Текст книги "C Запада на Восток. Или дневник терпевшего туриста"

13 сентября

Успев ещё вчера заселиться в один из местных хостелов, я понял, что всё было не так уж и плохо. Проспав где-то пять или шесть часов, я проснулся около десяти утра по московскому времени. С каждым днём мой недосып только и делал, что крепчал, не хуже старческого маразма после крепкого инсульта. Хозяин хостела, в котором я имел честь поселиться в Екатеринбурге, отметил, что когда в квартиру заселяется много людей, то он готовит оладьи на завтрак. Мне повезло – это был именно тот самый день для завтраков. С учетом того, что вокруг была уборка, моё пробуждение получилось весьма своеобразным. Администратор хостела был родом с Чукотки, поэтому всю ночь в помещении стоял лютый дубак и были открыты настежь все форточки. При заселении он мне сказал, что если какой-нибудь тип в черте города начнёт «качать права» передо мной, то надо сразу же бить прямым ударом в область переносицы. «Кругом одно быдло и наркоманы, – сказал он, – Ты вот съезди по Золотому кольцу, кругом сплошная нищета и алкаши.» – добавил мой лаконичный и опытный собеседник. Его мнение казалось мне четким и ясным. Это был мужчина на вид лет сорока. В своё время он много колесил по свету, и никогда не понимал, почему никто не может открыть нормальный хостел. В итоге он открыл свой. Так началось его предпринимательство. Такие дела.

В дом приехали родители хозяина. Собственно говоря, они уборкой и занимались, пока я приходил в себя и глотал обезболивающее. Мне в очередной раз удалось успокоить свою челюсть медикаментозно. «Пройдёт; ещё пара таблеток и всё пройдёт», – надеялся я. Семья хозяина была тоже непростой. Бабушка, с которой я разговорился во время завтрака, рассказала мне, что прожила всю свою жизнь на Чукотке. Так и не посмотрела бабушка на Москву. Я так и не понял, хотела она мир повидать или нет, но говорила она про это весьма с досадой. «Муж не любил никуда ездить, а куда я без него, да и за детьми смотреть, куда тут поедешь?» – говорила она. Теперь была старость. «Видимо, в другой раз», – злорадно и немного, наверное, цинично ответил я. Семья перебралась лет пятнадцать назад в пригород Екатеринбурга, где их предки жили до переселения. Вот так и живём.

Как я понял, в квартире ещё тусовался брат хозяина. Имени его я не помню. В силу своего крупного телосложения, хозяин выглядел чуть старше. Брату было около тридцати пяти. Так вот, у брата была жена. У жены был приличный фонарь под глазом. Блядь. Сколько же я выдумывал сценариев получения этого фонаря. Эта женщина была одета в платье провинциального стиля и с покорным, немножко пустым взглядом ходила по квартире, изображая какую-то деятельность. Брат хозяина периодически обнимал её и улыбался. Улыбались все. Наверное, жена просто упала. Все падают лицами на лестницах, никто никогда не грубит пьяным мужьям…

Семья уходила прогуляться по центру города, пока погода располагала. Я с трудом жевал оладьи со сгущенкой, вспоминая приятные моменты, когда аппетитные блины с беконом и картофелем не были чем-то недосягаемым. Я вспомнил тот момент, когда отлучился из ресторана на десять минут и купил себе сочный блин за два часа до моего отправления в Москву. Ох уж эта твёрдая пища.

Я принял ещё обезболивающее. Трижды я выходил из дома и возвращался назад, так как что-то всегда забывал. В последний раз мне удалось взять всё необходимое, и к обеду выход из уютных апартаментов увенчался успехом.

Потом был автовокзал. На автовокзале был рынок, где торговали муторным, деревенским шмотьём. Всё как надо – это провинция. Такое ощущение, что режиссер Балабанов, Царство ему небесное, мог снять сцену из первого «Брата» на этом рынке прямо сейчас. Я старался не привлекать к себе ничьего внимания. Это будет моей привычкой на ближайшие недели. По совету хозяина, я нашёл себе нужный автобус и поехал за город, к пограничному столбу между номинальным концом Европы и началом Азии. Это интересно. Какие-то жители средней Азии забили под завязку автобус какой-то бытовой хуйнёй. Кондуктор потребовал дополнительную плату за этот багаж. Все попытки «нормально договориться» были тщетны. Эта ситуация длилась какое-то время. Мы выехали с опозданием в десять минут. Это было много. Кондуктор была не в настроении. Парочка из этой компании целовалась сзади меня с многозначительным причмокиванием. Ёбаные хачи, блядь! Боже, храни нашу многонациональную родину. Вспоминая обидчика, я был готов убивать. Челюсть болела.

День стоял солнечный. Спустя час мы подъехали к моей остановке. Около этого монумента не было никаких станций, и меня высадили прямо на оживлённой трассе. Я не спеша прошёл километр по пыльной дороге. Огромный высоты столб разделял материк на две части. Всё было запечатлено на камеру. Оказывается, Екатеринбург находился уже в Азии. Первоуральск – вот он! Самый первый город Европы! Нет, ну, я бы посоветовал властям инвестировать в новый проект российского «гетто» – туризма. Иностранцам было бы интересно остаться без денег где-нибудь в Первоуральске с пробитой головой, например, во время матчей Чемпионата мира 2018? Европа у своих истоков.

Судя по указателю на местности, мне оставалось порядка семи тысяч километров дороги до финальной точки. Славно. Не очень-то и долго, да и не очень-то и хочется…

Я осмотрел всё, что было нужно. Спустя час после высадки я вернулся на трассу. Я пропустил один автобус, который равнодушно не остановился без остановочного пункта. Пришлось ловить попутку. Передо мной и двумя тётками среднего возраста остановилась женщина, которая любезно предложила довезти нас до города за определённую сумму. В беседах «за жизнь» мы выяснили, что самое важное в жизни – это семья, а не путешествия, гульба с разбоем и прочие прелести бытия. Оказалось, что я дурак, и совсем ничего не понимаю в свои щенячьи года. Спорить не стал. Со временем это надоедает даже таким максималистам, как я. Да и о чем здесь может идти речь, когда ты разговариваешь с сорокалетней женщиной на «Ладе»?

С началом окраин Екатеринбурга мне, с явной долей презрения, показали местное «Рублевское шоссе», и позднее, целый цыганский квартал при въезде в город. Затем нас высадили. Женщина получила с пассажиров деньги и умчалась в туман.

Дело плавно шло к вечеру. Я собрался забраться в хвалёную высотку Екатеринбурга – бизнес-центр «Высоцкий». Миня говорил мне, что ума не приложит, почему выбрали такое название.

С Дмитрием Минкиным, или же просто Миней, мы знакомы с первого класса. Сколько было выпито и прожито за это время! Пятнадцать зим? Как-то пару лет назад Миня влюбился. Ну, вы же все знаете, как это бывает в первый раз? Даже я знаю – грубовато. Лично я очно узнал об этом ещё в начале десятых:

«Я не был доволен собой. Утром я собирался отправиться в Петербург, ведь у моей Оленьки был день рождения и нужно было поздравлять её. Мы так редко виделись с ней из-за этой любви на расстоянии. Я очень хотел поздравить её. Мы же образцовая пара – иррациональный трудяга и весьма рациональный бездельник, где я был последним. Последнее время мы много и по пустякам ругались. У людей это называется бытовухой, если я правильно понял.

Я ехал домой после тренировки, параллельно разговаривая по телефону. Автобус ответственно освещал августовскую темноту. Я спокойно сидел на заднем ряду. В моих чёрных штанах лежал толстый чёрный кошелёк, наполненный всякими билетами, видами на жительство и различным старым антиквариатом из прошлого. В нём даже лежала памятка по сборке винтовки «МР-512.» Откуда такая привязанность к вещам? Не знаю. Давно нужно было повыкидывать и половину содержимого. Может быть, стоит ходить и вовсе без кошелька? Деньги всё равно в нём никогда не задерживались, да и откуда им было взяться?

Автобус остановился около пятиметровой гориллы, сделанной из покрышек. Финны любят такое искусство. Собственно говоря, где бы ей ещё находиться, если не около здания биологического университета? Горилла весьма гармонично дополняла местный пустырь. Она будто бы охраняла это постоянное интровертное безразличие на лицах людей.

Это была моя остановка. Мне не оставалось ничего, кроме как выйти. Уставшей походкой я не спеша прошёл мимо этой гордой инсталляции. Укорачивая путь по протоптанной тропинке, о которой могли знать исключительно местные, я почти уже был дома. Я раздумывал о завтрашней дороге и Оле. Ведь мы образцовая пара. Она ещё любила нести какую-то хуйню про какую-то свадьбу:

– Милый мой, – начинала она, – если не собираешься на мне жениться через три года, то просто уходи, ты понял?

И всё это перед моим вторым юбилеем. Всё это выглядит лёгкой формой межполового психологического насилия, когда жертва в принципе не хочет осознавать, что она жертва. Я ей ничего не отвечал.

После ужина и бодрящего душа я принялся искать телефонные номера маршрутных такси из Хельсинки до Петербурга. Так уж вышло, что я задержался в Финляндии на десять лет, что тут поделаешь? Нужно заказать место на завтра. Вечером я буду уже там, где меня ждут. Международные поезда по определению не могут быть по карману неработающему школьнику.

Всё нужное было у меня в кошельке. По всем законам жизни кошелька нигде нет. Его просто нет. Он исчез. Я привык следить за своими вещами, я не кладу вещи куда попало. Кошелёк был у меня в кармане тренировочных штанов. Его там нет. Я обыскал весь рюкзак – тщетно. Я пришёл к осознанию, что без местных документов меня никто не выпустит из страны, а все документы были в кошельке. Ощущение абсолютной беспомощности перед ситуацией добралось до головного мозга. Моему расстройству не было предела. Оля была в сети. Я позвонил ей:

– Привет.

– Привет, я потерял кошелёк, там были все мои документы. Я не смогу завтра приехать к тебе. Извини.

– Ничего страшного, ты его найдёшь. До связи?

– До связи.

Между строк таилось её порицание. Я проникся её безразличием. Она сделала меня вдвойне виноватым, обронив всего лишь пару безобидных фраз.

Я обсудил вопрос с мамой. Я уже перерос тот возраст, когда ты видишь в родителях волшебников и как бы я не надеялся, мама не могла ничем помочь. Она не могла улыбнуться и достать этот кошелёк из ебучего, как будто больничного белого шкафа, добродушно приговаривая: «кто же у нас тут дурачок?» Всё что она сказала: «Ничего, когда найдут, тебе позвонят…» Правильно, ведь там все документы на моё имя, да и в кошельке валялось каких-то пять евро. Единственная проблема заключалась в том, что я хочу ехать сейчас, а потом он мне уже не нужен, ведь мы образцовая пара.

Ночью я нервно просыпался и конвульсивно засыпал. Погода была пасмурной. Я был не лучше погоды. Оля подбавила пару позитивных реплик уже спозаранку. Я как-то случайно списался с Серёжей и подосадовал на такую беду. Серёжа сказал, что вчера пил у нас в баре в Питере, где, собственно говоря, и проебал бездарно целую сумку с кошельком, военным билетом и паспортом. Всё содержимое подлежит болезненному восстановлению в органах питерской бюрократии. Из бара он вышел без неё. Уже утром он вернулся узнать про свою сумку и ему сказали, что её не находили. Серёжа в ахуе. Такое вот приятное совпадение, такой вот поворот.

Я не стал ждать звонка и начал сам обзванивать все телефоны бюро находок, которые были мне доступны. Ситуация осложнялась субботой. Мне отвечали неприятные голоса автоответчиков. Судьба тебе часто даёт ясные намёки, что тебе не нужно где-либо находиться. Хотя, кому до этого дела, когда мы образцовая пара?!

Мама уехала утренним автобусом в Петербург без меня. Я дошёл до остановки и сел в автобус, идущий по давно знакомому маршруту. На мои вопросы про всю ситуацию в целом, женщина-водитель ответила мне выдачей буклета местной транспортной компании с телефонами поддержки потерпевшим. Мы проехали одну остановку, но это было не так уж и важно, хоть десять. Время остановилось. Люди толкались, заходили и выходили. Вокруг были дела, а я был виноват.

Уже безнадёжно я позвонил по последнему найденному номеру. Женщина на том конце провода внимательно выслушала всю мою трагедию жизни. Она попросила подождать на линии. Спустя несколько минут, она спросила мою фамилию и попросила описать кошелёк, после чего сообщила, что кошелёк был найден вчера и оставлен на сидении автобуса. Как же я обрадовался. Она указала мне адрес их офиса. Я был готов лететь куда угодно. Кошелёк находился в самом дальнем от меня конце города, считай, уже в пригороде, куда нормальный человек не стал бы добираться в противнейший дождь. Я позвонил Оле и хотел обрадовать её. Я требовал от Оли искромётных эмоций. Я снова встретил какое-то безразличие. Но я знал: «всё образуется, ведь мы образцовая пара», – повторял я.

Спустя два часа после последнего звонка, весь промокший, заплатив по всем телефонным тарифам за свои звонки в бюро находок, я добрался до положенного места. Со мной поздоровался дежурный и оказалось, что он даже говорит по-русски. Мы обменялись парочкой реплик. Он выдал мне мой кошелёк. Каково же было моё удивление, когда из кошелька не пропало ни одной монеты. То есть, житель нашей радостной страны безразличных интровертов не то что не забрал его себе, а даже не счёл нужным забрать эти жалкие пять евро. Как же я был удивлён и горд за финнов. Как они могут быть такими честными? Почему? В моём мире это не поддавалось никакой логике. Это находилось где-то выше моего понимания, между воровством продуктов и молчаливым получением профита, когда кассир обсчитывается. На минуту мне стало даже приятно быть частью этого общества, пусть не всегда и вписываться в него. На фоне растущей Серёжиной драмы с потерянной сумкой в таком знакомом месте на нашей «Нарвской» – это было абсолютно немыслимо. Счастье стало каким-то достижимым. Судьба улыбнулась мне. Наконец-то! А эти добрые и порядочные финны! Я бы даже отдал последнюю монету этим добрым людям.

Пасмурный день так и оставался пасмурным, но это уже не имело никакого значения. Я поел и собрал вещи. Около семи вечера я вышел из дома и через час уже сидел в маршрутке в сторону Петербурга. Всё прекрасно!

С Олей я расстался ровно через три дня. Она заебала…»

Итак, по вышеуказанной причине он последовал за дамой сердца в эти ебеня к уральским горам, наплевав на всё оставшееся в родном Питере. Многие осуждали его за полное безрассудство. Я не осуждал. Никто не отменял право выбора, даже в России. В конечном итоге, как я это понимал, любовь прошла. Миня сломал об лицо её любовника свою руку или что-то типа того. Затем он каким-то образом поступил в театральный институт. Нет, Миня всегда был театрален. Мы все были рады за него, как всё закрутилось, особенно я. Теперь он называет театр своей жизнью. Судьба иногда бывает предопределена.

В «Высоцком» я посмотрел панораму города с пятьдесят второго этажа. Было красиво. Облака до сих пор не мешали ясному дню. Лицо продолжало болеть, я подумал об очередной порции обезболивающего.

Как мы договаривались, внизу меня ожидал Миня. Наша последняя встреча была в августе, когда мы находились двое суток в элегантном запое у друга на даче. Мы тогда ещё прятались без обуви в кустах возле гаража, когда наутро приехали с визитом старики нашего друга. Миня тогда сказал, что проснулся в сознании в момент нашего нахождения уже в кустах…

Этот житель уральских гор встретил меня после репетиции. Он сказал, что правая половина моего смуглого лица явно опухла. Блядь. Ёбаный чурка! Миня показал мне центр города и рассказал парочку местных прибауток. Интересненько. Мы утонули в беседах про товарищей, судьбу, частый алкоголизм и жизнь. А как иначе? О чем ещё можно говорить в двадцать три года? Миня долго не мог понять, каким образом человек из его Петербурга прибыл в его Екатеринбург. Мине существенно рвало шаблон.

Стемнело. Ближе к вечеру я проводил его до общежития, так как его группе снова нужно было что-то репетировать, а сам снова собрался идти куда глаза глядят. Мы очень тепло попрощались. Попросив друг друга обойтись без свадеб по залёту в ближайшем будущем, мы разошлись. «Pray for us».

Дойдя до хостела, я спросил у хозяина, который уже вернулся от родственников, где можно поужинать. Получив пару таких же лаконичных ответов, как и утром, я снова удалился прочь на свои туристические поиски. Ходьба по незнакомому городу – это всегда интересно. Если сравнивать Екатеринбург с женщиной, то это такая провинциальная девушка, которая пусть и покупает себе много бутиковых вещей банально не имеет никаких грациозных манер. Ей никогда не хватит аристократичности и статусности, чтобы быть такой же, как её столичные братья и сёстры, которых показывают бесперебойно по телевизору, в новых европейских костюмчиках с иголочки. Знакомство с ней непременно останется в памяти, да и желание повторной встречи будет иногда вас навещать, но это явно будет равнодушно. На пару раз.

К поздней ночи я вернулся в хостел. Написав одну занудную работу по учебе, я принял ещё обезболивающего. К шести утра я упал в недолгую пропасть царства Морфея. Утром компас направлял меня в Сибирь.

14 сентября

На первом пути Екатеринбургского железнодорожного вокзала меня ожидал поезд номер сорок четыре Москва – Хабаровск. Хотелось купить пива в дальнюю дорогу. Я залетел в первый попавшийся вагон, где даже почти успели закрыть дверь, так как поезд наполовину тронулся. Моё почтение местному метрополитену и его огромным интервалам движения. С другой стороны, зачем винить других? Мне часто сообщают с погрешностью в тридцать минут про отправление любого транспорта, лишь бы я его не проебал. Может, это я сам такой нехороший? А разве хорошие ездят по России плацкартом, да ещё и во время учебного семестра?

Пройдя где-то четыре вагона сего поезда, я достиг вагона номер пять. Меня ожидало нижнее боковое место номер сорок три. После очередной ночи без полноценного сна, первые пять часов поездки снова прошли в полной контузии. Пива я купить так не успел.

Уральские горы. Проснулся я уже где-то в Тюмени, по ту сторону Урала. Мои мысли носили весьма разнообразные очертания, но чаще всего они останавливались на пиве. Наш поезд остановился прямо у продуктового ларька. Удача, что ещё скажешь?! Тюмень представляла собой какой-то жесткий «индастриал» и вся была проникнута болью. Один мой очень далёкий знакомый является жителем Тюмени. У него очень злое лицо и жуткая провинциальная чёлка. Итак, таких зашло в вагон с дюжину. Совсем одинаковых, блядь! В какой-то я подумал, что сегодня я опиздюливаюсь где-то в тамбуре перед флегматичным походом в туалет. Привет неизведанные просторы.

После Тюмени я начал общаться со своими очередными соседями. Жирная женщина к тридцати, работающая в каком-то омском подобии «Орифлейма». Эта дама рассказывала историю её иностранной любви всей жизни. Дело в том, что она жила в Турции. В Турции у неё закрутился нежный роман с представителем местного населения, и вот, как говорится, завертелось. Теперь она хочет жить на курорте. Ещё был парень с этой самой интересной чёлкой, который являлся железнодорожником. Этот тюменец всю дорогу объяснял о респектабельности корпорации «Российские железные дороги» и её стабильности. С такими ценами на плацкарт, и он, и всё это блядское «РЖД» могли гореть в аду в чане с кипящими маслом до окончания девятого круга. Затем был инженер-нефтяник, которому было просто вполне себе нормально на верхней полке. Между последними двумя происходил своеобразный мужской обряд «мерки членами». Точнее, один пытался что-то доказать остальным, но все были к этому почему-то предельно равнодушны.

Последний персонаж из этой случайной сборной солянки обладал более интересной жизнью. Из Екатеринбурга до Улан-Удэ со мной по соседству ехал семидесятилетний дедушка – Николай Михайлович. Николай Михайлович бывший летчик. Он полетал по всему Советскому Союзу. Черт, да он знал каждый аэродром на нашем пути. Каждый раз он спрашивал у местных: «Не там ли у вас такой-то аэродром?» – и каждый раз они делали одобрительный кивок головой. После каждой такой процедуры дедушка улыбался и был очень рад, что память его на сегодняшний день совсем не подводит. Все эти байки, которые мне довелось услышать, пока щебенка стучала о рельсы под массой поезда, были какой-то большой жизнью опытного человека. Он рассказывал, как они летали с перегрузом в пару тонн на вертолёте или взлетали при помощи кувалды и чьей-то матери. Всё это было действительно интересным. В свои семьдесят этот дедуля был куда адекватнее, чем большая часть России после тридцати пяти. Мне кажется, что его рассказов хватит всему раю и всем чистилищам, вместе взятым. Я бы издал книгу. Говорит, когда ушел в отставку, зарплату летчиками стали платить в десять раз больше. Пидарасы ведь, а Николай Михайлович – это легенда!

Всем составом мы утешали мою челюсть. В соседнем купе я разговорился с одним гитаристом. Гитарист спросил у меня, почему я лежу с банкой пива, прижатой к щеке. Я рассказал про челюсть. Как позднее оказалась, безымянного гитариста звали Денисом. Денис катился поездом из Москвы до Новосибирска. Проклинал Денис всё к чертовой матери, блядь. Гитаристу нужно было перевезти с собой клетку с попугаями. Он сказал, что он предупреждал проводников, и всё было вполне нормально. Спустя сутки после их договора они начали разводить его на деньги, с чего он немыслимо охуел. Сначала ему предложили купить что-то у них в лавке, а затем женщина– начальник поезда, хотела получить за попугаев без документов по тысяче рублей за голову. Гитарист Денис оказался не дураком и все разговоры записал. Ибо, собственно говоря, нехуй. Самое забавное, что я так и не слышал этих попугаев. Когда я ему сказал про отсутствие звуков из клетки, то единственным его комментарием было однозначное: «Эй, ну дак, а я о чем?!» Я сильно удивился, узнав про их существование. Денис сказал, что десять лет назад, будучи в армии, он получил в челюсть прикладом автомата Калашникова, и по памяти знает те ощущения. Он сочувствовал.

В этом путешествии меня также сопровождали двое забавных ребят из Кирова. Ребята ехали до Новосибирска – Женя и Дима. В Кирове делают вятский квас. Ещё они добавили, что всех тёлки в Кирове переёбаны. Да-да, так и сказали. Видимо, в этом весь Киров. Они были приблизительно моими ровесниками. Женя и Дима работали в Пенсионном Фонде. Вернее, они сказали, что катаются по России и нихуя не делают – в этом заключалась их работа. С ними я покупал пиво уже где-то в Омске.

После Омска, который считается одним из самых депрессивных городов России, всё завертелось. Денис познакомился с другими «струнными» ребятами из первого вагона. Они планировали поиграть классические народные песни в вагоне-ресторане, который уже был закрыт. Я пошёл с ними. Почему бы и нет?

Минуя блокпосты проводников, мы бежали четыре плацкартных вагона. Вагон-ресторан был в нашем распоряжении. Запрет на курение в тамбуре не коснулся курения прямо в вагоне. Меня угостили пивом. Спасибо. У какого-то Антона было тридцатилетие. Он зачем-то взял мой номер телефона. Антон сказал, что позвонит. Ладно, набирай, решим вопросы. Ребята играли песни в две гитары. Да тут был целый оркестр! У ребят было много пива. Это было в самом деле приятно. Денис порвал две струны, пока грубо давил на аккорды. Какой-то дед в итоге сказал, что пятнадцать минут и ресторану всё. Значит, заканчиваем. В моменте у меня снова заболела челюсть. Я ушёл за обезболивающим. Оказалось, что с концами.

Дойдя до вагона, я поболтал с ребятами, которые не могли пройти внутрь ресторана, ибо его закрыли изнутри. «Девушки, нехватка денег и спиртное» – это можно называть девизом всех двадцатилетних недочеловечков. Без этих составляющих не обходится ни один диалог, я вам говорю. Этим продолжаются все беседы.

Гитаристы всё ходили туда-сюда и, видимо, веселье не кончалось. Меня звали обратно, но я решил, что не выдержу это представление по причинам здоровья. К пяти утра, по какому-то часовому поясу, уже и не помню, по какому, я начал засыпать. Мои друзья из Пенсионного Фонда тоже уснули.

Ровно через двадцать минут я увидел перед собой лицо одного из музыкантов нашего ансамбля. Это был Паша. Павлик и парочка его ребят были военными. Им нужно было передислоцироваться охранять Приморский край. На самолет из Москвы кончились билеты. Они просили генерала разрешения сесть на самолет через неделю, но лаконичный ответ генерала был таков, что заставил их ехать от Москвы до Хабаровска поездом пять чертовых дней! «Ибо нехуй сидеть в Москве», —так сказал генерал, и против субординации далеко не попрёшь. Вот это я называю службой! У Паши с собой была бутылка какой-то сомнительной жидкости. Он дал мне её пригубить. У него в руках была абхазская чача, блядь! Картина получилась интересная, ничего не скажешь. Я – весь такой в непонятной позе, наш бравый офицер – с огромным азартом и бутылкой крепкой чачи наперевес, и поле, бесконечное русское поле в сумерках где-то в Западной Сибири. Я глотнул этого раствора. Я охуел. Паша приложился. Я понял, что без иных безалкогольных смесей это пить невозможно и вовсе решил приспать. И вот тут просыпается Николай Михайлович! В этот момент в одной точке сошлись все пути. Один военный налетавшись вдоволь был уже в отставке, а второй летать хотел, но по здоровью не мог. Они разговорились надолго. Никто на меня внимания больше не обращал. Моё сознание покинуло эти пейзажи.

Через пять часов меня разбудил Дима и сказал, что мы одной шпалой в Новосибирске. Мне обязательно нужно было зайти в медицинский пункт во время стоянки и попросить хоть какое-то обследование. Мы доехали до номинальной столицы Сибири. Я попрощался с ребятами и пожелал Пенсионному Фонду успехов. Денис куда-то по-английски пропал вместе с попугаями. Сам я пошёл узнавать про свою челюсть. В привокзальном пункте помощи мне вкололи плотный коктейль из обезболивающих и сказали сходить в Иркутске к местному врачу, так как я там заночую. Ещё бы знать, где его взять, Госпожа Очевидность. Я осмотрелся на главной привокзальной площади. Затем зашёл в магазин и купил яблочный сок. Доковыляв до поезда, я даже оказался на своей полке. Затем я почему-то снова глубоко уснул.