Текст книги "Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа"

Глава 2. Другие клинические примеры функционирования системы самосохранения

Ложный бог превращает страдание в насилие, истинный Бог превращает насилие в страдание.

(Simone Weil, 1987: 63)

В кратких выдержках из описаний клинических случаев, которые приведены ниже, мы исследуем другие аспекты системы самосохранения, в особенности роль Защитника, стража, а иногда и тиранического тюремщика детского Эго, обуреваемого тревогой. После каждого клинического примера я помещаю краткий комментарий с интерпретацией представленного материала. В описании второго случая (Густав) я привожу подробное объяснение того, как происходит восстановление травматических воспоминаний в серии сновидений, разворачивающейся в ходе психотерапии. Последний случай (Патриция) в этой главе служит иллюстрацией «возвращения» в тело личностного духа на поздних стадиях проработки горя в анализе. Главу завершают некоторые теоретические рассуждения по поводу психосоматических заболеваний и роли системы самосохранения в расщеплении души и тела.

Одна из самых трогательных историй о том, как система самосохранения выступает в роли хранителя духа и стража Самости, была приведена Эдуардом Эдингером в прочитанном им курсе лекций по Ветхому Завету в Институте Юнга, Лос-Анджелес, записанных на магнитофон (см.: Edinger, 1986). По-видимому, авторство первоначального варианта этой истории принадлежит аналитику из Нью-Йорка, Эстер Хардинг, которая знала некого человека в Англии, с которым все это и произошло. А произошло вот что:

Однажды утром мать послала свою меленькую дочь шести или семи лет в кабинет к отцу для того, чтобы передать ему важное письмо. Девочка быстро вернулась и сказала: «Мне жаль, мама, но ангел не позволил мне войти в кабинет». Когда мать послала дочь во второй раз, результат был таким же. Раздосадованная на разыгравшееся воображение своей дочери, мать сама отправилась с этим письмом в кабинет мужа. Когда она вошла, то обнаружила, что ее муж мертв.

Эта история наглядно демонстрирует нам, как психика находит способы справиться с непереносимыми эмоциями. Обычных ресурсов, доступных Эго, может оказаться недостаточно для того, чтобы переработать некоторые аффекты, и тогда требуется мобилизация ресурсов более «глубокого» уровня. Эти глубинные ресурсы представляют собой защиты Самости, которые стоят на страже жизни и блокируют активность Эго в те травматические моменты, когда мудрость этих защит подсказывает им, что необходимо, так сказать, пережечь предохранитель в психике для того, чтобы удар молнии не вывел из строя всю электрическую цепь в доме.

В описанном случае цель «ангела» Самости состояла в том, чтобы мать этой маленькой девочки была включена в общую картину происходящего. С травматическим переживанием такой интенсивности психический «аппарат» маленького ребенка справиться просто не в состоянии. Заряд молнии непереносимого аффекта слишком велик. Защиты Самости знают об этом и обеспечивают необходимый «разрыв контактов». Однако они не могут слишком долго компенсировать отсутствие нужных ресурсов. Необходим кто-то, действующий в переходной области и осуществляющий функции посредника для Эго, и в этот момент на сцене появляется мать девочки. Мы не знаем о том, как мать справилась с этой ситуацией, хотя и можем предположить, что ее реакция могла быть довольно острой. Она могла быть слишком сильно потрясена и охвачена своим собственным горем настолько, что вряд ли смогла бы помочь дочери. Вероятен и другой исход: дочь могла бы обрести «модель» для проявления своих собственных чувств и разрешение на их переживание.

Как бы там ни было, многие пациенты, ищущие помощь психотерапевта, пережили в детстве именно такого рода травму, в настоящем замаскированную многолетним действием защит и более или менее удачными попытками частичной переработки. Одна из наиболее эффективных моделей психотерапии для работы с последствиями травмы такого рода была предложена доктором Элвином Семрадом (Semrad, Buskirk, 1969) и позднее развита в работе Дэвида Гарфильда (David Garfield, 1995). Хотя эти авторы писали о применении своего трехступенчатого метода психотерапии в работе только с психотическими пациентами, но этот подход применим и к лечению пациентов с любыми диссоциативными расстройствами. Прежде всего, необходимо идентифицировать сильное аффективное переживание в истории пациента, которое (в случае психоза) освобождают от элементов бреда, галлюцинации и иных ментальных новообразований; на следующем этапе аффект должен быть признан (как «собственность») и пережит на телесном уровне; наконец, для аффекта должно быть найдено вербальное выражение, он должен быть выражен через речь и встроен в структуру повествовательной истории индивида – истории его жизни. Более подробное описание трудностей, с которыми приходится сталкиваться психотерапевту на каждой из стадий терапии с применением этого метода, можно найти в книге Гарфильда.

Маленькая девочка по имени Линор[24]24
  Видимо, выбор псевдонима для пациентки связан со стихотворением Эдгара По «Lenore» («Линор» или «Ленор»), сюжетной основой которого является смерть молодой женщины. Возможно, что это имя имеет отношение к главной героине серии комиксов Р. Дёрджа «Линор – маленькая мертвая девочка», повествующих о приключениях призрака девочки, умершей от пневмонии, душа которой застряла между миром живых и миром мертвых. Сюжет этих комиксов навеян стихотворением «Линор» Эдгара По.


[Закрыть], которая спустя годы стала моей пациенткой, родилась в состоятельной семье в Западной Европе. Ее мать была алкоголичкой. Эта женщина по причине того, что в детстве у нее был серьезно нарушен эмоциональный контакт с ее собственной матерью, не могла осуществлять должный уход за своим маленьким ребенком. Вскоре после рождения Линоры ее матерью овладела послеродовая депрессия. Отец девочки, дипломат высокого ранга, служащий за границей, обычно выпадал из общей семейной картины. К концу первого месяца жизни Линор из-за неправильного питания она была близка к смерти. Она провела десять дней в больнице, где ей вводили питательные вещества внутривенно, после чего ее отдали под опеку матери ее отца. Когда ей исполнилось 9 месяцев, она воссоединилась со своей матерью, которая во время пребывания дочери в больнице обустроила детскую комнату, убрав ее в розовый цвет и населив ее множеством кукол, очень похожих на живых людей, которых она сама одевала и пела им песни. Линор заняла свое место в кукольной компании, заселившей эту комнату. Ее одевали и обращались точно так же, как и с другими членами кукольной «семьи» матери, впрочем, Линор не могла вспомнить, чтобы мать дотрагивалась до нее, хотя мать прикасалась к другим куклам и «играла» с ними.

К четырем годам Линор уже понимала, что с ней творится что-то по-настоящему неладное. Ее одолевало чувство собственной нереальности. В ней как будто бы было что-то, что делало ее другой, непохожей на обычных детей в ее окружении, поэтому она никогда не могла приноровиться к ним. Ее всегда тошнило во время семейных застолий, так что она стала прятать еду в своей детской комнате, чтобы питаться в одиночестве. Пытаясь объяснить все это, она думала, что у нее, должно быть, низкий коэффициент интеллекта или что она просто сумасшедшая, или что внутри у нее скрыта некая червоточина, и тому подобное. Когда ей исполнилось восемь лет, она приступила к планированию самоубийства. Она думала, что жизнь на небесах, о которой она слышала в воскресной школе, будет лучше ее теперешней жизни. Кроме того, туда ушел ее любимый дедушка, когда ей было четыре года. Она решила спрыгнуть с балкона квартиры тети. Однако ночью перед запланированным самоубийством ей приснился следующий сон, повторившийся затем еще два раза:

Я нахожусь в своей розовой спальне и думаю о смерти. Неожиданно фея, моя крестная мать [воображаемая фигура, которая поддерживала ее] подходит ко мне и говорит очень суровым голосом: «Если ты умрешь, все будет кончено! Тебя похоронят, и ты станешь разлагаться. Ты никогда не станешь собой опять, все, что от тебя останется, – гниющая плоть и кости. И это навсегда! Навеки! Ты понимаешь это?! Ты никогда больше не будешь жить на земле. Ты никогда больше не будешь существовать!»

Интерпретация и теоретический комментарий

После пробуждения Линор охватил ужас от того, что ей приснилось, и она не стала приводить свой план в исполнение. Однако для того, чтобы продолжить жить, она должна была «убить» (то есть диссоциировать) часть самой себя. Она должна была расщепить себя надвое, подобно тому, как, согласно легенде, пересказанной Платоном, был разделен первый человек, после чего каждая половина вечно жаждала воссоединения. Одна из этих внутренних частей представляла собой неадаптированную, тощую, депрессивную девочку, страдающую астмой и язвой желудка, не способную совладать со вспышками ярости, терпящей побои от своей взбешенной матери. Однако другая часть Линор начала вести тайную жизнь, сотканную из фрагментов бродвейских мюзиклов, книг и образов собственного воображения. Каждый раз, когда Линор чувствовала унижение, когда ее дразнили в школе, когда мать грозилась отдать ее кому-нибудь на воспитание, она закрывалась в своей детской комнате и начинала петь самой себе песни о сотворенном ею фантастическом мире, в котором она жила в любимой семье среди обожаемых братьев. Она создавала образы своей воображаемой семьи и ее приключений, находясь под впечатлением от бродвейских мюзиклов, которые она смотрела: «Семь невест для семерых братьев», «Юг Тихого Океана» и «Питер Пэн». Эта «семья» жила в трудные времена на границе зоны освоения на Диком Западе, но Линор и ее собака обладали необыкновенной силой и были глубоко причастны к миру диких животных, деревьев и звезд. В этом фантастическом мире у нее была очень любящая мать, у которой была очень плохая сестра (ее злая «тетя»), там был часто отсутствующий «отец» и множество обожаемых братьев, которым нравилось слушать ее пение.

Фантастический мир Линор стал временным пристанищем и защитой для нее. Я употребляю слово «временный», потому что тогда, когда она начала свою терапию, даже в этом ее внутреннем убежище стали появляться преследующие фигуры. Тем не менее эта фантазия служила ей поддержкой в течение приблизительно четырех лет, пока она пребывала в латентном возрасте, а обстановка в ее семье оставалась невыносимой. Каждую ночь она развлекала себя фантазиями для того, чтобы уснуть. Даже в школе во враждебной обстановке она продолжала жить в мире своих грез. Бывало, сидя на задней парте в учебном классе, отстранившись от происходящего на уроке, она представляла себя в центре внимания фотографов, которые должны были задокументировать этот этап ее жизни, пятый класс школы, знаменитой певицы, звезды, которая пела так прекрасно и жила такой сказочной жизнью в удивительной семье в окружении многих братьев. В другой раз, для того, чтобы утешить себя, Линор воображала, что ее «мать» из воображаемой семьи поет ей песню, и она тихо подпевала сама себе:

 
Ничто тебе не грозит,
Пока я с тобой
Демоны рыскают повсюду в наши дни.
Они убегут от меня прочь с воем!
Никто не причинит тебе боль,
Пока я с тобой…[25]25
  В тексте приведены слова песни «Этого не случится, пока я с тобой» («Not While I'm Around»), автором слов которой является Стивен Сондхайм. Эта песня включена в репертуар Барбары Стрейзанд. Она также звучит в фильме-мюзикле режиссера Тима Бёртона «Суинни Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит» (2007).


[Закрыть]
 

Благодаря работе с этой молодой женщиной я понял, что именно, с точки зрения клинической работы, подразумевал Юнг, когда упоминал «Самость» – личность высшего порядка. Охватывая более широкие пласты реальности, находясь в глубоком контакте с вселенной, Самость видела терзания Эго моей пациентки и то, как оно пытается найти рациональные объяснения собственного угасания, и вмешалась в этот процесс, послав сновидение, благодаря которому попытка самоубийства не состоялась. Затем Самость гипнотизировала изломанное, лишенное живительных соков, фрагментированное Эго, омыв его в фантастических грезах – погрузив его в поддерживающую матрицу архетипических образов. Самость привела эту надломленную женщину в терапию, преодолевая сильное сопротивление, так как, несмотря на ее героические усилия по изоляции и подпитке осажденного Эго, состояние Линор ухудшалось. Подобно тем растениям, что выросли лишенными почвы благодаря применению гидропоники, хрупкая идентичность этой маленькой девочки не увяла, оставалась «зеленой» при строгой диете иллюзий, но все же этого было недостаточно для роста. Несмотря на все свои усилия, позитивная сторона Самости не смогла справиться с угрозой нарастающего присутствия «рыскающих демонов».

Этот факт стал для меня очевиден, когда в фантазиях Линор раскрылась иная, более мрачная сторона. У девушки был пес по кличке Джордж, каждую ночь после отвратительных семейных ужинов они с Джорджем выходили на прогулку и вели долгие беседы о том, как они оба сбегут из этого дома и будут жить где-то в другом месте. Потом, если Джордж начинал себя плохо вести, Линор обуревал приступ ярости, она жестоко обходилась с собакой, а после этого всегда чувствовала себя ужасно и старалась загладить свою вспышку.

Ее часто преследовали ненавидящие голоса, представляющие темную сторону внутренней фигуры, оберегающей ее. Однажды, по настоянию матери, она отправилась на школьный бал. Поздно вечером, когда она вернулась домой после бала, она допустила ошибку, рассказав своей матери о том, как сильно ей там не понравилось. Никто не пригласил ее на танец, и все время, пока продолжался бал, она сидела в темноте одна. Услышав это, уже изрядно подвыпившая мать впала в ярость и стала избивать ее: как она, Линор, могла так унизить ее? Что она скажет всем этим дамам из клуба и т. п.? По мере того, как мать чувствовала себя все более униженной, Линор овладел один из ее частых приступов гнева, однако под градом ударов и оплеух матери ее дух был сломлен. После этого, по воспоминаниям пациентки, она получила ужасную головомойку уже от внутреннего голоса, который бранил ее: «Ты, глупая маленькая сучка! Я же предупреждал тебя, чтобы ты никогда не говорила матери правду! Что ты творишь?! Мы никогда не поладим, если ты, наконец, не научишься пользоваться своей головой!».

Это был тот же самый голос, который внушал ей мысль ей о «червоточине», говорил, что она сумасшедшая и никогда не должна открывать свою душу, что ей нечего ожидать и не на что надеется. Голос был мужским и звучал зло. Он все отрицал: «Я хочу к моей мамочке!» – «Нет! Тебе не нужна твоя мамочка, у тебя есть я!». «Я хочу выйти замуж!» – «Нет! Тебе нужна свобода, чтобы сделать карьеру!». Он запугивал ее мрачными пророчествами: «Твой муж уйдет от тебя… ты станешь такой же пьяницей, как и твоя мать… ты станешь отщепенкой… ты станешь неудачницей!».

Итак, здесь мы видим две стороны системы самосохранения. Одна сторона – это ангел-хранитель или «фея-крестная», которая сохраняет жизнь пациентки, отвращая ее от самоубийства и помогая ей диссоциировать часть истинного я, изолируя ее в мире фантазий и в розовой детской комнате. Затем этот аспект появляется в образе волшебницы – архетипической рассказчицы, которая перед сном читает сказки обиженной и униженной маленькой девочке, поет ей песни и утешает ее, внушая иллюзорные надежды. Однако в том случае, если эти надежды обращаются на что-то в реальном мире, если пациентка предпринимает серьезную попытку установить подлинную связь с реальностью, Защитник как часть системы самосохранения предъявляет свой демонический аспект, атакуя Эго и его беззащитные внутренние объекты.

В сознании Линор обе эти фигуры, поддерживающая и атакующая демоническая, присутствовали в виде двух исключительно могущественных «голосов». С одинаковой основательностью они изрекали аргументы как в ее поддержку, так и против нее. Одной из важных задач, которую мы решали в анализе Линор было развитие ее способности к различению этих голосов (с которыми она полностью идентифицировала себя), то есть мы стремились к тому, чтобы эго-синтонные голоса стали эго-дистонными. Мы также старались культивировать некую позицию Эго Линор по отношению к проявлениям как соблазнения, так и тирании, исходящим от ее внутренних фигур Защитника/Преследователя. В такой ситуации голос и отношение терапевта не должны быть только «приятными и понимающими», терапевт вынужден до некоторой степени усвоить себе силу и твердость тирана, то есть он не должен бояться задеть Эго пациента, раздутое инфляцией, его голос должен звучать веско. Постепенно в ходе анализа на смену «голосам», исходящим от системы самосохранения Линор, пришел более реалистический, модулированный и терпимый голос. Однако освободится от Защитника/Преследователя и его «голосов» оказалось гораздо более сложной задачей, чем я представлял себе в начале. Иногда Линор жаловалась, что она чувствует себя так, как будто предает старого друга, более того, старого друга, который спас ей жизнь. «Избавиться от этого голоса, – как-то сказала она мне, – все равно, что сказать моей маме, что я не люблю ее… На самом деле, я люблю этот Голос… так же, как люблю свою мать, наверное это звучит как безумие. «Она» помогла мне пройти через такое… вы понимаете, о чем я? По сравнению с этим Голосом, ваш голос кажется таким слабым! Где вы будете, когда мне понадобится помощь? Этот Голос спас мне жизнь. Пусть это безумие, но я не знаю, как я еще могу объяснить это».

Появление девочки из сновидения

На протяжении примерно четырех лет своей терапии, в жизни Линор были некоторые события, которые причинили ей страдания, и это вскрыло боль ее ранних детских переживаний. Она недолго была замужем за мужчиной нарциссического склада, который обращался с ней точно так же, как когда-то обращалась с ней мать в розовой комнате ее детства, как с неодушевленным объектом, как с куклой. В начале их брака он даже называл ее своей «живой куколкой». Накануне сессии, которую я опишу ниже, он холодно и бесстрастно известил ее, что он больше ее не любит и хочет развестись. Естественно, Линор была в отчаянии от такого поворота событий, несмотря на то, что за все годы их совместной жизни, она не почувствовала близости к этому человеку.

К этому времени у нас с ней установились прочные отношения переноса, и самое интересное, что произошло за истекший год работы, – она начала припоминать содержание снов впервые в своей жизни. Образ невинной, сердитой, отвергаемой маленькой девочки был одним из самых частых в ее сновидениях. Это дитя из сновидения стало очень важной фигурой для моей пациентки (и для меня), потому что каждый раз, когда эта маленькая девочка появлялась в сновидении и мы говорили о ней, Линор начинала плакать. Это было горе, которого она никогда прежде не чувствовала – горе, связанное с отвержением и насилием, которое ей пришлось пережить, будучи маленькой девочкой, вынужденной пережить раскол во внутреннем мире, в результате которого сформировались две части ее я. Именно с появлением этой девочки из сна Линор обрела способность горевать о потерянных годах детства, последовавших после внутреннего разделения я, пустых годах жизни в отсутствии души или психе. Эта работа горя была ее «психотерапией».

На сессии, которая последовала после жестокого заявления мужа, Линор стала жаловаться на ужасное ощущение узла, локального напряжения, в области желудка. Она опасалась, что это признак того, что у нее вновь открылась язва желудка, которой она страдала в детстве. Кроме того, ей трудно было поддерживать контакт, так как ей часто овладевало состояние оцепенения. На одной из сессий я попросил ее закрыть глаза, сфокусировать внимание на ощущении в желудке, как бы постепенно погружаясь в него мысленно, присоединившись к ритму своего дыхания, и рассказывать мне обо всех тех образах, которые возникают у нее в связи с этим болезненным ощущением. Я попросил ее позволить своему желудку сказать нам то, что он хотел выразить через это ощущение. Ей потребовалось несколько минут на то, чтобы расслабиться достаточно для того, чтобы начать этот процесс, однако внезапно Линор стала задыхаться, ее широко раскрытые глаза выражали чувство страха и волнение. Неожиданно для себя она «увидела» свою «маленькую девочку». В глазах девочки стояли слезы глубокого страдания, изредка она бросала застенчивый и отчаянный взгляд на пациентку. Увидев этот образ, Линор разразилась плачем, что было довольно необычно для этой уверенной в себе самостоятельной женщины.

Остальную часть этой очень важной сессии она просто рыдала, оплакивая свою утрату, обхватив голову руками, – маленькая девочка с разбитым сердцем, – я поддерживал ее, стараясь помочь ей сохранять связь с этим чувством. После того как все закончилось, ее оцепенение куда-то ушло, напряжение в желудке исчезло, и то, что мы могли бы назвать ее личностным духом, вновь «поселилось» в ее теле. Мерой этого процесса воплощения была сила ее спонтанного аффекта. Когда она покидала мой кабинет, она чувствовала себя крайне утомленной, но вместе с тем существенно изменившейся. Были установлены связи с тем, что было диссоциировано от ее жизни очень долгое время, а теперь – интегрировано, воплощено. У нее также был очень важный инсайт относительно того, что ее травматические переживания, связанные с угрозой развода, были только самым последним изданием ее более ранней травмы – той, что не была пережита ей, когда она была маленькой девочкой, но была пережита сейчас, возникнув в контексте разрыва отношений с мужем, благодаря рабочему альянсу между нами. Это было не «облегчением», но переживанием сильнейшей боли, которая сопровождала обретение заново ощущения смысла. Подводя итоги, мы могли бы сказать, что на путях исцелении болезненного разрыва между телом и душой этой пациентки, произошло возвращение животворного духа. Спазм и судорога, охватившие ее тело и психику, ослабли, и Линор вновь обрела свою душу, свою психе. Это переживание не несет с собой решения всех проблем, но подобный опыт вдохновляет пациентов, служит им поддержкой в работе горя, которая иначе была бы связана с сильным чувством унижения у пациентов, страдающих от последствий психической травмы.