Текст книги "Ариадна"

Дон Нигро
Ариадна

Один персонаж, АРИАДНА, девушка, которая обращается к зрителям, находясь на своем острове. Его роль выполняет пустая сцена.

АРИАДНА. Когда я была девчонкой, только мне хватало храбрости углубляться в Лабиринт на несколько поворотов, огибать несколько углов, а потом сердце начинало колотиться так сильно, что я не могла дышать. Приходилось поворачиваться и бежать к выходу. Я была самой смелой из всех детей, живущих во дворце. Мальчишки ненавидели меня за мою храбрость, но, конечно, я была смелой лишь в сравнении с ними. Потом я углублялась в Лабиринт чуть дальше. Какая-то его часть была темной, закрытой сверху, какая-то находилась под открытым небом. Над некоторыми коридорами тянулись виноградные лозы, стены были из кирпича и камня, из земли. Местами это была густая живая изгородь, сквозь которую виднелся другой коридор. Или возникала иллюзия, что ты его видишь. Когда я рассказала все Тезею, он нашел эту информацию очень полезной.

«Это хорошо, – сказал он, – потому что в изгороди можно прорубить лаз, а различие строительных материалов означает, что в Лабиринте есть ориентиры. Ориентиры определяют твое место в пространстве. Ориентиры складываются в карты, а карты – это путь к выходу из Лабиринта».

Но у меня оставались сомнения. Во-первых, ориентиры эти могли повторяться, то есть могло сложиться впечатление, что в этой части Лабиринта ты уже побывал, когда на самом деле таких мест могло быть пять или шесть сотен.

«Ориентиры могут оказаться ловушкой, – указала я. – Иногда неправильно вычерченная карта сбивает с пути даже сильнее, что отсутствие карты».

Но Тезей, пусть и старался запомнить все, что я ему говорила, моим мнением совершенно не интересовался.

«А что в центре Лабиринта?» – спросил он.

«Естественно, Минотавр, – ответила я. – Это все знают. Получеловек-полубык, рожденный моей матерью от быка, и когда ты его найдешь или он тебя найдет, он тебя сожрет, подведя черту под всеми твоими надеждами и триумфами. Это метафора для жизни, какой ты ее знаем».

«Метафоры – для мертвых идиотов», – отрезал Тезей.

Чувство юмора у него отсутствовало напрочь. Не знаю почему, но эту его особенность я находила привлекательной.

«Кто построил Лабиринт?» – спросил он.

«Дедал, разумеется», – ответила я, действительно потрясенная его невежеством. Но потом я поняла, что Тезей часто задавал вопросы, ответы на которые уже знал, с тем, чтобы посмотреть, говоришь ли ты правду, или чтобы побудить тебя сказать что-то еще, о чем он не спрашивал.

«Отведи меня к нему, прямо сейчас», – потребовал Тезей.

Ох, уж эти герои. Такие нетерпеливые. В мужчинах мне это нравится. Я пришла в восторг, когда он по какой-то причине выбрал меня своим гидом на Крите. Возможно, доверял мне, спасибо моей молодости и вроде бы невинному виду. Он слышал, я в этом уверена, что все критяне – лжецы, хотя правды в этом не больше, чем лжи, или лжи не больше, чем правды. Но я решила набить себе цену, хотя в этом как раз и не сильна.

«Извини, – говорю, – сегодня я занята».

«Совсем и нет, – покачал головой Тезей. – Ты отведешь меня к Дедалу. По двум причинам. Во-первых, тебе интересно, как я собираюсь убить Минотавра. А во-вторых, я тебе нравлюсь»

«Не уверена, что ты мне нравишься до такой степени, – солгала я. – Но мне интересно».

«Любопытство убило критянку, – усмехнулся Тезей. – Пошли».

И я пошла. Дедала мы нашли в его мастерской, на задворках дворца. Везде бродили кошки и куры, воняло ужасно. Как впрочем, и от самого Дедала.

«Я тебя ждал, – сказал он, с кустистыми бровями, грубым лицом, глазами демона. – Тебя интересует Лабиринт. Я строил его всю жизнь. В самом центре его есть комнаты, о которых я и думать забыл. Ничего полезного я тебе сказать не смогу».

«Мне нужна карта», – объяснил Тезей цель своего прихода.

«Не могу я дать тебе карту, – услышал он в ответ. – Путь по Лабиринту тебе придется искать самому. Если тебе нужна карта, выверчивай ее сам, на ходу».

«По крайней мере, скажи, где лучше войти в Лабиринт».

«Не имеет это никакого значения, – ответил Дедал, держа ежа за хвост и почесывая ему брюшко длинным, желтым ногтем. – Каждый вход не хуже и не лучше любого другого. Войти легко. Проблема – выйти. Если нам везет, мы умираем там же, где и родились, между ног хорошей женщины. А все остальное разве имеет значение?»

Я сразу поняла, что Тезею противен Дедал, как и все рассеянные и безалаберные люди, но при этом он зачарован и самим Дедалом, и всеми этими недостроенными странными механизмами, которые заполняли затянутую паутиной мастерскую, и его способностью принять муки творчества.

«Но шанс выйти из Лабиринта есть, – гнул свое Тезей. – Ты же вышел».

«Вышел? – переспросил Дедал. – Не могу утверждать, что мне удалось покинуть Лабиринт. Говорю это, не кривя душой. И ты сейчас дышишь воздухом Лабиринта. Потому что попадаешь в него, ступив на этот остров».

«Он не любит метафор, – встряла я. – Думает, что они – для мертвых идиотов».

«Я не всегда говорю метафорами, – покачал головой Дедал. – Если ты выйдешь из моей мастерской через черный ход, то попадешь в маленький сад, куда часто прихожу я, пытаясь построить солнечные часы, работающие и ночью, а в глубине сада есть еще одна деревянная дверь. Ведет она в тоннели и коридоры, связывающие дворец с Лабиринтом. Нет на этом острове ничего, что так или иначе не выводит в какой-нибудь проход Лабиринта. Поэтому, дети мои, это вам только кажется, что вы готовитесь войти в Лабиринт. Вы давно уже в нем. И никогда из него не выйдете».

«Я выйду», – возразил Тезей.

«Да, ты можешь отправиться в другое место, – кивнул Дедал. – Мы с сыном однажды попытались. Я построил крылья. Думал, что мы сможешь улететь. И крылья поднимали человека в воздух, если использовались правильно. Но мой мальчик решил подняться к самому солнцу, крылья расплавились, он упал в океан и утонул. После этого я поставил свою пару крыльев в сарай, что в саду. Теперь в них гнездятся голуби. Его призрак иногда приходит ко мне, роняя на пол донный ил, напоминая огромную, чудовищную птицу. Он приходит, чтобы напомнить – какая же это глупость, даже думать о том, что отсюда можно убежать. А теперь прошу меня извинить. Я работаю над машиной, которая будет делать мороженое из ушной серы».

И Дедал, волоча ноги, поплелся по темному коридору, уставленному незаконченными скульптурами, устройствами для взбивания яиц, корзинами с вонючими черепашьими панцирями.

«Рехнувшийся старый пердун», – прокомментировал Тезей, когда мы вышли из мастерской Дедала.

Конечно же, он грешил против истины, и мой давний друг Дедал таким не был, но к тому времени я так сильно влюбилась в Тезея, что поверила бы ему, скажи он, что Луна сделана из старых костей. Да, какая-то часть моего разума подавала сигналы тревоги, но на эту часть не обращаешь ровно никакого внимания, если безумно влюблена.

Тезей вдруг объявил, что у него дела, начал уходить, вернулся и поцеловал меня на прощание. Я чуть не умерла. А он ушел до того, как я очухалась. И меня еще окутывал любовный дурман, когда я осознала, что рядом стоит моя мать, которая, возможно, все видела. Но меня это совершенно не волновало: влюбленность застилала глаза.

«Я знаю, ты хочешь этого мужчину, Ариадна, – сказала она. – Но твоим ему не быть, потому что его разорвет на части и сожрет твой единоутробный брат».

«Разве мы не можем уговорить папулю заменить его кем-нибудь?» – спросила я.

«И кто, по-твоему, захочет занять его место? – полюбопытствовала она. – Глупцов среди критян нет».

«Но почему должно быть четырнадцать человек?» – искала я выход.

«Тринадцать – плохое число».

«Почему вообще кто-то должен туда идти?»

«Ариадна, – одернула меня мать, – если мы начнем руководствоваться здравым смыслом, цивилизация Крита, какой мы ее знаем, рухнет».

«Ты думала о цивилизации Крита, когда залезала в деревянную корову, чтобы бык смог тебя обрюхатить?»

«Нет, – ответила мать, – я думала о другом. Где бы найти такого же самца, сосредоточенного только на одном, но без копыт и не пускающего слюни».

«Мама, как ты могла это сделать?»

«Да какая разница, – ответила мать, – кого любить, грека, уроженца Крита, египтянина или домашнее животное? Я серьезно. Любовь – она и есть любовь».

«Но это ужасно», – воскликнула я.

«Любовь ужасна», – согласилась она.

«Твоя любовь – да».

«Ты можешь думать что угодно о моей любовной жизни, – заявила мать, – но не должна влюбляться в этого грека. Я такого просто не допущу. У меня разобьется сердце. Почему ты просто не можешь найти себе хорошего критянского юношу?»

«Не хочу я выходить за местного. Я люблю Тезея и собираюсь с ним переспать».

«Глупая девчонка, – покачала головой мать. – Это самый верный способ потерять его. И я не желаю, чтобы моя дочь стала шлюхой».

«Мама! – воскликнула я. – Ты сделала все, чтобы бык принял тебя за корову и покрыл, а я – шлюха?»

«Я была молодой и романтичной», – вздохнула моя мать.

«Романтичной? – переспросила я. – Ты дала жизнь чудовищу».

«Не смей так говорить о своем брате, – рассердилась она. – Да, он ест людей, но он по-прежнему мой сын. Так что держись подальше от этого грека, слышишь меня?»

«Я думаю, ты намерена приберечь его для себя».

«Знаешь, раз ты упомянула об этом, – сказала она, – он действительно, скорее, мой тип».

«Нет, мама, твой тип – бык», – напомнила я.

«С быком, кстати, я получила удовольствием, – мама мечтательно улыбнулась. – А потом мы его съели. И каким нежным было мясо. Так что с точки зрения Минотавра он просто возвращает людям должок».

Я решила, что говорить с матерью бесполезно и отправилась со своей просьбой к своему отцу, королю. Нашла его в мрачных покоях, где он пил и пытался научиться жонглировать, используя три обезьяньих черепа. Получалось у него не очень.

«Я спущусь вниз к мертвым. Я спущусь вниз к… Дерьмо! Опять уронил. От этих обезьяньих черепов никакого толка. Придется возвращаться к шарам».

«Папуля, ты опять говоришь сам с собой», – упрекнула его я.

«Правда? – удивился он. – Я сказал что-нибудь интересное?»

«Послушай, папуля, почему мы должны приносить жертву Минотавру каждый год?

«Потому что он очень рассердится, если не принесем. Ты видела мои шары?»

«Что?» – переспросила я.

«Мои шары. Я потерял мои шары. Это паршивые обезьяньи черепа не могут их заменить».

«Но почему мы должны скармливать ему греков?» – задала я еще один вопрос.

«На финикиян у него аллергия. От ливийцев пучит живот. Зато афиняне у нас в долгу. И расплачиваются с нами человеческой плотью, потому что она дешева. Политика – ничего больше».

«А что случится, если мы перестанем отправлять жертв в Лабиринт?» – гнула я свое.

«Не знаю, – честно признал мой отец, – и совершенно не хочу узнать. А теперь мне надо найти Дедала, чтобы он сделал мне новый комплект шаров».

С тем он и ушел, что-то бормоча себе под нос. Он действительно не в себе после устроенного моей матерью с быком, хотя она говорит, что он был таким и раньше. Нынче он утешается вином, жонглированием и танцовщицами с длинными, черными волосами и очень черными глазами.

«Я спущусь вниз к мертвым, – напевал он, сдвигая заднюю стенку стенного шкафа и исчезая в потайном ходе. – Я спущусь вниз к мертвым».

Я села и заплакала. Через какое-то время подошла моя сестра Федра, очень красивая, но какая-то странная. Тогда я еще не могла понять, что с ней не так.

«Все вздыхаешь о своем греке? – спросила она. – Послушай, сестра, фокус в том, чтобы не увлечься эмоционально. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. Поучись вязать крючком. Поиграй на духовом инструменте. Нарисуй свою собаку. Собери коллекцию песчаных крабов. Мужчины – это отбросы. Забудь их. Они того не стоят. Все мужчины заслуживают быть съеденными. Просто живи своей жизнью».

«Я знаю, что ты, вероятно, права, – ответила я. – Но ничего не могу с собой поделать. Продолжаю надеяться, хотя все говорит об обратном, что когда-нибудь один из них покажет себя неким подобием достойного человеческого существа».

«Если кто-нибудь и покажет, ты умрешь от скуки», – усмехнулась Федра.

«Ничего не могу с собой поделать, – повторила я. – Я его люблю».

«Ты пожалеешь», – предрекла мне Федра.

Она не ошиблась. Думаю, я даже тогда знала, что она права. Но заблудилась в своем личном лабиринте. Тут же пошла к Тезею. Разлука с ним вызывала физическую боль. Я знала, что охвачена каким-то жутким безумием, но не могла ему противостоять.

Обегала весь дворец, но так и не нашла своего любимого. Зато нашла еще одну греческую жертву, очаровательное юное существо по имени Мелисса.

«Не видела Тезея?» – спросила ее.

«Ты тоже в него влюблена, – вздохнула она. – Мы все такие. Все жертвы. Даже овцы в него влюблены. Я давно его не видела, но он придет. Скоро нам всем входить в Лабиринт».

«Как ты стала жертвой?» – спросила я.

«Вызвалась добровольно. У нас дома быть избранной – большая честь. Мне повезло, что я вошла в число жертв».

«И ты действительно в это веришь?»

«Скорее да, чем нет, – ответила Мелисса. – Я стараюсь об этом не думать. От таких мыслей на лице появляются морщины».

«А мне кажется, несколько морщин – не такая высокая цена за использование мозгов по прямому назначению».

Она посмотрела на меня, как раненая лань.

«А вот хамить не обязательно. Ты – принцесса. Часто тебе приходилось пускать в ход мозги?»

«Это правда, – согласилась я. – Извини. Просто не могу поверить, что такая красотка, как ты, добровольно согласилась быть съеденной».

«Съеденной? – удивилась она. – Меня съедят?»

«А ты как думала?»

«Я думала, что войду в Лабиринт, а потом, в какой-то момент меня, возможно, убьют, но ничего не слышала о том, что еще и съедят. Как я понимаю, это случится после убийства»

«Думаю, во время», – уточнила я.

Новость добавила морщин на ее лице. Стыдно сказать, но меня это порадовало.

«Мне все равно, – заявила она. – С Тезеем я пойду куда угодно. Я в него верю. Тезей не допустит, чтобы с нами что-то случилось. Он – мой герой».

С этим я спорить не собиралась, он был и моим героем. Но куда он подевался? В конце концов, я его нашла. Он сидел на обрыве, наблюдая за пролетающими чайками.

«Вот ты где. И что ты тут делаешь?»

«Смотрю на чаек», – ответил он.

«Ты не из тех, кто сидит и смотрит на птиц. Или ты не знаешь, что вам скоро входить в Лабиринт?»

«Я готов».

«Нет, послушай меня, – взмолилась я. – Ты должен немедленно покинуть остров. Сбежать, пока есть время. И возьми меня с собой».

«Хорошо, – кивнул он. – Но сначала я должен разобраться с Минотавром».

«Ты не сможешь, – я покачала головой. – Он слишком силен для тебя. Порвет на части и сожрет».

«Мне уже приходилось иметь дело с чудовищами, – ответил Тезей. – Именно так я добился уважения в обществе. И потом, Минотавр – не чудовище. Чудовище – Лабиринт».

«И что ты собираешься делать? – спросила я. – У тебя есть план?»

«У меня всегда есть план. И ты поможешь мне с его воплощением в жизнь».

«Конечно, – согласилась я. – Я сделаю, что угодно».

«Отлично, – кивнул он. – Мне нужна такая, как ты. А теперь слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты вернулась к Дедалу и выведала у него как можно больше информации о Лабиринте».

«Но мы только что были у него. Ты сказал, что он – рехнувшийся старый пердун».

«Он – рехнувшийся старый пердун, – подтвердил Тезей, – но знает о Лабиринте больше других. Выведай у него все, что только можно. Не отступайся. Продолжай задавать вопросы, пока он не скажет правду».

«Но что я должна у него выведать?» – спросила я.

«Ты не узнаешь, пока он не скажет тебе», – ответил Тезей.

«Мне кажется, что это потеря времени, – я покачала головой. – А его и так осталось слишком…

Но тут он накрыл мой рот своим, повалил на траву у края обрыва, его руки заметались по моему телу, срывая с меня одежду, и вскоре он уже занимался со мной любовью под открытым небом, над нами летали чайки, моя голова моталась из стороны в сторону, пятки упирались в траву, тогда как греческий герой методично долбил меня до тех пор, пока я не закричала, падая, падая в свой Лабиринт, содрогаясь всем телом, потеряв связь с реальностью. Открыв глаза, я увидела, что лежу голая на заросшем травой краю обрыва, Тезей стоит надо мной, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, а над его головой кружат чайки.

«Поднимайся, поднимайся. Нет времени».

«Мы убегаем с острова?»

«Сначала ты идешь к Дедалу и выведываешь у него все, что возможно, – ответил Тезей. – Потом я убиваю Минотавра, женюсь на тебе и привожу в Афины, как свою царицу. Идет?»

«Идет», – ответила я. Чувствовала себя неуютно, лежа голой на холодной траве, и потом, вот глупость, пыталась прикрыться, одновременно собирая одежду. Ничего не соображала.

«Тогда одевайся и в путь. Где у вас держат масло для готовки?»

«Масло для готовки? – удивилась я. – Зачем оно тебе? Хочешь поджарить омлет?»

«Просто скажи мне, где оно хранится», – рявкнул он. Разом перестроился на деловой лад.

«В кладовой слева от кухни».

«Отлично, – кивнул он. – И теперь иди. И поторопись».

Я подошла к нему, чтобы поцеловаться на прощание. Поцеловал он меня небрежно, занятый совсем другими мыслями, а его сильные руки подтолкнули меня по направлению к мастерской. «Греки, – подумала я, – такие странные». Но я словно пребывала во сне, блуждая в лабиринте любовного рабства. Неслась к мастерской Дедала, но думать могла только о том, что произошло на обрыве, да еще о сильном теле Тезея, пожираемом моим единоутробным братом.

Дедала я застала за изучением какого-то египетского текста с картинками звезд, крабов, маленьких собак, нищих и обнаженных женщин. Текст показался мне очень необычным, но не было у меня времени думать о нем.

«Так-так, – покивал Дедал, пока я пыталась отдышаться. – Я думал, ты со своим другом, этим греческим змеенышем».

«Он не змееныш, – возразила я. – Он – очень храбрый герой».

«Все греки – лжецы».

«Все критяне – лжецы», – поправила я его.

«Но ты – критянка. И как мне верить тому, что ты говоришь?»

«Я лишь хочу узнать, зачем ты построил Лабиринт?»

«Чтобы уберечь нас от Минотавра, а Минотавра – от нас, – ответил он. – Ты это знаешь. Он, в конце концов, твой брат».

«Единоутробный брат. Я его никогда не видела».

«Ты его как раз видела, – не согласился Дедал. – Когда ты была совсем маленькой, до того, как он стал опасен, и напоминал бычка, он очень осторожно возил тебя на спине. В те счастливые дни он был так привязан к тебя, а ты – к нему».

«Я этого не помню», – но в темном углу моего разума открылась маленькая дверь.

«Потом во дворце начали исчезать домашние животные, а в его комнате слуги находили горки костей. Твой отец испугался, что Минотавр рехнется и сожрет тебя, и поручил мне построить для него темницу».

«Но почему ты построил Лабиринт?» – спросила я.

– «Увидел его в одном из кошмарных снов, – ответил Дедал. Мне часто снились кошмары с бесконечными проходами, длинными, с многочисленными поворотами коридорами, комнатами, ведущими в другие комнаты. Я уверен, такие кошмары снились и небе».

«Нет, никогда».

«Что ж, ты счастливее меня, но мне повезло в том, что я получил возможность построить зеркальное отражение собственных кошмаров и заставить другое существо жить там до конца своих дней. Бедняга».

«Как ты можешь жалеть его, если он пожирает всех, кто ступит на его территорию?» – возмутилась я.

«Ты уверена?»

«Они заходят в Лабиринт, но никогда не возвращаются, – напомнила я.

«Но мы не знаем, а вдруг они до сих пор бродят там? Нам известно только одно: тот, кто входит в Лабиринт, из него не выходит. В этом сомнений нет никаких. В Лабиринте любой видит зеркальные отражения себя, множество лиц и тел, которые могут быть как его, так и не его. В Лабиринте слышится смех, лежат там и горки костей. Некоторым, возможно, удается избегать Минотавра долгие годы, прежде чем он их выслеживает. Это большая ошибка, предполагать, как делает твой вероломный греческий любовник, что Лабиринт может быть постигнут человеческим существом, поскольку сделан человеческими рукам и целей человека. Это не тот случай, когда строящийся объект ограничен только тем, что вкладывает в него строитель. Как только началось строительство Лабиринта, он обрел собственную жизнь, стал совсем не тем, каким я его себе представлял, и теперь даже я понятия не имею, что сделал. И если бы я вошел в него, то заплутал бы точно так же, как и ты. Ясно только одно: если ты входишь в Лабиринт, то обязательно в нем остаешься. Вопрос только в какой части Лабиринта тебе предстоит блуждать, и зависит это от времени, воли случая и, в какой-то степени, от тебя. Где-то Лабиринт прошлого, где-то – Лабиринт будущего, а наш разум – это машина времени. Мы следуем за нитью самосознания по тоннелям и коридорам к моменту создания и к моменту уничтожения, что, на самом деле, один и тот же момент. Кстати, о нити. Держи».

Он протянул мне клубок ниток.

«Что это?» – спросила я.

«Мое изобретение», – ответил он, словно эти его слова что-то объясняли.

«Клубок ниток?»

«У него есть некоторые интересные особенности. Во-первых, нить эта никогда не закончится».

«Не нужны мне нитки. Спасибо».

«Нет, нет, возьми. Вдруг пригодится. Если клубок останется у меня, я его куда-нибудь засуну, и он потеряется. А где твоя сестра?»

«Моя сестра?» – переспросила я, все более убеждаясь, что в отношении Дедала Тезей не ошибся. Старик точно рехнулся.

«Неважно, – отмахнулся Дедал. – Ты скоро все узнаешь. Предательство, предательство. Твой отец так ревновал к существу, которое вынашивала твоя мать. Все ненавидят сотворение. Но одержимость вполне естественна для одержимого, законы логики для него не действуют, ему комфортно в созданном им самим лабиринте одержимости. Дедал создатель. Ариадна святая. Тезей жестокий. И само существо, то самое, что находится в центре Лабиринта, совсем не оно – главная тайна Лабиринта, а сооружение, в котором это существо заточено. Создателя всегда проклинают. Гн зря же мне однажды приснилось, как рявкнула на меня Афродита: «ВЗЯТЬ ЕГО!»

Последнее он выкрикнул, испугав меня, а потом внезапно зажал мне рот большой, грубой рукой и склонил набок кудлатую голову. Я слышала какие-то странные царапание и постукивание в подсобке и курлыканье голубей.

«Что это?» – спросила я, отрывая его пальцы от моего лица.

«Возможно, крысы, – пожал плечами Дедал. – Одна тут особенно огромная, постоянно скребется в ларе с зерном. Послушай».

Я прислушалась, и звуки эти напоминали биение крыльев, то ли огромной бабочки, то ли летучей мыши. В ужасе я подняла голову и увидела пролетевшую мимо нас громадную тень.

«Что это было?» – прошептала я, прижимаясь к Дедалу.

«Твой дружок. А я все думал, что он замыслил?»

«Это ты о чем?»

«Он украл мои крылья, – ответил Дедал. – Подослал тебя, чтобы ты меня отвлекла, прокрался в подсобку и вытащил мои крылья из ларя с зерном».

«Зачем ему понадобились твои крылья? – спросила я. – Он собрался сбежать?»

«Некоторые пытаются развязать узел, – ответил Дедал. – Другие просто разрубают его».

Прежде чем я осмыслила его слова, раздался леденящий кровь крик, откуда-то неподалеку.

«Жертв отправили в Лабиринт, – объяснил Дедал. – Похоже, твой брат нашел, как минимум, одну из них».

Я побежала со всех ног. Думала только о том, чтобы остановить это безумие до того, как всех их убьют. Когда добралась до входа, через который жертвы традиционно входили в Лабиринт, моя мать перехватила меня.

«А вот и ты. Ты пропустила церемонию проводов жертв. И одного не было. Твоего приятеля Тезея. Он так и не появился. Отец отправил людей, чтобы они его отыскали. Далеко он уйти не мог».

«Он не сбежит», – вступилась за него я.

«Бедное дитя, – вздохнула моя мать. – Тебе пора привыкать, что мужчины будут разочаровывать тебя. Поэтому я отдаю предпочтение домашним животным. Из Лабиринта уже доносились крики. Похоже, твой брат начал знакомство с гостями».

И в этот самый момент донесся новый жуткий крик, Голос я узнала: кричала моя бедная, глупая, очаровательная Мелисса.

«Держи, – сказала я матери. – Не выпускай из рук».

Сунула ей волшебный клубок ниток, которые дал мне Дедал, завязала свободный конец на запястье и вбежала в Лабиринт, под крики матери, требующей, чтобы я вернулась. Я не знала, что собиралась сделать. Просто не могла стоять снаружи и слушать, как мой брат пожирает Мелиссу и остальных. А может, хотела быть в Лабиринте, когда мой любимый Тезей выйдет на бой с Минотавром, ибо по-прежнему верила, что мой герой меня не подведет. Я бежала на крики, бежала, бежала и бежала, не знаю, как долго. Количество кричавших голосов уменьшалось, зато оставшиеся кричали все громче и громче, и я знала, что почти у цели, хотя и опасалась, что опоздаю. Я обогнула очередной угол, споткнулась о человеческую грудную клетку, упала, вскочила, огляделась и поняла, что нахожусь в большой, под открытым небом, камере ужасов.

Запах стоял тошнотворный, как на бойне. Везде валялись тела и части тел, головы и руки, оторванные от торсов, все выглядело совершенно нереальным, но я знала, что это останки тех, кто только что вошел в Лабиринт или многих из них. В один из углов забилась моя подруга Мелисса, обнаженная, залитая кровью других жертв, но, похоже, целая и невредимая. Во всяком случае, пока. Чудовище, согласно легенде, оставляло самую красивую девушку напоследок, чтобы утолить свою похоть, прежде чем сожрать ее. Она смеялась и плакала, потому что разум покинул ее. Ужасы, которые ей пришлось лицезреть, сделали свое черное дело. И тут же я увидела само чудовище, выходящее из-под виноградных лоз, затенявших часть открытого пространства. Гигантская бычья голова, груди и руки мужчины, волосатые ноги, копыта, хвост и массивный бычий орган. Таким стал мой единоутробный брат, игравший со мной, когда я была совсем маленькой, Минотавр.

«Отпусти ее, – попросила я. – Не причиняй ей боль. Пожалуйста, не причиняй ей боль».

Чудовище взревело, и я и испугалось, что ничего не осталось в нем от Минотавра моего детства. Оно посмотрело на меня. Его черные бездонные глаза впились в мои, и оно двинулось на меня. Я пятилась, пока не оказалась между ним и попеременно рыдающей и хохочущей Мелиссой. Минотавр остановился в каких-то шести футах от меня, и его пасть зашевелилась, пытаясь вымолвить полузабытые слова.

«Ариадна?»

«Да».

Чудовище смотрело на меня.

«Почему ты здесь?»

«Пришла, чтобы спасти подругу. Пожалуйста, отпусти ее. Ради меня. Ты уже убил всех остальных. Неужели ты не можешь сохранить жизнь бедной девушку? Ради меня?»

Минотавр продолжал смотреть на меня. К запаху бойни примешивался другой запах, более приятный, мускусный, знакомый с детства. На мгновение мне показалось, что чудовище мне улыбнулось, но, полной уверенности не было.

«Столько лет! Столько лет жуткого одиночества в этом месте, а теперь ты приходишь не для того, чтобы повидаться со мной, а чтобы спасти эту жалкую, никчемную маленькую шлюху».

«Она – человеческое существо».

«Что ж, а я – нет», – прорычал Минотавр.

«Ты только наполовину человек, – напомнила я. – Она – моя подруга».

Минотавр вроде бы задумался.

«В этом году они уже прислали на одного меньше. Я насчитал семь женщин, эта последняя, ты не в счет, и шесть мужчин, которых я убил. Где седьмой мужчина?»

«Я не знаю», – ответила я.

«Ты лжешь, – не поверил мне Минотавр. – Ты мне лжешь».

«Я действительно не знаю, где он. Как ты мог? Как ты мог так поступить с невинными людьми? Чем они заслужили такое отношение?»

«Чем они заслужили? – проревел Минотавр. – А чем заслужил все это я? Это невыразимое одиночество, эту крайнюю деградацию, этот голод, постоянно меня терзающий? Целый год я питаюсь только крысами, а когда они присылают мне четырнадцать аппетитных молодых людей, голод и злость всегда берут верх над одиночеством, и я сжираю их. Я всегда пытаюсь оставить одну, для компании, но к тому времени она обычно не расположена к разговорам. Выродкам скотного двора богатая любовная жизнь не светит».

«Если здесь так ужасно, почему ты просто не попытаешься выйти?» – спросила я.

«Выхода отсюда нет», – отрезал Минотавр.

«Разумеется, есть, – не согласилась я. – Раз есть вход, есть и выход.

И я непроизвольно глянула на нитку, завязанную на запястье.

«Нет, – стоял на своем Минотавр. – Ты просто не понимаешь, что это за место».

«Может, ты просто боишься уйти, – предположила я. – Может, ты просто убедил себя, что выхода нет, поскольку снаружи такой же Лабиринт, как и здесь?»

Он долго смотрел на меня. И я вдруг поняла, какие прекрасные у него глаза.

«Мне все-таки придется тебя съесть».

«Не должен ты есть людей! – воскликнула я. – Это несправедливо!»

«Я думаю, справедливо. Люди едят быков».

«Ты – не бык, – напомнила я. – Ты – мой брат».

«Я – наполовину бык, – уточнил он. – Может, мне следует съесть только половину тебя. Какая у тебя лучше?»

«По-моему, это не смешно», – фыркнула я.

«Послушай, – продолжил он, – в Лабиринте есть определенные правила. Сначала я поиграю с твоей душой. Потом стану насиловать снова и снова. И ты будешь мне очень нравиться. Но через какое-то время ты начнешь действовать мне на нервы, поэтому мне придется убить тебя и съесть. Мне проще съесть тебя сразу».

«Я думаю, это ужасно, есть свою сестру, – указала я. – Особенно, если она тебе нравится».

«Мне нравятся только голые женщины. Раздевайся!»

«Но я – твоя сестра! – воскликнула я. – Ты пел мне песенки, чтобы я быстрее засыпала».

«Тогда ты была меньше, – сказал он. – И, должен признать, ты мне нравишься. Ты не в таком ужасе, как та, что скулит в углу. Раньше мне нравилось наблюдать за страданиями, но теперь это в прошлом. Теперь я убиваю, чтобы избавить от страданий. И я гораздо лучше приспособился к этой жизни. Смирился с тем, что я – чудовище. Что ж, сейчас узнаю, какова на вкус единоутробная сестра.

Минотавр двинулся ко мне, Мелисса начала кричать. Я попятилась, обняла ее. И тут услышала над головой хлопанье гигантских крыльев. Странная тень заслонила солнце.

«Это еще что?» – спросил Минотавр.

«Это Смерть, – ответила я. – Смерть пришла по твою душу».

В этот момент Тезей, пролетая над нами на старых, изъеденных молью крыльях Дедала, вылил на голову Минотавра бадью масла для готовки.

«Что это за дерьмо? – воскликнул тот. – Это масло? Почему Смерть срет маслом мне на голову? И почему ее рот в огне?»

Тут я увидела, что у Тезея в зубах зажат горящий факел, который он и сбросил на голову Минотавру. Факел ударился о его лицо, и масло вспыхнуло.

Объятый пламенем Минотавр заметался, ревел от боли, ударялся о стены, отлетал от них. И все запахи перекрыла вонь горящей плоти. Я потащила Мелиссу за собой и, сматывая нить, переходила из коридора в коридор. Мелисса то смеялась, то плакала, напрочь лишившись разума. Рев и стенания Минотавра затихали, наконец, смолкли полностью. Я обогнула очередной угол и вышла в свет. Обняла Мелиссу и заплакала. Мои мать и отец подскочили ко мне, начали обнимать и целовать, но тут я провалилась в темноту.