Текст книги "Капоне / Capone"

Дон Нигро
Капоне

Don Nigro

Capone/2000

Перевел с английского Виктор Вебер

* * *

(Свет падает на АЛЬ КАПОНЕ, в халате и шлепанцах. ОН в своем доме в Палм-Айленд, штат Флорида. Возможно, 1948 г. Крепкий, внушительного вида мужчина).

КАПОНЕ. Вот я и сказал ей: «Сладенькая, у тебя отличный зад», – и сказал это, как комплимент. Откуда я мог знать, что этот сукин сын приходился ей братом? Он и порезал мне лицо острым столовым ножом. Вот откуда у меня эти шрамы. Счастливчик Лучано сказал, что я должен извиниться, я так и сделал. Такая чертовщина. Парень режет мне лицо, как салями, я извиняюсь. Это была проверка. Джонни Торрио оставлял деньги на столе, чтобы посмотреть, что мы сделаем. Большинство мальчишек их брали. Я – нет. Все – проверка. Джонни не пил, не курил, не ругался, не бегал за юбками. Был настоящем джентльменом. Его застрелили на газах у жены. Он был мне, как отец. Мой настоящий отец был брадобреем из Неаполя. Никогда не ударил меня. Говорил со мной. Священник кладет соль тебе в рот, чтобы отогнать демонов. «Черная Рука» похищала людей на улице и убивала, если не получала выкуп. «Глубокоуважаемый сэр», – писали они. Черные поля листов. Кинжалы и черепа. Мы все их ненавидели. Все добропорядочные люди их ненавидели. На Малберри-бэнд царили совсем другие порядки. Я говорю о Красном Крюке. Бруклин. Вонь канала Гованус заставила бы плакать горгулью. Рельсы высоко над землей, на уровне школьного окна. Влюбился в ту девочку, но ей было тринадцать, а ее родители сказали, что я – гангстер, вот я и женился на Мэй, хотя она была ирландкой. Что делал этот Максвигген вместе с этим чертовым О’Доннелсом? Разрезал их чуть ли не пополам. Чертовы глупые картошкоеды[1]1
  Картошкоеды/potato eaters – пренебрежительное прозвище ирландцев.


[Закрыть]. Ирландцы-пожарные стояли и смотрели, как горит мой бордель. Жалели воду. Почему бы тебе не пустить струю, Аль? А ведь большинство хаживало туда? Говорят, что сифилис – это плохо, но я не знаю. Что-то зудит в мозгу, как молодая шлюха, которую ты не можешь выбросить из головы. Что-то там капает, как текущий кран. Трупы плавают в зеленой жиже, плещущейся у берега. Чайки и гниющие водоросли. Перевозка спиртного из Нью-Йорка ночью мимо песчаных дюн. Пеликаны летят, пересекая луну, как на картине. Кто-то играет на аккордеоне. Сестра с повязкой на глаза. Выстрелил Перотте в живот. Сколько же из него вылилось крови. Просто жуть.

Поехал в Чикаго с сорока долларами в кармане. Второго такого города в мире нет. Можно подкупить кого угодно, и трахнуть кого угодно, и из всей страны мертвецы там с самой активной гражданской позицией. И это город рабочих людей. Даже у сутенеров был профсоюз. И вот чему я научился в Чикаго: политика – это бизнес, бизнес – это насилие, насилие – это коррупция, а коррупция – это Бог. Впрочем, все это я узнал, считая трупы в канале Гованус. Но все, чему ты учишься, это то, что ты уже знаешь. Вот почему образование – это прекрасно, хотя образованные люди обычно идиоты. Кларенс Дарроу, бывало, сидел и пил с Карузо в кафе «Колосимо». Большой Джим собирал деньги для Майкла Кенны и Джона Коглина, двух самых продажных членов городского совета с тех пор, как из свиней начали делать ветчину. Влюбился в певичку по имени Уинтер. Бросил жену. Любовь – это прекрасно. Фрэнки Йель пустил ему пулю в затылок. Фрэнки был калабрийским могильщиком, но самым большим преступником в Чикаго был Большой Билл Томпсон, который также занимал пост мэра. За два бакса Большой Билл Томпсон мог собирать твоих «голубков» в бутылку. Уоррен Гардинг высказал правильную идею: возвращение к нормальности. Нормальность – это постоянное воровство. Чтобы получить голоса ирландцев, Большой Билл сказал им, что располагает неопровержимыми доказательствами намерения короля Англии захватить Чикаго. Я не знаю, что могло потребоваться королю Англии в Чикаго, разве что сутенер. Может, он хотел, чтобы его «голубков» собрали в бутылку. Как можно было отличить чикагского судью от шлюхи? Было такое, что шлюха не стала бы делать за деньги. Суешь судье несколько тысяч, и он делает все, что ты пожелаешь. Траханье в «Синем гусе». Девушка-подросток с ложкой на шее, чтобы засыпать кокаин ей в нос. Мне нравятся звуки, которые издает женщина, когда получает удовольствие. Для меня это как прекрасная музыка. Религиозное таинство, как опера. Опера – удивительное изобретение. «Паяцы». «Сицилийская вечерня». У меня была целая стопка виниловых пластинок. Через оперу Бог говорит с нами. Через оперу и обнаженных женщин. Только не называйте меня сутенером. Этот сукин сын, чертов священник, сжег мой бордель. Газеты обвинили меня, но я его не сжигал. Я его купил. В этом проблема с религиозными людьми. У них нет моральных принципов.

В клубе «Четыре двойки» проститутка стоила два бакса. За пять можно было посмотреть, как две шлюхи ублажают друг дружку. Мы называли это цирком. Я люблю шоу-бизнес. Но ничто не может сравниться с запахом соуса для спагетти в доме. Однажды я приготовил репортерам соус для спагетти, надев поверх костюма большой розовый фартук. Что-то ест мой мозг. Я это буквально слышу. Соус из моллюсков для лингвини. Джонни Торрио пришлось увезти маму обратно в Италию, чтобы я смог установить контроль над рэкетом. Семья – это важно. Мой брат Винченцо во времена «сухого закона» был шерифом в Небраске, еще раньше взяв фамилию Харт. Я сам продавал подержанную мебель. Так вот, Джонни однажды идет следом за женой, несет продукты. Спагетти, помидоры, все такое. Синий «кадиллак» огибает угол. Останавливается, из него вылезают Хайми Вайс и Багз Моран, оба с обрезами. Дважды стреляют в него. А когда он, крича, падает на тротуар, подходят и стреляют еще раз. Он предпочитал вести переговоры, а у меня никогда не было времени на такую муть. Бла-бла-бла. А потом этот гребанный судья направляет армию свободных от службы копов в Цицеро и убивает моего брата, его расстреляли из пулемета прямо на улице. Красавчик Фрэнк, в жизни никому не причинил вреда, а его убили, как оленя. Все меняется после того, как ты видишь своего брата в гробу, отделанном серебряными пластинами. У этого безумного О’Баниона был цветочный магазин. Там его и убили. Последним выстрелом прострелили голову. Виски братьев Генна воняло крылами. Я ненавижу крыс. Крысы сводят меня с ума. Крысы в моей голове, жрут мой мозг. Лингвини с соусом из моллюсков. О’Банион, застреленный в цветочном магазине, пять пуль в живот, одна – в глаз. Бедного Томми нашли сброшенным в колодец, головой вниз. Вода воняла, только поэтому его и нашли. Хайми Вайса застрелили на железнодорожных путях. Теперь называй меня змеем, сукин ты сын. Тысяча гребаных выстрелов в Готорне. А чего ожидал этот глупый сукин сын? Я встал. Рио уложил меня на землю. Лежите, босс. Это ловушка. Тысяча выстрелов. Как в гребаном тире. Они превратили в пармезан невинную семью в автомобиле, который проезжал мимо. Я оплатил их больничные счета. Десять тысяч баксов. Всегда стараюсь все делать правильно.

Джонни объявил бы перемирие и предложил обговорить все за равиоли, но я полагаю, если человек обзывает тебя змеем, пора заказывать ему гребаный могильный камень. Считал это гражданским долгом. Я поставлял им спиртное и помогал бороться с преступностью, убирая преступников с улиц. И все пили. Репортеры пили. Копы пили. Гребаные политики пили так, словно сомневались в приходе завтрашнего утра. И для некоторых оно не приходило. Я верю в демократию. Думаю, это величайшая форма государства. Лучший способ выиграть выборы – скинуть всех демократов в подвал и выбить из них все дерьмо. Я всю жизнь был республиканцем, и горжусь этим. В Чикаго у нас были самые разные кандидаты, все республиканцы. Из республиканцев получаются самые лучшие преступники, потому что они выглядят такими добропорядочными, когда целуют тебе зад. Говард назвал меня сутенером, вот я и выстрелил ему в лицо. Мертвый, он распластался на полу с растянутым в улыбке ртом. Остальные залезли под стойку бара, вероятно, собирали рассыпавшиеся монеты. Спиртное мы держали в подвале городской мэрии. Гребаному мэру я дал пинка на лестнице у мэрии. Копы просто наблюдали. Быть американцем – это счастье.

Вот мы и созвали эту мирную конференцию. В отеле «Шерман», через улицу от Управления полиции. Большой Билл Томпсон, Гузик, Ломбардо, Багз Моран, Драччи, Джек Зута. Большой Билл возглавил экспедицию по поимке лазающей по деревьям рыбы. Звезда крысиного шоу, на сцене с клеткой, полной крыс и наблюдающий, как они жрут друг друга, словно свора ирландцев-левшей. Просил своих избирателей сжечь все книги, написанные на английском. Он был идиотом, но нам приходилось давать ему взятки, потому что давали все прочие. Ванна, полная денег. Мы все напились и пели песни. Мы собирались пристрелить тебя множество раз, говорит Багз, но всегда видели тебя с другой женщиной и не думали, что ты достоин того, чтобы ради тебя убивать и женщину. Очень веселый парень, этот Багз. Разделили город. Какое-то время это работало. Потом Тони Грека увезли на автомобильную прогулку. Нашли его в морозильнике, превращенного в гребаную сосульку. Коп застрелил Драччи на заднем сидении патрульного автомобиля. Упс! Мой револьвер, похоже, выпал из кобуры, случайно выстрелил и пуля попала ему в рот. Копы не такие тупые, как республиканцы. Они устроили вечеринку для политиков на реке, столько дерьма собралось в одном месте, и кораблик пошел ко дну. Большой Билл доплыл до берега с крысами. Жабы утонули. Но все приносит деньги. Монополия. Фальшивые акции. Подоходный налог. Дерьмо. Тот еще парень по имени Элмер. Если у тебя итальянская фамилия, а кожа смуглая, ты преступник. А парня с синими глазами, который забирает твои деньги, называют банкиром. В моем офисе три портрета: Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн и Большой Билл Томпсон, звезда крысиного шоу. Я думал, это смешно, но шутки никто не понял.

Но мы иной раз и развлекались. Я дирижировал «Рапсодией в стиле блюз» Гершвина в «Метрополе» после матча-реванша Демпси-Танни. Клуб «Коттон». Толстяк Уоллер. Университет дешевой музыки Капоне. Что было, то было. Договорные поединки, особенно, боксерские. Лучшие из таких боев, которые я видел, были договорными. И пока я фотографировался с Джеком Шарки, какой-то гребаный спортивный журналист украл драгоценности моей жены. Деймон Раньон. Какой лжец. Спросите моего друга, Джейка Лингла, который уже мертвый репортер, и я называю это хорошими новостями. Джейк был хороший парень, но он был продажным, как и все репортеры. Умер в конце тоннеля с сигарой в зубах и программкой скачек в руке. Гребаный хорек. С бриллиантом в пряжке ремня. Продажный, как никто. Каждую шлюху пытался трахнуть тремя разными способами одновременно. Но сделал это не я. Я ловил рыбу во Флориде. В прямом смысле этого слова. Сделал это Багз Моран. Если бы я совершил хотя бы половину убийств, которые мне приписывают, монахини пришли бы давным-давно, чтобы утащить меня в ад. И этот сукин сын Билли Воскресенье был паршивым игроком. Не мог попасть по крученому мячу. Никогда не доверяй человеку, который лжет ради денег. Не верите мне – спросите моего адвоката.

Сначала я доверял Джеку Макгерну, прозванному Автомат, но он был психопатом. Макгерн – ирландский псевдоним, под которым он выходил на ринг, а в действительности он был Гелотти. Играл в гольф в Барнхэм-Вуде со стариной Джеком-Автоматом. Четверо мертвецов из города, каждый и десятицентовиком в руке. Никто не мог понять, что это означает, но я знал. Когда они убили отца Макгерна, у него в руке был зажат десятицентовик. У Джека был взрывной характер и долгая память, но обращаться с клюшками для гольфа этот парень умел. Я, Макгерн, Грязный Палец Гузик и Глазастый Банджо, превосходный телохранитель. Выглядел, как жаба, не было на моей памяти более раздражающего сукиного сына. Мне потребовалось время, но я поймал на крючок всех. Следовало пойти в рыбаки. Макгерт крутил сальто и ходил на руках. Мы играли в чехарду и жмурки. Глазастого Банджо раз сто стукнули по ушам, но он так никого и не поймал. Зато слышать стал плохо. Меня это ужасно бесило. Однажды назвал меня лжецом, потому что подумал, будто я сказал, что его мать трахалась с лошадьми. Я достал пистолет из моей сумки для гольфа и сунул ему в глотку, но мальчишка, который нес клюшки, расплакался, вот я его и отпустил. Однажды я взял мою сумку для гольфа, из нее выпал пистолет, выстрелил, и пуля попала мне в пах. Остальные попали на землю. Гольф куда опаснее бутлеггерства. И я уже выздоравливал, когда официантка плеснула горячим кофе мне на промежность. Я чуть не застрелил ее на месте, но она была такой красивой, что я решил проявить великодушие и просто трахнул ее. Сладкие шестнадцать лет. Оргии в гольф-клубе. Словно картинки из ада. Я знаю, в аду играют в гольф. Хорошие были времена.

Моя версия – нельзя контролировать человека, крича на него. Он просто возненавидит тебя. Что надо делать, как это внимательно посмотреть на него, попытаться понять чего он хочет, каким он хочет видеть себя, а потом позволить ему все это получить. Он будет испытывать невероятное облегчение от того, что ты не отрезал ему яйца и не оторвал голову, чтобы сыграть ее в боулинг, и сделает для тебя все. Видите ли, страх – это не то, чего ты хочешь. Страх – это инструмент, который ты пускаешь в дело, чтобы добиться желаемого, но страх – он как твой член, который работает лучше, если не используешь его постоянно. Конечно, время от времени совсем неплохо отрезать кому-то голову, чтобы преподать наглядный урок, но что тебе нужно, так это верность. Как в том случае, когда они разобрались с Фрэнки Йелем за убийство Джимми Файлса. Я тогда уехал на рыбалку, а потом собирался на обед, вот и захватил с собой футляр для виолончели, с автоматами и обеденными тарелками с золотой каемкой. Фрэнки останавливается на светофоре. Сорок четвертая улица, Бруклин, он за рулем красивого красного «линкольна». Смотрит в зеркало заднего обзора и видит подкатывающий большой черный «бьюик», в котором сидят Скализе, Ансельми, Джек-Автомат и Киллер Берк. У него возникает обоснованное подозрение, что они здесь не для того, чтобы поздороваться. Автомобиль у него бронированный, а вот окна – нет. Туповатый сукин сын. И эта семья, которая направлялась на бар-мицву, оглядывается и видит, как красный «линкольн» Фрэнки Йеля врезается в ограждение. Фрэнки вываливается из кабины, напоминая кусок швейцарского сыра в кетчупе. Его жена потом зарабатывала на жизнь, ремонтируя старую одежду. Бруклин. Скучаю по нему.

Прокурор сказал, что итальянцы – преступники по природе. Жестокие, тупые, бесчестные. Не знаю, слышал ли он о Леонардо, Данте, Верди, Микеланджело. Сам был глупым, трахающим овец шведом. Эти люди ничего не знают и о тефтелях. Они платили моему брату Гарту за охрану Калвина Кулиджа в Южной Дакоте, когда тот ходил с индейскими перьями на голове. Брат Аля Капоне охранял президента США, и никто не знал. Как я понимаю, не было моего брата на его регистрационных карточках. Этот швед хранил все, что знал, на регистрационных карточках. Следовало перерезать ему горло регистрационной карточкой. Гузик жил буквально в двух шагах от этого четырехглазого шведского членососа. Их собаки, должно быть, по очереди трахали друг дружку, совсем как в период выборов в Чикаго. Бомба в хлебнице. Бум! Разрывные пули в головах. Председатель комиссии по преступности пришел ко мне и попросил обеспечить порядок, чтобы они могли провести спокойные выборы. Всегда готов внести свою лепту. Снегопад загасил фитиль, но я был настоящим мэром Чикаго. Великая американская история успеха. Оторвать голову шефу полиции. Чикаго-Хейтс. Сидит в своей гостиной, читает комиксы, ба-бах, нет головы. Кувалдой по игральным автоматам. Десятицентовки сыплются дождем. Дети собирают с пола и монетки, и кусочки мозгов. Нельзя не любить Чикаго. Но федералы – что слон. Движутся медленно, но говна все больше. Федералы – черви, жрущие мой мозг, Маленькие людишки, вроде гномом, в толстых очках, сидящие в маленьких кабинетиках и перелистывающие старые бухгалтерские книги, заляпанные кровью. Они съели моего брата Ральфа. Лучшие хот-доги в мире на шестидневной велосипедной гонке. Макгерну они нравились. Багз Моран заплатил братьям Гузенбергам, чтобы убрать Джека. Напали на него в телефонной будке. Изрешетили пулями. Подумали, что он мертв. Но старина Джек – что Франкенштейн. Его можно убить, но он продолжает появляться в следующих фильмах. Давай доберемся до них всех в их гребаном гараже, Аль, говорит он. Но я тогда ничего об этом не знал. Я был в Майами, осматривал плантацию кокосовых пальм.

День святого Валентина. Холодный. Ветреный. Утром мороз под восемь градусов. Макгерн трахал свою подружку, Луизу. Уиллер, Берк, Скализе, Ансельмо украли где-то патрульный автомобиль и полицейскую форму. Пурпурная банда была на стреме. В гараже находились братья Гузенберги, Вайншенк, Качеллек, Хейер, Мей и Швиммер, доктор-окулист с красной гвоздикой. Немецкую овчарку привязали к трубе. Всех выстроили у стены, оружие у них отобрали. Никаких проблем не возникло. Они подумали, что это полицейский рейд. Собака выла. Удачливый сукин сын Багз, как всегда, опоздал, увидел патрульный автомобиль и смылся. Во Фрэнки Гузенберга всадили двадцать три пули, настоящие полицейские спросили его, кто в тебя стрелял, Фрэнки? Кто? «Некто, – отвечает он. – Никто в меня не стрелял». Двадцать две пули. Должно быть, случайно подстрелили на охоте. Пять человек лежали в гараже с простреленными головами, везде кровь, разлетевшиеся мозги, все делали фотографии. Немецкая овчарка, все еще привязанная, сошла с ума, бросалась на людей, рычала и скалила зубы. Никто не решался к ней подойти. Копы собирались ее пристрелить, но кто-то все-таки отвязал. Псина пулей вылетела на улицу. Я люблю собак. Собаки – хорошие люди. О’Рурк, пройдя по гаражу, сказал, что на ботинках у него теперь больше мозгов, чем в голове. В его случае это была чистая правда. «Так убивает только Капоне», – сказал О’Рурк. Но я был во Флориде, ловил рыбу. Они попытались взвалить вину на Макгерна, но тот женил на своем белокуром «алиби». Вот такой День святого Валентина получил Багз от Аля. Нужно любить свою работу, чтобы делать ее хорошо.

Но потом пошли слухи, что Скализе и Ансельми хотят наладить контакт с Джузеппе Гуинтой, поэтому мы с Фрэнки Рио разыграли спектакль. Мы повздорили, я позволил ему ударить себя в лицо и выглядело все очень похожим на правду. На следующий день Скализе и Ансельмо пришли к Фрэнки, предложив покончить со мной. Мы устроили большой банкет в «Хэммонде». Все напились. Их привязали к стульям, вроде бы ради смеха, а потом я размозжил им головы бейсбольной битой. В те дни удар у меня был отменный. Я мог бы стать вторым Бейбом Рутом. Вот тут парни в Нью-Йорке начали тревожиться, а не выхожу ли я из-под контроля. Из-за гаража с покрытым мозгами полом, и моих попыток улучшить удар по мячу с помощью голов этих двух сицилийских козлов, они назначили большой сбор в Атлантик-Сити. Так собрались все. Счастливчик Лучано, Голландец Шульц, Альберт Анастасия, человек с действительно добрым сердцем. Лепке. Лански. И Джонни Торрио, который, к моему изумлению, еще не умер. Они хотели отодвинуть меня в сторону, поставить его во главе все гребаной национальной организации. И эта хрень, жрущая мой мозг. Вот я и заплатил двум копам в Филадельфии, чтобы они арестовали меня. Подумал, что тюрьма – самое безопасное место, но, клянусь Богом, в Филадельфии действительно нужно кого-то подкупить, чтобы тебя арестовали. А стейк с сыром там очень хороший, и я его рекомендую, хотя капля жира убивает костюм из материала в тонкую полоску. Филадельфия – не самый плохой вариант, если альтернатива – лежать в придорожной канаве с дыркой в голове и отрезанным членом.

Хочу упомянуть и Элиота Несса, который прослушивал телефон моего брата. Несс был пьяницей, фамилию получил в честь женщины-писательницы, которую звали Джордж. Посмотрите, кто пришел, сказали шлюхи «Уютного уголка». Гузик в отеле «Вабаш». Несс на гребаном телеграфном столбе. Что слышно от Щеголя? Десятитонный грузовик с гребаным тараном едет к винокурне. Мы называли его искусственным членом Элиота Несса. Всегда принимает позу, как гребаный магазинный манекен на обложке журнала «Тайм», места, где появлялось великое множество других преступников, сутенеров и убийц, и еще будет появляться. Гребаный шериф спустил мои часы в унитаз. Доносчиков в тюрьме, как тараканов. У О’Хары был механический заяц, которого мы использовали на собачьих бегах, так он мог срать бриллиантами. Но у всех были слабости. Фред боялся тараканов. Вот его и посадили в камеру, которая кишела этими большими, толстыми тараканами, и он сидел в ней, пока не сказал, что даст на меня показания. Черт, он дал бы показания на Ширли Темпл, лишь бы выбраться, на хрен, из этой камеры, полной тараканов. И я с моей Суповой кухней Аля Капоне. Во время Великой депрессии я накормил больше людей, чем все эти богатые свиньи вместе взятые. Это факт. Вы можете об этом прочитать. Лучшая мясная подлива, которую я пробовал в жизни. Назвать меня рептилией перед всеми этими производителями корсетов. В 1930 году я вошел в число десяти самых выдающихся личностей этого мира. Линдберг, Герберт Гувер, Генри Форд, Эйнштейн, Муссолини, Ганди и я. Люди меня любили. Я был как Флоренс Найтингейл, только с автоматом и лазаньей.

Вот я обращаюсь к этому ирландскому парню, чтобы он написал историю моей жизни, чтобы опровергнуть всю ту ложь, которая распространялась обо мне, а официант приносит этот гребаный поддельный пармезан, который воняет так, словно бык насрал на него. Официанту повезло, что я не выковырял ему глаза суповой ложкой. Гребаный паршивый сыр. Где только этот парень взял его, опозорив меня перед четырехглазым ирландским биографом. Я пытаюсь быть цивилизованным человеком, но никогда не приносите итальянцу плохой сыр. Вы знаете, что Мюррей-Горбун был валлийцем? С каких это пор валлиец стал мафиози? Единственный валлийский гангстер, живший на этой земле. Не то, чтобы я предосудительно отношусь к валлийцам. Для меня все равны – ирландцы, евреи, черные. Мне без разницы. Это Америка. Я могу работать с кем угодно. Кроме сицилийцев, они гребаные лунатики. Но я нанимал сицилийцев, чтобы о них ни говорили, из них получаются отличные убийцы. Разумеется, иной раз приходилось вправить им мозги бейсбольной битой, но все-таки нельзя сказать, что я не давал им шанса. В Америке каждый должен получить свой шанс, независимо от того, откуда они приехали, и кто они. Только не приносите мне этот гребаный вонючий сыр.

Итак, Элиот Несс, подглядывающий в окна, подслушивающий у замочных скважин, гоняющийся за бочками с пивом по всему Чикаго и называющий меня Щеголем, как будто что-то обо мне знает, заявляет, что нашел бомбу под капотом своего автомобиля. Лично я думаю, что она сам подложил ее туда. Этот человек любил внимание общества, как свинья любит грязь. Подкупить гребаных присяжных. Пошел на бейсбольную игру с Макгерном, так меня освистали и прогнали прочь бойскауты. Гребаные бойскауты. Я бы мог пришить всех этих мальчишек, но решил, что у них всех есть матери. И зачем? Ради рулеточного колеса и игры в кости. Какая, на хрен, игра в кости? На моем суде я наслаждался, играя в прятки в федеральном здании, которое выглядело настоящим лабиринтом. Как жизнь, или как женщина. Дождь, как из ведра. Незаконное владение. Сучил ногами, словно крутил швейную машинку. Эдвард Г. Робинсон приходил на суд, чтобы изучать меня. Мой адвокат приводил букмекеров, чтобы доказать, что я проигрывал все свои деньги. Деймон Раньон покатывался от смеха, находил такое столь забавным. Маленький писучий хорек. С другой стороны, забавный парень. Потом мой адвокат, этот классик, защищает меня перед присяжными, рассказывая им о Пунических войнах. Гребаных Пунических войнах. Мой адвокат, которому я плачу достаточно денег, чтобы накормить половину Неаполя, стоит и говорит по латыни, обращаясь к старым протестантским фермерам и поедателям бобов. «Карфаген должен быть разрушен, – говорит он. – Мой клиент – Карфаген, – говорит он. – А прокуроры – Катон». О чем он, твою мать говорит? На кого, твою мать, это должно произвести впечатление? И прокуроры говорят присяжным, что я – не Робин гуд. Нет, и я не гребаный брат Тук, и я не гребаная фея Динь-Динь. Да что такое с этими юристами? Они все чокнутые? Я думал, что я на своем суде, а проснулся в гребаной сказке. Я не знаю, какое отношения имеют Робин Гуд и Пунические войны к моему подоходному налогу или что происходит в этом дурдоме. Может, мне кто-то объяснит, почему я – преступник, а адвокаты, политики, банкиры и генералы могут врать, красть и убивать каждый гребаный день их жизни и выходить сухими из воды. Или мое настоящее преступление в том, что я – уродливый итальянский мальчишка из Бруклина? Самое большое преступление, совершенное мною в том, что я продавал людям пиво. Каждый гребаный человек в этом зале суда хоть раз в жизни пил мое пиво, за исключением тех, кто пьет только вино лягушатников. И за это я получил одиннадцать лет тюрьмы. Карфаген должен быть разрушен. Иисус гребаный Христос.

Чикагская тюрьма была не такой и плохой. Мне давали там масло. Масло и хлеб, тушеную печень. Бон Бон Аллегретти приводил мне множество проституток. Потом меня перевели в Атланту. Где теперь девки и выпивка, толстяк? Кричащие, невежественные чурбаны. Обувная фабрика восемь часов в день. Начальник тюрьмы не разрешил мне получить фотографии, которые прислала мне жена. Тупые зажравшиеся подонки. Аль Капоне – гребаный сапожник в Атланте. Персиковый коблер. Белый порошок, запрятанный в теннисных мячах. Вскрываешь теннисный мяч, и вылетают белые птицы. И они резали Бога и готовили из него тефтели. К тому времени все были в бегах. Диллинджер выкрасил брови черным, но его все равно достали, когда он выходил из кинотеатра. В Алькатрасе заключенные регулярно сходили с ума. Один парень раздобыл топор и принялся отрубать себе пальцы. Я, и Келли-Автомат, и двести убийц. Это был университет Ада. Остров Пеликанов. Они перепечатывали все адресованные нам письма, чтобы я не мог уловить аромат моей жены. Каждый день я ходил к Пуссифуту, начальнику тюрьмы. Он был здесь, как бог, и всегда говорил «нет». Закладывал рубашки в отжимной каток, закладывал и закладывал. Какой-то говнюк бросил в меня скамью, и меня посадили в карцер. Аль Капоне и его оркестр. Я играл на банджо. Келли-Автомат – на барабанах. Я переключился на мандолину, но этот сукин сын чуть не оглушил меня своим саксофоном, вот я и решил посмотреть, как глубоко можно засунуть саксофон ему в зад. По ночам я укрывался одеялом с головой и плакал. Ковбои восемь раз вонзили мне в спину ножницы из парикмахерской. Лукаса на шесть месяцев упекли в одиночную камеру, он сошел ума. Не удивительно. Страшила Карпис трахал Ма Баркер. Трехпалому Белому перерезали горло. Иногда мне все это снится. Свежая итальянская колбаса. Посмотрите на их лица через дверной глазок. На кухне мне стало дурно. Блевотина на полу. Черви в голове. Парез.

Мой сын навестил меня в Алькатрасе. Я пытался быть хорошим отцом, но кто знает, как это делается? Теперь он вырос. Хороший парень. Учился в Нотр-Даме с богатыми молодыми людьми. Я, меня посадили в камеру с Чокнутым Джейнуэем, который в свое время наводил ужас на Озаркский край. Вот уж кто был настоящим психом. Однажды сунул руку в ночной горшок и швырнул меня пригоршню дерьма. И что, в подобным обстоятельствах, должен делать джентльмен, спрашиваю я вас? Я сунул руку в свой горшок, и началась эпическая говняная битва. Говно было повсюду. Он смеялся Этот парень был безумцем. Потом и я начал смеяться. Мы оба были безумцами, почему нет? Я думаю, возможно мозги Чокнутого Карло тоже что-то жрало, мы в каком-то смысле видели это друг в друге, и каждый словно нашел давно потерянного брата, вы понимаете, о чем я? Ладно, возможно, вам следовало это увидеть. Но я знаю, что швыряние говна в Карла Джейнуэя стало для меня лучшей забавой с тех пор, как мне перестали водить проституток. Но это встревожило начальника тюрьмы, и он сказал, что меня выпустят, если я соглашусь дать показания на Джонни Торрио, который до сих пор не умер. Я поговорил о этом с Богом, и тихий голос в моей голове сказал, что мои показания ничего не изменят. В итоге я двенадцать дней говорил о том, как Уильям Рэндольф Херст подставил меня на корабле, потому что именно он убил того парня пианолой, а потом велел Джеку Демпси отвезти в пляжный домик, где меня заставили наблюдать за непотребными половыми актами, сказав: «Стой и смотри, если не хочешь, чтобы тебе понадобился персональный спаситель», – вот я стоял и смотрел, тогда как остальные сели или легли, но такова история всей моей жизни. Что-то я сказал и про Джонни Торрио, но, поскольку в моих словах уже никто не находил здравого смысла, использовать мои показания против Джонни не смогли, хотя его все равно отправили в Ливенворт, пустив слух, что именно я его сдал, но на самом деле я его не сдавал. Он был джентльменом из Уайт-Плейнс, а я – мальчишкой, который не брал денег. И какое-то время я жил в аду, бросаясь дерьмом в Карла Джейнуэя. Да о чем мы говорим? Значения это не имеет.

Когда меня выпустили, озеро замерло, стоял туман, летали пеликаны и чайки. Пролечившись от малярии на Кавказе, я отошел от дел и поселился во Флориде, где мне принадлежала говняная фабрика и учил борзых мастерить стулья. Играл в пинокль с мальчишками. Думаю, эти ублюдки жульничали, по полной уверенности не было, потому что что в голове мозг превратился в желе. Так кто у нас умник? А? Кто умник? Мой лучший телохранитель – фокстерьер. У меня прекрасные внуки. Мне нравится покупать им подарки. Сегодня мы читали книжку о двух гиппопотамах, которую я нашел очень хорошей.

Багс Моран в итоге добрался до Джека Макгерна, застрелил его в боулинге на следующий день после Дня святого Валентина, привязал к пальцу ноги листок со стихотворением о том, что он, по крайней мере, не остался без штанов. Фрэнку Нитти пуля попала в шею, но он выжил, правда, потом сам вышиб себе мозги. Фрэнк всегда говорил, если ты хочешь, чтобы работу сделали правильно, сделай все сам. Федералы сказали, что он это заслужил, но никто ничего не заслуживает. Все продажные. Все лживые. Законопослушных нет. Элиот Несс хотел стать гребаной кинозвездой. Я более честный, чем большинство людей, которым вы отдаете честь. Вы думаете, парень, который управляет вашим банком, не преступник? Он вам улыбается, но берет ваши деньги, так? И ведет себя так, будто делает вам большое одолжение. Корнелиус Вандербильт приезжал ко мне однажды, такой высокородный и могущественный. Я говорю, вы живете на Пятой авеню и плавает не большой гребаной яхте, тогда как миллионы людей спят на скамьях и живут в лачугах. Но кто вы, черт побери, такой, чтобы смотреть на меня сверху вниз? Это я приехал к вам? И что есть гребаный подоходный налог, как не узаконенное ограбление? Ты не платишь – ты идешь в тюрьму. Это вымогательство. Парни, которые грабят банк, бедные преступники. Парни, которые руководят банком, богатые преступники. Разница в том, что бедные отправляются в тюрьму. А богатым оружие не нужно, потому что люди настолько глупы, что сами приходят к ним и выстраиваются в очередь, чтобы они взяли их деньги.