– Стойте… – прошептал Михаил.

Короткая, как вспышка молнии, картинка озарила сознание.

Санитары привычно вкатили носилки с лежащим пациентом вовнутрь, дверь захлопнулась, охладив людей свежим кондиционированным воздухом.

– Подождите! – прошептал Михаил.

Лысый врач сел рядом, впился пальцами в запястье, слушая пульс. Широкоплечий санитар крепил на стойке пластиковую емкость, разорвал упаковку со шприцем.

– Тише! – Врач нахмурился.

– Я вспомнил! – простонал Михаил. Голова закружилась, во рту появился металлический привкус, словно он лизал медную монету.

Руку выше локтя сдавил жгут, во внутренний сгиб локтя впилось острие иглы. Протяжно завыла сирена, фургон скорой помощи мчался по трассе, ведущей от аэропорта к городу. Мимо проносился пустынный пейзаж, высохшее тутовое дерево клонилось к земле, будто увлекаемое тяжестью прожитых лет. Согласно библейской истории, терновый венец Иисуса был сделан из ветвей этого дерева. Узловатые, крученные жгутом ветки облюбовала стая ворон. Черная птица проводила пристальным взглядом несущийся фургон, хищно блеснул выпуклый глаз. Желтый круг солнца клонился к закату, Средиземное море окрасилось золотом. Близился вечер.

3

Этот сон повторялся седьмую ночь подряд. Он плыл к берегу из последних сил, а бушующее море жадно тянуло его в свою бездонную пучину. Силы были на исходе, а темная полоска суши, такая близкая и такая желанная, вопреки законам физики отдалялась, и вот он уже сражался со стихией в открытом море. Вокруг бушевали гигантские валы, закипала белая пена на гребешках волн, с неба хлестал ледяной дождь. Он кричал, морская вода заливала легкие, сердце заходилось в бешеной скачке, чей-то голос изрекал короткое и беспощадное слово.

«Смерть!»

Руки наливались свинцом, он видел себя со стороны погружающимся в черноту – медленно, с какой-то завораживающей грацией. Он взмахивал руками и просыпался. Липкий пот выступил на лбу, часто трепетало веко на левом глазу. Сергей протянул руку, нащупал под кроватью бутылку, поднес горлышко к губам, жадно глотнул. Горло ожгло спиртом, привычно подкатила тошнота. Некоторое время следовало лежать на боку неподвижно, ожидая усвоения напитка. Смерть… Ты задержался на этом свете, Авдеев! Сколько жизней тебе довелось прожить? У кошки их семь, как гласит примета, у тебя втрое больше.

– Смерть… – прошептал он вслух.

Водка благополучно впиталась в кровь. Заблуждаются те, кто считает алкоголиков беззаботными людьми, лишенными совести. Классический пьяница терзаем чувством вины и раскаяния, и пьет он, по большей части, не ради получения удовольствия, а для того, чтобы заглушить этот кричащий голос совести, растворить его охрипшие связки в этиловом спирте.

Сергей сел на кровати. За окном серел рассвет. Пять тридцать. В апреле солнце встает рано. Он обладал даром чувствовать время с погрешностью в четверть часа. Жанна считала это проявлением невроза и любила подшучивать над ним. Он прошелся по комнате. Пробуждение вызвало боль, которую не могла унять даже могущественная водка. Все равно что прикусить зуб с открытым нервом. Зазвонил смартфон, черный квадратик полз по столу, издавая тихую вибрацию. Сергей смотрел на гаджет, как завороженный, на миг ему почудилось, будто смарт ожил и сейчас заговорит с ним человеческим голосом.

– Совсем белый, совсем горячий… – невесело усмехнулся мужчина.

Он провел подушечкой большой пальца по дисплею.

– Слушаю…

– Здорово, Авдей! – Голос Виталика Сомова был спокойным и рассудительным. – Я у тебя внизу. Отпирай ворота, хлопчик!

Из семи с половиной миллиардов людей, живущих на планете Земля, был только один человек, чей голос он был рад сейчас услышать. Этим человеком был Сомов. Они вместе поступали в Рязанское десантное училище, вместе побывали в горячих точках. Все вместе…

Сергей натянул спортивные штаны, вышел в прихожую, повернул ригельную задвижку замка. Виталик вошел в прихожую с таким невозмутимым выражением лица, словно они расстались накануне. Мужчины обнялись.

– Давно на кочерге? – деловито осведомился Сомов.

– Вторая неделя… – Авдеев потянулся за бутылкой, которую Виталик решительно перехватил. Понюхал содержимое, сморщил нос.

– Приличная сивуха!

– На дорогой коньяк не заработал.

– Собирайся! – коротко сказал Сомов. – Если трудно, помогу!

Он по-хозяйски прошелся по комнате, направился на кухню. Там послышалось тихое журчание, потянуло спиртовым запахом.

– Собирайся! – Сомов вернулся в комнату, смерил оценивающим взглядом исхудавшую за время запоя фигуру товарища. – Я прошу тебя, как друга, Авдей, – тихо добавил он. – Если понадобится, вырублю и потащу на себе, а у меня травма колена, сам знаешь… – Он хитро улыбнулся. – По рукопашке я тебе и в лучшие годы не уступал, а ты вторую неделю бухаешь, наверняка не жрешь ничего, вон ребра торчат! В курсе, чем спарринг закончится?!

Впервые за восемь дней Сергей помимо воли улыбнулся.

– Нищему собраться – только…

– Подпоясаться! – подхватил Сомов, и они рассмеялись.

– Здорово, Сом!

– Здорово, Авдей! – улыбался Виталик.

* * *

Похмелье настигло его, как шальная пуля. Это случилось на сорок восьмом километре Выборгского шоссе. Старенький «митцубиси-паджеро» бодро мчал по пустынной трассе, за окном внедорожника темнела громада леса. Деревья еще не облачились в лиственный наряд, тепло в этом году пришло позже обычного, лишь кое-где просматривались робкие зеленые ростки, соседствующие с подтаявшими пятнами снега на тенистых полянах, и только вечнозеленые ели скрашивали унылую картину.

Сергей вцепился в ручку двери внедорожника, пытаясь усилием воли унять яростную дрожь в теле. Сомов кинул на друга короткий взгляд, понимающе кивнул.

– Потерпи, Авдей! Через полчаса будем на месте.

По ходу движения возник и ухнул в небытие рекламный щит. АЗС Neste. И жирно выделенные цифры. Сергей обратил красноречивый взгляд на однополчанина, но Сомов был неумолим.

– Нет, Серега… Нет. Понимаешь?

– Какая разница? – процедил сквозь зубы Авдеев.

Погруженный в тягостное состояние, он не заметил узкую полоску одноколейки, уходящую в темноту леса. Сомов включил полный привод, дизельный движок утробно загудел. Колея была глубокой, местами возникали ямы, покрытые тонкой коркой льда, старый внедорожник уверенно пробирался вперед, рессоры жалобно постанывали на ухабах. Лес распростер над людьми свои могучие руки, их окутали запахи – яркий аромат лесной хвои, талой воды, лежалого в тенистых прогалинах снежного крошева. Полумгла лесной чащи завораживала, вокруг царила удивительная, первозданная тишина, которая бывает на изломе времен года, в канун пробуждения природы. Сергей опустил ветровое стекло, вдохнул кружащий голову лесной воздух. Похмелье неожиданно ослабло, выпустив жертву из своих липких объятий.

– Как у Господа в ладонях… – невнятно пробормотал он.

Сомов посмотрел на друга, жесткие черты лица смягчились. Он припарковал внедорожник у железных ворот, распахнул калитку.

– Добро пожаловать!

Баня была натоплена на совесть. Потрескивали дрова в печке, смола закипала на сосновой коре, жаром полыхало в парной. Сомов обхаживал друга двумя вениками, как заправский парильщик. Десять – пятнадцать минут – парение, двадцать минут – перерыв. Друзья парились с молчаливым ожесточением, в промежутках опивались терпким и сладким квасом домашнего приготовления. Спустя полтора часа Сомов, шумно отдуваясь, скомандовал:

– Полчасика перекур!

Они вышли на улицу, сели на скамейку и слушали оглушающее лесное безмолвие. Лужайку перед домом заливало апрельским солнцем, здесь снег растаял, кое-где пробивались зеленые ростки. Издалека прилетел гул электрички, на пригреве темнела лужица, в воде полоскалась серая птичка с оранжевым хохолком на темечке. Птица опасливо косила на людей черным глазом, но улетать не собиралась.

– Говорят, эта зараза чаще бывает у блондинок, – прервал паузу Сергей. Он смотрел в пустоту, белый шрам на скуле побагровел от прилившей крови. Запой высушил подкожный жир на теле, мускулатура проступала рельефно, как в анатомическом музее.

Сомов молчал.

– И слово-то какое красивое – меланома! – Сергей стиснул кулаки, на заросших седой щетиной скулах заиграли желваки. – Она любила загорать, понимаешь, Сом?! – Он с силой ударил кулаком по скамье, охнуло твердое дерево. – Говорила, это типа сексуально!

Сомов продолжал молчать, хорошо понимая, что другу надо выговориться. Ярость полезнее отчаяния. Сергей помолчал, а затем, каким-то удивленным, немного растерянным тоном проговорил:

– Дурацкая родинка! Понимаешь?! Маленькая темная родинка на спине! Такую и не заметишь сразу…

Поднялся ветер, загудели корабельные сосны. Виталик опустил руку на плечо товарища.

– Перерыв закончен! Айда в парную, пока жар не ушел…

Они парились до четырех часов дня, а в завершение ныряли в пруд, разбив тонкую корку льда на его поверхности. Сомов заставил Авдеева побриться, дал свой спортивный костюм. Вечером приехал на старенькой «Ниве» старинный друг Сомова, священник отец Арсений. Мужчины разожгли мангал, на решетке шипело свежее мясо, тлели алые угольки. Весной рано темнеет в северных широтах, они засиделись допоздна. Угли погасли, лишь кое-где таинственно светились алые огоньки, как глаза демонов, жадно следящие за людьми из седого пепелища, бывшего совсем недавно яростным пламенем. Арсений пошевелил палкой уголья.

– Один умный человек сказал, – тихо проговорил он. – Грех – дрова, а смерть – огонь. В чем смерть находила пищу, то и пожирала…

– Ей было сорок, батюшка! – Сергей, как завороженный, смотрел на мерцающие огни костра. – Всего сорок лет!

– В глубине души никто не верит в собственную смерть, – улыбнулся Арсений. – Даже вы, люди, видевшие ее много раз, смотревшие в ее оскаленную пасть. И что странно… Для вас, мужчин войны, смерть на поле брани выглядит естественной, а мирная кончина в своей постели кажется несправедливой и абсурдной.

Сергей внимательно слушал, пораженный точностью формулировки.

– Если бы Жанна погибла, поднося тебе патроны, Сергей, ты бы воспринял это иначе, чем сейчас, – продолжал Арсений. – Получается, что мы сами диктуем Господу условия нашей жизни и смерти. Будто сценарий пишем. Допустим, Создатель примет наш сценарий. Что тогда мы закажем следующим пунктом? – спросил священник и тотчас ответил сам: – Вечную жизнь и молодость для нас и наших близких!

Отец Арсений уехал, когда уже стемнело. Двадцать два часа пятнадцать минут, автоматически отметил Сергей, прощаясь со священником.

– Без Господа и жить трудно, и умирать страшно! – сказал Арсений на прощание, обняв Авдеева.

Друзья еще посидели немного, слушая волшебный гомон ночного леса, и отправились спать. Эту ночь Сергей спал тихо и спокойно. Без сновидений.

4

Припаркованный «ниссан-микро» небесно-голубого цвета был обнаружен в пригороде Тель-Авива, в городе Яффо. Автомобиль стоял между мусорными баками. Натасканная на поиск взрывных устройств служебная собака повела себя необычно. Овчарка припала брюхом к земле, жалобно скулила, а когда инструктор прикрикнул на пса, тот оскалил желтые клыки, поднял черную морду к небу и тоскливо завыл. Дверца автомобиля была приоткрыта, изнутри пахло чем-то сладким, в сумраке надвигающегося вечера было видно растекшееся черное пятно на земле – со стороны пассажирского сиденья. Овчарка зашлась яростным лаем…

В это самое время в центральной больнице Ихилов врачи сражались за жизнь тридцатишестилетнего Михаила Сайкина. При введении катетера в артерию у больного началась экстрасистолия, приведшая к фибрилляции предсердий. Обычно пароксизм мерцательной аритмии сравнительно легко купировался, однако введение антикоагулянтов привело к аллергической реакции, хотя предварительный тест на аллергию таковой не выявил. Опытные врачи недоумевали: молодой мужчина, регулярно проходивший медицинское обследование, демонстрировал состояние здоровья, характерное для пожилого человека!

После тщательного обследования автомобиля было принято решение проникнуть в салон «ниссана». Машина числилась в реестре фирмы «Херц» города Иерусалима. Сотрудник, оформлявший страховку, в настоящий момент находился в больнице с приступом острого панкреатита, дежурная пункта проката не смогла дать внятного объяснения, по какой причине автомобиль не был зарегистрирован надлежащим образом. Офицер приблизился к брошенной машине, осторожно распахнул заднюю дверцу и тотчас согнулся в приступе рвоты…

* * *

Семен Лифшиц был похож на французского актера Жана Поля Бельмондо, перешагнувшего пятидесятилетний юбилей. Расплющенный нос, следствие многолетних занятий боксом, насмешливые зеленые глаза, большие губы и накачанный торс. Большую часть жизни Лифшиц проработал тренером по боксу, в юности дважды побеждал на чемпионате Украины, выступал в среднем весе. Он родился и вырос в Одессе, репатриация в Израиль была затеей жены. «Стареть надо среди своих, Сема!» – любила она повторять как мантру. Каких, мать вашу, своих?! Лифшиц считал себя советским человеком, а раскол страны в девяностые годы воспринял как личную драму.

– Мой дед дошел до Берлина! – резко ответил он в тот раз жене. – И потом, я крещеный! Что я буду делать в земле Иудейской?!

Все поменялось в 2014 году. Лифшиц открыто поддерживал политику России по воссоединению с Крымом, его уволили с тренерской работы: по мнению властей, человек с подобной гражданской позицией не вправе был преподавать бокс сотрудникам МВД Украины. Наступили тяжелые времена.

На собеседовании сотрудник консульства, ознакомившись с анкетой, вежливо спросил:

– Вы написали, что являетесь христианином…

Вместо ответа Лифшиц распахнул ворот рубашки, на тонкой цепочке болтался простенький серебряный крестик.

– Выкрест… – кивнул чиновник.

– Не выкрест, а настоящий!

Лифшиц широко улыбнулся, обнажив полный рот собственных белых зубов. Друзья старого тренера хорошо знали, что может последовать вслед за этой обворожительной улыбкой. Супруга причитала, как по покойнику, когда Семен рассказал ей о собеседовании.

– Дурак ты старый, Сеня! Мог бы соврать раз в жизни!

– Это называется – отречься! – жестко ответил Лифшиц.

К их удивлению, они получили положительный ответ из консульства, и спустя три месяца чета Лифшиц обосновалась в Земле обетованной. Детей у супругов не было, а на отвальную собралось человек двести. Снимали ресторан в центре города, помещение едва вместило всех желающих. Как пел Высоцкий, «а там на четверть бывший наш народ!». Благодаря дарованиям полиглота Лифшиц неплохо освоил иврит, а связи в мире спорта и знакомства в МВД Украины помогли ему найти непыльную работенку в качестве консультанта по единоборствам. Все было бы ничего, если бы не две досадные вещи. Жара и ностальгия.

Этим вечером Миша Сайкин пропустил тренировку. Лифшиц занимался с земляком индивидуально, принципиально не брал за занятия денег.

– Бокс – не драка, бокс – искусство! – сказал он Сайкину. – А искусство, Миша, должно принадлежать народу!

Подержав лапы для отработки серии, он провел два учебных спарринга, отметив непривычную одышку. Жена была права. Когда тебе к шестидесяти ближе, чем к пятидесяти, не следует выкладываться каждый день, как юниору! Он дал рекомендации напарнику, наскоро принял душ и набрал номер Сайкина. Миша был невероятно пунктуальным и ответственным человеком. Если он пропустил тренировку, не предупредив заранее, на то была весомая причина! Ответили после седьмого гудка. Женский голос, разговаривали на иврите.

– Слушаю вас…

Лифшиц мысленно выругался. Он неплохо говорил на государственном языке Израиля, но ему требовалось видеть выражение лица собеседника. Общение по телефону было обезличенным и пресным, как еда без соли. Приходилось сооружать в голове несложную конструкцию.

– Моя фамилия Лифшиц. Мы занимаемся с Михаилом боксом…

– Вы русский? – перебила женщина.

Репатриантов из России и стран бывшего СССР в Израиле обычно называли русскими.

– Да. Вы тоже?

– Я жена Михаила. – Женщина всхлипнула.

– Что с ним случилось? – Лифшиц перешел на русский язык. – У нас на вечер планировалась тренировка.

– Семен Маркович? Миша много рассказывал о вас…

– Тронут, – проворчал тренер, хотя ему было приятно услышать это. – С Мишей все порядке?

– Он в больнице. Инфаркт…

– Что за чушь?! У Миши функционалка как у юноши!

– Я и сама не знаю! – Женщина расплакалась.

– Адрес больницы? Отделение?

Выслушав информацию о местонахождении больницы, узнав номер отделения, где находился Сайкин, прерываемую всхлипами и жалобами, Лифшиц сказал:

– Все понял! Не плачьте, я скоро подъеду!

Он вышел из спортзала. К вечеру жара немного спала, но по-прежнему была нестерпимой. Думать о пекле, в которое окунется средиземноморское государство через месяц, не хотелось. Он сел в свой подержанный «форд», включил кондиционер, прохладный воздух освежил лицо. До наступления часа пик оставалось менее часа, Лифшиц выжал сцепление, включил передачу. Он предпочитал автомобили с механической коробкой передач, машину купил по случаю у репатрианта из Батуми. Маленький «форд-фиеста» демонстрировал капризный, истинно грузинский характер. Чрезмерно много потреблял топлива, но и стартовал со скоростью призового спринтера. Навигатор прочертил путь до больницы Ихилов. Одиннадцать минут. Еще одна особенность Израиля, к которой ему нелегко было привыкнуть. Масштаб. Ему, выросшему в огромной стране, занимавшей одну шестую часть суши, трудно было привыкнуть к стране, чьи границы были впятеро меньше его родной Украины. Он остановился на красный сигнал светофора. С Мишей Сайкиным их связывали не только тренировки. Парень вырос без отца, а у Лифшица не было детей, к тому же оба приехали в Израиль с Украины. Оставшись наедине, мужчины с удовольствием разговаривали на певучем малороссийском языке, в такие часы приступы ностальгии немного ослабевали.

Парковочная площадка перед больницей была плотно уставлена автомобилями, Лифшиц долго выруливал, прежде чем втиснулся между черным «субару» и мусорным баком. В холле его ожидала симпатичная шатенка с прической каре и выразительными глазами, привлекательность которых не приглушили даже пролитые слезы.

– Меня зовут Женя! – Она протянула руку, Лифшиц бережно сжал холодные как лед пальцы девушки. – Семен Маркович?

– Можно без отчества! – улыбнулся тренер, Женя поневоле улыбнулась в ответ.

– Я предупредила в отделении, что вы приедете. – Она протягивала ему голубой халат и пластиковый бейдж. – Это надо прикрепить…

Она опять улыбнулась, немного смущенно, словно чувствовала вину за причиненные неудобства, и стала еще привлекательнее. Тренер с симпатией посмотрел на женщину, жена соотечественника излучала внутренний свет и тепло. Он накинул халат, прицепил бейдж к нагрудному карману. Отделение кардиологии находилось на третьем этаже, двери лифта бесшумно распахнулись.

– Нам сюда…

Женя шагала по коридору, оглядываясь на спутника. Они повернули налево, остановились возле двери с номером 349.

– Здесь!

Молодая женщина шумно вздохнула, нижняя губа задрожала, она едва сдерживала рыдания. Лифшиц бережно взял ее за локоть.

– Женя, давайте я один зайду? А вас потом позову, если что. Хорошо?

– Хорошо…

Она направилась к креслу, стоящему рядом с аквариумом, в зеленой глубине которого важно проплывали золотокрылые рыбки. Лифшиц глубоко вздохнул и вошел в палату. Физиологи считают, что реакции профессиональных спортсменов отличаются быстротой и скоростью восприятия. Первое, что ему бросилось в глаза, были черные круги под глазами Михаила, выделяющиеся на фоне ненормально белой кожи лица. Словно гример поработал над его внешностью. Черный катетер впивался в локтевую вену, как хищный краб, из прозрачной капельницы мерно стекала бесцветная жидкость, на мониторе, стоящем в изголовье кровати, мелькали зеленые цифры. Михаил Сайкин выглядел маленьким, усохшим и каким-то очень старым.

В первое мгновение тренер решил, что его супруга ошиблась палатой, приведя его к больному старичку. Миша шевельнулся, губы исказила кривая улыбка, больше напоминающая вымученный оскал.

– Здравствуйте, Семен Маркович…

Звук его голоса шелестел, как гонимая ветром осенняя листва.

– Привет, Миша! – преувеличенно бодро сказал Лифшиц. – Что это ты, брат, разболелся?

Сайкин выпростал из-под одеяла свободную от капельницы руку.

– Семен Маркович, я вам должен сказать что-то очень важное…

Тренер кивнул, присел рядом на стул, всем своим видом выражая готовность слушать.

– Я не суеверный, – шептал Михаил, – вообще не верующий… Он дьявол, этот Риман! – Он закашлялся, Лифшиц быстро взял со столика стакан воды, Сайкин отпил немного, моргнул ресницами, давая понять, что достаточно.

– Кто такой Риман? – вежливо спросил тренер.

– Риман Марк Альбертович. Гражданин России, сегодня днем он улетел в Петербург. Во всяком случае, паспорт был настоящим… – его лицо исказила судорога, – он брал напрокат автомобиль «ниссан-микро». Голубого цвета. Вы меня слушаете?

– Слушаю, Миша! Ты только не волнуйся, пожалуйста!

– Вы читали роман Булгакова, Семен Маркович?

– «Мастер и Маргарита»?

– Там было все так красиво описано… Патриарший пруд, иностранец. – Он сжал кулак. – Я с самого начала почувствовал: что-то было не так, понимаете? У него золотой перстень с печаткой в виде перевернутого креста и запятой в верхнем углу. Я видел этот знак, а потом вспомнил. Так первые христиане обозначали символ сатаны. Я в свое время увлекался демонологией, много читал на эту тему. – Сайкин виновато улыбнулся. – Принято считать, что знак демона – это пентаграмма. Но это не так. Пентаграмма – древний религиозный символ, ее использовали египтяне, персы, вавилоняне, кельты. И перевернутый крест тоже ничего общего с демоном не имеет. Апостол Петр, по преданию, просил, чтобы его распяли на перевернутом кресте. Единственно настоящий символ дьявола – это крест с низкой перекладиной и кривая запятая в верхнем углу…

Зеленые цифры на мониторе беспокойно заморгали, внутри прибора что-то тревожно пискнуло.

– Это еще не все, Семен Маркович! Все мое проклятое любопытство! Короче, я скачал приложение из Интернета…

– Какое приложение, Миша?!

– Приложение к компьютерной игре или что-то в таком роде. Только это не игра никакая!

Вроде квеста. Возьмите у моей жены смартфон, в закладках есть ссылка…

Лифшиц озабоченно нахмурился.

– Миша, родной, я в своем-то смарте разобраться не могу!

– Попросите кого-нибудь! Это очень важно! Слушайте меня, Семен Маркович, а еще лучше, запишите!

Лифшиц включил на смартфоне диктофон. Сайкин быстро заговорил, речь его приобрела четкость и ясный смысл. Семен Лифшиц всегда обладал хорошей памятью, несмотря на пропущенные за боксерскую карьеру удары по голове, как он любил иногда подшучивать в компании друзей. Он кивал в такт слов, слетающих с губ больного, и по мере рассказа история уже не казалась ему такой уж сумасшедшей.

– У меня к вам еще одна просьба, Семен Маркович…

– Говори, Миша! Сделаю все, что смогу.

– В Яффо живет мальчик. Его зовут Юсуф, он инвалид, не может ходить. Женя вам даст точный адрес. Я раз в месяц присылаю его семье деньги. Если меня не станет, позаботьтесь о нем, деньги возьмите из моей страховки. Я мог бы попросить супругу, но она побаивается арабов… – Он смущенно улыбнулся.

Хлопнула дверь, вошла смуглая медсестра.

– Выйдите, пожалуйста! – Она обернулась, нахмурила густые, сросшиеся у переносицы брови.

– Семен Маркович… – прошептал Михаил. – Прошу вас, поверьте мне! Я не сумасшедший!

Палата как-то очень быстро наполнилась людьми в голубых халатах, кто-то склонился над беспомощным пациентом, звучали отрывистые и непонятные для обывателя слова. Высокий мужчина в скрывающей нижнюю часть лица маске взял Лифшица за локоть и вежливо, но решительно выпроводил за дверь.

– Будьте добры, подождите в холле! – сказал он по-русски с характерным твердым питерским выговором.

В коридоре к нему уже спешила Женя. Выдержав немой молящий взгляд девушки, тренер обнял ее за плечи.

– Ничего не могу пока сказать, Женя! Будем молиться за Мишу!

Он довез девушку до дома, Сайкин с женой и трехлетним сыном жили в Батяме, по соседству с четой Лифшиц.

– Ваш муж меня просил найти какую-то закладку в его смартфоне, – сказал он извиняющимся тоном. Бедной женщине и так было несладко!

Женщина понимающе кивнула, достала из сумочки плоский гаджет, довольно быстро обнаружила искомое.

– Здесь всего две закладки, одной больше трех месяце. – Она почему-то виновато улыбнулась. – Миша купил этот смарт недавно…

– Вы можете отправить их мне по Ватсапу?

Женя поколдовала над смартфоном.

– Отправила.

– Спасибо! – Лифшиц услышал характерный звук на своем смарте, немного помедлил и неожиданно сказал: – Я думаю, лучше вам пока не заходить на сайт этой игры.

– Мне сейчас не до игр!.. – вздохнула женщина. Присутствие тренера немного взбодрило ее.

– Вот и славно! Я вам позвоню!

Вернувшись домой, он переписал с диктофона все, что рассказал Михаил, в толстую тетрадь, затем включил компьютер, набрал в поисковике имя Риман Марк, не отвечая на удивленные расспросы жены, громко присвистнул. Помедлив, нажал на синюю строчку в Ватсапе, пару минут ждал, пока загрузится красочная заставка. Обычно супруги смотрели канал Российского телевидения, но в этот вечер Лифшиц, повинуясь все тому же инстинкту, переключил программу. Шла криминальная хроника. К вечеру количество самоубийц выросло до двадцати шести человек. Все без исключения были из семей обеспеченных израильтян. Врачи, юристы, инженеры…

– Что творится, Сема! – скорбно поджала губы супруга тренера.

Новый репортаж транслировался из пригорода Тель-Авива. Камера наехала на стоящий торцом к мусорному ящику автомобиль «ниссан-микро». В кадр попал серийный номер автомобиля. Машину опоясывала желтая ленточка. Репортаж завершался, ведущий говорил слишком быстро, чтобы Лифшиц с женой понимали суть его речи, но красноречивей слов были черные пятна крови, растекшиеся по салону автомобиля.