Текст книги "Невидимки"

Глава 9

Полночь уже миновала, и тьма на территории мотеля стояла почти кромешная. Катившие по бульвару автомобили наполняли воздух негромким, очень удобным для меня рокотом.

Я ободрялся мыслью, что столкнулся с двумя зелеными юнцами. Хорошо обученными, пожалуй, однако неопытными, не закалившимися в долгих человекоубийственных похождениях.

Ибо агент со стажем просто послал бы мистера Беннетта к чертовой матери и сказал: приказы принимаю лишь от Мака, сиречь Артура Бордена...

Парень шагал по мощенной булыжником дорожке. Наверное, утомился, карауля наш коттедж, и решил хоть немного размяться, ибо ни малейшего подозрительного движения в домике и возле него не замечалось, а нести скучную, бессмысленную по внешности вахту начинающие просто не в состоянии. Это дается долгими годами выучки.

Выскользнул я через окошко, тише мыши, обогнул дом, затаился в кустах неподалеку. Чок-в-чок рядом с тропинкой, по которой безрассудно вышагивал обреченный коллега.

Не ожидал он пакости. Не ожидал до такой степени, что промедлил секунду, когда я возник позади и согнутой в локте рукой передавил агенту горло. Парень был чересчур крупен и силен, чтобы церемониться. Более хрупкого субъекта я, возможно, и постарался бы взять живьем, но бороться с человеком атлетической комплекции предоставляю кому-нибудь иному.

Сдавив трахею изо всех сил, я резко развернулся, откинулся, почувствовал, как в уязвимых и чрезвычайно важных для существования частях неприятельского организма хрустят и ломаются уязвимые и чрезвычайно важные для существования косточки. Я держал противника на весу еще с минуту после того, как тот прекратил дергаться и брыкаться. Недобросовестные убийцы сплошь и рядом погибали сами, не потрудившись довести начатое до полного и несомненного конца.

На бульваре урчали моторы, шелестели шины, изредка мычал клаксон. Шума схватки не услыхал, похоже, никто.

Отпустив удавленного, я постоял, восстанавливая дыхание – дело-то не к молодости! – а потом оттащил противника за кусты, включил крошечный карманный фонарик и занялся мародерством. То есть, обобрал мертвеца.

Бумажник. Паспорт. Ключ от метельного коттеджа, с биркой, где красовался номер дома. И револьвер, наличие которого говорило обо всем.

Я облегченно хмыкнул. Значит, все-таки не убил по ошибке безобидного незнакомца.

Оснащенное глушителем оружие выдается лишь в одном случае: когда нужно вывести кого-либо в расход. Как оружие самозащиты, используются обычные стволы, производящие внушительный грохот, но обладающие куда большей убойной мощью. Глушитель, по сути, равнялся расписке: я, господин Беннетт, выслал этого молодчика, дабы потихоньку устранить Мэттью Л. Хелма, эсквайра. Очень изящно, черт побери!

Еще раз проверив номер, я взвалил убитого на спину и, кряхтя, двинулся в нужную сторону, моля всех античных богов и языческих идолов, чтобы какой-нибудь мающийся бессонницей постоялец не вздумал покурить на свежем воздухе. Когда я в нужном коттедже, мертвый супостат весил, казалось, не меньше четырехсот фунтов.

Я с невыразимым облегчением сбросил его на кровать, укрыл одеялом, уложил в относительно естественной позе. Пыхтя, словно паровоз, присел на краешек постели, открыл паспорт.

Джеймс Алоизий Харлей. Холост. Профессия: газетный репортер. Ну-ну...

Бумажник. Кредитные карточки на то же имя. Удостоверение журналиста. Американские деньги. Норвежские деньги. Шведские деньги. Финские деньги. Судя по набору местных валют, ребята и впрямь до тонкостей знали, куда и по какому пути мы направимся.

Тем хуже для них.

Вероятно, молокососы готовились ударить в месте более пустынном и тихом, чем столица Норвегии, но уверенности в этом не было. В конце концов, насколько знаю, особые, разбросанные по всему белому свету команды, коим надлежит без лишнего шума прибирать оставляемых нами покойников, квартируют в городах, а не в чистом поле. Оставлять же неприбранного мертвеца Беннетт не осмелился бы. Иначе Вашингтон мог задаться резонным вопросом: с какой стати в организации Мака внезапно вспыхнула междоусобица?

Засунув оснащенный глушителем револьвер за брючный ремень, я погасил лампу, присел в глубоком кресле, приютившемся у дальней стены и принялся ждать.

* * *

По моим расчетам, напарник мистера Харлея должен был объявиться поближе к рассвету. Но шаги на крыльце раздались гораздо раньше – а возможно, в этих краях в эту пору года заря занималась несообразно предположениям вашего покорного слуги, который успел вскочить и бесшумно юркнуть в стенной платяной шкаф, покуда парень орудовал ключом.

– Господи, помилуй, Джим! – послышался недовольный молодой голос. – Какого лешего ты дрыхнешь? Ведено ведь было: полная боевая готовность! Эй, спящий красавец! А ну-ка, восстань и умойся... О, Боже!!!

Судя по последнему восклицанию, самое время настало объявиться на подмостках и главному действующему лицу, то есть, мне.

– Замри, не шевелясь, amigo, – посоветовал я. Глушитель глядел прямо в голову парню, предохранитель был спущен, палец лежал на гашетке, готовясь согнуться окончательно.

Парень лихорадочно припоминал, что надлежит вытворять в подобных случаях. Решил не вытворять ничего, и подчинился неизбежному. Застыл.

– Хелм?

– Собственной злодейской персоной. Медленно, очень медленно повернись.

Держа ладони подальше от боков, дабы я ненароком не перенервничал, юнец обратился ко мне передом, к покойному Харлею задом.

– Ты убил Джима! – выдохнул он.

– Как тебя зовут? – осведомился я, не желая толковать об очевидном и несомненном.

– Линднер, – ответил парень. – Маршалл Линднер.

– Осторожно и неторопливо сядь вон в то кресло у окна. Захочешь выхватить пистолет или нож или врукопашную кинуться – милости прошу. Но это пытались делать не единожды, и не дважды, а я, как видишь, до сих пор жив и бью хвостом.

Линднер выказал образцовое повиновение. Наверняка наслушался рассказов о людоедской натуре Мэтта Хелма, сиречь Эрика, и не желал составлять компанию Джиму Харлею.

– Н-да, – изрек я через несколько мгновений. – Плохи дела на Ранчо, ежели пару эдаких разгильдяев объявили пригодными для оперативной работы и выпустили резвиться...

– Ты убил Джима, предатель гребаный!

– Что за галиматья? Какой еще предатель?

– Отрицаешь?

– Конечно. Только мне и отрицать незачем, ибо я держу взведенный револьвер, а ты – нет. И не меня послали по ваши головы, но вас, любезных, по мою. По душу собственного коллеги вашего. Кто после этого предатель?

– Болтовня! Мы все о тебе знаем, Хелм! Правая рука изменника Мака, знаменитый сверхчеловек, истребитель высочайшего класса... Тьфу! Мистер Мак оскорбился, решил, будто его недооценивают, задал деру к русским своим приятелям – и ты туда же лыжи навострил?

– Куда, старина? – улыбнулся я.

– В Лизаниэми! Только не представляю, на кой пес ты сдался русским. Рассказать Мак уже успел все, ничего нового ты не прибавишь; только и останется к стенке поставить да шлепнуть за прошлые грехи! Дурак ты, Хелм. И твой дружок, Джоэль, – осел безмозглый... Москва уже получила Мака, зачем вы им теперь? Да что ты ржешь, точно лошадь, у которой истерика началась?

– Послушай, – сказал я, обрывая смех, – Боден, крупнейшая военная база, расположен в несчастных шестидесяти милях от Лизаниэми, район охраняют, как зеницу ока! Неужели русские настолько безумны, чтобы высылать за нами вертолет в эти края? А ежели не дожидаться вертолета – что прикажешь делать в Лизаниэми? Абсурд, юноша! Или наркотический бред...

– А зачем же ты ломишься в Лизаниэми? – искренне удивился Линднер. – И если ты невиновен – зачем убил Джима? – Я с изумлением воззрился на собеседника.

– В Аризонской пустыне, должно быть, работают нынче невежды. Или чрезвычайно халатные субъекты. Посмотри, сынок. Я вдвое старше тебя. И ежели намереваешься достичь моего возраста, преклони слух. Запоминай. Преподаю основной, первейший закон профессии: коль скоро тебя выслеживает кто-то, вооруженный огнестрельным или холодным оружием, этот кто-то расценивается как "нечто", не имеющее дальнейшего касательства к роду человеческому и подлежащее уничтожению при малейшей открывшейся возможности. Раздави, пока не раздавили тебя. Доказательство этой теоремы я оплатил многократным пребыванием в больницах, но тебе отдаю бесценную истину даром.

– Это не оправдание.

– А я не оправдываюсь. Харлей перестал дышать, а я продолжаю; но Харлею хотелось, чтобы дела обстояли совсем наоборот. Какие же тут оправдания могут быть? Самозащита. И, между прочим, ты уже последовал бы в преисподнюю за приятелем своим, да требуется гонец, способный передать мистеру Беннетту некое устное послание.

– И думать забудь!

– Не забуду. Ибо, если откажешься, просто согну указательный палец, а глушители у нас отличные. Шито-крыто, и ни малейших следов убийцы... Слушай внимательно. Похоронную команду вы, разумеется, держали наготове, ради миссис Ватроуз и меня. Теперь они заберут одного мертвеца вместо ожидавшихся двоих, и спокойно, без шума, скроют от любопытной полиции. Ты же вылетишь назад, на берега Потомака. И передашь Беннетту буквально следующее...

Линднер облизнул губы.

– Полтора года назад, – сообщил я, – в Санта-Фе, штат Новая Мексика, допустили ужасную оплошность. Не застрелили Беннетта, словно пса бешеного, имея полную возможность и более нежели веские основания к этому. Но я не чересчур заносчив, охотно признаю свои ошибки и всегда готов загладить их. Скажи Беннетту, пускай почаще глядит в окно. В один прекрасный день он увидит на улице меня, и день этот будет последним в его мерзопакостной жизни. Правда, господину главнокомандующему доведется чуток обождать: я сперва завершу дела скандинавские. Но уж потом обещаю исправить давнее упущение коренным образом.

– Господи, помилуй, – ошеломленно сказал молодой агент. – О твоей наглости ходят легенды, но действительность гораздо красочней! Блефуешь?

– Сынок, – назидательно промолвил я, – ты не изучил меня, а Беннетт изучил. И не подумает, будто я просто сотрясаю воздух пустыми речами, не сомневайся. А поскольку тебе еще предстоит пожить на свете, задайся резонным вопросом: с какой это стати заботливый начальник выслал по следу матерого, клыкастого волчины, Эрика, двух беспомощных щенят? Почему не отрядил свору надежных и закаленных псов? Быть может, чепуху насчет измены никому в организации скормить не удалось, кроме вас, молокососов, а?

– Мистер Беннетт, – с жаром возразил парень, – просто не мог рассчитывать на людей, верно служивших предателю!

– Понимаю, понимаю... Он умеет убеждать, старина Беннетт. Импозантный, любезный субъект; римский профиль, повелительные манеры... И ежели эдакий диверсантиссимус говорит: я всецело верю тебе, полагаюсь на твою выучку, уповаю на преданность – как же тут не растаять сердечку, алчущему славных подвигов? Дурак ты, Линднер. Не обижайся, поумнеешь со временем. Ладно, давай руку и бывай здоров...

Я протянул агенту ладонь. Чушь голливудская: благородное прощание сдержанных противников. Парень глазам было не поверил, но тотчас же сообразил, что за дивную возможность получает. Ухватил мою руку и вознамерился провести очевидный, весьма неприятный прием – да только я к тому и готовился.

Маленький, заранее зажатый в левой руке шприц вонзился Линднеру в бедро, сквозь толстую материю брюк. Поршень сработал автоматически, брошенный вперед взведенной загодя пружиной.

– Не бойся, не умираешь, – уведомил я начинавшего оползать в кресле парня. – Проспишь четыре часа и проснешься лучше прежнего. Разумнее, во всяком случае... Приятных сновидений.

* * *

Астрид, само собою, не спала и, разумеется, вместо ночной сорочки была облачена в джинсы и джемпер.

– Я видела! – выпалила она, обливаясь потоками внезапно хлынувших слез. – Я вышла вослед, решила: вдруг не управится, вдруг ему помощь потребуется! Помощь! Накинулся, точно зверь, сзади, у бедняги даже защищаться возможности не было! Бросился со спины и хладнокровно задушил!

Старый добрый вопрос о сторонах света. Никогда не мог уяснить, какая разница человеку, стоящему лицом к северу: прикончат его со стороны северной или южной? Однако из этого неизменно делают вопрос чести.

– Слушать надо внимательно, – сказал я. – Ведь честно уведомил: я отнюдь не воплощенное благородство. Она же никак не хотела верить. Любое сходство между мной и странствующим рыцарем – чистая и непредвиденная случайность. Прекрати молоть языком и принимайся конечностями шевелить. Пакуй саквояж. По счету уплачено заранее, выехать можно в любую минуту.

– Не понимаю...

– Фу ты, ну ты! Можешь умыться на дорогу, но это не обязательное условие. Мы уносим ноги. В Швецию.

Глава 10

Я свернул на узенькую проселочную дорогу, усеянную лужами, оставшимися после недавнего мокрого снегопада. Впрочем, водоотводные канавы по бокам были вырыты на славу, и машина даже не увязла, невзирая на возмутительно слабый движок. Махнув рукою направо, туда, где простирались пегие, совершенно голые в это время года поля, я произнес:

– Видишь вдалеке строение, окруженное деревьями? Называется Торсэтер. Возле старинного феодального замка есть еще маленькая белая вилла, возрастом помладше. Во время последнего моего приезда на родину предков старый барон Стьернхьельм жил в большом доме. Обожал охотиться на лося... Но потом сын женился, и старик уступил замок ему, а сам обосновался в современном здании. Замок не исполинский, но достаточно просторный, барон отправился в санаторий – так мне сказали по телефону, – и вилла опять служит по прежнему своему назначению: дает приют гостям. Добро пожаловать в фамильную мою усадьбу, сударыня.

Астрид покосилась:

– Барон... Стьернхьельм?

– Да, папенька урезал фамилию, перебравшись в Америку, дабы полуграмотные янки могли произнести ее, не вывихивая челюсти.

– Шведские титулы, – задумчиво сказала Астрид, – передаются по наследству всем детям поголовно, а не только старшему в роду... Получается, ты настоящий барон?

– Да, но только не настоящий, а условный. Родители отказались от всех иностранных титулов, сделавшись подданными США. Между прочим, это непременное условие для эмигрантов. Америка – демократическая страна, и забубенной феодальной чуши не признает.

– Господин барон! – засмеялась Астрид.

– Зовите меня просто: мистер Хелм, – учтиво предложил я. – Кстати, в здешних краях звонкой мишуре тоже давно перестали придавать какое бы то ни было значение. Старый барон Стьернхьельм, например, предпочитает, чтобы к фамилии прибавляли честно заслуженный военный чин, а не унаследованный от предков титул. Полковник Стьернхьельм. Или, по-шведски, ObersteСтьернхьельм.

Астрид помолчала и полюбопытствовала:

– А ты хоть одного лося убил?

– Да, – сказал я. – Одного-единственного. Правда, очень удачным выстрелом. Но ни малейшей радости не испытал. Когда гоняешься за двуногой дичью, умеющей отстреливаться, обычная охота кажется скучноватой. Да и настроение было неподходящее... Только-только вернулся с задания, потерял там близкого человека... А, что вспоминать!

– Непонятная ты личность, Мэтт.

– Почему?

Женщина отмолчалась.

– Вдобавок, – продолжил я прерванную повесть о застреленном лосе, – по местным обычаям стрелок даже мяса не получает – лишь добытые рога. Лося считают общественной собственностью, разделывают и продают на вес в городской или сельской лавке... Да ты знакома со скандинавскими традициями лучше меня, сама знаешь, как бывает.

Посмотрев на Астрид, я посоветовал:

– Расчешись, покуда время есть. Придется заглянуть в замок и взять ключи у моей родственницы, а я не желаю показываться сливкам аристократии в обществе растрепанной замарашки.

Хотя Астрид и по природе была довольно опрятной особой, мне почудилось, будто сейчас она приводит себя в порядок почти исступленно. И то сказать! Предвиделась встреча с настоящей баронессой!

Тихонько хмыкнув, я переключил передачу. Сколь великое преклонение перед пустыми, утратившими всякое истинное значение титулами... А быть может, простая робость... Всякое может быть.

Мы затормозили на полукруглой площадке, усыпанной гравием. Встарь по ней катили кареты, лязгали конские подковы, а сейчас шелестели накачанные до тридцати фунтов на квадратный дюйм каучуковые шины. Времена меняются, и средства передвижения тоже...

Шведская аристократия предстала нам в лице славной молодой женщины с младенцем на коленях. Пол младенца определению не поддавался. Второй ребенок, в котором я заподозрил мальчика, играл неподалеку.

– Э-э-э! – жизнерадостно возгласила женщина. – Да это же кузен Мэттиас!.. Мэттью? Мы ждали вас!

Пожав мне руку, молодая баронесса представилась Астрид:

– Маргарета. А вы, наверное, миссис Ватруз?.. Нет, Ватроуз... Правильно? Добро пожаловать.

Пять минут спустя, получив искомые ключи и приглашение к чаю, когда вернется муж, Торстен, мы отправились располагаться во временном своем пристанище, белой уютной вилле. Печи протопили загодя, ожидая гостей, служанка рассказала, как управляться с неуклюжим, допотопным обогревателем, установленным в подвале, провела в приготовленные спальни, помогла устроиться.

– Разочарована? – спросил я у Астрид, закончив распаковывать пожитки.

– То есть?

– Баронесса носит джинсы и свитер, на коленях держит слюнявое отродье, здоровается запросто... Нынешние аристократы, голубушка, мало отличаются от прочих смертных. Вообще не отличаются, ежели во чести. Оно, между прочим, и к лучшему... Астрид?

– Ага...

– Должен сделать небольшое признание.

– Слушаю...

– Поскольку завтра предстоит званое чаепитие, шила в мешке я утаить не сумею. Торстен Стьернхьельм, разумеется, во время последней нашей встречи был еще ребенком, но другие знают... Я, видишь ли, сносно объясняюсь по-шведски. Объяснялся. Но еще не все перезабыл. Впрочем, ты, должно быть, и сама догадалась об этом.

– С чего ты взял?

Я пожал плечами и отмолчался. Астрид засмеялась.

– Правильно! Потому что, Мэтт, любой и всякий, выросший в доме родителей, владевших языком с детства, хоть немножко, а должен разуметь наречие предков. И уж, по крайности, не притворяться, будто не в силах произнести простого финского названия! Только зачем ты скрывал знание шведского?

– У секретных агентов, – пояснил я, – существует незыблемое правило: никому, ничего не выдавать о своих способностях и возможностях. Без последней, неизбежной нужды... А теперь давай-ка поищем винный погребок да стаканы раздобудем. День выдался утомительный.

Глава 11

После утомительного странствия, начавшегося трое суток назад, в хагерстаунской клинике, спутница моя готова была шлепнуться прямо на ковер, не трудясь добраться до постели. Заботливо удержав Астрид на ногах, я пособил ей вскарабкаться на второй этаж, препроводил в спальню, церемонно склонил голову и затворил Дверь.

Спустился вниз, устроился подле электрического камина, который неведомо ради чего приспособили рядом со старинным, дававшим обильное тепло очагом. Наполнил стакан можжевеловой водкой – так в Скандинавии называют старый добрый джин. Приспособил на столике чашку черного кофе и небрежно отломленный кусок охотничьей колбасы.

Надлежало поработать мозгами. А заодно и страницами пошелестеть. Ибо в книжном шкафу отыскался том, составляющий в Швеции столь же непременную принадлежность любого дворянского дома, сколь и семейная Библия.

Столик, приютивший мой кофе, закуску и упомянутую книгу, был инкрустированным шедевром эпохи какого-то из Людовиков – то ли Четырнадцатого, то ли Пятнадцатого. Понятия не имею. Гораздо больше смыслю в старых ружейных системах, нежели в антикварной мебели.

Том был отменно толстым и увесистым. Adelskalender, шведский эквивалент «Готского Альманаха», содержащий самые подробные сведения о благородных семействах.

Роду вашего покорного слуги, отличавшемуся отменной плодовитостью – коль скоро читатель не запамятовал, я и сам успел произвести на свет Божий потомство, чье поголовье достигало трех штук, – отводился целый раздел. Он-то, драгоценный, и интересовал меня сейчас больше всего. Huvudman'ом, сиречь, главою семейства, числился Аксель Стьернхьельм, коему должно было сравняться никак не меньше ста пятидесяти, подумал я с изумлением. И тотчас понял: это ведь не тот девяностолетний старец, отпечатлевшийся в детской памяти, это сын его, или, чем черт не шутит, внук...

Прочих Стьернхьельмов можно было спокойно пропустить и оставить без внимания. Я взобрался вверх по алфавитной лесенке и напал на списки, открывавшие книгу. Ватроуз, конечно же, мало смахивает на шведское имя. Равно как и фон Розен, и Кеннеди: но и те, и другие – выходцы из туманной Скандинавии. Хотите – верьте, хотите – нет.

Супруг Астрид отыскался весьма быстро среди отпрысков некоего графа ЭрикаГустава Адольфа Ватроуза. Напечатанное курсивом имя значило: человек предпочитает, чтобы именно так обращались к нему повседневно... Ага!

"АланАвгуст, *1950 23/11, океанограф при Институте Океанских Исследований (Соединенные Штаты Америки, штат Массачусетс, Глостер). Жен.: 1979 на АстридСофии Ланд (Ландхаммар), *1954 15/2."

Ничего нового здесь не сообщалось, не считая того, что девичья фамилия Астрид – Ландхаммар, усеченная до краткого и внятного англосаксонскому слуху "Ланд". А второе имя – София, а разница в возрасте меж нею и мужем составляет четыре года... Можно было бы и полюбопытнее вещи разыскать, но и на том спасибо.

Поскольку Ватроузы приходились моему семейству двоюродной родней, я поймал себя на крамольной мысли, что вожделеет к жене собственного братца. Увы, мистер Хелм, вы начинаете портиться окончательно. И прежде не блистали добродетелью, но теперь уж прямо-таки в кровосмешение готовы удариться... Плевать. Я старая, циничная, избитая жизнью перечница. И уж кровными узами с Астрид Софией Ландхаммар не связан.

Допив стакан едва ли не залпом, я поколебался, прикидывая: не наполнить ли его сызнова; но рассудил за благо воздержаться. Вечер еще отнюдь не завершился. Требовалась ясная голова и уверенная рука.

Хотя бы на всякий случай.

Удрученно вздохнув, я поднялся и неспешно двинулся к выходу.

* * *

Меня обдало морозной сыростью. Пятна уцелевшего снега смутно виднелись вокруг дома во мраке северной ночи. Дав глазам немного обвыкнуться, я обогнул угол виллы и остановился.

– Минуту спустя меж деревьями возникла тень, и тихий голос вопросительно изрек:

– Мак-Джилливрэй?

Лишь самые старые и доверенные сотрудники знают, как зовут командира по-настоящему. Ночной гость произнес второе имя, от которого и произвели некогда общеизвестную кличку. Заранее вызвав засекреченный телефонный номер в Осло, я установил и необычный пароль, и странный отзыв.

– Артур Мак-Джилливрэй Борден, – промолвил я. – Здравствуй, Джоэль.

– Ну и заставил же ты потоптаться! Я чуть насмерть не закоченел... Что за гнусный климат!

Визитер был плотным субъектом, облаченным в темные брюки и толстую твидовую куртку. Голова оставалась непокрытой. За время, в течение коего мы не видались, Джоэль успел отрастить – а возможно, приклеить – густые усы. Решительная личность, курносая, с квадратной челюстью сильного, устойчивого к ударам, бойца.

Будучи лет на пять моложе меня, Джоэль искренне полагал, что сможет со мною совладать при любых условиях. Я не жаловал его и за это – среди многого прочего. Но взаимная привязанность агентов отнюдь не числится непременным условием работы.

– Перейдем-ка на другую сторону дома, – предложил я. – Наличествует окошечко, с которого глаз нельзя спускать. Нежелательно. Шагай потихоньку...

– А я-то, – ухмыльнулся Джоэль, – уже вознамерился открыть пальбу и национальный гимн загорланить!

– Прячься за кустами, – посоветовал я. Устроившись в избранном месте и ухитрившись не слишком исцарапаться при этом, я негромко промолвил:

– Значит, Мака ты потерял?

–Дьявольщина, да мне же полагалось потерять его! – нешуточно обиделся Джоэль. – Так договаривались!

– Но потом отыскать, верно?

– Да, но каким образом, прикажешь отыскать человека, средь бела дня исчезнувшего посреди оживленной вашингтонской улицы, у дверей универсального магазина?

Я призадумался.

– Ни малейших следов?

– Прорва. Ценнейших нитей. Подопечный купил, например, галстук в сине-белую полоску. И шесть пар серых шерстяных носков, размер десять. Могу и цены сообщить, ежели это играет роль... Вдруг Мак зашифровал важное сообщение в сумме долларов и центов?.. Чушь собачья. Прометавшись по городу с высунутым языком ровно сутки, я узнал от старины Дуга Барнетта, что Беннетт вломился в заведение, сместил временного командира и перепутал все наши карты. Похерил все расчеты Мака. Изящный дворцовый переворот на вашингтонский лад: возникла вакансия – хватай зубами, держи когтями, не выпускай ни за какие коврижки! Заодно поторопись рассчитать без выходного пособия всех, кому доверял предшественник. Да только рассчитать не всегда удается без осложнений... Сучий сын выслал по моему следу пару кровожадных сопляков. Пришлось урезонить...

– Вступайте в клуб, – осклабился я. Джоэль вскинул глаза; они противоестественно блеснули в потемках.

– И за тобою тоже? Конечно... Беннетт работает основательно: Мака не найдут ни при каких условиях, никогда и нигде... Ну-ну.

– Вот-вот, – подхватил я.

– Агентство, укомплектованное головорезами, – бесценная штука, ежели нужно грязное дело провернуть. Но ведь и головорезов надобно с умом подбирать... Отрядил сопляков! Да еще каких: с ушами, пристроенными к дубинам... Я разделался с обоими и прямиком ринулся на север Швеции, товарища старого повидать. Между прочим, осведомительская сеть, основанная Маком в Дании, служит исправно. Иначе потерял бы твой след безнадежно.

– Я рассчитывал, – произнес я, – что, умудрившись уцелеть, верный друг Джоэль отыщет мой след правдами либо неправдами. Не ошибся. Очень, очень приятно.

– Ну, вот он, я, – засмеялся Джоэль. – Господин Пауль Гаральдсен посещает родину своих предков-викивгов... – Ослепительные зубы Джоэля сверкнули в сумраке. – Да вот беда: я по рождению – скромный, тихий поляк, Вальдемар Коновский. Сумасшедших скандинавов терпеть не могу – о присутствующих говорю тоже... Слушай, какого лешего мы отмораживаем себе задницы?

– Такого, старого, доброго... Не желаю, чтобы прекрасная дама и ее напарнички заподозрили, будто у меня фланговое прикрытие наличествует... Ух! Тсс-с-с!..

Мы замерли, прислушиваясь к раздавшимся на гравийной площадке шагам. Среди темных деревьев объявился не менее темный силуэт.

* * *

Что-то ударилось в окно виллы – не то камешек, не то шарик, из подшипника вынутый – судить определенно не могу. Окно отворилось, упал темный, довольно увесистый предмет, исправно пойманный стоявшим внизу человеком. В Швеции, господа хорошие, окна двустворчатые, отмыкающиеся преимущественно наружу – не чета нашим американским подъемным рамам, подымающимся вертикально.

Гость ночной удалился так же, как и пришел: с потугой на невидимость и неслышимость. При этом негромко выругался по-шведски. О, треклятые любители!..

Гравий скрипел и скрежетал под его ступнями.

Я вымолвил не без печали в голосе:

– Говоришь, говоришь; втолковываешь, втолковываешь человеку, что ты за ублюдок есть, судьбою меченный, обстоятельствами траченный – а все без толку. Ни малейшего впечатления!

Вальдемар Коновский – сиречь, секретный агент Джоэль – ответствовал:

– Учти: в замке творится не совсем ладное. Пока я дожидался, подъехало и запарковалось полдесятка машин. Чертовская интенсивность дорожного движения для одинокой усадьбы, затерявшейся в глухомани. Пригляди за собою, дружок. Не забывай: ты здесь числишься поганым иностранцем. И старая добрая Svenskaсемья вполне способна устроить любимому родственничку-янки подобающий прием... Например, продать его с потрохами первому попавшемуся покупателю.

– Здравое соображение, – согласился я. – Держи ухо востро. И прикрывай меня, однако не торопись оказывать помощь, если не убедишься, что оная требуется немедля. Понял? Не спеши...

– Понял, – осклабился Джоэль. – Не стану вмешиваться, покуда гробик не закопают и памятник не водрузят!

– Особо следи за Беннеттовскими сопляками. Одного убрал я, двоих вывел из обращения ты; но еще немало наличествует, не изволь беспокоиться. Попытайся выяснить: чего им надобно, и куда клонится дело.

– Да, сэр! Слушаю, Мэтт Хелм, господин командующий! Так точно, сэр!

Я ухмыльнулся.

– Изумительно хорошо иметь на борту понимающего человека, сударь. А то я уж было затосковал от одиночества в северном белом безмолвии, не располагая для общения никем, кроме хорошенькой дамы.

– Но каково же тогда мне? – с наигранным удивлением спросил Вальдемар. – С ума спятить или застрелиться для пущего утешения?.. Слушай, а ты и впрямь бароном числишься?

– Да. Чрезвычайно ценный титул: могу назваться владетелем замка и получить право на даровую выпивку в первом попавшемся новомексиканском салуне... Заметь: на одну-единственную. И то, ежели двадцать пять центов приплачу... Баронское достоинство, Джоэль, – предмет неустанной моей гордости...

– Ага, – кивнул разом подобревший плебей Вальдемар.

Я отдал необходимые распоряжения и подождал, пока Джоэль исчезнет в туманной мгле. Дружелюбно беседовать с людьми, коих не выносишь, но с которыми обязан вести совместную работу, отнюдь не просто. Чувствуешь себя изощренным, закоренелым лжецом. Наверное, так оно и есть.

Впрочем, у Вальдемара обнаружилось несомненное достоинство. Невзирая на внушительную комплекцию, поляк растаял безо всякого шума, чего нельзя было сказать о неведомом госте Астрид Ватроуз... Ну, что ж, коль скоро люди посылают любителей исполнять работу профессионалов, пускай не сетуют.

* * *

– Мэтт?

Боковая дверь дома приотворилась.

– Ты же спать хотела, с ног валилась, – лицемерно удивился я.

– Что ты здесь делаешь, Мэтт?.. Видел, как я встретила курьера?

– Курьера? – изумился я с удвоенным лицемерием. – А я-то полагал, возлюбленного принимала... Довольно сказки сочинять. Со временем все разъяснится. Убежден... Только не отказался бы хоть чуток уразуметь в происходящем. Пожалуй, Астрид, из тебя можно было бы выколотить правду. В буквальном смысле слова: кулаками...

– Не сомневаюсь, – ответила она безо всякого выражения. – Ибо я вовсе не героиня. Только тайна эта не моя, и, кроме того, завтра к полудню ты узнаешь о ней, не прибегая к допросу первой степени.

– Когда, бишь, намечается безумное чаепитие? – риторически полюбопытствовал я. – Тоже завтра?

– Пожалуйста, – спокойно сказала Астрид, – не совершай опрометчивых поступков. Обещаю: ни малейшей угрозы не возникнет. Наоборот. Помни: Мак велел содействовать мне, после того, как я изложила, что потребуется, когда и как.