Текст книги "Буддист"

Доди Беллами
Буддист

Бхану и другим сестрам – головам одной гидры

как существо, чья неизменная мантра – «всегда мало/всегда мало/всегда мало»

– буддист

DODIE BELLAMY

THE BUDDHIST

ALLONE CO. EDITIONS

© 2011 Dodie Bellamy

© Полина Лобанова, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. No Kidding Press, 2023

Буддист

Я откидываюсь на спину, моя задница – в воздухе, пизда обращена к потолку, и он вторгается в меня. Мы ни разу не видели друг друга до вчерашнего дня, и вот, пожалуйста: женщина средних лет и средних лет Буддист вместе кряхтят в отеле Kabuki. Как это случилось? Спасибо интернету. Оказавшись внутри, он приподнял мою задницу, просунул руки мне под ноги и закинул их назад, по обе стороны от моей головы. Я не могу не думать о паукообразной женщине, которую видела в кино, одержимой из фильма про экзорцизм – грудь к небу, голова запрокинута назад, – отталкиваясь от пола руками и ногами в какой-то паучьей позе йоги, она перемещается со сверхъестественной скоростью. А может, из «Дракулы», постмодернистской версии, где Ренфилд сначала поедает насекомых, а потом сам становится одним из них. Смазки нет, поэтому адски больно. Я вспоминаю, как читала о похотливом учителе-буддисте, который трахал своих учеников без смазки, и думаю: может, трахаться без смазки – это такая буддистская причуда, чтобы не приукрашивать реальность? Он толкается глубже – АЙ! – на прошлой неделе я ужинала с коллегой, и она спросила, неужто я и впрямь собралась при нем раздеваться, в моем-то возрасте? Она поморщилась над тарелкой с жареным морским окунем и сообщила, что ни за что бы не решилась на такое. Она рассказала мне, как вместе с еще одной поэтессой они однажды придумали комбинезон с четырьмя стратегически расположенными отверстиями, который могли бы надевать стареющие женщины, у которых есть любовники. Конечно, добавила она, мы все занимались анальным сексом, когда были моложе, но больше не собираемся, так что там дырка не нужна. Высокое горло комбинезона закрывает шею и подбородок, заканчиваясь чуть ниже губ. Два небольших отверстия на груди, чтобы соски торчали наружу, но ареолы были закрыты. Коллега нахмурилась. «Когда стареешь, они растягиваются. Никто не захочет на это смотреть». И, наконец, щель для гениталий, но не слишком широкая, чтобы не свисали половые губы. Этот наряд она называет постменопаузальной буркой для секса. И я спросила, что, половые губы правда обвисают? Она сказала, да, и мужские яйца тоже, это всё гравитация. Никогда не замечала, сказала я, надо взглянуть. Возможно, будь я возбуждена сильнее, смазка бы не потребовалась. Не то чтобы я раньше не трахалась в этой позе, но не с первого же раза, не сразу после того как он вошел, можно было бы как-то сначала освоиться на ровной поверхности кровати; хоть немного страсти и слюнявых нежностей, постепенно. Буддист однажды написал мне: не так важно, какими мы были в прошлом, с другими людьми, это не имеет никакого отношения к тому, какие мы сейчас, друг с другом, так что, возможно, у него иное восприятие истории, и эта ебля не имеет ничего общего с еблей в прошлом – АЙ, АЙ, АЙ! – так зачем мне всё это надо? Потому что я такой человек: нужно мне что-то или нет, я давлю до упора. Именно так я в итоге впервые вышла замуж. Мой первый муж был невозможно милым, он мог сидеть на скамейке в парке Золотые Ворота, такой тихий, в таком единении с природой, что по его рукам и плечам лазили белки. Он был немногословен, с трудом сводил баланс чековой книжки и то и дело приносил в кровать беличьих блох, но я надавила, и он на мне женился. Из сотен электронных писем и многочасовых звонков я знаю, как Буддист уязвим, где у него чувствительные места, как одиноко ему бывает во время ретритов; он признавался, что даже люди, знакомые с ним по тридцать лет, не знают его так, как я. Я знаю его историю отношений, его детские травмы, его культурные предпочтения и антипатии – в музыке, книгах, теории. Мне известна его любовь к поэзии Джека Спайсера и то, как на ретритах этим летом он садился за руль и целый час ехал в Whole Foods за гуакамоле и салатом с креветками, которые потом ел в своей комнате в полном одиночестве, и то, насколько сильна и знаменательна наша связь – словно мы были близки в прошлой жизни, а может, и в нескольких. Я знаю, как он планирует день в зависимости от расположения планет. Но я не знала, что он женат, пока не прочитала об этом в статье на сайте New York Times. Странноватый на фотографиях, он красив вживую. Он сдержан, ухожен, властен, он излучает суперпрофессионализм, который выше любых представлений о классовом происхождении, расе, регионализме – прямо как Джордж Клуни в том фильме, где он летает туда-сюда и увольняет людей. Человек, для которого секс в отеле – обычное дело. Вниз головой, с болтающимися в воздухе ногами, я похожа на орхидею, свисающую с ветви баньяна во флоридском ботаническом саду, на инопланетный белый цветок с розовой сердцевиной, мерцающий в будничном гостиничном свете. Всякий раз, когда он рассказывает, как посетил ступу, высокое остроконечное буддийское святилище, мне кажется, что это слово звучит как ступка, – он толчет меня своим пестиком, – он говорил, что ступа имеет какое-то отношение к геомантии, что для нее выбирают такое место, чтобы она притягивала космические силы, как магический жезл, а еще у него эти бусы, двойная нитка, буддийский оберег – так что, может быть, моя задница в воздухе имеет для него какое-то особое значение. Словно это что-то тантрическое? Священная поза ступки? У него хороший член, не гигантский, но средне-большой, толстый, овальной формы, не жилистый, прямой – красивый крепкий член, – но я не знаю, как впустить его в этой позе; может, мне выгибать спину, как рыбке, да, думаю, стоит попробовать – станет ли тогда моя пизда двигаться в нужном направлении? Паря высоко-высоко надо мной, словно инопланетный космический корабль, погружающий зонд в земную женщину, Буддист смотрит вниз нежным и влюбленным взглядом и засаживает еще резче, я таращу глаза от боли, и у него падает прямо там, внутри меня. Я такой человек: давлю и давлю, пока всё не ломается.

Belladodie

* Мой человек *

19/9/10

Затухание

Сижу на кровати, готовлюсь к занятиям. День спокойный, но угнетающе душный. Я не писала в блог, потому что в последнее время мысли парят где-то еще, совсем в другом месте. Сейчас я цепляюсь за прошлое, тоскую по ситуации, которая, похоже, от меня ускользает. Ну, вы понимаете: кто-то появляется в твоей жизни, и ты как заново родилась. Одиночество испаряется, одиночество – просто точка вдали на горизонте, одиночество тебе больше не угрожает. А потом всё резко меняется, и между тобой и твоим человеком возникает серьезная преграда. Твой человек пресекает любые попытки обсудить проблему, и тебе ничего не остается, кроме как устремиться к пугающему горизонту. Кажется, моя решимость колеблется, но я перечитываю позавчерашнее письмо, где мой человек высмеивает мою уязвимость, и обещаю себе, что продолжу движение к горизонту. Эта до абсурда развернутая метафора напоминает мне об одной из «Утерянных картин» Бруно Фаццолари, которые сейчас выставляются у Маргарет Тедеско в галерее [2nd floor projects].

В эссе, опубликованном в каталоге выставки, Кевин пишет о том, как Бруно обращается с горизонтом:

Как и в других его работах, горизонт находится скорее внутри пейзажного, нежели портретного пространства. Мы видим уже знакомый низкий горизонт, который делит лист в пропорции один к четырем – не самой приятной глазу, однако именно ее часто использовали Тёрнер и другие художники, изображая огромные затянутые тучами небеса, – под тяжестью неба земля сжимается, словно израненная. Вот здесь проходит линия горизонта – полагаю, это слово следует брать в кавычки, потому что горизонтом ее сочтет лишь ленивый ум, – так вот, эта линия драматично прервана, разорвана пополам, или, возможно, перед нами оптическая иллюзия, вызванная тем, что художник нанес здесь желтую краску – яркий всплеск цвета, который можно сравнить с бушующим пламенем.

Мне нравится эта фраза: «под тяжестью неба земля сжимается, словно израненная». Вот что я чувствовала на открытии выставки Бруно вчера вечером – боль в моем сердце была необъятной, как небо. Художник Колтер Джейкобсен стоял в коридоре снаружи. Колтеру можно доверять, поэтому с ним я говорю откровенно. Колтер рассказывал о своем неумении писать проектные заявки. Когда прошли все сроки, он наконец нашел силы написать две вдохновенные заявки, но они напоминали скорее стихи, чем проектные заявки необходимого формата. Работа принимает форму, которая кажется тебе естественной. Иногда я думаю, что гетеросексуальность – форма, которая мне никогда не казалась естественной. Кевин появился в моей жизни как дар, чтобы это промежуточное состояние оказалось возможным; наш брак напоминает поэзию, а не перегруженную проектную заявку.

Картины Бруно были очаровательны, и сам Бруно был очарователен в своей винтажной синей клетчатой рубашке из вискозы, к которой мне так нравилось прикасаться, ощущая его бицепсы под тканью. Бруно, прости развратницу. Видела Донала Мошера и Майка Палмиери – они приехали на показ своего документального фильма «Осенняя страна», а также на съемки материала для нового проекта об участниках клинических испытаний и потребителях рецептурных лекарств в городе Санта-Крузе. Это грустный и пугающий проект: капитализм вторгается в тело, чтобы разрушить его.

К концу вечера я вышла из образа суровой страдающей героини и начала получать удовольствие. Была рада видеть Брэдфорда Нордина и Дерика Карнера, которые приехали в город, помимо прочего, еще и на открытие детского магазина одного из их друзей на Валенсиястрит в районе Мишен. Говорила с художником Мэттом Гордоном и его приятелем Патриком, молодым куратором в Центре искусств Йерба-Буэна. Мэтт ироничен, добродушен и весел, и при этом нисколько не навязчив, что кажется мне любопытным. Он может говорить самые диковинные вещи, не моргнув и глазом; меня словно приглашают сыграть в игру, ну вот я и играю. Мастерская Мэтта находится в подвале его дома, и иногда во время работы он включает музыку на полную громкость, чем очень мешает соседям за стеной, но совсем не испытывает угрызений совести по этому поводу. Будь он моим соседом, я бы терпеть его не могла. Как интересно: не чаять души в ком-то, кого при других обстоятельствах возненавидела бы. Меня бы он тоже ненавидел, потому что я бы вела себя с ним как сука. Вспоминаю, как много лет назад я прочитала у Лакана о том, что все отношения – это поиск верной дистанции. Время и память не щадят никого, так что я не претендую на точность. А теперь я снова вспоминаю тот приближающийся горизонт.

* * *

27/9/10

Записки из постели больной

Провела день в кровати с Сильвией и Тедом. С пятницы мне было то плохо, то плоховато, но я всё равно выходила из дома. А сегодня проснулась совсем без сил и никуда не пошла. Отменила занятия, залезла обратно в постель и проспала до двух. Сильные симптомы прошли, но я всё еще чувствую себя истощенной и не могу нормально есть. После недели эмоциональных потрясений, достойных иной дивы, я подозрительно спокойна. Смотрю на котов, лежащих на индийском синем пододеяльнике с набивным узором ручной работы, который я купила пару лет назад в Ванкувере, и чувствую удовлетворенность. Как-то раз мы остановились у Скотта Уотсона, и у него в комнате был похожий пододеяльник, так что я отправилась на Коммершл-драйв и тоже купила себе такой. Когда я приехала домой, Сильвия была настолько взбудоражена нашим возвращением и возмущена отсутствием, что, пока я запихивала одеяло в пододеяльник, она присела и написала на него. То, что она по-прежнему рядом, – доказательство моей способности любить.

Во вторник вечером Айлин Майлз читала в книжном Modern Times отрывок из нового романа «Инферно». Я уже много раз слышала, как она читает отрывки из этой книги, но мне не надоедает. Публика состояла из юных модных дайков, а также поэтов и художников постарше. После чтений мы с Айлин отправились пить чай в Ritual Cafe, а потом есть тако на ночь глядя. Разговор выдался восхитительно личным: сплетни, отношения, писательские проекты и как со всем этим жить. Когда я рассказывала ей о своих эмоциональных потрясениях, она слушала меня внимательно, с сочувствием. Айлин рассказала о духовных практиках, которыми занялась в последнее время, и заметила, что стоит ей их забросить, как она начинает верить тому, что у нее на уме. На прошлой неделе я размышляла об этой премудрости – не верить каждой возникшей в голове мысли. Я спросила ее, как она справляется с вторжением личного в рабочее пространство – то есть в психологическое состояние потока, необходимое для письма, – и она отреагировала так, будто не поняла вопроса. Похоже, Айлин ничему не позволяет туда проникнуть. Она по-прежнему мой кумир.

В пятницу вечером Кевин и я ужинали с Брэдфордом Нордином в Mystic Cafe на Кастро-стрит. Кастро была забита гуляками, приехавшими накануне открытия Ярмарки Фолсом-стрит[1]1
  Ежегодный уличный БДСМ-фестиваль. – Здесь и далее приводятся примечания редакторки.


[Закрыть]. Возле трамвайной остановки толпились совершенно голые, преимущественно немолодые мужчины; они слонялись без дела, словно щуплые белые голуби. У некоторых были примечательно длинные члены. Позже, когда мы с Брэдфордом со смехом вспоминали их, Кевин переспросил: «Какие голые мужчины?» А Брэдфорд и я опешили: как он мог не заметить? Не торопясь, мы болтали о фильмах, гомосексуальных художниках и журналах для геев, сплетнях, текстах об искусстве, отношениях. Брэдфорд сказал, что я всегда могу написать ему, если вдруг начну терять из виду жизненные цели, и он поможет мне вернуться в нужное русло. Я попробовала написать в субботу, и он действительно сказал мне взять себя в руки. К тому моменту от дурноты, прежде маячащей где-то на заднем плане, стало совсем невмоготу и, когда я добралась домой, мои внутренности крутило.

В субботу стало хуже, с самого утра болела голова и подташнивало, но я всё равно собралась и поехала с Кевином в Сокел, что рядом с Санта-Крузом, на свадьбу Сюзи Маркэм и Терри Олсона. Дорога вдоль берега, как и следовало ожидать, была восхитительна. Мне было приятно вспомнить о том триместре, когда я преподавала в Калифорнийском университете в Санта-Крузе и ездила по этому шоссе дважды в неделю: эйфорические пейзажи, горы и прибой. Каждый вечер после занятий я смотрела, как солнце садится за океан. Я наслаждалась жизнью. Нагрузка была небольшой, что тоже было суперклассно. Мой стиль преподавания тогда был более радикальным – вернее, это сейчас моя радикальность проявляется по ситуации, а раньше от нее было некуда деться. С возрастом я стала способна учитывать разные точки зрения помимо «такая уж я, нравится вам это или нет». Хотя в некоторых ситуациях – и сейчас это мучительно больно признавать – позиция «такая уж я, нравится вам это или нет» мне бы не помешала.

На свадьбе мы с Кевином были в компании поэтов Брента Каннингэма, Мелиссы Бенэм и Синтии Сейлерс. Это уже третья свадьба за год, на которой оказались мы впятером: сначала свадьба Брента и Мелиссы, потом Стефани Янг и Клайва Уорсли, и вот теперь – Сюзи и Терри. С каждой свадьбой доля поэтов уменьшалась, так что здесь, у Сюзи, мы были последними выжившими, как финалисты реалити-шоу. Мы сели за столик ужинать и, смеясь, болтали друг с другом несколько часов. Синтия всё восторгалась одним экстрасенсом, к которому обращались многие местные поэты, и, хотя меня никогда не интересовала эта тема, я написала ему на почту, как только добралась до дома, и запросила телефонную консультацию.

Пока мы ехали обратно, головная боль и тошнота мучили меня всё сильнее и сильнее. Большую часть ночи меня выворачивало, тошнило ужасно. Заснуть получалось только лежа на диване в темноте перед тихо работающим телевизором в попытках найти что-нибудь незапарное. Посмотрела начало «Дюны», но даже там была эта чудовищная гигантская голова в баке. Время от времени просыпалась и видела обрывок какой-нибудь сцены. Кайла Маклахлена в специальном костюме для пустыни, перерабатывающем телесные жидкости, чтобы он мог неделями обходиться без питья. Когда я проснулась снова, шел фильм про серийного убийцу детей, и я выключила телевизор.

Большую часть воскресенья я провела в кровати; тем временем под окнами публика стекалась на Ярмарку Фолсом-стрит, которая проходит в двух кварталах от моего дома. Я час говорила с экстрасенсом, которого порекомендовала Синтия, и да, я под впечатлением. Ко всему прочему он дал мне совет насчет тревожащего меня человека/положения, и после разговора мне стало гораздо спокойнее. Ближе к вечеру я зашла за готовой едой в магазин Rainbow Grocery, который тоже находится по соседству с Ярмаркой Фолсом-стрит, на случай если мне не захочется готовить. Там были посетители Ярмарки, и, хотя я привыкла к голым и полуголым телам на улицах Сан-Франциско, видеть их в магазине натуральных продуктов с маленькими пластмассовыми корзинками в руках было довольно дико. Вечером мы с Кевином ужинали со Стивеном Мотикой в Osha Thai на 3-й улице. Пока я пыталась определиться с заказом, Кевин и Стивен увлеклись сравнением книги Тима Дина о незащищенном сексе «Безграничная близость» (Unlimited Intimacy) и «Нет будущему» (No Future) Эдельмана, которое свелось к странному выбору между надеждой и отчаянием. Потом мы вернулись домой, посмотрели Mad Men и пошли спать. Спала я крепко, и теперь в моем мирке нет ничего, кроме спокойствия, слабости, этого блога и котов. Сильвия подергивает вибриссами и лапками, как будто ей что-то снится, но глаза у нее полуоткрыты. Именно так я сейчас себя и чувствую: пальцы на клавиатуре подергиваются, отстукивая сон. Насыщенный сон, правда?

* * *

30/10/10

Невинность

У меня на холодильнике висит фотография семилетней меня, закрепленная магнитом. Я во дворе бабушкиного дома, на мне бабулина меховая шуба, шляпа, солнечные очки, украшения, белые перчатки, туфли на каблуках, я элегантно демонстрирую ее сумочку. Эта гетеронормативная игра приводит меня в восторг. За кадром – бетонный фонтанчик для птиц; мои старшие кузины украсили его разноцветными осколками бутылок и керамики. Там, где проходит граница между двором и дорожкой, растет ревень, который мы собираем, чтобы бабушка уварила его с корицей и апельсинами. До того, как Shell Oil выкупила окрестные месторождения и мы начали переживать, что какая-нибудь цистерна с нефтью может взорваться и тогда оранжевое пламя до небес поглотит бабушку вместе с домом, отец собирал в полях дикую спаржу и бабуля готовила ее в сливочном соусе. Отцу нравилось любое блюдо со сливками: мы часто ели копченые мясные чипсы в сливках на тосте, которые, по словам отца, в армии называют дерьмом на корочке.

Мне нравилось проводить выходные с бабушкой и дедушкой. Дедушка был пьяницей и грубияном, но доставалось только бабуле. Иногда он брал меня с собой в ближайший бар, а порой мы просто смотрели телик и ели ананасовый щербет, посыпанный арахисовой стружкой. Бабушкина и дедушкина любовь необременительна, как беззаботный роман, – в противовес запутанной драме домашней жизни с матерью и отцом. Родители ладили, но мое детство на Оукдейл-авеню скорее напоминало несчастливый брак. Если перейти от метафор к реальной жизни, полагаю, сейчас у меня всё наоборот: беззаботный брак, несчастливый роман.

Эта фотография служит напоминанием о том, какой должна быть любовь – открытой и безусловной. Искрящаяся самость, полная принятия и благодарности улыбка тому, кто снимает. Радость взаимно любящего взгляда. Детскость, которая порой перетекает в инфантильность, – знаю, со мной непросто, но я всегда любила в открытую. К счастью, Кевин тоже. Я думаю о некрологе, который прочитала в интернете вскоре после смерти Кэти Акер. Его написал ее бывший лондонский любовник, которого Кэти обвиняла во всех смертных грехах и которого ненавидели все ее друзья, – но мне его воспоминания показались довольно трогательными. Он писал, как самозабвенно Кэти отдавалась прикосновению – подобно ребенку или животному. И это совсем не удивляет, если знать ее тексты, ее потрясающую способность подключаться к каким-то первичным, глубинным пространствам и перемещаться по ним, как по земле.

Меня сбивают с толку люди, чья любовь – сложное чувство, которое то выдается понемногу, то придерживается, чья любовь – это одержимость контролем. Люди, которые приносят так много боли, что в конечном счете тебе уже не важно, любят они тебя или нет, просто хочется, чтобы эта боль исчезла. Последние две недели выдались тяжелыми, но мои друзья были на высоте: они слушали меня, были готовы предложить свою заботу и раз за разом говорили мне, что я достойна любви. Меня поразило, как много людей за это время сказали, что любят меня. Я не просила об этом, но моя потребность услышать эти слова словно висела в воздухе. Моей главной опорой стали Маркус, Бхану и Брюс. Но были и Донна, и Карен, и Крис. И, конечно, Кевин.

В последнее время я подолгу говорила с Брюсом Буном по телефону, а вчера, по-весеннему теплым вечером, мы встретились в Кастро. Брюс рассказывал, как писал новый пост в блоге и о своих отношениях с Джейми, который умер чуть больше года назад. Я навещала Джейми за несколько недель до его смерти, в последние выходные, когда он был в сознании. (После этого он словно превратился в призрачную фигуру, стонущую в кровати, пока Брюс и я сидели на кухне за чаем и ели моти.) Я принесла Джейми коробку трюфелей Joseph Schmidt и села у его постели. Он сказал, что звонил всем близким и говорил, что любит их. Он сказал, что мы недостаточно говорим людям, как сильно их любим, но осознание того, что он умирает, подарило ему эту возможность, так что это знание было своего рода благословением.

Вчера вечером, пока мы шли по 18-й улице, Брюс сказал мне, что его любовь к Джейми безусловна. И когда я не ответила сразу, он заметил вслух, что я сделала паузу. Я сказала, что не знаю, может ли человеческая любовь быть безусловной. Он сказал, что любит Джейми несмотря ни на что, а я ответила, что он и правда с ним через многое прошел. Брюс согласился: Джейми был наркозависимым. Мы поговорили о проблемах Джейми с наркотиками и о том, как его зависимость повлияла на жизнь Брюса. Он спросил, разве твоя любовь к Кевину не безусловна? Я ответила, что она, похоже, способна пережить что угодно. Но что, если бы Кевин изменился, если бы он стал ужасным человеком? Любила ли бы я его тогда? Я сказала, что заботилась бы о нем в любом случае. Мы согласились, что Кевин вряд ли изменится. Я спросила Брюса, любил бы он Джейми, если бы тот ему изменил? Брюс ответил, что это единственное, чего бы он не стерпел. Я спросила, почему это для него так важно, и он ответил, что не знает, просто это так. Мне нравится, когда люди не чувствуют необходимости рационализировать свои потребности. Затем мы заговорили об «Экстазе святой Терезы» Бернини, о том, как соблазнительно в нем сочетаются язычество и католичество, сексуальность и духовность. О том, как святая Тереза самозабвенно отдается. Подобно животному или ребенку.

1/10/10

Полученные изображения

Сегодня днем сходила на даосский массаж внутренних органов. Было много болезненной чувствительности от недомогания, от разбитого сердца. Как обычно, процедура погрузила меня в транс, и передо мной возникли образы прочной нити, по-прежнему соединявшей меня с человеком, от которого я удалялась. Потом я спросила Эрин, массажистку, что делать, если ты чувствуешь такую связь с другим человеком. Как отделиться? Она ответила, что каждое взаимодействие – это обмен энергией, иначе не бывает, и, чтобы не дать чужой энергии застрять внутри, нужно быть полностью ей открытой. Знаю, для многих моих читателей это слишком эзотерическая тема. Когда я говорю что-нибудь такое, Кевин закатывает глаза, но вот Маркус в восторге поддакивает. Эрин рассказала о знаменитом самурае XVII века, Миямото Мусаси. На сохранившихся изображениях он стоит с широко расставленными ногами, в обеих руках по мечу – открытая стойка, в которой он может легко двигаться и смотреть в любом направлении; стойка, в которой он может сразиться с десятью противниками одновременно. Открытость, которая позволяет энергии двигаться сквозь тебя и вокруг тебя. Я сидела на массажном столе скрестив ноги и слушала с восторженным вниманием ребенка, которому рассказывают сказку на ночь. Я мысленно вернулась к той нити: образ Миямото Мусаси говорит мне не сопротивляться, дать ей двигаться в своем темпе и своим путем. От этого я смягчаюсь, чувствую сострадание к другому человеку.

На неделе кто-то предложил мне посмотреть на изображения голодных духов. У голодного духа огромный раздутый живот и длинная тощая шея. Голодный дух не знает насыщения, но из-за тонкой шеи не может проглотить ни куска пищи. Это символ глубинных желаний, которые никогда не будут удовлетворены. Некоторые события – например, романтические отношения – могут пробудить этих духов, и тогда человека охватывает ужас перед желанием настолько непостижимым, что это невыносимо. Мне сказали, что подавить в себе духов невозможно, придется научиться взаимодействовать с ними. Думаю, тот, кто тебя действительно любит, будет терпелив и пойдет с тобой навстречу твоим голодным духам, а не станет насмехаться над тобой, как это недавно было у меня. Но тем человеком движут собственные голодные духи. Он напуган больше меня, я уверена. И я люблю в нем этот страх. Потому что это говорит о его уязвимости, это нечто реальное, и для меня честь, что он настолько мне доверяет, что показался мне с этой стороны.

4/10/10

Дивные лесбиянки

В пятницу вечером по телевизору показывали «Мисс Март», бадди– / роуд-муви 2009 года. Одна из самых безвкусных, вульгарных, глупых, оскорбительных комедий, что я видела. Я не спала до двух ночи, досматривая вторую половину фильма. Самой интригующей для меня оказалась линия лесбиянок, которые подобрали на шоссе главных героев, автостопщиков Юджина и Тревора. Парни отчаянно пытаются добраться до Лос-Анджелеса, чтобы попасть в особняк Playboy. Юджин четыре года провел в коме и теперь хочет воссоединиться со своей школьной подружкой, которая стала банни-герл.

Подъезжает машина, в которой сидят две красивые малышки со славянским акцентом – Вонка и Катя. Они сообщают, что они лесбиянки и не могут оторваться друг от друга. Девушки едут в Лос-Анджелес и хотят, чтобы за руль сел кто-то из парней, а они бы «занимались любовью, отлизывали друг другу и ебались всю дорогу» на заднем сиденье. Парни соглашаются, и лесбиянки занимаются страстным сексом, пока Тревор не въезжает в столб. Катя недовольно спрашивает: «У нас проблемы? Я чуть не укусила Вонку за половые губы». К концу поездки все привыкли: парни весело болтают, в то время как лесбиянки продолжают резвиться. На въезде в Лос-Анджелес Тревор кричит: «Лесбиянки, смотрите, пальмы!» Они ни разу не обращаются к девушкам по именам.

Позднее, уже в особняке Playboy, Тревор натыкается в коридоре на лесбиянок, которые, конечно же, неистово целуются. Тревор отчаянно пытается попасть в одну из комнат, но все они заперты. Он обращается к девушкам: «Лесбиянки, помогите мне взломать замок!» Лесбиянки не хотят ему помогать, но Тревор рассказывает, что за дверью спальня и джакузи. Вонка становится на колени перед дверью с огромной замочной скважиной, высовывает свой дивный лесбийский язычок, и посасывает, и лижет замок, пока тот не щелкнет.

Лесбиянки настолько погружены во всепоглощающую инаковость желания друг к другу, что остаются невосприимчивы к мужскому взгляду. Сколько бы мужчины на них не пялились, сила их лесбийского желания ниспровергает этот взгляд, лишает его власти. Это желание естественно как погода, оно может застать их где угодно, повсюду. Это желание набрасывает на женщин защитный покров, под которым они видят лишь друг друга. Лесбийское желание наделяет Вонку сверхчеловеческой силой открывать замки языком. Чем больше эти женщины ебутся, тем сильнее они становятся; кажется, что они, со своим вампирским акцентом и упругими пухлыми губками, будут править миром. Парни обращаются к ним «Лесбиянки», потому что не смеют произносить их имена.

* * *

4/10/10

Вздрагивая от пристального взгляда

Закончив сегодняшнюю утреннюю заметку о дивном лесбийском ниспровержении мужского взгляда, я наткнулась на этот отрывок из последнего романа Джонатана Франзена «Свобода»:

За этим последовала пауза – губы приоткрыты, в глазах нахальный вызов; Люси выжидала, как будет воспринято ее присутствие – драма ее личности. Как это водится среди подобных дамочек, она полагала свою провокацию необычайно оригинальной. Кацу доводилось слышать подобные заявления, практически дословно, уже сотни раз, и теперь ему было немного неловко, что он даже не может притвориться, будто шокирован, даже из жалости к мужественному маленькому эго Люси, охваченному неуверенностью, свойственной стареющим женщинам[2]2
  Пер. с англ. Д. Горяниной, В. Сергеевой.


[Закрыть].

Из-за того, что роман переключается между несколькими точками зрения, я подумывала о том, чтобы задать его студентам, но, прочтя отрывок выше, решила – да ни за какие ебаные коврижки. Жестокость и высокомерие франзеновского восприятия женщины – рецензент подчеркивает, что Кац как персонаж наиболее близок самому Франзену, – поразительны. Женщины средних лет – такая легкая добыча, они должны ходить, потупив очи долу и свесив головы от стыда за собственную никчемность.

Вот сентиментальный образ архетипической мудрой старухи – пусть он перебьет злобное франзеновское видение. С луной, кроликом и змеей она выглядит самодостаточной, не так ли? Если тебя ублажают такие милые зверьки, зачем нужны мужчины? Когда я разговариваю со «стареющими женщинами» – гетеросексуальными женщинами, а не дивными лесбиянками, – я слышу, что некоторым хочется оказаться вне этого взгляда. Некоторым вовсе не хочется очаровывать мужчин, и оттого они чувствуют себя сильными, освобожденными, они могут направить свою либидинальную энергию на другие цели. Я сама проходила через это: ни одно желание к мужчине не сравнится с уравновешенной и сильной Доди – с какими бы мужчинами я ни общалась, я чувствовала, что всё под контролем.

Но недавно, несмотря на свое намерение никогда больше этого не делать, я связалась с гетеросексуальным парнем. Поначалу всё было круто, но расстановка сил постепенно менялась, и однажды я почувствовала, что со мной общаются как с капризным ребенком. В какой-то момент он сказал мне не намекать на свои желания, а заявлять о них вслух; и, поскольку Кевин тоже просил меня об этом, я подумала, что он говорит дело – и действительно начала прямо просить чего хочу. Большую часть времени он просто говорил нет – безо всяких объяснений, просто нет – или же остроумно парировал. Когда я сказала, что мне не по нраву такие бесцеремонные отказы, мое поведение назвали «категоричным и монархическим». Чем чаще он обращался со мной как с ребенком, тем ребячливее я становилась, и в какой-то момент на меня нахлынула ярость, подарившая мне видение Старухи: это же пиздец! Я ушла – обратно к животным, Кевину и восхитительной квирности своего писательского/художественного мира.