Текст книги "Бен Палестрина: два монолога / Ben Palestrina: Two monologues"

Дон Нигро
Бен Палестрина: два монолога

Don Nigro

Ben Palestrina: Two monologues/2022

Перевел с английского Виктор Вебер

* * *

1. Палимпсест

«Вместо того, чтобы создавать целые объекты и ждать, пока время или обстоятельства превратят их во фрагменты, допустим, я просто конструирую их, как фрагменты, с самого начала, выдавая за найденные части ранее полностью законченных объектов, которых на самом деле никогда не существовало? Затем создаю воображаемый объект целиком и разбиваю на фрагменты, осознанно, только иначе, чтобы получились совсем иные фрагменты, пусть в чем-то и наслаивающиеся на первым набор фрагментов? Предположим, я создаю переработанный текст, в чем-то другой, потом делю на отрывки так, что некоторые из них несовместимы с более ранними отрывками? И, допустим, продолжаю этот процесс, создавая новые целые из различных сочетаний отрывков? Создавая все более сложные неразрешимые загадки для какого-нибудь будущего марсианского литературного археолога? Что тогда? Разве не этим занимался Бог? Да и вообще, это куда как интереснее, чем просто ковырять в носу. Или оказаться взаперти на чердаке Бога, среди множества забытых им вещей».

«Оккультные записные книжки» Н. Дж. Драго.

«Палимпсест/Palimpsest/2014». Бен Палестрина рассуждает о том, что жизнь похожа на палимпсест, и сквозь каждый новый слой то тут, то там проступают более ранние слои, которые никуда не деваются, навечно остаются с тобой.

Один персонаж, БЕН, мужчина за шестьдесят, говорит с нами из своего кабинета, поздним вечером. Вокруг него, по большей части, темнота.

(БЕН, мужчина за шестьдесят, говорит с нами из своего кабинета, поздним вечером).

БЕН. Палимпсест. Лист старого пергамента. Темные надписи, наполовину исчезнувшие, отчасти скрытые более поздними надписями. Порванные билборды, выцветшие от дождей лица, выглядывающие в прорехи. В моей голове прошлое, прежние возлюбленные соприкасаются друг с дружкой. Что остается от одной возлюбленной, переходит в следующую.

Любовь – это коллаж, сделанный из любимых ранее, палимпсест, образы прежних возлюбленных видны сквозь последующие, создавая неожиданные сочетания, обретая неожиданное значение.

Ты говоришь женщине то, что ранее говорил другим. Поначалу даже не осознаешь этого. Понимаешь, по прошествии времени, что каждая новая возлюбленная – мозаика, собранная из фрагментов бывших возлюбленных.

Ты сам – величина постоянная. Твоя боль. Твоя проекция женского архетипа в психике мужчины на очередную девушку. Но на самом деле все это время ты был один. По большей части ты один, находясь с той, кого любишь.

Но нет возможности вернуться в прежнее состояние заблуждения. Вуаль рвется, как только поднимается. Накинуть ее уже невозможно. Увиденное тобой более не становится невидимым. И эта реальность не имеет никакого отношения к тому, что ты хочешь или любишь.

Три часа утра, новогодняя ночь, и я веду автомобиль сквозь пургу. Рядом сидит моя подруга. Очень темно и холодно, и снег бьет по ветровому стеклу сбоку, пулеметными пулями. Плохо видно, что впереди, а дорога становится все более скользкой, корочка льда формируется под свежевыпавшим снегом.

Долгая поездка сквозь безжалостную белизну – откровение для мексиканской девушки[1]1
  Речь о Тато Александер/Tato Alexander (р. 1987) – мексиканской актрисе, режиссеру, переводчице.


[Закрыть]. Ей двадцать шесть лет, она очень красивая, умная, нежная, веселая, и она абсолютно заворожена снегом.

«Я никогда такого не видела, – говорит она. – То есть я видела снег, в Нью-Йорке, но никогда не ехала в автомобиле в буран, в такой темноте. И это прекрасно». Она наблюдает, загипнотизированная, тогда как я пытаюсь удержать автомобиль на дороге, ее молодая жизнь в моих руках.

Аналогия – это ключ, к мысли и сотворению. Мы открываем через ассоциативный процесс: одно приводит на ум что-то еще, и так мы начинаем верить, будто что-то понимаем, характеризуем это, дает название.

Посредством зачастую случайного соседства фрагментов мы открываем аналогии и узнаем то, о чем даже не подозревали. Вот почему мы тасуем карты.

Уильям Берроуз писал под три работающих радиоприемника, настроенных на три разные радиостанции. Это и есть ассоциативный метод.

При этом, по мере того, как человек становится старше, систематическое чтение позволяет следовать по едва заметным тропам сквозь лабиринт от одной странной книге к другой, не менее странной, эхо детских открытий и неожиданных новых, эти вроде бы случайные сопоставления приводят к возникновению новых троп, по которым ты следуешь, пока тебя не находят мертвым под американским лавром, обглоданных лесными существами, которых ты ранее кормил.

Небо странного пурпурно-розового оттенка, никогда не виденного мной ранее, и фонари, которые мы проезжаемся, создают вокруг нас белесый туман снега. Сне на земле девственно белый, чистейший, незапятнанный. Мы едем сквозь буран. Я крепко держусь за руль, вглядываюсь в темноту, пытаюсь удержать автомобиль на дороге. «Это так прекрасно, – вновь говорит она. – Совсем как сон». По мере того, как становишься старше и старше, все начинает казаться с ном, за исключением снов. Сны кажутся реальностью.

«Так ты верующий? – спрашивает она. – Ты веришь в Бога? Или во что-нибудь?»

«Но натуре я неверующий, – говорю я. – Не религиозный человек. Но меня тянет к мистикам, даосизму и буддизму, иногда я чувствую, что вокруг гораздо больше того, что мы видим и ощущаем. Но я не думаю, что во что-то верю. Хотя меня тянет к анимизму. Склоняюсь к тому, что все вокруг живое. Но точно не знаю. Когда я пишу, я верю в то, во что верят мои персонажи, пока я в них. Но не потом».

«Я верю в призраков, – говорит она. – Думаю, что призраки вокруг нас».

Я думаю о Мактаггарте, который всегда отдавал честь кошкам на улице и верил, будто доказал, что время – иллюзия, а истинная реальность – энергия бессмертных любящих душ.

Мы едем сквозь снег. Я искоса смотрю на ее лицо. Она смотрит в окно. Прекрасная, как девушка с картины Вермеера. Темнота вокруг нас. Мы движемся сквозь темноту к забвению.

Я везу ее в аэропорт, чтобы она смогла провести первый день нового года с тем, кого любит. Потом сквозь снег поеду домой.

Палимпсест. На мгновение я на связи с тем, что чувствовал в других жизнях. С женщинами, которых любил. Некоторые уже умерли. Слои, наложенные на слои. Падает снег. Вокруг нас призраки. Мы движемся среди них в молчании, как во сне.

(Свет меркнет и гаснет полностью).

2. Вечера под Киевом

«Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовищ влетела в божью церковь».

Николай Гоголь, «Вий».

«Вечера под Киевом/Evenings Near Kiev/ 2014». Бен Палестрина один, в пустом доме, трагические события в Киеве вызвали мысли о Гоголе, его жизни и произведениях. Свободный поток сознания.

Один персонаж, БЕН, мужчина за шестьдесят. Говорит с нами из своего кабинета, поздним вечером. Вокруг него, по большей части, темнота.

(БЕН, мужчина за шестьдесят, говорит из своего кабинета, поздним вечером, окруженный темнотой).

БЕН. Сегодня столкновения на улицах Киева, горят люди. И весь вечер Гоголь нашептывает мне в темноте. Справа от него деревянный стол, на котором старый фонарь и толстая пачка исписанных листов – рукопись романа. Слева – старая «пузатая» печка. За спиной – старое, треснувшее зеркало. Грязное окно. Л

...

конец ознакомительного фрагмента